Текст книги "Гнев Божий"

Дрожать перед смертью должен только преступник, ибо с разрушением тела прекращается его безнаказанность; для тебя же, невинной и чистой, смерть не что иное, как переход к высшему состоянию. Мы с тобой не будем даже совершенно разлучены, так как мои глаза видят незримое, и душа твоя, подобно бабочке, будет всегда порхать вокруг меня. Но ты так молода, что для тебя расстаться с жизнью, конечно, слишком тяжелая жертва; так выслушай, что я тебе скажу, и выбирай. От моих руководителей я получил разрешение даровать тебе очень продолжительную жизнь, но без меня, потому что тебя губит именно союз со мною. Кроме того, наступает время, когда я должен буду снова вернуться к уединению и отдаться науке. Будущность твоя будет более нежели обеспечена, так как я завещаю тебе царское богатство, и вдове принца Супрамати стоит только сделать выбор, чтобы создать себе новую семью. Ты могла бы выйти замуж и иметь детей, потому что сын наш остался бы с тобою только до семи лет, далее он должен воспитываться между адептами.

Бледная, с широко открытыми глазами, слушала его Ольга и вдруг густо покраснела.

– Хорошо ли я поняла? – с дрожью в голосе сказала она. – Ты бросаешь мне милостыню, давая долгую жизнь, жалкую старость без тебя и нашего ребенка, а взамен в награду даешь свое богатство, которое мне отвратительно, если я буду пользоваться им одна. За кого принимаешь ты меня, Супрамати? Ты, читающий в сердцах людей и познающий их мысли, разве ты не видишь моей любви? Чем заслужила я такое обидное предложение? Как мог ты хоть одну минуту подумать, что я приму жизнь, похожую на пустыню, если не буду слышать твоего голоса, если глаза мои не увидят более тебя. Нет, нет! – вскричала она вне себя. – Если я осуждена буду жить без тебя, то принимаю смерть как милость, и хочу одного – умереть на твоих руках; пусть по твоей воле порвется нить моей жизни. О, безумная! Я не понимала, что смерть – гораздо милосерднее гималайских мудрецов. У них там все – порядок, гармония, восхождение к свету… Что значит бедное человеческое сердце, раздавленное ногой мага!…

Она закрыла лицо руками и с судорожными рыданиями прислонилась к спинке скамьи.

Бледный и взволнованный, Супрамати притянул ее к себе, отнял от лица ее руки и крепко поцеловал ее.

– Горе делает тебя несправедливой, Ольга, но я благодарю тебя за то, что ты так достойно выдержала испытание, выразившееся в моем предложении. Твоя любовь ко мне создает неразрывную между нами связь, которая даст мне возможность в будущем всегда быть твоим покровителем, руководителем и опорой. Знай же, что ты будешь жить, пока я останусь в миру, и я не покину тебя, пока ты не вступишь в мир духов, куда моя любовь последует за тобой.

Пока он говорил, лицо Ольги прояснилось и, со свойственной ей детской подвижностью, прекрасные, полные слез глаза ее снова заблистали, она стала на колени, обхватила шею Супрамати и прижалась к нему своей бархатистой щечкой.

– Прости мою неблагодарность. Я забыла, что каждый проведенный около тебя час стоит года обыкновенной жизни. Я не стану больше роптать на смерть, потому что ты не покинешь меня до конца, и душа моя может являться к тебе. Ты позволишь мне часто приходить, не правда ли?

– Разумеется… Это будут счастливейшие минуты моей одинокой жизни, дорогая. Но теперь достаточно тяжелых вопросов. Осуши свои слезы и не будем омрачать печальными мыслями счастливое настоящее. Будем наслаждаться часами счастья и покоя, даруемыми нам Богом, а для твоего успокоения пройдемся по саду. Ночь так дивно хороша, и свежий воздух принесет тебе пользу.

Глава девятая

С этого дня Ольга никогда не говорила более о своей смерти; она чувствовала себя лучше, да и притом внешние события занимали всех. В природе происходило что-то необыкновенное. Атмосфера становилась удивительно тяжелою, все с трудом дышали, страдали невыносимыми головными болями, и было уже много случаев внезапной смерти. Приуныли даже сатанисты, несмотря на утешение их мрачных главарей; потому что ведь ад лукав, как всегда, и теперь радовался готовившимся пышным гекатомбам. Недаром зловредные испарения преступлений, пороков, злоупотреблений, заразительные миазмы шабаша насытили окружающий воздух и нарушили флюидическое равновесие.

Подобно тому как враг легко врывается в незащищенную крепость, так и в оскверненную уже и неустойчивую атмосферу планеты вторглись тучи чудовищных и губительных существ, жаждущих насытиться жизненным флюидом массы умирающих и разлагающимися трупами.

В каждую минуту разъяренные хаотические стихии, движимые элементалами, могли уничтожить последнюю сдерживавшую их преграду и произвести страшные катастрофы.

Тщетно проповедовал Супрамати возврат к добропорядочной жизни, объяснял механизм нарушаемых людьми флюидических законов и предсказывал неизбежные последствия этого – грозные бедствия. Число веривших ему было ограничено, и только поучения в его эзотерической школе давали хорошие результаты. Там образовалось значительное число деятельных, энергичных и убежденных адептов, и Супрамати им поручил обходить страну, изучать население и спасать тех, кого можно убедить, указывая им надежные убежища на случай бедствий.

У Дахира и Эдиты дело шло успешнее, так как бедные и несчастные оказались восприимчивее к раскаянию и Богопознанию, нежели богатые и сильные, которые, зарывшись в золото и упоенные гордостью, считали себя превыше всякого закона и веры.

Однажды, к великому отчаянию поклонников учителя и целителя, он и жена вдруг исчезли; зато в Царьград, во дворец принца Дахира прибыли молодые хозяева с ребенком, родившимся во время их продолжительного путешествия. Это неожиданное возвращение заняло общество в продолжение нескольких дней; но вообще интерес, возбужденный некогда появлением индусских богачей, значительно остыл, и любители празднеств и оргий ненавидели их, особенно Супрамати, которого за спиной, а иногда и вслух называли «шарлатаном», «бедопроповедником» или агентом, подосланным болванами, веровавшими в Бога, чтобы запугать людей.

Однако события, оправдавшие неудобного пророка, наступили скорее, нежели думали. На планете заревел разрушительный ураган, не успевали оправиться от одного наводнения, как начиналось новое. Веками молчавшие вулканы проявили вновь свою зловещую деятельность, от землетрясений разверзлась земля, и не одна «Мессина» гибла от огня, воды и града, погребая под своими обломками сотни тысяч надменных богохульников, восставших против своего Создателя, считавших себя исполинами и катавшихся теперь в предсмертной агонии беспомощнее ничтожного насекомого.

И вдруг, под железным бичом разъяренных стихий, ожила вера; потеряв всякую надежду на могущество науки людской, стали просить пощады и взывать к Богу.

Точно по волшебству, появились снова священные символы, статуи и иконы почитавшихся раньше и забытых святых; несметные процессии босиком, со свечами и пением гимнов ходили по городам и деревням или, стоя на коленях, молились ночами в какой-нибудь заброшенной церкви.

И из уст в уста передавались рассказы, что Небо смилостивилось, что Бог сжалился и во многих местах молитвы имели такую силу, что над толпою являлись светлые, окруженные широким светом фигуры, которым чудесным образом повиновались стихии: потоки лавы отступали перед ними и бурные воды возвращались в свое русло, так что многие города были спасены.

Но недаром веками отучали людей от всякого нравственного и смягчающего закона; вся жестокость толпы проснулась под страхом неминуемой гибели и обратилась против тех, которых она считала виновниками гнева Божия.

Прежде всего бешеному разрушению подверглись сатанинские капища; затем очередь дошла и до самих люцифериан, из которых хватали всех, кто попадался под руку и, воображая, что принесение в жертву нечестивых преступников умилостивит разгневанное Божество, толпа возводила костры и сжигала их живыми. Жестокое бешенство разъяренной толпы не имело границ; всюду пылали аутодафе и тошнотворный запах горелого мяса заражал воздух.

Наконец очередь бедствий дошла до Царьграда. Поутру солнце вовсе не показалось, небо было хмурое и почти совершенно стемнело, воздух был тяжел и удушлив, а после двух томительных страшных дней хлынул дождь, все усиливающийся, и вскоре это уже был не дождь, а потоки воды, словно предсказанный потоп. В несколько часов улицы столицы обратились в реки, пенистые волны с ревом несли трупы и обломки, свирепый, дувший с моря ветер вздымал водяные горы и гнал их на несчастный город.

Супрамати и Дахир с Ольгой, Эдитой, детьми и слугами удалились в высокую башню, построенную по приказанию Супрамати. Впрочем, стихии, по-видимому, щадили жилище мага; пострадали одни сады и затоплены были нижние этажи. А с высоты башни видна была ужасная картина разрушения и бушевавших стихий; буря же все усиливалась и наводнению, казалось, не будет конца.

На Ольгу эти страшные дни произвели губительное действие; слабость ее очень усилилась еще за последнее время перед катастрофой, а теперь нервное возбуждение и вид раздирающих душу сцен, разыгрывавшихся на улицах, вызывали у нее продолжительные обмороки и полный упадок сил.

В ночь, когда буря особенно свирепствовала и раскаты грома заглушали иногда даже вой ветра и шум волн, Ольга не могла уснуть; вдруг она встала и схватила руку мужа, сидевшего у ее постели.

– Супрамати, у меня большая просьба к тебе, – проговорила она умоляющим голосом.

– Заранее исполню всякую, бедная моя крошка. Ты желала бы уехать отсюда, не так ли?

– Да, – ответила она с блестящими глазами. – Я чувствую, что конец мой близок и хотела бы умереть там, где царит мир; я хотела бы умереть в твоем гималайском дворце, куда ты возил меня однажды в начале нашего союза и где ты показывал мне такие чудные вещи. Я хотела бы еще раз видеть эти прелестные объятые тишиной залы, сады с тихо журчащими фонтанами и душистыми цветниками, и большой двор с гуляющим на нем белым слоном Орионом. Мне хочется быть подальше от этого страшного хаоса, видеть перед собой прекрасную, спокойную природу и тебя около меня так, чтобы твой голос не заглушал рев бушующих стихий. Страшно умирать здесь, среди этого свиста, грома, всего ужаса смерти и разрушения…

Со слезами на глазах Супрамати склонился над нею и поцеловал ее.

– Желание будет исполнено, и сейчас; подожди минуту.

Он вышел и скоро вернулся с чашей, наполненной красной теплой жидкостью, которую Ольга с жадностью выпила и ощутила несказанное благосостояние, а через несколько минут уснула.

Открыв глаза, она одну минуту думала, что видит сон, или что совершился уже страшный переход в иной мир. Не слышно было шума бури, не видно неба, испещренного молниями, мятежные волны не били в башенные стены и не слышно было отчаянных криков.

Она лежала на красной шелковой кушетке в круглой зале с колоннами из яшмы и ляпис-лазури; через широкую арку был выход на открытую террасу, а далее виднелась густая тень огромного сада. Там во всем великолепии и роскоши собрана была тропическая растительность, лишь тихое журчание фонтана или же по временам серебристый смех ребенка нарушали безмолвие.

На террасе, на ковре, сын Ольги и дочка Дахира играли с большой собакой Супрамати под надзором сестер; а в нескольких шагах от них стоял Орион, белый слон, и своими умными добрыми глазами следил за детьми.

Это была картина покоя, красоты и счастия, которой Ольга любовалась с восторгом, но вдруг сердце ее сжалось при мысли, что придется покинуть все это и вступить в неведомый мир.

Впрочем, ей не пришлось долго предаваться этим грустным мыслям. Супрамати, Дахир и Эдита вошли в залу, сели около нее и начали оживленную беседу.

Несколько дней провела Ольга в дивном спокойствии, и не будь чрезвычайной слабости, она чувствовала бы себя хорошо.

Но однажды после обеда ее охватило сильное беспокойство, закончившееся глубоким обмороком, и взволнованный Супрамати унес ее в спальню.

Когда Ольга открыла глаза, то увидела, что была одна, чувствовала она ужасную слабость и глаза ее тоскливо блуждали по комнате. Где же Супрамати? Но в ту же минуту портьера поднялась и вошел муж. Он был в индусском наряде и на груди его тысячью огней сверкал нагрудный знак мага.

Он был бледен, а на прекрасном лице лежало грустно-страдальческое выражение. Он сел возле умирающей, боязливо смотревшей на него, и видя, что она пробует привстать, поднял ее и исцеловал. Ольга прижалась головою к его груди и замерла.

– Супрамати, ты не сожжешь мое тело? – прошептала она. – Я боюсь огня…

– Нет, милая моя, не бойся! Не будет сделано ничего, что могло бы опечалить твою душу. Ты будешь почивать здесь в могиле, которую я приготовил для тебя посреди любимой тобой роскошной растительности; и там будешь ты покоиться до своего воскресения, чтобы затем следовать за мною в новый мир. Трудись, любящая душа, чтобы быть готовой к этой великой минуте.

В эту минуту вошла няня с сыном. Маленькому магу было уже около двух лет; это был восхитительный ребенок, развитый те по летам, с большими глазами, блестевшими выражением бессмертных.

– Поцелуй нашего сына и благослови его, – сказал взволнованно Супрамати.

Точно поняв слова отца, мальчик протянул ручки к матери, обнял ее и несколько слезинок скатилось по его щекам. Это уже было проявление сознательной души в теле маленького ребенка, и Ольга поняла это.

– Боже всемогущий, – прошептала она, дрожа от волнения. – Он знает и понимает, что прощается с умирающей матерью. Какими тайнами я окружена!

Видимо, утомленная, Ольга снова склонилась на грудь мужа, няня с ребенком удалилась, и настала торжественная тишина. Ольга ощущала глубокое спокойствие; она ощущала одно блаженство быть еще с Супрамати и чувствовать горячее пожатие его руки. Таинственного смысла слов мужа она не поняла, но каждому его слову слепо верила, душа ее последует за ним в новый мир, и этого ей было достаточно.

В эту минуту горячие слезы смочили ее лицо; она вздрогнула, открыла глаза. Лицо ее, белое, как ее батистовая рубашка, слабо зарделось и искра лучезарной радости вспыхнула в ее глазах.

– Супрамати? Ты – маг, ты жалеешь и оплакиваешь меня? Ох! Могу ли я жаловаться на смерть, которая дает мне всю твою любовь.

– Да, Ольга, я плачу потому, что я – человек, несмотря на звезду мага, и таковым должен быть: мне надо знать горечь слез и острую боль разлуки. Не плакала ли также слезами человеческими Святая Дева, стоя у подножия креста? Сердце, дорогая моя, это – чаша, в которую Создатель заключил Свое божественное дыхание, сердце – принадлежность каждого создания, начиная с атома и до Архангела… В нем скрывается божественная сущность любви, жалости, прощения всех добродетелей, это та самая твердыня, которую осаждает ад. Чем сильнее сердце разожгло в себе огонь, тем скорее поднимается оно по пути совершенства… Хочешь ли ты видеть Дахира, дорогая моя, – прибавил он минуту спустя. – Он желает принести тебе небесное утешение.

Ольга пожала его руку.

– Конечно, я хочу войти в мир духов, вооруженная всем вашим светом. Какую чудную смерть приготовил ты мне, недостойной, и как благодарна я тебе, когда сравниваю ее со смертью остальных.

Через минуту вошел Дахир. Он нес чашу, увенчанную крестом. Когда Ольга отпила, Дахир поцеловал ее и вышел, оставив супругов одних в эту торжественную минуту.

Утомленная Ольга уснула, поддерживаемая Супрамати, который очертил постель магическим кругом, дабы блуждающие духи не могли приблизиться к умирающей и последнюю минуту и напугать ее своим отвратительным видом.

Кругом была глубокая тишина. Стояла одна из волшебных южных ночей, теплая, ароматная и озаренная мягким светом луны. С тяжелым сердцем и влажными глазами Супрамати не спускал взора с той, которая отходила; чуть заметное дыхание едва приподнимало ее грудь.

Вдруг Ольга выпрямилась с силой, которой нельзя было в ней предполагать.

– Супрамати… я боюсь. Что делается во мне? Все точно расширяется и меня влечет куда-то страшный ветер… – вырвалось у нее.

Тоскливый взгляд остановился на лице мужа. Супрамати поднял руку и в ту же минуту послышалось нежное, величественное пение и порывы благоуханного ветра наполнили комнату.

– Пение сфер! Как это дивно прекрасно!… – шептала умирающая, пока он укладывал ее опять и клал на ее грудь свой блестящий нагрудный знак.

После этого Супрамати встал, поднял обе руки и произнес формулу. Мгновенно с постели Ольги сверкнул широкий луч света, теряясь в пространстве: по обе стороны этого светлого пути встали белые и прозрачные крылатые фигуры, а позади воздушных фаланг толпились, как черный дым, безобразные существа с искаженными лицами и горевшими злобой и враждой глазами – духи-мучители, обычно собирающиеся у смертного ложа.

Гармонические аккорды становились все сильнее, казалось, что сотни голосов сливались в чудном хоре, и в эту минуту, в самом конце светлого пути явился дух, озаренный ослепительным ореолом.

Супрамати положил руку на лоб Ольги и произнес повелительно:

– Бессмертный дух, сбрось свою тленную оболочку и вернись в наше вечное отечество.

В ту же минуту на лбу и груди Ольги вспыхнуло два мерцающих огонька, а из всего тела выходили клубами искры. Светящийся туман медленно сгустился и принял облик Ольги, только прекраснее ее, как истинное видение сфер. Неясный и смутный взгляд видения остановился на Супрамати, который быстро огненными лучами обрезал последние нити, соединявшие еще его с плотью.

Никогда, может быть, не был Супрамати так прекрасен, как в эту минуту, когда властно и спокойно он исполнял свое высокое назначение мага, оказывая любимому существу последнюю, высшую помощь.

Дух Ольги поднялся, заколебался на минуту над смертным ложем, бросив последний взгляд бесконечной любви на Супрамати, а затем понесся, как снежинка, ввысь, по ясному лучу к светлому духу, который окутал, казалось, его своей белоснежной мантией. Затем видение побледнело и исчезло.

Руки Супрамати опустились, и взор его остановился на мертвом теле. Белая, как алебастр, Ольга лежала спокойно, словно уснувший ребенок. Супрамати упал на колени возле постели и погрузился в восторженную молитву, унесшую его душу далеко от земли с ее бедствиями, к бесконечному Существу, дарующему всякое благо.

Пока он молился, из пространства стали падать белые светящиеся цветы, бесшумно порхая, точно снежные хлопья; скоро они покрыли душистым саваном, тело молодой супруги мага, и оставалась открытой лишь голова, окруженная голубоватой дымкой.

Когда Супрамати встал, портьера поднялась и вошли семь сестер ордена и Эдита с венком из фосфорических цветов на подушке. Женщины отерли тело ароматической эссенцией и одели в широкую тунику из серебристой ткани, тонкой, как газ, и отливавшей всеми цветами радуги; затем Эдита возложила на голову Ольги венок.

Когда покойница была убрана, вошел Дахир и семь рыцарей Грааля с зажженными свечами, а за ними Небо и Нивара с ящиком из сандалового дерева, обитым внутри белым атласом.

Супрамати поднял тело и положил его с помощью Дахира в гроб, бросив туда все цветы пространства. Дахир совершил каждение, произнес молитву и магическую формулу, и шествие двинулось: все несли зажженные свечи и пели гимны. Выйдя из дворца, они миновали сады и вошли в горы. Там, в скале, была высечена дверь, напоминавшая видом египетский пилон; за ней тянулся узкий коридор, кончавшийся высокой сводчатой пещерой. В глубокой нише с тремя ступенями поставили открытый гроб; внизу ступеней стояли четыре бронзовые треножника, на которых горели, потрескивая, смолистые вещества, распространявшие сильный живительный аромат.

Все собравшиеся преклонили колени и пропели молитву, а потом один за другим молча поднялись по ступеням, простились с усопшей и покинули грот.

Супрамати остался один. Скрестив руки, он прислонился к колонке и взгляд его остановился на прекрасном лице той, которая одна любила его; она казалась спящею.

Он так погрузился в свои думы, что не слышал легкого гармоничного гула и лишь чье-то прикосновение привело его в себя.

Около него стоял Эбрамар. В руке его пылал магический меч, и на устах блуждала ласковая, добрая улыбка.

– Дорогой ученик мой, я пришел сказать тебе, что ты достойно вынес возложенное на тебя испытание. Ты был человеком в полном значении слова, не переставая быть магом. Ты вмешался в людскую среду и полюбил людей, несмотря на внушавшие тебе отвращение пороки их; ты мужественно преодолел тяжелую сердечную борьбу, на алтарь мага ты принес в жертву свое сердце и покорно, как самый простой из смертных, отдал великому закону самое для тебя дорогое. За эту последнюю тяжелую победу над собой прими второй венец мага. И ты, и Дахир – оба честно трудились, и я уже дал ему ту же награду.

Глубоко взволнованный, Супрамати опустился на колени, Эбрамар прикоснулся к нему магическим мечом и над его челом вспыхнула вторая звезда. Потом Эбрамар поднял его, обнял и поздравил.

– А теперь пойдем поговорить о твоих дальнейших занятиях, – прибавил Эбрамар. – Я знаю, что оба вы желали бы провести некоторое время среди иерофантов пирамиды. Я одобряю это предложение. Там вы найдете интересные для изучения вещи. Впрочем, я часто буду навещать вас, и в этом новом месте вы не встретите никаких тягостных воспоминаний.

– Благодарю тебя, учитель, и возможно скорее удалюсь в пирамиду. Я ощущаю сильную потребность одиночества, а к внешнему миру меня ничто более не привязывает. Ребенок мой, я знаю, в хороших руках, а сердце мое еще страдает от тяжелой потери, работа вернет мне душевное равновесие, – задумчиво ответил Супрамати.

В последний раз простился он с покойницей и помолился. Накрыв затем гроб большим газовым покровом, он окропил нишу и стены из флакона, который достал из-за пояса, и после этого маги покинули грот. Супрамати запечатал своей печатью входную дверь и произнес магическую формулу, а минуту спустя се —

Розоватый туман скрыл вход в усыпальницу. Пилон вошел точно в гору, и когда сероватый туман рассеялся, скала казалась нетронутой. Медленным шагом маги направились ко дворцу.

Пока их не было, Дахир молча сел на диван и знаком позвал Эдиту сесть подле. Молодая женщина тревожным, пристальным взглядом посмотрела на него, она не помнила, видела ли когда-нибудь мужа таким бледным и мучительно озабоченным.

– Что с тобою, Дахир? – спросила она минуту спустя. Дахир порывисто привлек ее к себе и поцеловал. – Дорогая моя жена, я должен сделать тебе важное сообщение. Знаю, оно будет тебе столь же тяжело, как и мне, но я видел тебя всегда такой мужественной, что надеюсь увидать такой же и теперь, когда я принужден сказать тебе, что пробил час нашей разлуки… Эдита смертельно побледнела.

– Расстаться?!… Разве я должна так же умереть, как и Ольга? – бормотала она, прижимая руки к трепещущему сердцу.

Невыразимо грустная улыбка скользнула по губам Дахира

– О, нет, ты не умрешь, и я полагаю, что настало время все сказать тебе. Ты никогда не спрашивала меня о моем прошлом, кто я и откуда пришел. Теперь ты узнаешь все.

Он кратко передал ей удивительные приключения своего таинственного существования.

– Итак, я – рыцарь Грааля, «Круглого стола Вечности», значит, бессмертный. Увидав и полюбив тебя, я дал и тебе первобытную эссенцию, потому и ты бессмертна, как я. Если я виноват возложив на тебя слишком большую тяжесть, прости меня, дорогая моя, но зло непоправимо, и я надеюсь, что твоя честная душа достойно снесет испытание. Я же вынужден вернуться к безмолвию и уединению, чтобы продолжить труды достижения совершенного знания. Тебе же надо вступить в братство наших бессмертных сестер, где под руководством магинь ты познаешь тайны существ и вещей. Велико и богато поле этого труда, так как красоты творения бесконечны. Не бойся времени, оно страшно только для человека праздного, который пугливо считает часы своей бесполезной жизни и которого гнетет страх смерти. Для посвященного же времени не существует. Поглощенный работою, он неустанно плывет по океану науки, столь богатой открытиями. Добавлю, что если бы я не был убежден в том, что ты готова пройти ступени посвящения, я не дал бы тебе эликсира жизни. Если ты достойно сумеешь вынести неизбежные испытания, мы встретимся в великую минуту смерти планеты, когда в последний раз придем соединиться с людьми.

Эдита слушала это и дрожала; горькие молчаливые слезы тихо струились по ее щекам. Но затем она порывисто обхватила шею мужа, прижалась головой к его груди и разразилась судорожными рыданиями.

– Плачь, бедная моя Эдита, не удерживай слез, они принадлежат нашей человеческой слабости, – сказал в волнении Дахир. – Для меня этот час тоже печален и сердце мое обливается кровью при мысли о нашей разлуке, но я бессилен остановить судьбу, которая влечет меня вперед.

Минуту спустя Эдита выпрямилась и, опускаясь на колени, прижала к своим губам руки Дахира, подняв на него свои прекрасные голубые восторженно блестевшие глаза.

– Нет, я не хочу быть слабою и обременять этот тяжелый для тебя час, я не хочу быть неблагодарной за все твои благодеяния. Ты властелин моей жизни, и потому – приказывай, а я буду повиноваться, ибо хочу быть достойной тебя в ту великую минуту, о которой ты мне говорил, я желаю быть готовой бороться рядом с тобою. Ничто на свете не разлучит меня с тобою. Так как я знаю уже могущество мысли, то душа моя полетит к тебе, и я увижу тебя в порыве экстаза, как видела святых и чистых духов, которые помогали тебе. Итак, иди с миром в свое уединение и работай, дорогой мой рыцарь Грааля. Чем сильнее будет твой свет и совершеннее твоя наука, тем больше буду я гордиться тобою. А теперь скажи, когда я должна вступить в общину?

Дахир молча слушал ее и глаза его блестели любовью и благодарностью.

– Благодарю тебя за мужественный ответ, достойная моя Эдита, – воскликнул он, прижимая ее к себе. – Признаюсь, я страшился этого объяснения и твоего отчаяния, а вместо того своей решимостью ты уменьшаешь наполовину горечь разлуки с тобою. Мы отправимся теперь к Эбрамару и Супрамати, чтобы вместе решить остальное.

– Я готова. Позволь мне еще один, последний вопрос. Что будет с нашей девочкой? Позволят ли мне следить за нею?

– Несомненно. Я полагаю, что могу обещать тебе сохранение относительно нее всех твоих материнских прав.

– Я желала бы также, чтобы мне доверили ребенка Супрамати; я буду матерью для обоих, – волнуясь, сказала Эдита.

Эбрамар с Супрамати ходили по зале и беседовали, когда вошли Эдита с мужем. Дахир направился прямо к Эбрамару и вложил в его руку ручку Эдиты.

– Учитель, я привел тебе послушницу и поручаю ее твоему покровительству. Могу поручиться, что она окажется достойной его, – проговорил он, сдерживая волнение.

– Она будет желанною гостьей, а я, как отец, буду заботиться о сокровище, которое ты мне вверяешь, – ответил Эбрамар, возлагая руку на голову Эдиты.

Затем они обсудили дальнейшее и решили, что друзья уедут в тот же день, а назавтра Эбрамар отвезет Эдиту с детьми в одну из школ тайной общины.

Спустя два часа, после трогательного прощания с Эдитой, детьми и Эбрамаром, самолет Супрамати понес обоих магов в Царьград, где им предстояло еще привести в порядок некоторые дела, прежде чем надолго исчезнуть с мировой сцены.

Громадный город, за несколько недель до того веселый, богатый, полный жизни и одушевления, представлял теперь огромную тоскливую развалину. Буря, правда, стихла, бурные воды вошли в свои берега и солнце светило ярко, как будто ничего не произошло, – заливая своими живительными лучами опустошенную землю и людей, так жестоко наказанных гневом Божиим.

Окружавшие столицу долины представляли собой сплошное болото стоялой воды, которую земля еще не могла всосать; обширные теплицы в большинстве были разрушены и значительное количество домов развалилось, а другие походили на огромные скелеты, с их выбитыми дверями и окнами. Жертвы насчитывались тысячами, тем не менее те, кто пережил катастрофу, со свойственным человеку упорством возвращались на насиженные места, чтобы исправить, перестроить и восстановить то, что разрушили или повредили стихии.

Грустные и задумчивые, вступили Дахир и Супрамати в свои дворцы, которые, по странной случайности, очень мало пострадали от наводнения. Но для обоих великолепные жилища были пусты и тоскливы, как безлюдная пустыня, потому что все напоминало там о двух юных и прекрасных созданиях, которые оживляли их своим присутствием и никогда уже не должны были туда вернуться.

Сердца их обливались еще кровью после разлуки с Ольгой и Эдитой, но они надеялись, что усидчивая и трудная работа восстановит их душевное равновесие.

Спешно и энергично принялись они за устройство своих дел. Оба дворца следовало приспособить для убежищ: одно для сирот, другое для стариков, разоренных и оставшихся одинокими после катастрофы. Были положены капиталы для содержания и даже расширения обоих учреждений, а распоряжение этим состоянием, так же как управление убежищами, предоставлялись Ниваре и Небо.

Стояла тихая и ясная ночь. Точно сапфировый, усеянный звездами купол, расстилалось небо над древней землей Египта, где, как таинственный свидетель непроницаемого прошлого, по-прежнему стоял Сфинкс. Древний исполин устоял против бури, как и прежде, пережил целые века, но вокруг него ураган привел все в порядок, смыл краску и мишуру, снес с величавой головы шутовскую шапку – ресторан, разметал скамьи и увеселительные дома, с корнями вырвал пальмовые леса. Как и встарь, насколько видел глаз, вокруг расстилалась пустыня; ни шумная музыка, ни разгульное пение не нарушали больше глубокой тишины дремавшей природы.

Воздушное судно бесшумно опустилось вблизи большой пирамиды и из него вышли четверо, из которых двое были в белоснежных хитонах рыцарей Грааля; над их крылатыми шлемами светились золотые огни. То были Дахир и Супрамати, а третий был Нарайяна.

Он примирился с братством, снова был принят в него и выразил желание работать в этом средоточии знания вместе с другими, пока порядок не будет восстановлен на планете, и особенно в столицах, ввиду того, что ему нестерпимо было жить без комфорта. Он пожелал проводить своих друзей в место их нового назначения.

Четвертый путешественник был Нивара, очень привязавшийся к Супрамати. Горько плача, опустился он на колени, прощаясь с ним; Супрамати благословил его, пожелав сил и мужества для предстоявших ему испытаний, а затем поднял его и поцеловал.

– Благодарю тебя, сын мой, за твою верную службу и преданность. Приди ко мне поскорее в качестве ученика, ты найдешь во мне друга, опору и советника.