Текст книги "Темная звезда"

Роман не удивился, когда в дверь к нему кто-то поскребся, – бард ждал чего-то подобного. По всему выходило, что или войт, или Красотка Гвенда должны его проведать, но на пороге молча стоял долговязый паренек лет семнадцати. Роман припомнил, что видел его днем – парнишка был родичем хозяйки и таскал ей воду. На лестнице послышалось характерное звяканье – фискал задел своим снаряжением какой-то угол. Бард втащил гостя в комнату и закрыл дверь.

– Как тебя зовут?

– Зенек, проше дана. Я племянник хозяйкин.

– Я так и думал. Ты хотел со мной поговорить. О чем?

– О Лупе. Она не виновата, и мы никто не виноваты. Это, проше дана, або волк, або еще кто… А она Панку пальцем не тронула, та сама была дура!

– Постой, кто такие Лупе, Панка, при чем тут волк, кто в чем виноват? А ну говори по порядку.

– Так я ж и говорю, эта светлой памяти стерва сама во всем виновата. А Лупе, она добрая, она даже курицы не обидит, не то что человека. Та сама…

– Остановись, Зенек. Я никогда не бывал у вас и ничего не пойму. Кто такая Лупе?

– Знахарка.

– Откуда она взялась?

– Пришла.

– Давно? Да не заставляй из тебя клещами слова тянуть, я ж не «синяк». Какая она, эта твоя Лупе, где раньше жила, как к вам попала?

– Красивая она, худая только… Совсем не как наши, а вроде как из ясновельможных. Я малым был, она у тетки остановилась, а тут Катре рожать… У Катри до того двое мертвых родилось, и свекруха ейная говорит, или помирай, или чтоб сын был…

– Значит, Лупе помогла Катре, потом кому-то еще, потом еще, а потом у вас осталась?

– А откуда дан знает? – изумленно выдохнул Зенек.

– В мире мало нового. Про что болтали «синяки»?

– Ночью якась зверюга на мелкие шматочки разодрала тую Панку.

– Что за Панка?

– Та Аглая она была, по правде… Дочка Килины. Ну, тощей такой, кричит еще вечно.

– Видел таких. И что Килина?

– Та ее брат Гонза «синяков» и приволок.

– Тот мелкий, что на мышь похож?

– Вот-вот, на мышу! Он помоганец эконома у его ясновельможности барона Кузерга. Так Килина сбегала до братца, а той сгоняв до Розева и привел «синяков».

– А Лупе при чем?

– Так они ж Лупе ненавидят, Панка с Килиной всем кричала, что то Лупе Панку спортила, что никто с парней на нее и через порог смотреть не хотел.

– А она спортила?

– Да чего ее портить, сама уродилась такой. И маманька ее такая ж была, когда б не деньги, Тодор никогда б на ней не женился, а Панка еще худьша за мамашу.

– Значит, Панку кто-то убил, а свалили на Лупе?

– Не просто убили, говорю же, на шматочки разорвал! А Лупе ей вчера ввечеру и скажи, чтоб в пущу не ходила, а то, мол, плохо будет.

– Какая пуща?

– Ласкава. За Белым Мостом. Мы туда все ходим, особливо молодые… Ну если на ночь… То есть зимой нет, но сейчас ходим уже…

– С кем Панка туда собралась?

– С одним из Замостья, хилый такой…

– А он вернулся?

– Та откуда ж нам знать? Панку вранци нашли. Я зверье тутешнее добре знаю. Никто такого б не сотворил. Даже взимку, а уж по весне…

– А люди?

– Люди не смогут, тут чудище какое-то.

– А сам говорил, волк… И тебе еще ведьму жалко?

– Да не виновата она. И мы все не виноваты. А теперь через ту Панку и ее семью змеиную нас всех разогнать могут, а то в крепостные, если не признаем, что Лупе все по злобе наколдовала… Панка та…

– Помолчи…

Роман задумался. Парнишка покорно заткнулся, вжавшись в стену, одни лишь голубые глаза безотрывно следили за либером. А паренек очень даже славный и не по-крестьянски шустрый. Из него выйдет толк, только больно уж курносый, засмеют. Ерунда, чуток Недозволенного, и никто не заметит…

Нет, славный парень, надо же, не боится – то ли любовь свою первую защищает, то ли за справедливость борется. И то и другое почетно и среди крестьянского сословия редкость. Зенек сто́ит того, чтоб его приручить, но что ж это за людоед тут завелся? Или людодёр?

Что бы ни говорили умники из Академии[16]16
  Академия Всех наук духовных и светских учреждена императором Арции Анхелем Светлым и находится под покровительством Церкви.


[Закрыть], разодрать человека в клочья при помощи магии очень-очень сложно, а для деревенской колдуньи и вовсе невероятно. Если только Лупе деревенская колдунья, а не одна из Преступивших[17]17
  Преступившие – маги, преступившие порог Дозволенного, строго регламентированный как Церковью Единой и Единственной, так и мирскими законами. Истинных Преступивших насчитывались единицы, причем обнаружить и обезвредить их обладающие весьма ограниченными познаниями фискалы были не в состоянии. По обвинению в нарушении Дозволенного, как правило, преследовали практикующих без разрешения знахарей или печатных магов, незначительно нарушивших предписанные правила.


[Закрыть], что нет-нет да попадаются на земных тропах, вопреки стараниям всех «синяков» Благодатных земель.

Чушь! Поймать Преступившую не по силам ни испуганным сельчанам, ни фискальным стражникам. Может, она сама решила попасть в Тайную канцелярию? Тогда его долг – досмотреть представление до конца. Если же Лупе простая знахарка, не миновать разбираться со шляющейся по окрестным лесам нечистью. Куда ни кинь, везде клин, а эландцы ждать не станут.

Конечно, Топаз не подведет, если нужно, он догонит герцога и на таянской границе, но «случайностью» такое уже не представишь. Тракт тут один, по заболоченным лесам и горным тропам вперед не забежать. Положеньице…

– Положеньице, – вслух повторил Роман, и Зенек тут же встрепенулся:

– Проше дана либера, вы поможете Лупе, а я…

– Что «ты»?

– Я могу к вам за это слугой забесплатно, ряд[18]18
  Подписать ряд — добровольно на оговоренных в специальном договоре условиях поступить в крепостную зависимость.


[Закрыть] подпишу на десять лет…

– Да на что мне слуга, без него спокойнее. Ладно, что-нибудь придумаем.

Но думать им не дали. В дверь опять постучали, на сей раз настойчиво. «Синяки» не могли позволить некстати взявшемуся либеру вмешаться в их дела. Они будут вежливы, но без присмотра чужака не оставят до тех пор, пока судьба колдуньи не будет решена. Если гость захочет уехать, удерживать не станут, но пяток провожатых навяжут. Отделаться от них легче легкого, но это значит раскрыть себя, не говоря о том, что оплошавшие стражники наплетут невесть чего, лишь бы выгородить себя в глазах начальства. Шум же в планы Романа сейчас никаким боком не вписывался. Стук повторился, и бард раздраженно крикнул:

– Не заперто.

«Синяки» явились в полном составе, не забыв прихватить мышевидного Гонзу. Роман, не глядя на поздних визитеров, с пренебрежением, которому позавидовал бы самый гоноровый нобиль, кинул оторопевшему Зенеку:

– И чтобы было готово… А теперь убирайся. И не вздумай подслушивать… под дверью.

– Проше дана либера, не стоит беспокоиться. На лестнице дежурит стражник, – заметил высокий «синяк» и, обернувшись к Зенеку, рявкнул противным начальственным голосом: – Пшел вон!

Парнишка, испуганно вжав голову в плечи, исчез.

– Садитесь, данове. – Роман сел, небрежным жестом указав на два оставшихся стула. Мышевидный остался стоять, но «синяки» с готовностью уселись. Кругломордый упивался собственной значимостью. Его лысоватый спутник с интересом рассматривал небрежно развалившегося на стуле синеокого красавца.

– Если не ошибаюсь, перед нами непревзойденный Роман Ясный?

– Не ошибаетесь, – улыбнулся Роман, – это я, только не называйте меня непревзойденным. Я лишь слабая тень собственного отца, который, в свою очередь, уступал своему. Что поделать, все вырождается, мы, барды, не исключение. Однако чем обязан?

– Мы представляем закон и право Арцийской империи.

– Я догадался.

– В селе совершено убийство с помощью Недозволенной магии. Преступница – местная ведьма. До конца расследования никто из крестьян не смеет покидать Белый Мост. К вам это, разумеется, не относится, но, как мы поняли, вы не намерены уезжать немедленно.

– Не намерен. Я уже говорил, что хочу спать.

– По закону, если до окончания следствия хотя бы один конь, или же мул, или же осел, – терпеливо продолжал лысоватый, – принадлежащий жителю Белого Моста, переступит границу селения, тот, кто был верхом или в повозке, а также хозяин животного со всеми домочадцами и иждивенцами объявляются пособниками преступницы.

– Ну и? – Бард зевнул, показав самые здоровые и красивые в Благодатных землях зубы.

– Вы приехали одвуконь, ваши лошади представляют безусловный интерес для того, кто задумает сбежать, но не захочет подвести родных или друзей. Любой из сообщников ведьмы…

– Глупости, – пренебрежительно махнул рукой Роман, – мои кони прекрасно выезжены. Никто, слышите, никто не сможет их оседлать, если я того не захочу. Вы думаете, что среди крестьян найдется ловкач, который сможет взнуздать мою, – бард сделал многозначительную паузу, уповая, что мальчишка все-таки подслушивает, пусть не за дверью, но за окном с крыши сарая, – Перлу, которая приучена слушать лишь того, кто назовет ее по имени? Вы не представляете, какая она умница, эта Перла. И тем более невероятно, чтобы кто-то взялся защитить преступницу, да и что он может сделать? Ведьму крепко стерегут, на помощь со стороны надеяться и вовсе не приходится. Я поверю в чудеса, если кто-то сможет удрать ночью из Белого Моста, встретит утречком на тракте какой-нибудь отряд с коронной сигной, добьется аудиенции у принца крови и уговорит того вмешаться. Да и кто станет слушать сумасшедшего селянина? Разве что он догадается сослаться на меня. А если б кто и догадался, то вы же сказали, что, выехав из села, он окажется вне закона, назад ему дороги нет. Ему остается рассчитывать только на то, что какой-нибудь безумный либер вроде меня подпишет на него ряд и возьмет в слуги. Нет, господа, можете спать спокойно, никто спасать вашу ведьму не отважится.

– Допустим, но конюшни мы все-таки постережем.

– Как будет угодно, только я вашим красавцам ни арга[19]19
  Арг – серебряная монета, принятая во всех частях Благодатных земель.


[Закрыть] за это не дам. А пока, раз уж вы все равно пришли и к тому же обо мне наслышаны, предлагаю выпить, а я спою вам что-нибудь свое и, для сравнения, отцовское…

Утро, как нарочно, выдалось ясным и солнечным. В прозрачном синем небе заливался жаворонок, и либер попробовал отыскать крошечного певца. Человек нипочем бы не заметил живую точку в океане слепящего света, но для Романа это было детской забавой. Он следил за жаворонком ровно столько, сколько требовалось, чтобы успокоиться и придать лицу приличествующее странствующему барду чуть ироничное выражение, после чего открыл калитку и вышел на узкую сельскую улицу. До суда оставалось не более получаса, и сельчане, лишенные, несмотря на весеннюю страду, права покидать пределы Белого Моста, вяло стекались на центральную площадь. Никто ни с кем не разговаривал, люди шли, уставившись в пыльную землю, словно бы избегая друг друга. Оно и понятно – судьба всех висела на волоске, но, если село в целом оправдают, понадобятся виновные. Пособником ведьмы может оказаться любой; будь ты хоть святее самого Архипастыря, всегда найдется тот, кто донесет, что ты не так посмотрел, не то сказал, не то подумал…

Пробиться в первый ряд Роману удалось с легкостью, но оставался он там недолго. Углядевший либера лысоватый пригласил ясновельможного собутыльника на коронный помост[20]20
  Коронный помост – в Арции специальное возвышение на главной площади населенного пункта, служащее для проведения официальных публичных церемоний.


[Закрыть]. Как мило и как умно! Заняв место на коронном помосте, чужак в глазах сельчан окажется заодно с «синяками» и будет должен либо подтвердить приговор, либо выступить против, тем самым проявив свою нелояльность. И все равно бард согласился – с возвышения он мог видеть ведьму, свидетелей по делу, собравшихся крестьян и, что его особенно занимало, видневшуюся в конце улицы Старую Таянскую дорогу. Тракт был пуст, и Роман от нечего делать принялся рассматривать площадь.

Слева от коронного помоста, на пятачке, наспех огороженном натянутой меж деревянных рогаток веревкой с навязанными на нее тряпочками, было место обвиняемой, ее утешителя[21]21
  Утешитель – защитник по назначению на судебном процессе, грозящем обвиняемому смертной казнью.


[Закрыть], роль которого навязали растерянному седенькому клирику, и свидетелей защиты, каковых не наблюдалось. Справа на деревянной скамье чинно расселись свидетели обвинения, среди которых выделялась худая, но грудастая тетка в темно-зеленом траурном[22]22
  В Благодатных землях цвет траура – темно-зеленый и серый для простолюдинов, багряный – для дворянства. Цвет траура Волингов – лиловый, маринеров – белый.


[Закрыть] платке. Тетка усиленно терла сухие глаза, время от времени злобно зыркая на соседей.

Справа от вредной бабы, старательно от нее отодвигаясь, ерзала девчонка лет двенадцати (наметанный глаз барда определил, что через три-четыре года она вырастет в настоящую красавицу), слева маялись двое сельчан постарше и помладше, похоже, отец и сын. Взгляды, которые они кидали на соседку, не отличались нежностью. Своего несостоявшегося приятеля-войта ни на свидетельском месте, ни в толпе Роман не заметил, равно как и курносого Зенека, что обнадеживало. Красотка Гвенда, хмурая, как сама осень, но в свежей, расшитой мальвами кофте и пышной красной юбке стояла в первом ряду; к трактирщице жалась худенькая молодая женщина с огромными карими глазами. Рядом высился настоящий великан в слишком теплой по нынешней погоде чумарке; похоже, толстое сукно скрывало нож, а то и топорик. Помост и свидетелей окружали стражники. Роман с удивлением отметил, что в Белый Мост их припожаловало не меньше сотни. Дело ведьмы кого-то серьезно заинтересовало.

Появился Рыгор Зимный. Войт оделся во все лучшее, но помятое лицо говорило о том, что ночь для него прошла без сна. Обойдя майдан по кругу, Рыгор поднялся на помост и хрипло произнес:

– Ясновельможные! Творите суд скорый, честный и милосердный, мы покорны вашей воле, на чем я за всех целую Посох[23]23
  Посох, обвитый плющом – символ Церкви Единой и Единственной. Символизирует опору, которая необходима всем – и людям, и растениям.


[Закрыть].

Клирик суетливо выскочил вперед, путаясь в складках своего балахона, взобрался наверх и сунул простенький деревянный посох в руки войту. Зимный тяжело бухнулся на оба колена и прикоснулся губами к раскрашенному дереву. Сельчане нестройно прижали обе ладони к губам. Старший из «синяков» оглядел притихшую площадь и возвестил:

– Суд скорый и честный!

«Опустил-таки, мерзавец, «милосердный», – подумалось Роману. – Значит, неизвестная Лупе уже приговорена, и речь пойдет лишь о том, какую виру затребуют с села».

«Синяк» указал Рыгору место на скамье, и сидящий справа от кругломордого Роман потерял войта из виду. По закону судей должно быть пятеро. Так и есть. Двое «синяков» и их мышевидный Гонза всяко составляют большинство, а они с войтом изображают нелицеприятность. Подонки!

Роман вновь попытался найти взглядом жаворонка, но тот улетел. И правильно сделал, нечего над таким петь. Либер вернулся на грешную землю и увидел обвиняемую, которую чуть ли не на руках волок длинный стражник. Ноги женщины заплетались, на лице застыл ужас. Роман подумал, что ведьма боится казни, но, приглядевшись, понял – душа Лупе заблудилась в иных мирах и не могла найти обратной дороги.

В своих скитаниях Роман повидал всякое, но с подобным столкнулся лишь единожды. Такое лицо было у молодого «печатника», неудачно изгнавшего вселившуюся в ребенка злобную бестелесную сущность. Захватчика парень изгнал, причем столь успешно, что его собственную душу утянул поднятый удиравшим духом астральный поток. Либер помнил, какого труда им со стариной Уанном стоило вырвать беднягу из жутких грез. Неужели здешние дураки не видят, что Лупе во власти «черного сна», и собираются ее судить?! Олухи проклятые! Именно это они и собираются делать. Кругломордый встал и торжественно провозгласил:

– Зрим ли мы перед собой нареченную Лупе, каковая Лупе явилась в вольное село Белый Мост в месяце Волка 2222 года от Великого Исхода?

Лупе, разумеется, промолчала. Она просто не понимала, где находится, кто перед ней, о чем ее спрашивают. Следователь же оказался не в состоянии уразуметь, что обвиняемая невменяема. И чему их только в Академии учат? Доносы друг на друга писать, что ли…

А суд уже катился по проторенной дорожке.

– Нареченная Лупе, злонамеренный отказ отвечать на вопросы суда влечет за собой то, что тебя будут судить как безгласную. Отныне за тебя говорит твой утешитель. Поняла ли ты это?

Подсудимая продолжала смотреть в злобную бесконечность, дрожащий клирик кивнул. Как цыпленок зерно клюнул.

– Достопочтенные, – трубил «синяк», – я даю слово обвинению. Говорит Гонза Когуть, третий управитель барона Кузерга.

Мышевидный поднялся и начал. Говорил он бойко и с таким удовольствием, что Роман с трудом сдерживал идущее от чистого сердца желание удавить доносчика. В изложении Гонзы история выглядела складной и совсем простой. Колдунья Лупе затаила злобу на девицу Аглаю и всячески ей вредила, отваживая женихов. Несмотря на происки ведьмы, Аглаю полюбил парень из соседней деревни. Свидание было назначено в Ласкавой пуще. По дороге Аглая встретила Лупе, каковая Лупе запретила ей идти к любимому. Аглая не послушала, тогда Лупе вызвала тварь, которая и разорвал девицу Аглаю на куски.

Гонза требовал признать Лупе виновной в убийстве посредством Недозволенного колдовства, а жителей деревни – в потворстве беспечатной ведьме.

Стражники получили приказание открыть предусмотрительно поднятый на помост гроб. Роман с интересом заглянул внутрь и обомлел. Такого в своей жизни (а родился он не вчера) бард еще не видал. Собственно говоря, никакого тела не было, было какое-то месиво из клочков мяса и обломков костей. Не будь кусочков ткани, никто б не разобрал, чьи это останки – человека или животного. Отдельно лежала голова, аккуратно разломанная на две половинки. «Синяков» и Гонзу затошнило, Роман удержался, но сердце царапнула тревога. Что бы ни завелось в пуще, оно имело материальную природу и не являлось демоном, в том смысле как его понимают клирики.

Если тварь призвали из каких-то непонятных бездн, то сделал это очень сильный маг, но магии Призыва Роман не чувствовал вообще. Чудище, разодравшее девицу Аглаю, похоже, действовало самостоятельно, и это могло быть очень опасно. Когда все закончится, нужно будет осмотреть место, где нашли… тело.

Последние слова Роман, оказывается, произнес вслух, и оправившийся от потрясения Гонза немедленно начал рассказывать, что там нет ничего интересного и что покойницу нашли пришедшие за лозой отец и сын Варухи, которые ждут на скамье свидетелей. Вернувшиеся «синяки» (назвать младшего румяным сейчас было бы большим преувеличением) взгромоздились на помост, и суд пошел своим чередом. Зареванная девочка показала, что Лупе действительно не велела Панке ходить в пущу, корзинщики рассказали, как нашли покойницу в кусте лозняка, худая старушка неохотно подтвердила, что последние два дня Лупе была сама не своя. Подсудимая ни на один обращенный к ней вопрос не ответила, зато грудастая баба в трауре, оказавшаяся той самой Килиной, добрый час расписывала колдуньины злодеяния.

Войт сидел, уставившись на носки своих сапог, старший «синяк» дремал на солнышке, младший с горящими глазами дирижировал судилищем, мышевидный подобострастно ему помогал, священник, когда к нему обращались, блеял что-то о милосердии, стражники гоняли мух. Дело неспешно ползло к развязке, Роман с тоской понял, что дознаватели столь безграмотны, что объяснение о вызванном демоне представляется им единственно верным. Вступать с ними в богословские споры было глупо, либер лихорадочно думал, что можно сделать, и даже вздрогнул от неожиданности, услыхав голос младшего «синяка»:

– Проше дана либера, не желает ли он задать свои вопросы?

Решение пришло само собой. Задать вопросы? Конечно, желает!

– Я хочу слышать войта.

Рыгор торопливо встал, комкая так и не надетую шапку.

– Дане войт, сколько лет живет колдунья в Белом Мосту?

– Пять с половиной.

– Рождались ли за это время двухголовые телята или жеребята?

– Не, не рождались.

– Может быть, около Белого Моста появились дневные волки?

– Нет.

– Не боялись ли колдуньи собаки и кошки?

– Да нет, они к ней все ластились.

– А мухи?

– Что мухи?

– Не было ли на ее подворье множества мух, не насылала ли она их на своих врагов?

– Да какие мухи, прошу дана! У нее ж чисто все…

– А много ли народу, кого Лупе пользовала, умерло?

– Да почитай никто.

– Почитай?

– Старый Ян помер, так ему все одно помирать пора была.

– Я правильно понял, дан войт? За годы, которые обвиняемая прожила в Белом Мосту, здесь не произошло ничего, что свидетельствовало бы о применении Недозволенной магии?

Войт оживал на глазах:

– Вот-вот, это я и хотел сказать!

– И вреда Лупе своими снадобьями никому не принесла?

– Никому.

– Да что ты врешь, старый пень! – взвилась со своего места Килина. – А я?! А моя Аглайка бедолашная?! Житья нам от ведьмы нет!

– И что она делала? – кротко осведомился Роман.

– Как что?! Гадила.

– У вас пала скотина?

– Нет.

– Вы болели?

– Да здорова она, как та кобыла, – зло откликнулся кто-то из толпы. Люди постепенно приходили в себя и с надеждой поглядывали на золотоволосого красавца-либера – может, не даст свершиться несправедливости, может, не сгонят с насиженного места, не обдерут до нитки?

– Хорошо, – продолжал вошедший во вкус Роман, – мы установили, что в селе не происходило ничего, что позволяло бы думать о Недозволенной магии, значит, сельчане ни в чем не виноваты. Теперь вернемся к обвиняемой. Какой именно вред она нанесла девице Аглае до вчерашнего утра?

– Она ее сглазила.

– Как?

– В девках оставила.

– Ничего не понимаю. Она что, ее изуродовала?

– Да какая Панка была, такой и померла. – Войт впервые позволил себе улыбнуться.

– Может, захворала она или норовом переменилась?

– Куда там! Как была дурищей, так и… А уж склочная, хуже матери, а та, прости святая Циала, навроде бешеной суки! – выкрикнула из толпы кареглазая женщина.

– Помолчи, Катря, – цыкнул войт и обернулся к Роману: – А вообще-то Катря дело говорит. От Панки все парни шарахались и до того, как Лупе к нам пришла.

– А с чего они тогда на нее показывают?

– А вот я все сейчас расскажу! – выскочила кареглазка. – То дело об осени было, моему Тымку как раз год сравнялся. У Килины кошка окотилась, спряталась под домом, котят потопить не успели. А как те вылезли, светлой памяти сучка их половила и в собачий закут закинула.

– Чтоб собаки порвали, – пояснила зареванная девчонка, – я то сама видела. А Лупе мимо шла, на псов цыкнула, те ее послушались. Та котенков забрала, а Панке сказала, что ее, коли она и дали так буде, никто в жены не захочет.

– И что?

– И пошла себе, а Панка в слезы и ну собак пинать. Рудый ее укусил даже. Панка ж, она тогда на Левка глаз положила, а он с того дня на Панку и смотреть не желал.

– Тогда скажите, была ли Лупе первой, кто предрекал покойной, что ее никто не возьмет замуж, или это ей мог сказать кто-то еще?

– И говорили! – выкрикнул с места маленький усач.

– Говорили, значит? И кто ей это сказал первым?

– Да разве вспомнишь кто, – задумалась Гвенда. – Может, и я. Панка совсем малая была, а я только-только замуж вышла… Муж мой покойный не из бедных был, вот Панка и раскричалась. Вроде как я не по любви, а с корысти. Ясное дело, за матерью повторяла, только я возьми ей да и скажи: мол, будешь такой поганкой, на тебе никто не женится. У колодца то было, слышали люди… И мать ее слышала.

– С этим понятно, – подвел черту под воспоминаниями Роман. – Теперь ты, девочка. Можешь вспомнить, что сказала Лупе Аглае во время их последней встречи? Только точно.

– А как же! Мы с ней, с Лупе, с поля шли, а Панка навстречу. В шелковой юбке, – мечтательно протянула оборванная девчушка. – Панка мимо прошла, а Лупе вдруг остановилась, ровно прислушалась… И как бросится догонять.

– Догнала?

– Конечно, она ж швидко бегает.

– И что сказала, только точно говори? – почти крикнул войт.

– Сказала, – девочка подумала, – сказала, что, если та идет в пущу, чтоб не ходила, потому нехорошо там.

– А Панка?

– Панка как крикнет, что куда хочет, туда и идет. А Лупе нахмурилась и тихо-тихо так: «Ну иди, раз решила, только как бы беды не было».

– По-моему, все ясно, – заметил Роман, улыбаясь войту. – Покойную в селе не любили многие, в пущу та пошла по своей воле, никто ее не заманивал. Лупе, наоборот, хотела ее спасти, потому и предупредила. Она хорошая знахарка, вот и почувствовала опасность. Вряд ли Лупе понимала, что происходит, просто чуяла, что в пуще «нехорошо». Когда же ей показали, что осталось от тела, она приняла такой удар зла, что впала в состояние «черного сна» и сейчас ничего не понимает. Ее надо спасать, а то она просто умрет от истощения. Лупе надо оправдать, а потом… Я мог бы отвезти ее в Таяну и показать магу-медикусу.

– Данове, либер мает рацию, – возвестил войт, к которому вернулась былая степенность. – Я вважаю, Лупе ничего такого не делала, а в пущу надо послать охотников.

– Или стражников, – выкрикнула Красотка Гвенда, – а то нагнали дармоедов… Пусть хоть ту зверюгу выловят.

– Молчать! – неожиданно тонким голосом завопил кругломордый, после чего вступил лысоватый.

– Ведьма виновата, – тихо и невыразительно сказал он. – Не спорю, дан Ясный очень нам помог. Он показал, что Белый Мост невиновен в укрывательстве Преступившей. Пока невиновен. Ибо упомянутая Лупе до вчерашнего дня скрывала свою сущность. То, что покойную в селе не любили, еще не дает никому права ее убивать. Ведьма вызвала демона, но не справилась с ним, вследствие чего пребывает в таком состоянии. Мы должны признать ее виновной и забрать в ближайший дюз[24]24
  Дюз — в Арцийской империи небольшой монастырь-тюрьма, принадлежащий равно Церкви и светской власти, где велись формально находящиеся в их совместном рассмотрении дела о недозволенном колдовстве, оскорблении властей и богохульстве. В большинстве случаев клирики в дела следователей не вмешивались, автоматически утверждая приговоры.


[Закрыть], где проведут обряд изгнания демона, после чего ведьма будет отвечать перед законом.

– Быть по сему! – с подобострастием выдохнул Гонза.

Лысоватый встал, торжественно надел лежащий перед ним черный, словно бы обрубленный сверху колпак и возвестил, что жители Белого Моста признаны невиновными в сокрытии Преступившей, однако за то, что шесть лет пользовались услугами беспечатной ведьмы, им надлежит выплатить виру. Нареченная Лупе признавалась виновной в злонамеренном убийстве посредством Недозволенной магии, но в связи с невозможностью провести полное расследование дела на месте казнь откладывалась на неопределенное время, обвиняемая же препровождалась в Розевский дюз. Немедленно.

Роман взглянул на «нареченную Лупе». Та по-прежнему пребывала во власти кошмара. Гвенда о чем-то быстро перешептывалась с Катрей, раз за разом поглядывая на синеглазого либера. Посрамленная Килина чуть ли не с кулаками набросилась на девчонку-свидетельницу, младший корзинщик вступился и бабу отпихнул. Двое красномордых мужиков вылупились на зрелище, остальные смотрели кто на Лупе, кто на «синяков», кто на Романа, словно ждали чего-то еще. До людей постепенно доходило, что они чудом выбрались сухими не просто из воды – из кипятка. «Синяки» в Белом Мосту не задержатся, им нужно поскорее отвезти добычу в Розев, а назначенная вира оказалась весьма скромна: лысоватый был кем угодно, только не вымогателем.

Раздался визг – Килина, подбоченясь, наступала на корзинщиков, все еще загораживавших девчушку. Сельчане вмешиваться не спешили, и тут раздался властный голос:

– Неужели фискальная стража Арции не в состоянии справиться с этой женщиной? – Спрашивавший явно привык получать ответы немедленно.