Текст книги "Кесари и боги (сборник)"

Лабри опустил трубу, чтобы протереть уставшие глаза, а когда вновь поднял, понял, почему паписты не отступили. Сверху, от рощи, наперерез солдатам Гийома спешил новый отряд. Склон был довольно крут и усыпан валунами, но странные фигуры прыгали по камням, словно горные бараны. Что-то яростно сверкнуло раз, другой, третий… Лабри, не веря уставшим глазам, сунул трубу Роже.

– Посмотри, что там?

– Сейчас, господин полковник. – Шетэ-младший сжал окуляр, словно шпагу. – Мой полковник, они… Они в доспехах!

Значит, не показалось. Это солнце отражается от металла, что нацепили на себя прыгуны. И как же легко и быстро они двигаются!

– Надо же, доспехи, – буркнул Лабри, злясь на папистов и почему-то на себя. Крапу, будь он рядом, сказал бы что-то вроде «и чего только в этой глуши не встретишь!», но граф со своими ранами в бою, а Матье Лабри торчит на обочине.

– Господин полковник, – простонал Роже, – господин полковник, что же это?

Надо было прикрикнуть на забывшегося лейтенанта и отобрать трубу, но Лабри не крикнул и не отобрал. Своими дальнозоркими глазами он видел, как фигуры в доспехах врезаются в бок наступающим, как начинается резня. Солнце дробилось не только на шлемах и кирасах, но и на клинках. На длинных широких клинках, которых не видели на полях сражений уже лет сто.

Сейчас с этими мечами вышло семеро. Против полусотни, но каждый удар забирает по жизни. Адская семерка стальным клином шла вперед, выкашивая солдат, как пшеницу, а вокруг клубилась пыль и хмурой стеной вставали заросли. На склоне шел бой, и только Господь ведал, что там творится и сколько еретиков скрывает кровавый холм.

Глава 8

1

Отец Лолы упал – шпага лоассца пронзила седого хитано насквозь, Пепе и Берто исчезли, но Лопе все еще прикрывает спину… Бой не кончен, господа хаммериане! Вас никто не звал, и вы не пройдете. И не уйдете! Бертильо вас не выпустит. В память Сан-Марио, в память всех нас!

Выстрел пистолета свалил хромого загонщика, давно не видно Мигелито, но и бесноватым невесело. Нового подкрепления у них нет, значит, де Гуальдо дерутся. Достойные люди, жаль, он так и не заехал в замок. Два вечера слишком мало, разве что после… После боя или после смерти? Ушедшие спина к спине узнают друг друга хоть в раю, хоть в преисподней, не могут не узнать!

Еще трое? Четверо? Берете в кольцо? Ну-ну…

– Лопе!.. Обернись! Лопе!!!

Упал. Лицом вниз. Мертв? Ранен? Не подойти, не узнать, только увести от тела этих, не дать добить… Если есть кого добивать!

– Вы… Дьявольское отродье, сюда! Хотели де Ригаско? Это я!

К дереву! Оно не упадет и не отступит. Только б не зацепиться за корень! Ринулись следом, а Лопе лежит, не шевелится. Ты почти неистовый Александр… Почти, потому что один с сотней справится только в песне… А как насчет четверых? Хруст, топот, странный звонкий крик… Птица? Вопль лоассца, белые от бешенства глаза, метнувшаяся наискось тень, сдвоенный выпад.

– Убирайся к дьяволу!.. И ты тоже, каналья!

– Сеньор!.. Держитесь… Мы тут!

Горцы с дубинами…. Пробивают проход. Трое на трое, ты больше не Александр и опять жив! Кинжал застрял в груди «белолобого», не вытащить… Уцелевший лоассец отскакивает, уворачивается от дубин, мчится к своим.

– Сеньор, у вас кровь.

– Чужая… Надеюсь!

На другом конце поляны, в кустах орудуют двое местных. «Белолобые» опасаются лезть на рогатины… Слуги Господа, черти б их взяли! Так вниз или вверх? Лошади ждут за гребнем. Лошади, Иньита, жизнь…

Сколько их осталось? С дюжину, не больше. Люди падали один за другим… Более слабые погибли первыми, так было, так будет. Неплохая охота, шли на зверя, а нарвались на хаммериан. Нужно пробиться к загонщикам, а дальше? Лошади готовы, а к де Гуальдо все равно не прорваться. И к Маноло с Себастьяном… Хайме с Лиханой тоже внизу. Еще дерутся или уже мертвы? Им не вырваться, но те, кто здесь? Хитано, уцелевшие охотники, стоящий на коленях Пабло… Их еще можно вывести. Это не бегство! Они вернутся вместе с солдатами и разорвут «белолобых» на куски. Сегодня же вернутся!

Свист бича, щелчок, похожий на выстрел, низкий яростный вой. Мигелито жив и лупит наотмашь. По глазам, рукам, шеям, рассекая кожу, разрывая мышцы, валя с ног. Лоассец с кинжалом отшатывается, чтобы нарваться на шпагу. Отправляйся в ад!

– Сеньор…

– Что на дороге?! Ты видел?

– Камни…

Баррикада еще не разобрана! Альфорка оставит «белолобых» в покое лишь мертвым. Значит, нужно идти вниз. Вниз, к де Гуальдо, Маноло, Лихане. Покончить с этими и идти…

2

В первый раз за свои сорок шесть лет Матье Лабри мог лишь молиться. Он не мог отозвать Мату, Бустона, Гийома, Крапу, потому что сбесившиеся паписты вцепились в завал, как дьявол в грешную душу. Не перерезав этих сумасшедших, дорогу не расчистишь, а в обход идти поздно. Нельзя было и встать плечом к плечу с товарищами, так как полковник отвечал перед маршалом и Господом за проклятый монастырь, до которого еще нужно было добраться. Оставалось сжимать кулаки и шептать святые слова, готовые оборваться богохульством, потому что еретики убивали. Без жалости, без смысла, не щадя себя.

Дрались по всему склону. Того, что творилось в верхних зарослях, было не разобрать, просто из желто-зеленой стены проступали и вновь исчезали смутные силуэты, да ползли поодиночке вниз выбравшиеся из ада раненые. Те, кто мог ползти. Роже пытался их расспрашивать, но солдаты мало что знали. Папистов оказалось больше, чем думалось поначалу. Рядом с охотниками дерутся нечестивцы из адуара. Бустона не видели. Мату четверть часа назад был жив, а Гийома Лабри раз за разом замечал в гуще схватки. Великан не струсил перед бронированными монстрами. Он делал что мог, стягивая вокруг безликих сверкающих фигур живое кольцо. Лабри отдал бы все на свете, чтобы встать рядом со старым другом, но его место было здесь.

Только теперь полковник понял, что выпало маршалу Танти у Сальса и Сан-Марио. Посылать в бой товарищей. Тех, кого ты знаешь в лицо и по именам, и ждать, зная, что вернутся не все. Это страшнейшее из испытаний, ниспосланных Господом, горшей муки нет и в аду!

А может, все-таки рискнуть? Господь не допустит его смерти, ведь от него зависит исход всего дела! Обойти заросли слева, отправить Гийома вниз, собрать растерявшихся… Нечестивцев надо разделить. Пока они вместе, они непобедимы, но стоит повалить хоть одного, и железный строй будет сломан. Останется разметать еретиков в разные стороны и добивать поодиночке. Если броситься закованному в железо убийце в ноги и опрокинуть, он не поднимется!

– Роже!

– Мой полковник?

– Я… Дай флягу.

Гийом не глупей тебя, на голову выше и вдвое сильнее. Смирись и делай, что должно. Это гордыня толкает под руку и шепчет, что ты справишься лучше. Не слушай! Верь Гийому, верь своим солдатам, ты их подбирал по одному, ты знаешь их не первый год, они не подведут.

– Упал! Мой полковник, один упал!..

Так и есть, хвала Господу! Сверкающая фигура рухнула в пыль, подняться ей не дали, навалились, сели верхом, мелькнула занесенная для последнего удара рука… В железном строю образовалась брешь, ее не успели закрыть! Сатанинский меч треснул и развалился на два осколка, между которыми набивались все новые и новые солдаты. Вновь мелькнул Гийом. Старина и без лат и шлема не уступал папистам ни в росте, ни в силе!

Матье Лабри шумно выдохнул воздух. Это малыш Роже может кричать и размахивать пистолетом, но какие же молодцы! Как быстро перегруппировались и окружили бронированные тройки со всех сторон. Проклятых еретиков не спасут ни доспехи, ни тяжелые мечи!

3

Они вместе! Между молотом и наковальней, но вместе, а хаммериане все еще топчутся у завала. Солдаты не опоздают, просто не смогут опоздать. Главное сделано, теперь собраться в кулак и вырваться, обманув еще и смерть. Сколько минут они уже отыграли? Сколько жизней?

Карлос де Ригаско попробовал шевельнуть плечом, едва не взвыл от боли и обернулся, выискивая Доблехо или Мигелито. Как раз вовремя, чтобы встретить двоих «белолобых» лицом к лицу. Некстати, но уж как есть, а поодиночке твари не нападают… Даже на раненых… Тот, что впереди, отвлекает внимание, второй пытается зайти слева. Кружат вокруг, берегут шкуру. Опытные ребята, но не мастера клинка. Утром в пять минут стали б покойниками, час назад и то было бы проще. Дьявол бы побрал великана со шпагой, хотя он его и побрал… А вот рука висит как плеть…

Выстрел за спиной. Предсмертный крик? Неужели Лихана? Как же жаль! Бросок слева… Нашел время, сволочь! Звон клинков, «белолобый» отскакивает. Недалеко, чует кровь… Не отстанет, значит, нужно убить.

Длинная тень рассекает прогалину. Охотник вепрем мчится вперед, два длинных кинжала словно клыки. Наперерез кидаются трое, горец падает наземь, перекатывается, вскакивает, вспарывает налетчику брюхо и исчезает из виду. Из ниоткуда возникает Доблехо с залитым кровью лицом. Жив! А вот двое «белолобых» – нет! Кто сказал, что нельзя бить в спину? Сейчас можно все…

– Где Маноло? Хайме?

– Маноло был жив.

Был…

– Что с тобой?

– Плечо. И спина… Собирай всех… Уводи… Через гребень…

– Давай… Ты…

– Убирайся!

Доблехо кивнул, резко повернулся, бросился к камням, за которыми кипела свалка. Просвистел кинжал, оцарапал шею. Этого еще не хватало! А вот и хозяин кинжала, невысокий, юркий… Уж лучше бы великан! Хаммерианин приближается, заходит от солнца – черный, окруженный сиянием силуэт… И второй, тяжелее, шире, с дубиной. Свой. Из людей де Гуальдо. На него кидаются толпой, не давая размахнуться. Помощи не будет, но шпага у тебя в руках, жаль, что за спиной всего лишь шиповник.

– Подлый папист! – Не крик – визг, дикие глаза, перекошенная морда. – Умри!

– После тебя! – Откачнуться в сторону, пропустить разогнавшееся тело, вогнать шпагу в спину… Как просто… Как медленно он падает! А коршуны все кружат и кружат.

– Сеньор, давайте вверх! – Мигелито, нашелся… Какой он все-таки огромный! – Сеньор…

Птицы в пронизанном светом небе. Алые пятна на черных крыльях… Лихана рассказывал… Или де Гуальдо? Оба мертвы, а земля стремительно уходит из-под ног. Склон, заросли, лента дороги – все словно в тумане… Какой высокий холм. Как много пыли, ничего не разобрать.

– Мой сеньор!..

– Выведи Хайме!.. Он где-то здесь!

Земля стремительно отдаляется, но мечущиеся фигуры обретают четкость. Проклятье, как же больно глазам!

– Я оседлала коня…

Белесый склон, сухие, мертвые травы, камни и трупы… Как много… На ногах только двое де Гуальдо, они в плотном кольце, но бой еще идет. Длинный меч поднимается и сносит голову в белом колпаке. Голова падает на грудь другого покойника. Сверкающая фигура вновь заносит клинок… Пистолетная вспышка, шарик дыма… Может, доспехи и выдержали, но человека шатнуло назад, он споткнулся о чей-то труп и упал, оставив родича с неприкрытой спиной. Одного.

– У твоего сына будут твои глаза.

Дорога… Почему она так близко? Где де Гуальдо и мертвецы? Маноло?! Откуда?..

Альфорка, шатаясь, поднимает пистолет… Целится в кого-то высокого у обочины. Меж стрелком и целью бросается темноволосый мальчишка. Падает в пыль. Падает и Маноло. Сердце стрелка остановилось до выстрела, но он все же нажал на спуск.

Свет и лицо Лолы. Алый цветок у виска, мертвый Маноло, запекшаяся рана, слипшиеся от крови волосы, малиновый шиповник над головой, солнечный свет, тени и дорога. Она уходит все дальше вниз, становится лентой, перетянутой жгутом веной, тонкой серой нитью, сливается с бурым холмистым морем.

– У твоего сына будут твои глаза…

Глава 9

1

Знакомая фигура мелькнула в гуще вспыхнувшей с новой силой схватки. Хайме застыл, веря и не веря глазам. Карлос?! Назло «белолобым», набившимся между отрядами де Ригаско и Лиханы? Юноша вытянул шею, пытаясь разглядеть, что происходит. Сомнений не осталось. Карлос в окровавленной рубахе, шатаясь, отступал к кустам, потом его загородила высокая фигура… Мигелито! Взметнулся бич, на подмогу хитано бросился горец… Фарабундо. Ему наперерез ринулась чуть ли не целая толпа. «Белолобые» загородили и Карлоса, и хитано, но юноша успел заметить, как упал один лоассец, как схватился за голову другой, и тут что-то полоснуло по бедру. От неожиданности Хайме пошатнулся и торопливо огляделся – рубанувший его на бегу «белолобый» был уже в нескольких шагах, спешил присоединиться к большой свалке.

Любоваться первой раной пришлось недолго – хаммериане чуяли кровь не хуже гиен. Хайме оперся на здоровую ногу, готовясь огрызаться до последнего. Штанина набухала кровью, но больно не было. Подоспевшие налетчики переглянулись и засмеялись. Их было двое, и они все еще смеялись, когда свистнувшая рогатина вонзилась в живот тому, кто был ближе. «Белолобый» с бычьим мычаньем свалился под ноги товарищу, сбив того с ног. Юноша шагнул, достав упавшего клинком. Нога действовала, а за плечом был друг.

Охотник, метнувший рогатину, словно копье, сморщился и рванул древко – массивный наконечник с чавканьем вырвался из живого тела. Хайме схватился за горло.

– Идти сможешь?

– Да… Там у шиповника… Надо посмотреть!

– Нет.

– Там Карлос!

– Нет.

Передышка кончилась: хаммериане не собирались упускать добычу. Вместе с охотниками и хитано Хайме отступал к роще, а «белолобые» шли следом. Они падали, но меньше их не становилось. Фигуры в белых колпаках казались одинаковыми и отвратительными, словно в кошмаре. Они были всюду: появлялись, лезли на шпаги и рогатины и сами кололи и рубили, сливаясь в живое безликое нечто, от которого не оторваться.

На траву упала призрачная сетка. Тень… Прогалина кончилась, уступив место зарослям. Тут не пофехтуешь и не попрыгаешь. Хайме торопливо сунул шпагу в ножны и выхватил второй кинжал.

Стало прохладнее. Под ногу угодил узловатый корень, резкая боль напомнила о ране, но кровь вроде остановилась. Странно, бедро болело меньше, чем плечи. Сбоку затрещало – «белолобые» перли напролом. Охотник, оттолкнув Хайме, выставил рогатину, ее лезвие было красно-бурым. Первый из хаммериан отшатнулся и зацепился за низко торчащую ветку. Горец не мешкал – предназначенное для кабана широкое отточенное перо с легкостью вошло неудачнику под челюсть.

– Бежим! Быстрей!

Они вывалились на очередную прогалину, почти налетев на троих дерущихся хитано, и Хайме едва не взвыл, узнав Мигелито. Карлоса рядом не было, его не было нигде!

– Где он, Мигелито?! – Юноша заорал прежде, чем понял, что творит. – Где Карлос?!

Рука хитано слегка дрогнула. Этого хватило – стремительный рубящий удар, и от кнута осталась половина. Мигелито отшвырнул кнутовище, перебросив в правую руку наваху, но против двух шпаг…

Хайме ринулся вперед. Сверкнула сталь, один из хитано закрыл вожака грудью. Высвободить клинок убийца не успел: Хайме, не удержав разбега, врезался в «белолобого», сбил с ног и рухнул рядом. Захотелось прижаться щекой к траве и остаться лежать, но юноша вскочил, а солдат – нет. Наваха оказалась быстрее. Уцелевший лоассец торопливо отшатнулся, давая дорогу, и все стихло. В который раз за этот бесконечный день.

– Ранен?

– Нет…

Где Карлос? Он же был с Мигелито там, внизу! Неужели почудилось? Шаг влево. Туда, где сквозь просвет в зарослях виднеется склон. Камни, куст шиповника и тела, но чьи? Далеко, не разобрать. Фарабундо яростно машет, нужно идти, но отвести взгляд нет сил. Что-то прошуршало, краем глаза Хайме уловил холодный блеск. Уклоняться было поздно – боль, резкая, настоящая, страшная, обожгла бок. Выплывший из тумана хаммерианин занес кинжал, но Хайме как-то увернулся. Сверкнула шпага, юноша парировал и ее, следующий удар пришелся в руку, выбив оружие из враз онемевших пальцев, и тут же на голову, ослепляя, обрушилось солнце вместе с сухим горячим небом.

Он еще пятился, бестолково отмахиваясь кинжалом, ничего толком не видя и не соображая. Потом раздалось отвратительное хаканье и хрип. Земля понеслась навстречу, но упасть Хайме не удалось. Кто-то безжалостно подхватил обмякшее тело под руки и поволок вверх по склону…

2

Схватка, по сути, закончена, путь свободен. Люди Клеро, не таясь, растаскивают валуны, а проклятые заросли молчат. Безумец, застреливший Роже, был последним. Если б не он, на обочине лежал бы полковник Лабри, но Господь не допустил его смерти. Теперь малыш расскажет отцу и о том, что осенью начнется война, и о своем подвиге. Старик будет горд за сына, и никто его не посмеет за это упрекнуть. Даже ангелы.

– Сержант!

– Господин полковник!

– Пошлите на холм. Пусть бросают, кого не добили, и возвращаются.

– Слушаюсь!

Чуть промедлил, совсем немного, и ушел. Вояку можно понять. Уйти, не отомстив, не швырнув последнего паписта стервятникам, не похоронив своих, это испытание. Страшное испытание, но его нужно пройти, слишком высоки ставки и слишком много времени потеряно. Теперь боя в монастыре не миновать. Ночного боя в окружении, и как же будет не хватать Гийома. Почему его забрали именно сейчас? Почему, Господи, ведь он нужен здесь! Он служил тебе всей душой. Или это знак прощения? Капитан Пивоне искупил папистскую юность и теперь чист.

– Господин Лабри, я не понимаю!

– Вам это и не обязательно.

– Полчаса, нам нужно еще полчаса!

– У нас нет ни минуты.

– Именем короля! – Глаза Крапу становятся бешеными, как у того ублюдка с пистолетом. – Я приказываю!

– Именем Господа и по приказу маршала. – Пальцы Лабри уверенно ложатся на костяную рукоять. – Еще слово, и я вас расстреляю за неподчинение.

– Вы не можете их отпустить!

– Я исполняю приказ.

– Но они уйдут… Не меньше двадцати человек!

– Неважно.

Мату и Бустон живы, а Гийом погиб. Нелепо, несправедливо, не вовремя. Удар шпагой, и нет друга, а убийца, возможно, уходит безнаказанным. У Крапу в полку друзей не было.

– Вам дали тридцать человек. Сколькими вы располагаете теперь?

– В строю – девятнадцать.

Все-таки посчитал. Неплохо для первого боя, но потери чудовищны, и только Господь знает, сколько осталось от прочих отрядов. Поход уже обошелся недешево, а ведь они даже не начали.

– Господин полковник, что будет с ранеными и убитыми?

– Те, кто ранен тяжело, останутся ждать, остальные догонят колонну. Вы можете выбирать.

– Я иду!

Хороший признак. К концу войны Крапу станет полковником. Если научится подчиняться и уцелеет.

– Останетесь со мной. Что-то еще?

– Я спрашивал об убитых.

– Погибшие за святое дело будут спасены.

– Но, может быть, лейтенант Шетэ…

Лейтенант Лабри тоже спорил с полковником Танти, потом понял. Поймет и граф или так и останется другом короля в шитых перчатках.

– Господин полковник! – На щеке Клеро красовалась ссадина, и он не говорил, а хрипел. – Проход расчищен, но проезжать нужно по одному.

– Хорошо.

Вот теперь уже точно все. Ждать нечего, нужно трогаться, оставив малыша Роже на дороге. Хоронить некогда, нести с собой мертвых… всех мертвых – невозможно. Бедная Берта, в один год потерять мужа и сына, а граф дожидается ответа. Настырности ему не занимать, Гийом тоже был настырным.

– Господин Крапу, павшие во славу Господа в Его глазах равны. Да будут они равны и в бренном мире. Потрудитесь передать приказ сигнальщику. «К выступлению!»

3

Это был чужой язык, звонкий и непонятный. Не лоасская каша и не тяжелый говор Миттельрайха. Кто-то раздраженно и хрипло приказывал, кто-то, задыхаясь, отвечал. Разглядеть говоривших Хайме не мог – глаза заливала кровь. Юноша понимал, что его куда-то тащат. Так было нужно, ведь сам он идти не мог. Наверное, он упал с коня… Точно! Пикаро провалился в трещину и сломал ногу, а он разбился, и его подобрали хитано. Это они его несут и говорят на своем языке, которого сам дьявол не разберет…

Вновь что-то приказал старший. Хайме его знал, но имени было не вспомнить. Вокруг что-то шуршало и трещало, наверное, осыпались камешки, дыханье хитано становилось чаще и громче, потом один споткнулся и едва не упал, по боку наискось словно хлестанули раскаленной цепью, и все исчезло, даже боль.

Из темной ямы Хайме вызволил отдаленный зов трубы. Голова гудела, глаза не открывались, но главное он вспомнил. С Пикаро упал молодой де Гуальдо, а его ранили. Был бой с «белолобыми», они прорывались к вершине…

– Где Карлос? – выкрикнул Хайме. – И сеньор Лихана?

– Их нет. – Кто бы его ни тащил, он говорит по-онсийски. – Молчи.

Их нет. Нет в живых или нет здесь? Хайме пытался сосредоточиться, но ничего не получалось. Мешанина из лиц, звона, бликов и боли кружилась каруселью, дразня и ускользая. Вежливо улыбался дон Луис, заряжал пистолет Альфорка, малиновым огоньком горел шиповник, что-то приказывал Карлос, и сужали круги черные птицы…

– Все. Они не гонятся. Положи его и сотри кровь, а то засохнет.

– Воды бы!..

– В седельных сумках будет.

– До них еще идти и идти.

– Здесь вино с водой.

Что-то касается лба, щеки, глаз. Боли нет, значит, рана не в лицо. Глаза открываются, но вокруг туман. Ничего не разобрать.

– Где мы?

– На холме. – Из тумана вырастает хмурое лицо. Светлые волосы, светлые глаза, на лбу капельки пота. – Бесноватые отстали….

Фарабундо… Этого горца зовут Фарабундо, и он даже не ранен.

– Фарабундо, кто здесь?

– Мы, кто живы…

– А остальные?

– На все Божья воля. Глядишь, и отыщутся.

Пожилой охотник с рассеченной бровью, круглолицый хитано, почти ровесник, в залитой кровью рубахе, Фарабундо, его приятель и огромный Мигелито. Дальше не разглядеть.

– Сеньор Карлос погиб, – отчетливо произносит вожак, – сеньор Лихана тоже. Лучше знать, чем надеяться.

Это правда. Наверное… Карлос умер, Инья стала вдовой, а труба вновь приказывает и зовет. Чужая труба – в Онсии другие сигналы. Хитано поднимается во весь рост, смотрит вдаль, приложив к глазам руку. Фарабундо встает рядом, у его ног что-то темнеет… Мертвый коршун. Неужели они умирают в небе?

– Двинулись, будь они прокляты, – шепчет горец, – по одному. А мы здесь!

– Что там? – Он не потеряет сознание, прежде чем поймет, что творится внизу. Не потеряет! – Во имя Пречистой, что на дороге?

– Бесноватые пошли дальше. – Черная птица у черных сапог, красные пятна на блестящих перьях. Это еще правда или уже бред? – Бросили своих мертвых и идут убивать…