Текст книги "Давай придумаем любовь"
Автор книги: Вера Колочкова
Жанр: Современные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]
И пусть друзья ее осудят, пусть. За безволие, за бесхарактерность. За преданную любовь. За подлую женскую трусость. Если у них на это сил станет – пусть осудят. Главное – жизнь продолжается, можно отойти от края той пропасти, в которую заглянула сегодняшней слезной ночью! Невыносимой ночью…
Прощание вышло скомканным, неловким. И Павлик не хотел ехать, смотрел на родителей удивленно – чего так рано-то? Обещали же на два дня…
Когда выехали за ворота, Олег проговорил сухо:
– Жалеешь, что не осталась, да? Но я особо и не настаивал, могла бы и вечером с Женей уехать… Конечно, в хоромах приятнее, чем дома, я ж понимаю!
– Но почему сразу в хоромах, Олег? Просто у ребят очень хороший дом… Удобно устроенный… – миролюбиво произнесла Маша.
– Ну да, ну да. Хороший, конечно. Кто ж спорит. Наверное, завидуешь им, да?
– Нет, не завидую… Вовсе нет…
– Да я знаю, что завидуешь. Потому что у нас с тобой никогда такого дома не будет. И не потому, что я не смогу его построить… Я бы тоже мог, если бы у меня основа была… Было бы на чем подняться… Ведь нет! Живу в твоей квартире как жалкий прихвостень…
– Ну зачем ты так говоришь, Олег? Глупости какие говоришь! – удивленно глянула на него Маша.
– Почему же глупости? Нет, вовсе не глупости. Думаешь, я ничего не понимаю, что ли? Ни гроша за душой у меня не было и нет, а ты меня пригрела и осчастливила? Думаешь, я тебе должен быть всю жизнь обязан и благодарен, да?
– Да чем ты обязан, ничем ты не обязан… – снова тихо проговорила Маша, но Олег, казалось, уже не слышал ее, продолжал сердито:
– Ведь ясно же, что твои Катя и Денис не сами по себе к такому раскладу пришли! Явно же без родительской помощи не обошлось, ведь так? А с помощью каждый дурак поднимется, это понятно! Мне вот никто никогда не помог, ни копейкой… Сам пробиваюсь так, как могу! А только что я могу? За меня ж никто не похлопочет, дорожку передо мной не расчистит, как другим! И соломки не подстелет, если вдруг падать начну! У нас на фирме кадровые перестановки недавно были, и что? Думал, меня начальником отдела назначат, я столько лет работаю… Ага, как бы не так! Со стороны какого-то идиота взяли, который не смыслит ни черта! А почему взяли? Потому что у него волосатая рука есть, которая его продвинула! А мне фигу с маслом показали! Ну как, как я должен ко всей этой несправедливости относиться, скажи? Если б ты знала, как я устал, как мне все это надоело… Да только ты ведь и знать не хочешь, тебе все равно… Я рядом с тобой изо дня в день как жалкий прихвостень, а ты и рада…
Олег расходился гневом все больше, и Маша сидела, втянув голову в плечи, смотрела прямо перед собой. Павлик на заднем сиденье тоже помалкивал.
И в то же время она понимала подоплеку этого неожиданного мужниного гнева. И даже не гнева, а нападения. Нападающий ведь всегда в более выигрышной позиции находится, потому что нападать проще, чем за что-то оправдываться. Или объясняться. Но ведь она и не заставляет его оправдываться, зачем же он так… Она даже еще ни одного вопроса ему не задала…
– Я не знала, что у тебя неприятности на работе, Олег, ты же мне ничего не рассказывал, – произнесла тихо, пожав плечами.
– А если бы рассказал, что бы это изменило? У нас бы все появилось, как у твоих Кати и Дэна? Золотой дождь на нас сразу свалился бы, да?
– О чем ты, какой золотой дождь… Между прочим, Катя и Дэн сами всего достигли, им никто не помогал.
– Ой, да откуда ты знаешь, господи?
– Я знаю, Олег. Ты забыл, наверное, но мы с первого класса вместе… У Кати мама рано умерла, она с теткой жила, потом в общежитии… Ничего у нее не было. Кроме стипендии. И у Дэна родители скромные: папа инженер на заводе, мама чертежница. Они все вместе в двухкомнатной квартирке ютились. Дэн сам этот дом построил, с нуля начинал… Практически на пустом месте.
– Понятно, понятно… Ты хочешь сказать, что я тупой, да? Что я не смог так же с нуля начать? Живу в твоей квартире, хлеб твой зазря ем?
– Олег! Ну зачем ты опять так, не понимаю?
– Как, Маша? Как? Разве я не прав, скажи?
Маша снова оглянулась на Павлика – тот сидел, уткнувшись в телефон и втянув голову в плечи. Так вдруг жалко его стало… Ну вот зачем, зачем ребенку слышать все это? Неужели Олег сам этого не понимает?
Хорошо, что у нее телефон зазвонил, можно отвлечься хоть ненадолго, выйти из этого мучительного диалога. Глянула на дисплей – мама звонит…
– Да, мам! Слушаю!
– Доченька, с наступившим тебя! И Олега, и Павлика! Счастья вам, родные мои… Вы как, надолго еще в гостях останетесь? Когда вас домой ждать? Завтра? Или сегодня к вечеру?
– А мы уже едем, мам… Через полчаса дома будем.
– Как через полчаса? Да вы что? Ой, я же не успею стол накрыть… Я думала, вы позже приедете! Ой, господи… Тогда я сейчас, я быстренько! Соображу что-нибудь на скорую руку…
– Да не суетись, мам… Мы только из-за стола встали, мы не голодные.
– Ну как же… не суетись! Надо же посидеть по-человечески, праздник все-таки! Ладно, я сейчас быстренько все сделаю, мне только мясо в духовку поставить и салатики нарезать… Все, жду, мои дорогие! Жду!
Голос у мамы был радостный, и Маша даже слегка позавидовала этой ее радости безмятежной. И вздохнула тихо, убирая телефон в карман куртки.
Оставшееся в дороге время прошло в молчании, прерываемом тихой руганью Олега по поводу «ослов за рулями» и «баб, которые не умеют ездить, а все туда же». Еще и пробке при въезде в город досталось – мол, «дома в праздник надо сидеть, а не мотаться туда-сюда!».
Маша, выйдя у подъезда из машины, ощутила себя окончательно разбитой. И в то же время боялась, что Олег опять скажет про «дела» и уедет. Она уже ничего не понимала, не соображала ничего. Земли под ногами не чуяла. Еще и бессонная ночь сказывалась, снова хотелось поплакать.
Мама открыла им дверь – веселая, раскрасневшаяся от плиты. Обняла Павлика, расцеловала в щеки. Глянула на Олега, на нее… И тут же сникла, и радостная улыбка сменилась настороженностью. Слава богу, не стала с расспросами приставать, лишь проговорила тихо:
– Маш, ты бледная такая… Замерзла, наверное… Раздевайтесь быстренько, и за стол! И мясо аккурат подойдет… Вкусно должно получиться, я в него розмарин добавила… Олежек, ты же любишь с розмарином, правда?
– Да, Татьяна Петровна, спасибо, – натужно улыбнулся Олег, снимая куртку.
– Ой, Олежек, я ж тебе подарок приготовила! Вчера-то не смогла подарить, давай хоть сейчас поздравлю по-человечески! Пойдем, я покажу… Я тебе свитер сама связала! Примерь, пожалуйста, прямо сейчас, ладно? Пойдем в мою комнату, он там…
Олег нехотя пошел вслед за тещей, не удосуживаясь убрать досаду с лица. Маша тоже отправилась вслед за ними, стояла в дверях комнаты, смотрела, как мама крутится вокруг Олега, как любовно оглаживает на нем новый свитер:
– Ой, Олеженька… Да как хорошо сидит на тебе, надо же! Отлично подошел… А как идет тебе, как идет! Ты у нас такой красавец… И фигура такая – все сразу идеально садится, не придерешься…
– Подлецу все к лицу, да, Татьяна Петровна? – с усмешкой спросил Олег, быстро глянув на Машу.
– Ну зачем ты так, Олеженька… – улыбнулась мама, преданно глядя Олегу в глаза. – Ты у нас лучше всех, ты ж знаешь, как мы тебя любим! И Маша любит, и я, как родного сына…
Олег только хмыкнул в ответ. И это хмыканье можно было принять по-всякому – то ли не верю, мол, в любовь вашу, то ли можете любить, я вам позволяю… Мама глянула на Машу растерянно, будто хотела спросить – что это происходит с любимым зятем? Почему с таким плохим настроением домой вернулся?
Маша отвела глаза, а мама принялась хлопотать суетливо:
– За стол, дорогие мои, за стол… Как хорошо, что я успела стол накрыть к вашему приезду! Машенька, доставай вино! А может, лучше шампанское? Я и шампанское тоже купила…
– Я пить не буду, – твердо проговорил Олег, направляясь на кухню. – Сейчас быстро перекушу и поеду. У меня еще куча дел на сегодня.
– Так праздник же, Олеженька… – растерянно проговорила Татьяна Петровна, семеня вслед за ним. – Сегодня ж не работает никто, что ты…
– А моя работа праздников не знает, Татьяна Петровна. Волка ноги кормят. Поеду в офис, бумаги разберу. Ничего до Нового года не успел толком.
Он и впрямь быстро встал из-за стола, деловито глянув на часы. И вышел из кухни с озабоченным выражением лица. В наступившей тишине Павлик проговорил тихо:
– Я наелся, бабушка… Можно я пойду кино по телевизору смотреть?
– Иди… – так же тихо откликнулась Татьяна Петровна.
Когда Павлик ушел, повернулась к дочери, прошептала быстро:
– Маш, ну чего ты сидишь? Иди проводи мужа…
Маша только плечом дернула и нервно ухватилась за бокал с вином, покрутила его в пальцах. И осталась сидеть за столом. А когда услышала, как в прихожей захлопнулась за Олегом дверь, припала к бокалу, осушила его с жадностью.
Татьяна Петровна смотрела на нее с удивленным испугом. Потом спросила:
– Вы поссорились, что ль, не понимаю?
– Нет, мам. Не ссорились мы. Все в порядке.
– Но как же не ссорились, я же вижу! Меня не обманешь! Олег сам не свой, будто его подменили! Чем ты его обидела, Маш?
– Я? Обидела? – с нервным смешком переспросила Маша. – Разве я могу кого-нибудь обидеть, мам? Ты можешь себе такое представить вообще?
– Но тогда почему он такой? Ведь есть же какая-то причина у человека для плохого настроения!
– А почему ты про мое настроение не спрашиваешь, мам? А может, оно у меня хуже некуда? Ведь я твоя дочь, и мое настроение тебя больше должно тревожить!
– Да, конечно… И твое тоже… Но я ведь Олега как сына родного люблю! Он прекрасный человек, он семьянин, он так старается, чтобы в семье все хорошо было…
– Да, он очень старается! – снова нервно рассмеялась Маша. – Он так старается, просто слов нет!
– А я не понимаю вот этого твоего сарказма… Чем ты недовольна, скажи? Или Маринка опять на тебя плохо влияет? Она сама помыкает мужем, сделала из него тряпку безвольную. И хочет, чтобы ты такой же была? Вот никогда мне твоя Маринка не нравилась, никогда! И ты уже не маленькая девочка, чтобы под ее влияние попадать! Да она же… Она же просто завидует тебе, дурочка! У тебя такой муж… Такой умница, такой красавец… Не то что ее малохольный Женя!
– Она вовсе не завидует мне, мам. Наоборот, она мне сочувствует.
– Тебе? Сочувствует? Да не смеши…
– А мне вовсе не до смеха сейчас. Мне плакать хочется, а не смеяться. И вообще, не хочу больше говорить об этом… И не спрашивай меня ни о чем, пожалуйста! Я не могу, не могу… Не могу говорить…
Маша с трудом сглотнула слезный комок, дрожащей рукой схватила бутылку, налила себе вина, выпила залпом. Мама только охнула испуганно:
– Да что с тобой, дочь? Не пугай меня… И без того с утра сердце не на месте, тахикардия опять разыгралась! Врач говорил, мне совсем нельзя нервничать…
– Да все нормально, мам, не надо нервничать, успокойся. Просто я устала, наверное, вот и все. И ночь не спала.
– Так поспи…
– Да, я пойду прилягу, пожалуй.
– Давай. А мы с Павликом прогуляемся. Какая погодка на улице, прелесть просто! Можно и на каток сходить…
Маша кивнула, поднялась из-за стола, вышла из кухни. Плотно закрыла дверь в комнату, забралась под одеяло, снова дала волю слезам. Плакала и удивлялась самой себе – каким-то неведомым образом удалось при маме этот слезный поток сдержать… Только бы она не вошла сейчас, не спросила ее о чем-нибудь! Сил нет ей объяснять что-то! Она ж сразу за сердце начнет хвататься, начнет винить ее в том, что сама виновата… Что надо быть хорошей женой, чтобы муж на сторону не смотрел…
А вот и дверь хлопнула, слава богу. Мама и Павлик гулять ушли. Теперь можно и плакать, никто не помешает.
Но, как ни странно, больше не плакалось. И на самом деле страшно спать захотелось. Устала, наверное. Устала бояться, устала ждать чего-то ужасного… Устала думать, где и с кем сейчас Олег… Устала, устала!
Проснулась, когда за окном сгустились январские сумерки. И поняла тут же – никакого облегчения сон не принес. Наоборот, еще хуже стало. И мысли в голове стали яснее, потому еще ужаснее.
Долго лежала, слушала звонкую тишину. В голове болью бился вопрос – что теперь будет, что? Неужели Олег бросит ее, уйдет к другой? Как он тогда говорил по телефону той, другой… «Потерпи, малыш, следующий Новый год будем вместе встречать, я тебе обещаю!»
А ее он никогда малышом не называл… И таким голосом нежным никогда с ней не говорил. Да она и не ждала от него таких нежностей, чего уж там… Счастлива была, что он рядом, ей этого вполне хватало. Любила сильно. Да и сейчас любит, это ж понятно. И всегда будет любить…
И что же теперь с этим «всегда» делать? С осознанием того, что без Олега просто не сможет жить? Что делать-то, что? Сидеть и ждать, когда жизнь кончится? И сколько ждать? До следующего Нового года, как Олег тому малышу неведомому обещал?
Хорошо, что в прихожей хлопнула дверь и послышался голосок Павлика, иначе с ума бы сошла в этой тяжко звенящей тишине. Надо встать, заняться чем-то, отвлечь себя хоть немного. И улыбку на лицо надеть, пусть и вымученную. Не надо маме давать повод для дальнейших расспросов. Не надо пока…
Наверное, это неправильно – рассчитывать и опираться на это «пока». Да что там наверное! Конечно, это неправильно! Потому что надо бы взять и поговорить с Олегом, выяснить все, разрубить одним махом этот узел! Или так… или не так! Или мы семьей живем, или вот бог, вот порог!
Но разве ей самой станет от этого легче? Когда уже никакой надежды не будет, что все само собой образуется? Что этот самый «малыш» исчезнет из жизни Олега со временем… Кто ж знает, сколько у него этих самых «малышей» было? Ведь не знала она о них ничего, жила и любила, счастлива была… Правда – она вещь коварная, иногда и не нужна вовсе бывает. У каждого правда своя. Жизнь своя, счастье свое. Все зависит от характера, от темперамента. Ей вот вполне хватало того, что любимый муж рядом… Что же теперь, казнить ее за это, да?
– Мам, мы с бабушкой на каток ходили, я даже не упал ни разу! Представляешь? Я так здорово уже катаюсь, мам! – радостно встретил ее в прихожей Павлик, снимая курточку.
А мама глянула на нее настороженно и хотела спросить что-то, но промолчала. И в следующие дни тоже молчала, все так же грустно поглядывала. И даже не спрашивала, почему Олега все время дома нет. Почему рано уходит и поздно приходит. И ведет себя как гость. К тому же он вскоре заявил, что срочно улетает в командировку. Безапелляционно так заявил, с нажимом:
– Это срочная командировка, Маша! И не смотри на меня так, не говори, что никто не работает, что у всех каникулы! А я работаю, понимаешь ты это или нет?
– Понимаю, Олег. Я все прекрасно понимаю.
– А что за тон, не пойму? Я что, в первый раз улетаю в командировку, да?
Она ничего ему не ответила. Только подумала отрешенно – вот же он, тот самый момент… Тот самый, чтобы сказать – вот бог, вот порог…
А с другой стороны, он сам, что ли, не может ничего сказать? Смелости не хватает? Ведь знает, что она прекрасно понимает, что никакая это не командировка! Зачем, зачем такие мучения? Ведет себя как тот хозяин, который очень свою собаку жалел и отрезал ей хвост по маленьким кусочкам…
Так ничего они друг другу и не сказали. Маша молча собрала ему чемодан в «командировку». Олег уехал. Или ушел… Может, он и впрямь решил уйти вот так?
Остаток новогодних каникул прошел для нее как в тумане. Когда не знаешь, что увидишь перед глазами, если этот туман рассеется. То ли прежнюю жизнь увидишь, то ли другую. Ту самую другую жизнь, которой ужасно боишься. И ждешь… С болью сердечной ждешь. С надрывом обморочным. И понимаешь, что так нельзя, презираешь себя за это. И все равно ждешь…
Наверное, на лице у нее все эти страдания были выписаны – как их скроешь-то? И потому мама не выдержала, спросила в лоб:
– Маш, перестань от меня скрывать… Я же вижу, что-то у вас происходит! Думаешь, мне, что ли, так легко смотреть на все это? Садись и рассказывай, хватит мучиться. Когда кому-то расскажешь свою беду, сразу легче становится. Я ведь не чужая тебе, правда?
– Да, мам, ты не чужая… А только я не могу, не могу…
– Ну, если не можешь, так я за тебя все скажу. У Олега другая женщина есть, да? Правильно я поняла?
– Да, мам. Ты правильно поняла. И давай не будем больше об этом…
– Да как же не будем, как же не будем-то! Я ж вижу, ты измаялась уже вся! И зря, между прочим!
– Как это – зря? Мне что, радоваться надо этому обстоятельству, по-твоему?
– Нет, не радоваться. Но изводить себя тоже не стоит. Не бери в голову… Для таких, как наш Олег, семья важнее. Он очень ценит дом, уют, любовь нашу ценит… А на стороне он просто самоутверждается, вот и все. В том смысле – мужик он или кто?
– Ничего себе, мам… Как у тебя все просто! А мне что ты предлагаешь? Смотреть на эти его самоутверждения и радоваться? Тебе за меня не обидно, что ли, не понимаю?
– Да господи, Маш… Я ж не предлагаю тебе радоваться, я ж наоборот… Я предлагаю тебе смотреть на все это как бы со стороны, по-умному, по-женски мудро. Ты пойми одну простую вещь – только кретины всю жизнь живут с одной женщиной, а остальные мужики, они ж все нормальные! Я-то сама слишком поздно это поняла, да… Тоже в страдания ударялась, как ты сейчас, – ах, ох, изменил, никогда не прощу, не забуду! Теперь-то понимаю – глупости все это… Да только ничего не поделаешь – мой поезд уже ушел.
– Не понимаю, мам… О чем ты сейчас?
– Да все о том же. Дура я была, когда отца твоего выгоняла. Тоже, как ты, узнала тогда про другую женщину… Не надо было выгонять-то, перетерпеть надо было. Мудрость бабью включить, удержать глупую гордыню. Теперь вот плачу за все одиночеством… Не зря же говорят, что за все надо платить. А ведь можно сделать так, чтобы и не платить… Ты хоть сейчас не наделай тех же глупостей, Маш! Будь умнее меня! Ведь любишь Олега, правда?
– Да, люблю… Очень люблю. Но…
– Конечно, любишь. Чего я спрашиваю-то? Сама, что ль, не вижу, как любишь? Да ты же пропадешь без него, высохнешь, самоуничтожишься! И выправиться не сможешь, характер у тебя не тот! Это в книжках только такое пишут – якобы после развода у женщины новая жизнь начинается. Может, у кого-то и начинается, не спорю… Но не у тебя, Маш. Не такая. Нельзя тебе Олега отпускать, нельзя!
Наверное, можно было поспорить с мамой. И даже сказать что-нибудь горделивое – мол, я не хуже других! Да только не сказала она ничего. Сил недостало. И смелости. Не смогла перешагнуть через эту внутреннюю подавленность, которая хозяйничала в ней с того самого времени, как услышала тот разговор Олега с «малышом»…
Он приехал через три дня. Даже не поздоровавшись, деловито спросил с порога:
– Татьяна Петровна дома, Маш?
– Нет… Они с Павликом гулять ушли… – растерянно проговорила Маша, не зная, как себя с ним вести. То ли обрадоваться его возвращению, то ли никаких эмоций не проявлять. Подумаешь, мол, из командировки приехал. Обычное дело, в общем.
– Ты голодный? Есть будешь? – спросила тихо.
– Нет. Я не голодный. Я… Погоди, я сейчас…
Олег вздохнул, будто собираясь с мыслями, и проговорил довольно решительно:
– Нам поговорить надо, Маша! И лучше сейчас, пока их дома нет! Я думаю, ты и сама понимаешь, о чем надо поговорить…
Она молча кивнула, повернулась, пошла на кухню. Чувствовала, как обмирает все внутри, как поднимается и бежит по телу нервная дрожь, как стало холодно в животе, а через секунду будто вспыхнуло жаром.
– Послушай меня, Маш… – так же решительно проговорил Олег, садясь на стул, и она перебила его испуганно:
– Ой, подожди… Подожди, я сейчас…
Схватила графин, дрожащей рукой налила себе воды, припала к стакану жадно. Показалось, жар в животе немного утих, вроде дышать легче стало. Села напротив Олега за стол, прошелестела едва слышно:
– Говори, я слушаю…
– Да что говорить, Маш… – выдохнул Олег, отводя глаза. – Ты ведь сама поняла, что я хочу сказать, правда? Чего ж я буду тянуть кота за хвост… Ходить вокруг да около. Да, Маша, да… У меня есть другая женщина, я ее люблю. Так получилось, Маш, прости. Поверь, мне очень жаль. Но согласись, что так продолжаться больше не может! Мы оба больше не можем жить в этом обмане, правда?
– Да, мы оба… Не можем… – автоматически повторила она за ним, проглатывая концы слов. И спросила вдруг, сама себе удивляясь: – А если бы я не знала, Олег? Если бы случайно тот разговор не слышала и не узнала… Ты бы не ушел, да?
– Не знаю, Маш. Не знаю… Да и зачем сейчас рассуждать, что было бы, если бы да кабы… Как получилось, так получилось. Значит, так тому и быть. Вещи мне поможешь собрать, ладно?
Она опять молча кивнула, с трудом соображая, о чем он просит. А Олег продолжил деловито:
– Я ничего не возьму, только свои личные вещи, Маш. С одним чемоданом уйду. Надеюсь, ты не сомневалась в моей мужской порядочности, правда? И квартиру тоже делить не буду, не переживай.
– Квартиру? – удивленно переспросила она, наморщив лоб. – Так это же мамина квартира, как бы мы стали ее делить…
– Ну что ж! Если соображаешь в этом щекотливом вопросе, значит, все в порядке с тобой! – насмешливо проговорил Олег. – Вот и живи дальше с мамой в ее квартире! С мамой не пропадешь… Считай, что лишний балласт сбросила, от нахлебника избавилась! Правда?
– Я никогда не считала тебя нахлебником, Олег…
– Да ладно! Я что, не понимаю? Денег я мало в дом приносил, подарков дорогих тебе не дарил, теща меня дармоедом считает, я знаю!
– Ну зачем ты так, Олег? Ты же знаешь, что это неправда. Мама никогда тебя ничем не обидела, по-моему. Наоборот…
– Ладно, извини. Может, я не прав. К твоей маме у меня нет претензий. Да и к тебе тоже… Если уж и есть у меня какие претензии, так только к самому себе.
– А что же я Павлику скажу, Олег? И как я это ему скажу?
– Да нормально, как… Я ведь его не бросаю, он всегда будет моим сыном. Так ему и объяснишь…
– Может, ты сам ему объяснишь?
– Да. Конечно, объясню. Я думаю, мы будем часто с ним видеться. Потом объясню… А сейчас я просто уйду, Маш. Пусть Павлик думает пока, что я из командировки не вернулся. Я потом ему все объясню… Так поможешь мне вещи собрать, ладно? И как-нибудь… Побыстрее? Вдруг Татьяна Петровна вернется? Начнет тут над нами рыдать-причитать… Где у нас большой чемодан, Маш?
– На антресолях в прихожей.
– Да, точно. Пойду достану…
Потом они молча собирали ему чемодан. Маша аккуратно складывала рубашки и брюки, сосредоточившись на этом занятии. Будто от этого зависело что-то важное. Будто имело значение, останутся ли складки на рубашках и брюках, когда неведомая разлучница станет их разворачивать у себя дома и устраивать в свой шкаф…
Она даже вышла в прихожую, чтобы проводить Олега. Не плакала, только смотрела будто в пустоту. И не слышала, что он ей говорил. Ведь говорил же что-то! Наверное, то же самое, что и давеча… Что они не могут жить вместе после всего случившегося… Что любит другую, а ее больше не любит. И правда, лучше не слышать, не надо! Пусть уходит уже…
И потом, когда за Олегом закрылась дверь, тоже не плакала. Сидела, думала горестно, как же она скажет обо всем Павлику. И маме…
Когда в прихожей хлопнула дверь, направилась туда как сомнамбула, натянув на лицо вымученную улыбку. Мама, глянув на нее, только охнула и прикрыла в ужасе рот ладонью – разве маму обманешь!
– Павлуша, иди ко мне в комнату, включай телевизор… – проговорила мама чуть слышно. – Иди… Скоро ужинать будем, я тебя позову…
На кухне она грузно осела на стул, спросила слезно:
– Олег приходил, да? Я ж по лицу твоему вижу, что он приходил… Ну не молчи, не мучай меня, Маш!
– Да, мам, он приходил. Чтобы вещи забрать. Он ушел, мам.
– Все-таки ушел… Надо же, а я думала… Да как же так-то, Маш! Как же так-то, а? Почему ты его отпустила? Надо было на пороге упасть и не пускать…
– Мам, ну не надо, пожалуйста! Не говори сейчас ничего! Мне так тяжело, мам… Я просто жить не хочу…
– Ну ладно, ладно, рано еще отчаиваться! Я думаю, он еще сто раз одумается, Маш! Подожди, он скоро еще вернется, еще в ногах твоих будет валяться, вот увидишь! Ты только жди… Так и будет, вот увидишь! Ой, да куда он от нас денется, сама подумай? Устанет от вольной жизни и вернется! Быстро устанет, я думаю… Я даже уверена в этом, на сто процентов уверена!
Маша улыбнулась довольно слабо – на сарказм по отношению к маминым словам сил уже не хватило. Повернулась, вышла из кухни. Хотела было зайти в комнату, где сидел перед телевизором Павлик, да не решилась. Потом с ним поговорит, потом… Когда в себя немного придет.
Все-таки хорошее это выражение – прийти в себя. То есть предполагается, что ты сам себя на какое-то время покинул, а потом сам себя в себя же и загоняешь. Глупости какие, ей-богу. Потому что нельзя ничего сделать силой, нельзя себе приказать. Раненая душа приказов не принимает, плевала она на них. Рана болит и кровоточит, и душа истончается постепенно. Какое там… в себя прийти.
Но ведь жить все равно как-то надо. Пусть и с кровоточащей раной в душе. И в черно-белых жизненных красках. Надо жить ради Павлика. К тому же надо ведь как-то объяснить ему, что случилось. И завтра на работу пора выходить… Кончились каникулы. И прежняя жизнь тоже кончилась. Все, все кончилось…
* * *
Очень трудно привыкать к «законченной» жизни. Осознавать ее трудно. Потому что нельзя приказать себе – живи снова! И нельзя приказать – разлюби…
– Ну что ты скисла совсем, доченька? – со слезой в голосе проговорила мама, заглянув к ней в комнату. – Сил нет уже на тебя смотреть…
– А ты не смотри, мам. Что я еще могу сказать?
– Да как, как это – не смотри? Что я, не мать разве? Я ж не могу по-другому… Ну что это такое, скажи? Приходишь с работы и ложишься, в стену глядишь… Так ведь и с ума можно сойти, доченька! Нельзя так, нельзя! У тебя ведь сын растет! Конечно, я им занимаюсь… А если бы меня рядом не было, что тогда?
– Я не знаю, мам… Не знаю… Оставь меня в покое, прошу…
– Да что значит не знаю? Что значит в покое оставь? Да если б это и в самом деле покой был, ведь нет! Это ж одно постылое беспокойство, раздрай душевный! И как я должна глядеть на все это, по-твоему? Чего ждать? А ну вставай, пойдем ужинать! Вставай, вставай!
– Я не хочу. Я и правда не хочу, мам.
– А надо! Совсем ведь замрешь, если еще и голодом себя морить станешь! Вставай, ну? Не силой же мне тебя поднимать?
Маша нехотя поднялась, поплелась за мамой на кухню. От запаха шкворчащих на сковороде котлет ее чуть не стошнило, но пересилила себя, села за стол, принялась тыкать вилкой в овощной салат. Потом подняла на маму глаза, спросила тихо:
– А Павлик ужинал, мам?
– Конечно.
– А где он?
– В моей комнате, уроки делает. А что такое?
– Да я не знаю, как ему про Олега сказать, мам… Не знаю…
– Так и не говори пока! Пусть думает, что Олег в командировке! А там, глядишь, он и вернется с покаянной головушкой…
– Он не вернется, мам. Не вернется. Не вернется!
– Ну, истерику еще мне закати! А я тебе говорю – вернется! Жди и верь, поняла? Верь! Иначе с ума сойдешь.
– Нет, не хочу я так… Потому что это ожидание… Оно униженное какое-то, понимаешь?
– Ну и пусть униженное. Хотя ничего унизительного я в этом не вижу. Не ты первая, не ты последняя, кто мужа с гулянок ждет. Нет, я понимаю, что абы какого плохонького мужичонку и ждать обратно не стоит, но Олега-то нашего, Олега… Это ж не тот случай… Так что соберись и жди, что я тебе еще сказать могу…
– Я понимаю, мам. Понимаю. Только душа все равно обижается и не хочет… Не хочет, чтобы вот так все было. Чтобы я сидела и ждала. И тем не менее ты права… Надо себя собирать как-то, надо начинать жить, но сил совсем нет. Еще и Павлику вру… Сегодня же ему все скажу, мам! Сейчас же!
– Ну и зря. Хотя это твое дело, что ж. Ты мать, тебе виднее.
Мама поджала губы, отвернулась к плите. Маша встала со стула, пошла в комнату, где Павлик сидел за столом, старательно склонившись над тетрадью.
– Как дела, сынок? Оценки какие сегодня получил? – села напротив него, улыбаясь.
– По рисованию пятерку, а за диктант четверку с минусом… Это ведь лучше, чем тройка с плюсом, правда, мам?
– Наверное… Ничего, в следующий раз на пятерку напишешь. Ты у меня способный.
– А когда папа приедет, мам? Я соскучился. Он почему-то не позвонил мне ни разу… Раньше, когда уезжал в командировку, все время звонил. И его телефон почему-то не отвечает… Может, он его потерял, мам?
– Нет, сынок. Я думаю, не потерял. Просто… Понимаешь, мне все объяснить тебе надо… Сказать надо, а я все никак не решусь…
Маша замолчала, с трудом сглотнув слезный комок. Павлик тоже молчал. Казалось, он замер в испуганном ожидании, опустив глаза в тетрадь. Потом вдруг проговорил тихо:
– Да не надо, мам… Если тебе трудно, то и говорить ничего не надо. Я и сам уже обо всем догадался. Я ведь слышу, как ты все время плачешь…
– Да разве я плачу, сынок? Нет, я не плачу… – произнесла Маша автоматически.
– Ты внутри себя плачешь, мам. Я же чувствую.
Павлик поднял на нее глаза, и Маша удивилась его взгляду. Такой взрослый, такой понимающе грустный. И улыбнулась жалко, пожав плечами. И прикусила губу, чтобы не расплакаться.
– Я уже большой, мам. Я все понимаю. Папа больше не будет с нами жить, да?
– Да, сынок… Но он… Он очень любит тебя, он позже обязательно позвонит… И сам все тебе скажет…
– А я пока все равно не хочу с ним разговаривать. Про это – не хочу… Если тебе так надо, я совсем не буду с ним разговаривать.
– Нет. Мне не надо, сынок. Что ты…
– Только не плачь, мам, ладно? Да и вообще… Подумаешь, не захотел с нами жить… Да в школе у нас, между прочим, у половины ребят в классе никаких отцов нет, одни мамы и бабушки! Ничего, и без него проживем, правда?
Ну как, как можно было удержаться от слез после таких слов? Как можно смотреть в эти понимающие глаза и сидеть сложа руки? Да ее будто ветром со стула снесло! Бросилась к Павлику, обняла его крепко, припала дрожащими губами к его теплой макушке и только всхлипывала тихо, ничего сказать не могла. И все же удалось проговорить через какое-то время:
– Спасибо… Спасибо тебе, сынок… Все будет хорошо, вот увидишь… Мы ведь вместе справимся, правда, сынок?
– Конечно, мы справимся, мам. Ты только не плачь больше, ладно? Хочешь, я сегодня с тобой спать лягу? Чтобы тебе не страшно было одной?
– Хочу… Хочу, сынок… Какой ты у меня взрослый стал…
– Да, я взрослый. Все будет хорошо, мам, вот увидишь.
В эту ночь она впервые заснула по-настоящему, спала крепко до полудня – благо был выходной день. Проснулась от настойчивой телефонной трели, глянула на дисплей – опять Маринка звонит… Не хочется с ней говорить, совсем не хочется. Что она от нее может услышать? Нравоучения в снисходительном тоне? Мол, что я тебе говорила про твоего Олега, а ты мне не верила? Нет уж, не надо… Пусть Маринка думает, что у нее телефон сломался. Потом ей можно перезвонить, когда с духом соберется. Потом…
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?