Текст книги "Сладкий хлеб мачехи"

Если так – то страшно… Страшно за себя, за Глебку. Вон уже до чего дело дошло – пугать начала откровениями. Ну как, как мальчишке объяснить, что трудно, что практически невозможно жить рядом с человеком, которого раздражаешь? И от которого при этом зависишь полностью? А главное – по-прежнему любишь…

Нет, ничего такого не надо ему объяснять. Нельзя. Маленький он еще. Надо просто взять себя в руки. Надо самой успокоиться, сосредоточиться на чем-то хорошем. А хорошего было много, есть что вспомнить. Например, тот самый день, когда они появились в ее жизни – Вадим и Глебка. Она, кстати, часто его вспоминает. Хороший был день…

* * *

Суета, суета. Непривычная суета большого, будто плывущего по июньской жаре города. Люди на привокзальной площади – сердитые, распаренные, прут со своими вещами напролом, того и гляди – снесут… А у нее, между прочим, тоже руки заняты – чемодан да две сумки с гостинцами. Мама сказала – неудобно будет, если она к тете Дуне без гостинцев заявится. Можно подумать, она, тетя Дуня, ни соленых грибов сроду не едала, ни варенья крыжовенного, ни домашнего сала. Теперь вот напрягайся, тащи на себе все это хозяйство, как героиня Татьяны Дорониной из фильма «Три тополя на Плющихе»…

Хотя – чего это она себя с какой-то деревенской теткой сравнивает? Нет уж, и близко никакого сравнения быть не может. Потому что тетка та, простите, во что была наряжена? В белый платочек, ситцевую блузку да в кургузенький пиджачок? Так, кажется? А на ней сейчас полный отпад. Модное и городское. Белая короткая юбочка с кокетливым воланом, белая кофточка строгим пиджачком, тоже коротенькая, на золотых пуговицах в два ряда. Они с мамой все модные журналы пересмотрели, прежде чем этот костюмчик скроить да сшить. И ноги у нее тоже, можно сказать, городские – длинные, подтянутые, загорелые. Все редкие солнечные деньки загорала. Лицо она от солнца оберегала, конечно, а ноги – святое дело. В сочетании с белым костюмчиком смотрятся такой красотой неописуемой, что хоть сейчас фотографа из журнала «Бурда моден» приглашай. Хороший такой журнал – оттуда они с мамой выкройку костюмчика и взяли. Там еще платье было цветное, на бретельках, но насчет платья они сильно засомневались. Хотелось как-то посерьезнее выглядеть. Она ж не просто так в большой город из своей алтайской глухомани едет, а в институт поступать!

Правда, был в этой красоте по модным городским меркам один изъян – стрижка немного подкачала – не очень модная по нынешним временам. Да, собственно, и стрижки как таковой нет, просто волосы отросли до плеч и загибаются концами кверху, как у актрисы Барбары Брыльски из новогоднего фильма. Отчего-то не захотелось ей менять этот образ, привыкла уже к нему, сроднилась. А как тут не сроднишься, когда все дружно твердят, что она полная копия этой Барбары? И лицо, и манеры, и имя, и стать…

– Девушка, вам куда? Недорого отвезу…

Вздрогнув от прозвучавшего над ухом вкрадчивого мужского голоса, Бася остановилась, улыбнулась нерешительно, глянула мужчине в лицо. Ничего вроде. На бандита не похож. Обыкновенный облезлый дядька в замасленной кепке. Глаза веселые и несчастные одновременно, недокуренная папироса торчит в желтых зубах. У них в Семидолье – каждый второй мужик такой. Что ж, ладно. Пусть будет дядька. Тем более она все равно собиралась до тети Дуни на такси ехать.

– А сколько – недорого?

– Да не боись, не разорю. Таксист, может, и разорит, а я – нет. Мне бы на хлебушко заработать. И детишкам на молочишко. Пошли, что ли? Вон моя машина стоит…

– Что ж, пошли…

Машина у дядьки оказалась тоже облезлая. Багажник открылся с недовольным скрипом, нехотя вобрал в себя ее вещи.

– Ну, куда ехать? Говори адрес, – деловито произнес дядька, когда она уселась рядом с ним на переднее сиденье, покрытое протертым ковриком.

– Улица Новая, дом три! У меня там тетя живет! – весело отрапортовала она, даже не взглянув в листочек с адресом. А чего в него заглядывать? Давно уж наизусть выучила. И номер квартиры у тети Дуни тоже легко запоминающийся – восемнадцать. Прямо ее возрасту соответствует. Так что грех не запомнить.

– Новая, говоришь? Хм… А где это? Я вроде все улицы в городе наперечет знаю…

– А это новостройка, наверное. Тетя туда недавно переехала, ей там квартиру дали. А раньше она в бараке жила, на Белореченской.

– Белореченскую знаю, конечно. А улицу Новую… Что, так и называется – Новая?

– Ну да…

– А район какой? Ну хотя бы ориентировочно.

– Не знаю…

– Что ж, будем искать… – произнес дядька голосом Юрия Никулина из фильма «Бриллиантовая рука» и даже лицо состроил такое же смешное и озабоченное. – Раз есть такая улица, значит, найдем. Ты посиди пока, я тут у наших спрошу…

Выскочив из машины, он подошел к компании таких же водителей, занимающихся частным извозом, и заговорил с ними. Один водитель пожал плечами, другой развел руки в стороны, третий задумчиво замотал головой. Зато четвертый тоже сначала было задумался, а потом, хлопнув себя по лбу, начал радостно махать перед дядькиным носом руками, пытаясь изобразить маршрут. Похоже, нашлась тети-Дунина улица. Вот уже и дядька обратно бежит, придерживая на ходу свою кепочку.

– Ну все, порядок. Понял я, где твоя тетя живет. Поехали! – плюхнулся он на водительское сиденье, провернул ключ зажигания, сдал немного назад и ловко выехал из тоскливого ряда таких же старых машин, выруливая на проезжую часть.

– Ну, и откуда ж ты такая приехала, девушка без адреса? – с улыбкой повернулся он к ней, остановившись на красный огонек светофора. – Кино раньше такое было, смотрела? «Девушка без адреса»?

– Почему – без адреса? Я как раз с адресом. А приехала я издалека. С Алтая.

– Ух ты… С Алтая, значит. Тетку решила проведать. А она тебя хоть ждет, тетка-то? А то знаешь как бывает…

– Ждет, конечно! Вообще-то тетка, мамина сестра, не очень гостеприимная, и мы с мамой к ней ни разу так и не съездили. Я вообще дальше нашего Семидолья никуда не выезжала… А тут вдруг она, тетя Дуня, взяла и сама написала – приезжай, мол, ко мне. В институт поступишь, поживешь у меня…

– Тетя Дуня? Хм… Хорошее имечко. Доброе. Сейчас уж так никого не называют, если только для экзотики… Сейчас все Снежаны да Анжелики родятся. Никто не хочет свое дитя в Дуньках растить. Значит, жить у нее будешь?

– Ага…

– И в институт поступать будешь?

– Конечно, буду! Мне бы только успеть… Сегодня последний день, когда документы принимают.

– Да успеешь! Сейчас к твоей тетке приедем, вещи забросишь, и я тебя к институту мигом доставлю.

– Ой, а дорого?

– Да не, не боись… Какой навар от таких белобрысеньких? Дороже денег не возьму.

– А далеко нам еще ехать?

– Не очень. Вот эту улицу проедем, потом на мост повернем, а там налево – твоя новостройка. Надо же, а я и не знал, что там уже целую улицу построили… Наверное, и проезда хорошего толком нет…

Дядька оказался прав – проезда к дому и впрямь не было. А были сплошные рытвины да горы неубранного строителями мусора. Присвистнув, он остановил машину, произнес неуверенно:

– Не, девушка, туда мне не проехать… Давай так сделаем. Ты иди, вещи забрось и возвращайся. А я тебя здесь подожду. Только рассчитайся со мной для порядку. А то, знаешь, всяко бывает…

Рассчитавшись с водителем, который, надо сказать, и впрямь взял с нее по-божески, Бася выскочила из машины, приняла из багажника свою поклажу и, отказавшись от помощи, торопливо заковыляла на высоких каблуках к дому.

Он был совсем, совсем новенький – даже лифт еще не работал и в подъезде отчаянно пахло масляной краской. И двери квартир были одинаковые, безликие. Даже табличек с номерами на них еще не было. Четыре квартиры на площадке, значит, ей на пятый этаж подниматься придется. С чемоданом, с сумками… Дай бог, чтобы тетя Дуня еще и дома была…

Она была дома. Открыла дверь, уставилась подозрительно, не узнавая. Да и то – сколько они с ней не виделись? Лет шесть, наверное. Ну да, шесть лет назад она как раз и приезжала – на дедушкины похороны. Ей тогда двенадцать было, совсем девчонка. А вот она ее сразу узнала – нисколько тетка с тех пор не изменилась. Такая же худая, вернее, сухая, как щепка, и на вид очень строгая. Ишь как смотрит, как иглой колет.

– Здрасьте, теть Дунь! Вот я и приехала…

– Баська… Ты, что ли?

– Да я, я! Здравствуйте, говорю!

– Боже мой, и впрямь Баська… Выросла-то как! Я ведь и не узнала тебя! Ну заходи…

Вот так вот. Ни объятий, ни поцелуев. Вся она в этом – тетя Дуня. Позвать – позвала, а обнять да обрадоваться – это уж извините. Ну да ладно, придется и без нежностей обойтись.

– Уфф… Еле вас нашла, тетя Дуня! Таксист даже адреса такого не знал, представляете?

– А как ты хотела? Это ж новостройка все-таки. До центра теперь добираться два часа надо. И транспорт сюда почти не ходит.

– Ой… А как же вы теперь?

– Да нормально, чего ж! Мне теперь, знаешь, этот транспорт вообще без надобности, я ж на пенсию неделю назад вышла… Как узнала, что мне квартиру в новостройке наконец выделили, сразу заявление подала! От радости, наверное. Шутка ли – сорок лет в очереди в горсовете выстоять… Я ж сюда сорок лет назад приехала – такая же была худенькая да беленькая, как ты… Только мне, в отличие от тебя, некуда было ехать, никто меня здесь не ждал. Ой, да ты проходи, проходи, чего мы на пороге-то! Где твои вещи? Вместе теперь будем в хоромах осваиваться. Я ж недавно совсем переехала. И письмо вам сразу на радостях черкнула. А ты уж и тут как тут, нарисовалась… Ну, пойдем чай пить, что ли.

Повернувшись к ней спиной, тетя Дуня зашагала на кухню, оставив Басю одну. Втянув в прихожую чемодан и сумки, она с осторожным любопытством заглянула в комнату, осмотрелась. Хотя осматривать там особенно и нечего было. Мебели практически никакой, лишь узкая тети-Дунина тахта стояла у окна да не разобранные коробки выстроились вдоль стен. А окно большое, солнечное. И пол паркетный, свежим лаком блестит.

– Нравится?

Вздрогнув, Бася обернулась. Тетка стояла у нее за спиной, любовно оглядывала свое новое жилище.

– Ага. Нравится, конечно. Комната большая, светлая. Только пусто немного.

– Ничего, со временем пусто не будет. А ты пока будешь на раскладушке спать. Потом тебе диван купим. Ну пойдем, что ли? Чайник уже вскипел.

– Ой, теть Дунь, так а я чай не буду… Мне же в институт бежать надо! Сегодня же последний день остался, чтоб документы подать…

– Как – последний день? Да что там твоя мать думает, ей-богу? Она что, не могла раньше тебя отправить? Вот всегда она такая была – всю жизнь прожила безалаберно!

– Да болела она, теть Дунь… Так болела, что я уж и ехать не хотела…

– Ну понятно, понятно… Фроська в своем репертуаре. Знаем мы эти болезни. Трусостью да пугливостью называются. Наверное, просто отпускать тебя ко мне не хотела, вот и все болезни!

– Теть Дунь, она правда болела… У нее давление знаете какое высокое было? Ну я побегу, ладно? Я там с таксистом договорилась, он меня подождет и сразу к институту отвезет… Вечером обо всем поговорим, ладно?

– Ладно, беги… Да смотри, поосторожнее будь! С таксистом сильно не разговаривай, на заднее сиденье садись! У нас здесь не деревня, у нас город! Мало ли что… А я потом отвечай…

– Да не, он хороший дядька! Не страшный. Ой, совсем забыла! Там, в сумках, для вас гостинцы от мамы. Ну все, я побежала!

Тетя Дуня долго еще стояла в дверях, прислушиваясь к дробному перестуку Басиных каблуков. Потом аккуратно закрыла дверь и, подхватив сумки с гостинцами, потащила их на кухню, тихо рассуждая сама с собою по укоренившейся за годы одиночества привычке:

– Нет, вы только посмотрите на нее, а? Овца трусливая! Так и прожила всю жизнь, от людей пряталась. Только и всех подвигов, что дитя родила… А толку? Продержала около себя девчонку до последнего…

Возмущенно глянув в пространство кухни, она вздохнула и покачала головой так, будто отрицая возражения неведомого собеседника.

«…Давление у нее, смотрите-ка. Это ж надо – в последний день приехать! А если бы поезд опоздал? Эх, Фроська, Фроська, никакой хватки брылинской в тебе нет, даже и к старости, смотрю, не образовалась. Не в нашу породу пошла, Фроська…»

Подойдя к кухонному окну, она близоруко сощурилась, глядя, как племянница ковыляет по усыпанному щебнем двору, потом улыбнулась сдержанно, проговорила уже совсем другим тоном:

– А девчонка-то ничего вроде, в нашу породу пошла. С характером. Ничего, не торопись, Баська, успеешь! Институт от тебя никуда не убежит, уж я к этому все силы приложу. Сама не выучилась, так хоть тебя в люди выведу…

* * *

Вот он, Политехнический институт! Точно такой, как на картинке из справочника «Для поступающих в вузы». Огромный дворец с колоннами, с высокими ступенями гранитного крыльца, с яркими цветами в больших каменных вазонах. Красотища, аж заходить страшно. В вестибюле – гул голосов улетает под высокие своды, суета молодых амбиций в каждом кубометре пространства, как в граненом стакане, плещется. И не понятно ничего – куда идти, где приемную комиссию искать… Времени-то совсем мало осталось. Надо вон у тех девчонок спросить. Наверное, они точно знают. Вид у них явно не растерянный. Не как у нее. Стоят, щебечут о чем-то своем, о девичьем. А может, и не о девичьем. Вон какие слова из быстрого диалога вылетают – шпоры, общага, проходной балл… Наверное, давно документы сдали, вот и щебечут без забот.

– Извините… – подойдя, тронула она за локоток одну из девушек. – Вы, случайно, не подскажете, где здесь строительный факультет?

– Строительный?

Девушка обернулась, глянула на нее недовольно, сморщила невысокий белый лобик под жидкой челкой.

– Ну да, строительный…

– Да вы что, девушка! Только проснулись, что ли? Стройфак же совсем в другом здании!

– Ой… Как это – в другом? А далеко? – испуганно пролепетала Бася.

– Ну да. Далековато. Минут сорок отсюда на тринадцатом трамвае ехать. Вообще-то я не знаю, сколько точно ехать, я не местная. Вы спросите еще у кого-нибудь…

Отвернувшись, девушка моментально включилась в оживленное обсуждение, от которого отвлекла ее Бася. Пришлось отойти в сторонку – не стоять же, не слушать чужие разговоры. Никому здесь твои проблемы не нужны. Надо брать ноги в руки да бежать на тринадцатый трамвай. Черт, забыла спросить, до какой остановки ехать…

– Ой! Смотрите, смотрите! Вон там, на балконе!

Резкий вскрик той самой девушки, к которой она снова было сунулась с вопросом, заставил ее вздрогнуть. Прижав одну ладошку к щеке и широко раскрыв глаза, девушка тыкала пальцем куда-то вверх, продолжая истошно голосить:

– Там ребенок! Смотрите, там ребенок! Ой, мамочки, он сейчас упадет! Смотрите!

Подняв глаза, Бася обомлела. Под самыми сводами огромного холла, на широких каменных перилах проходящего по его периметру галереи-балкона стоял, неуклюже балансируя ручками, белобрысый карапуз. Маленький совсем, в клетчатых шортиках, в белой футболке с трафаретным ушастым личиком Чебурашки. Отчего-то глаза Чебурашки, наивные, широко распахнутые, смотрели прямо на нее в искреннем недоумении – чего, мол, стоишь, рот раззявила? Тут действовать надо, а ты стоишь… И все кругом стоят, словно в немой сцене в самом конце гоголевского «Ревизора». Кто в ужасе отвернулся, кто глаза опустил, кто рот ладошкой прикрыл.

Затаив дыхание, она на цыпочках пронеслась к тому месту под балконом, куда так безоглядно намеревался спланировать малыш вместе с милым Чебурашкой на белой футболке, задрала голову, начала неловко топтаться на месте, смешно приседая и приплясывая и одновременно успевая наблюдать одним глазом, как несутся к малышу сверху по галерее добровольные спасатели. Боже, зачем они так к нему несутся? Топочут, как табун молодых коней. Напугают же…

Додумать свою правильную мысль она не успела. Слишком уж быстро все произошло. Вернее, она сама совершенно не поняла, что произошло. Сначала оглохла от всеобщего дружного визга, который продолжался одну страшную секунду – ровно столько, сколько малыш, сорвавшись-таки с перил балкона, летел на нее. Потом их, видимо, с силой отбросило друг от друга – ее на спину, а его – на бочок. Но подхватить его на лету, наверное, она все-таки успела, потому что ладони были отбиты напрочь – смягчили удар. Хотя ладони – это сущий пустяк по сравнению с расколовшимся от боли затылком. В первый момент ей так и подумалось, что от удара о каменную плиту пола он раскололся на две аккуратные половинки, как скорлупа грецкого ореха. И такая пустота в голове образовалась, что она даже испуга своего до конца не прочувствовала. Потом первая здравая мысль пришла на ум: надо и впрямь приподнять голову да потрогать руками затылок – цел ли. А заодно посмотреть, не сильно ли мальчишка расшибся…

Надо же, как кружится все. Ноги, все чьи-то ноги перед глазами… В джинсах, в брюках, изредка голые девчачьи коленки попадаются. Танцуют они вокруг нее, что ли?

– Смотрите, у нее кровь под головой! Наверное, надо «Скорую» вызвать!

– Эй, девушка… Скажите хоть что-нибудь…

– Воды! Принесите воды! У вас голова кружится, девушка? Вас не тошнит, нет?

Это что, они все к ней обращаются, что ли? У нее – под головой кровь? Ничего себе… Слава богу, этот хоровод наконец остановился, можно слегка голову приподнять. Можно даже до малыша дотянуться, если постараться. Вот он, сидит в двух шагах. Даже не плачет, только глаза таращит. Сильно испугался, наверное.

– Малыш, ты цел? Болит что-нибудь? Покажи, где у тебя болит?

– Девушка, у вас кровь! Вы бы не вставали – вдруг у вас сотрясение? – назойливо лез в ухо голосок той самой девушки, к которой она давеча приставала с расспросами. – Может, вам «Скорую» вызвать?

– Нет. Не надо «Скорую». А кровь… Это я затылком проехалась да кожу содрала… И локтем вот тоже. Локоть больно…

– Смотрите, а у ребенка-то – ни царапинки! – удивленно проговорил кто-то из окружающих.

– Ну правильно! – тут же подхватил другой испуганный голос. – Он же ей в руки упал, спружинил… Бедная девушка! Пришла в институт поступать, называется! Сходила за хлебушком… А чей это ребенок, кстати? Эй, граждане, чей ребенок?

– Да вон, кажется, нашелся нерадивый папаша…

Через толпу и впрямь пробирался высокий мужчина в белом стильном, слегка помятом костюме. Впрочем, это была модная помятость – такие костюмы, как у этого мужчины, Бася не раз видела в дорогих журналах. Да и сам мужчина был будто с журнальной обложки. Красивый, холеный, бородка щегольская, очки модные. По крайней мере, в их сибирском городке Семидолье таких мужчин точно не водилось.

Добравшись до малыша, мужчина подхватил его под мышки, поднял, потом потряс слегка. А может, и не потряс, может, у него просто руки от испуга очень сильно дрожали.

– Глебка… Глебка, ты цел? Что случилось? Что тут произошло, черт возьми? Ты запнулся и упал, что ли?

– Ничего себе, запнулся! – раздался из толпы первый удивленный возглас, и тут же подхватил его хор молодых голосов, слившихся в едином порыве возмущения пополам с запоздалыми нотками смешливого упрека: – Да как вам не совестно такое говорить – упал! Ой, ну вы прям сказанули, мужчина! Упал-запнулся! Да он не упал, он вон оттуда, прямо с верхотуры, свалился! Вы голову-то поднимите, посмотрите сами! Надо же, упал, главное… А эта вот девушка его, можно сказать, спасла… Да, да, она как-то раньше всех прореагировала! Все растерялись, а она… Ой, и правда, прямо героиня, а не девушка… А кто она, откуда? Прессу сюда, прессу!

Мужчина стоял, послушно поворачивая голову в сторону каждой звучащей из толпы реплики и одновременно с силой прижимая к себе мальчишку, потом недоверчиво вскинул голову вверх, на перила балкона. Осознав, наконец, что произошло, так растерянно и благодарно уставился на Басю, что ей немного даже неловко стало. Вяло махнув рукой, словно собираясь этим жестом перекрыть волну комментариев, она слегка поморщилась, улыбнулась мужчине виновато. Нет, ну чего они на него напали, в самом деле? Тоже, нашли героиню. Ищут пожарные, ищет милиция. Она же, можно сказать, сдуру бросилась под этот балкон, ни одной секунды не думая. И сама не поняла, откуда это геройство взялось. И вообще – надо бы встать на ноги, а то неудобно – чего это она расселась. И юбка так некрасиво задралась, наверняка трусы было видно. Стыдоба.

Она быстрым неловким жестом одернула юбку и уж потом осторожно подтянула под себя ногу, потом другую, слегка переместилась корпусом вперед. Тут же будто по команде вытянулось перед ней несколько услужливых рук. Какой-то парень, опередив всех, подхватил под мышки, резко поставил на ноги, и лицо перепуганного папаши оказалось совсем рядом.

– Спасибо вам, девушка… Сам не понимаю, как Глебка там, на балконе, оказался! Я, право, даже не знаю, как мне вас теперь благодарить… – растерянно пожал плечами мужчина, прижимая к груди малыша по имени Глебка. – Нет, я действительно не понимаю, как это могло произойти! Простите, конечно. А может… Наверное, вам помощь нужна? Может, я вас в больницу отвезу?

– Ой, а вы знаете, ей же на стройфак успеть надо! – неожиданно выскочила из толпы и встала рядом с ней та самая девушка, у которой она спрашивала про приемную комиссию. – Может, вы ее теперь отвезете? Ну, как бы из благодарности… А то она уже не успеет документы подать! Сегодня же последний день!

– Конечно! Конечно же, я с радостью! Я отвезу! Пойдемте, девушка. Вы идти-то можете? Пойдемте, моя машина тут недалеко стоит. И в институт, и в больницу, и куда захотите, хоть на край света…

До машины ее тоже провожала толпа – и впрямь как настоящую героиню. Кто-то сунул ей в руки сумочку с документами, кто-то заботливо провел носовым платком по лицу. Наверное, там кровь была. Мужчина, сунув ребенка на заднее сиденье, открыл перед ней переднюю дверцу, заботливо придержал под локоток. Потом испуганно посмотрел на свою ладонь – она была в крови.

– Может, все-таки сначала в больницу, а потом в институт? – тщательно вытирая ладонь носовым платком, спросил он ее.

– Нет, нет… Не надо в больницу. Вообще не надо. Со мной все в порядке, честное слово. Подумаешь, локоть разбила. Давайте лучше на стройфак поедем, сегодня последний день…

– Да успеем, не волнуйтесь.

– Э, мужчина, вы… это! Одним «успеем» не отделаетесь! И «спасибом» тоже! Подвиг-то заценить надо! – весело крикнул кто-то из толпы, и Бася сердито махнула рукой в сторону шутника.

– Ладно, разберемся! – сердито проговорил мужчина, плюхаясь рядом с ней на водительское сиденье. – Как будто я не понимаю, что надо, а чего не надо…

– Вы не обращайте внимания, пожалуйста… – тихо проговорила Бася. – Мне и правда ничего не надо, вы не подумайте…

Мужчина ничего не ответил. Повернув ключ зажигания, рванул с места, лихо вырулил на проезжую часть. Пристроившись в нужный ряд, искоса глянул на Басю.

– Надо бы вам руку перевязать…

– Ничего-ничего, я вам сиденье не испачкаю! Сейчас, у меня где-то носовой платок был…

– Да не боюсь я за сиденье, еще чего! – с досадой произнес он, глядя, как она торопливо роется в недрах своей сумочки. – Странная вы какая, честное слово. Я теперь, можно сказать, ваш вечный должник, а вы за машину мою переживаете. Что вы, ей-богу…

– Тетя, тебе очень больно, да? – вдруг пропищал с заднего сиденья малыш и всхлипнул виновато и запоздало.

– Нет, что ты, совсем не больно! – Бася повернулась к нему и ободряюще улыбнулась. – А ты как? Очень испугался, да?

– Нет. Совсем не испугался! Я, честное слово, падать на тебя не хотел, тетя. Я нечаянно. Я больше не буду.

– Да уж… Больше не надо, пожалуйста.

– Теть… А как тебя зовут?

– Меня? Меня Басей зовут… А тебя, я слышала, Глебом, да?

– Как? Как вас зовут? – удивленно повернул к ней голову мужчина.

– Бася… А что?

– Бася – это Барбара, что ли?

– Ну да…

– Хм… Интересное у вас имя. Вы что, полячка?

– Нет. Я не полячка, я обыкновенная. Я с Алтая приехала в институт поступать.

– А фамилия ваша, надеюсь, не Брыльска?

– Нет. То есть почти… То есть фамилия тоже похожа. Брылина я. Барбара Брылина.

– Ну вы даете, Барбара Брылина! Это что ж тогда получается? Это же покушение на славу польской актрисы, ни больше, ни меньше!

– Да нет, я не на славу… Это просто мама меня так назвала. Случайно. Когда я родилась, еще и фильм этот по телевизору не показывали…

– Да? Надо же… А кстати, вы совершенно зря оправдываетесь. Вы чем-то на эту актрису похожи. Отдаленно, но похожи. А меня зовут Вадим. А это, стало быть, Глебка, сын мой, вами спасенный. Еще раз спасибо вам, дорогая Барбара! Вы просто героическая девушка! Я думаю, что ваша тезка наверняка на такой подвиг бы не решилась.

– Ой, да ну что вы… Я и сама не поняла, как это у меня так вышло. Будто в спину толкнуло… И давайте больше не будем об этом, ладно? А то мне неловко.

Отвернувшись к окну, она зажмурилась от прилетевшего в лицо жаркого ветра, непривычного, насквозь пропитанного запахами большого города. И сам город плыл за окном – слишком большой, слишком шумный, слишком суетливый. Много машин, много людей, красные трамваи звенят жалобно, ядовитая зелень газонов лезет в глаза. Деревья стоят мертвыми декорациями. У них в Семидолье идешь и слышишь, как листья шумят, друг с другом разговаривают. А здесь такой шум, и жара, и тополиный пух летает.

– Бася, а почему именно стройфак? У вас там что, знакомые есть? – вытащил ее из грустных мыслей вопрос Вадима.

– Н-нет… Нет, конечно. Откуда у меня там знакомые возьмутся? Я вообще в этом городе никого, кроме тетки, пока не знаю. А, да, еще таксиста одного знаю! Вернее, он не таксист, он просто подрабатывает. Хороший такой дядька и взял недорого. Он тоже мне насчет стройфака совет дал. И с мамой мы так решили. А что? Очень хорошая профессия, востребованная…

– Ну да. В том-то и дело, что востребованная. Это вы правильно сказали. Конкурс там – ого-го какой. Шесть человек на место. Да он и всегда таким был… Я ведь и сам стройфак в нашем Политехническом окончил. Давно уже. Пятнадцать лет назад. Потом аспирантуру, потом преподавал там… Недолго, правда. Сейчас вот свое дело хочу организовать.

– Кооператив, что ли?

– Ну да, вроде этого…

– Ой, а у нас в Семидолье тоже сейчас кооперативы есть! И коммерческие магазины появились. Их «комками» еще называют. Скажите, а учиться на стройфаке трудно?

– Учиться? Ишь, быстрая вы какая! Чтоб трудно учиться, надо поступить для начала. У тебя как вообще с математикой? Кстати, ничего, что я на «ты»?

– Да нормально. И с математикой у меня нормально. Твердая четверка в аттестате.

– Четверка – это плохо. Это мало. А с черчением как?

– А с черчением у меня вообще никак, потому что в школе его практически не было. У нас же городок маленький… Не городок, а поселок скорее. В восьмом классе была у нас учительница черчения, по распределению прислали, а потом уехала. Не понравилось ей у нас.

– Ага. Понятно. И ты, значит, рванула из своего городка-поселка сразу сюда, в наш Политехнический, на стройфак поступать…

– Да, а что? Я же не просто так, как левая нога захотела! И не рванула, как вы говорите, а сознательно сюда приехала! У меня же тут тетка живет, мамина сестра. Она позвала, я и приехала.

– Тетка? Что ж. Тетка, это хорошо. Значит, если не поступишь, у тетки останешься?

– Ой, а я не знаю… Я как-то об этом не думала. Вообще, если честно, я очень, очень поступить хочу…

– Что ж, понятно. Вот мы и приехали, Бася. Давай-ка я провожу тебя, а то ты растеряешься в здешних катакомбах. Насколько я знаю, приемная комиссия на втором этаже должна быть.

– Ой, что вы, не надо, я сама! Спасибо, что подвезли! Я сама…

– Нет-нет, я провожу! Мы с Глебкой тебя просто так теперь не отпустим. Документы сдадим, потом посидим где-нибудь.

– Где… посидим? – растерянно уставилась она на него.

Вместо ответа Вадим развернулся всем корпусом, слегка тряхнул сына за плечико, подмигнул ему весело.

– Да, Глебка? Правильно я предлагаю? Угостим тетю чем-нибудь вкусненьким?

– Ага! Давай мороженым угостим! В том самом кафе, помнишь? Где клоуны? – радостно подпрыгнул на сиденье мальчишка.

– Нет-нет, что вы! – отчаянно закрутила головой Бася. – Не надо, мне ничего не надо! Я никуда не пойду! Спасибо, что подвезли, я пойду…

– Теть, там очень вкусное мороженое, честное слово! Тебе понравится! Пойдем с нами, тетя! Ну, пожалуйста… Там клоуны такие смешные…

Сложив брови домиком, он протянул руку, цепко ухватился за рукав ее белого пиджачка. Обернувшись к нему, она протянула жалобно:

– Малыш, извини, я и правда не могу…

– Ну почему, теть?

– Маленький, да ты посмотри на меня! Куда я в таком виде? Волосы в крови, и блузка вся кровью запачкана! От меня же все клоуны сразу разбегутся!

– Знаешь, Бася, я тоже, как и Глебка, не вижу никакой проблемы. Заедем домой, отмоем! – как-то очень легко, почти небрежно произнес Вадим, и она уставилась на него настороженно.

– Не поняла… К кому домой мы заедем?

– Да к нам домой. А что такое? Тебя что-то смущает?

– Но как же… Я не знаю… Неудобно как-то… А что ваша жена скажет?

– Тетя, да нету у нас никакой жены! – так же легко, как отец, махнул ладошкой Глебка. – Мы с папой одни живем. У нас мама умерла. Давно уже. Поедемте с нами, тетя… Ну, пожалуйста…

Бася непроизвольно прикрыла рот ладошкой, испуганно глянула на Вадима. Тот улыбнулся, коротко и печально пожал плечами. Потом протянул руку к сыну, тихо встряхнул его за плечико.

– Тетя поедет с нами, Глебка. Обязательно поедет. Не волнуйся. Правда, тетя? – снова поднял он глаза на Басю.

– Ну хорошо… То есть да, конечно… Я поеду…

– И правильно. Не надо ребенка травмировать. Видишь, ты ему понравилась. А это, между прочим, для Глебки большой прогресс, чтобы ему какая-то тетя вдруг взяла да понравилась. У нас с тетями как-то не получается, большие проблемы у нас с тетями… Правда, сын?

– Да ну их, пап! Они все приставучие какие-то, сразу целоваться лезут! И разговаривают со мной, будто я им игрушка, а не живой мальчик.

– Да уж… – снова вздохнул коротко Вадим и усмехнулся грустно. – Вот так у нас обстоят дела, Бася. Не хотим быть игрушками, хотим быть живыми мальчиками. Устами ребенка истина глаголет, и никуда от нее не денешься. Так что ты уж потерпи немного. Ну, идем сдавать твои документы! А то и в самом деле опоздаем…

* * *

…Первые крупные капли дождя резко забарабанили в оконное стекло, и она вздрогнула, вынырнув из того дня, растерянно оглядевшись кругом. Да, действительно тот день был странным. Сколько его ни вспоминай, всегда новым кажется. И детали вспоминаются новые, неожиданные. И акценты расставляются тоже новые. Получается, действительно тогда ее Глебка сам выбрал из множества претендующих на его отца «теть». Сам в руки упал…

Поежившись, она отошла от окна, села за стол, откинула голову на спинку стула. И глаза сами собой закрылись, и голова слегка закружилась. Наверное, это воспоминания затягивают ее в свой омут. Странный омут, как кинопленка. Бежит перед глазами короткими кадрами.