Текст книги "Заколдованный замок"

Марион Лаверди закрыла глаза, губы ее нервно дрожали. Затем она быстро выпрямилась и вскричала, откинув назад свою красивую голову:

– Довольно слез и сожалений о непоправимом! Долой все грустные мысли! Ни один из них не стоит наших слез – этой горькой реки, по которой мы плывем к адюльтеру. Предсказываю тебе, Алиса, что ты тоже совершишь этот переезд: сам маркиз заставит тебя это сделать. Итак, оставим все это. Скажи лучше, как нравится тебе Гюнтер? Это очаровательный юноша, и я уверена, что он сделается твоим утешителем.

– Как можешь ты так говорить, Марион! – вскричала, вспыхнув, Алиса. – Барон Рентлинген достаточно уважает меня, чтобы когда-нибудь попытаться опозорить меня. Это строгий и честный человек. Его жена будет очень счастлива, так как он не женится по легкомыслию и сдержит то, в чем поклянется перед алтарем. Для него эта торжественная минута не будет скучной церемонией, как для Беранже.

Алиса села. Губы ее нервно дрожали, глаза были влажны.

– Если бы ты знала, Марион, – продолжала она, – как я была взволнована во время брачной церемонии! Мне казалось, что вокруг нас образуется таинственный круг, связывающий нас на всю жизнь. Я далеко отбросила все свои сомнения и беспокойства, начинавшие осаждать меня. В моем да, которым я ответила на торжественный вопрос священника, звучала твердая решимость быть верной и преданной мужу до самой смерти.

– И что же? С того времени ты уже сильно изменила свое мнение, если спрашиваешь меня, трудно ли изменить мужу? – лукаво заметила Марион.

– Это правда! Я очень изменилась. Тогда я находилась под впечатлением разговора с моим старым исповедником. «Дочь моя! – сказал мне этот достойный старец. – В новой жизни, начинающейся для тебя, ты должна запастись большой любовью и большим терпением. Главное же, приготовься много прощать. Всегда прощать, никогда не осуждать, судить снисходительно и избегать мести – таков закон Христа и долг женщины. Мужчины, увы! часто оскорбляют самые святые чувства женщины, а оскорбленное самолюбие – плохой советник. Платить око за око, зуб за зуб не трудно, тем более, что оружие мести, адюльтер, всегда находится под руками. Но это оружие обоюдоострое, так как оно убивает уважение к самой себе. Итак, дочь моя, старайся подняться до той чистой любви, которая все терпит и прощает, так как она не имеет ничего общего с чувственной любовью». Тогда мне казалось легко жить по этим правилам, но теперь во мне зародилось злое чувство к Беранже, и у меня не хватает силы простить ему. Между нами стоит презренное создание, которое он предпочел мне и из-за которого он по целым неделям оставляет меня одну, больную. Как только я вспоминаю об этом, между нами становится что-то ледяное. Но самое ужасное то, что я больше не уважаю его. Тем не менее, я не могу опускать перед ним глаза и дать ему возможность бросить мне в лицо свое презрение. Наконец, я не хочу страдать, как страдаешь ты. В твоем смехе звучит горечь и разочарование. Я прочла в твоих глазах, что ты любила и любишь этих людей, которые тебя бросят и которых ты не станешь удерживать, так как ты не куртизанка. Но ни один из них никогда не наполнит пустоту твоей домашней жизни. Итак, если я когда-нибудь полюблю другого, я или по-прежнему останусь одинока, или буду принадлежать ему по закону. Гюнтер не только красив, он очень интересен. Его строгое благородство очаровывает меня и легко могло бы меня соблазнить, но я уверена, что он сам, если любит, не захочет меня замарать. Он пожелает тогда по закону обладать мною.

Алиса умолкла. Она была очень взволнована, щеки ее пылали. Молча слушавшая ее Марион покачала головой.

– В том, что ты сказала, есть доля правды, но ты, все-таки, очень увлекаешься. Развод всегда сопряжен с оглаской, и чем щепетильнее мужчина, тем меньше он любит, чтобы ходили разные слухи о женщине, которой он дает свое имя. Поверь мне, если нет выбора, то можно быть счастливой и без санкции закона! Но тише! Кажется, наши кавалеры вернулись домой.

Беранже был очень доволен прогулкой. Из беседы с Гюнтером он убедился, что молодой моряк имеет отсталые взгляды на жизнь и на женщин и что он мечтает об идеале. Маркиз тотчас же решил перевоспитать барона и радикально излечить его от смешных идей. Этим он хотел зло подшутить над Марион, так как предполагал, что ей уже надоел Нерваль и что она хочет заменить его этим белокурым трубадуром. Похитить его у нее под носом будет великолепной шуткой и, в то же время, вполне заслуженным наказанием за ее слишком большую дружбу с Алисой, от которой он не ждал ничего хорошего, если она сумеет передать ей свою опытность. Войдя в будуар, Беранже сразу заметил взволнованный вид жены.

– Я не ошибся, – подумал он. – Эта негодница забавляется тем, что совращает моего серафима. Если Алиса так взволнована, то, конечно, она надавала ей хороших советов и насплетничала на меня. Но подожди! Если ты осмелишься испортить мне мою малютку, я отплачу тебе и посажу тебе на шею твоего достойного Феликса, который, кажется, и не подозревает, какие украшения растут на его депутатском лбу.

Но Беранже ничем не выдал этой милой речи. Он был очаровательным хозяином дома и самым любезным из мужей. После чая он предложил осмотреть пресловутые развалины. Захватив на всякий случай слуг с факелами, все двинулись в путь, причем маркиз любезно предложил руку Марион. Алиса шла под руку с Гюнтером.

Марион де Лаверди была очень оживленна. Она всюду побывала и заглянула во все уголки, восхищаясь величием древнего замка, его стенами толщиной в десять футов и живописным расположением этого древнего феодального гнезда. Она осмотрела также комнату алхимика, наполненную, по ее выражению, восхитительной, таинственной дрожью. Потом она заметила маленький балкон, висевший над пропастью, подобно гнезду ласточки.

– Ах, маркиз! Нельзя ли подняться на этот балкон? Там, должно быть, чувствуешь себя, как птица в воздухе. Держу пари, что на этом балконе дамы де Верделе поджидали возвращения своих могущественных синьоров, а может быть, и вашего, когда вы были ужасным бароном-чародеем.

– Если эта дама де Верделе была так же красива, как вы, то конечно, она служила для меня более могущественным магнитом, чем старик-алхимик со своим кумом дьяволом, – любезно ответил Беранже. – Что же касается балкона, то подниматься на него было бы рискованно, особенно ночью. Но чтобы сделать вам приятное, я прикажу исправить лестницу и осмотреть балкон. Падение оттуда, видите ли, было бы смертельно не только по причине высоты, но и потому, что у подошвы скалы есть глубокий ров, по которому протекает бурный поток. Недалеко отсюда этот поток падает в пропасть, образуя живописный каскад. Но горе тому, кто попадет в него: от него не останется даже костей.

– Благодарю вас! Когда лестница будет исправлена, я непременно побываю на балконе. Но, право, какой ужасный вандализм уничтожить эти чудные развалины и выстроить на их месте прозаическую фабрику.

– Вы забываете, что это даст нам возможность найти мои сокровища, – сказал смеясь Беранже.

– В таком случае, обещайте мне, что прежде, чем начнут разрушать этот замок, вы позволите мне дать в нем костюмированный бал. Эти развалины, освещенные бенгальским огнем, будут иметь волшебный вид.

– Согласен, но только с тем условием, что бал дам я, а вы будете руководить убранством развалин.

– О, с большим удовольствием! Благодарю вас! – радостно вскричала госпожа Лаверди.

В самом лучшем расположении духа маленькое общество покинуло развалины. Полная луна ярко освещала окрестности. Так как ночь была чудная, решено было осмотреть заодно и аббатство. Слуг с факелами отправили домой, так как теперь они были совершенно лишние.

Весело разговаривая, молодые люди подошли к ограде монастыря. Лунный свет фантастически освещал живописные развалины, играя на скульптурных украшениях церкви и на орнаментах высоких и узких готических окон.

– Пойдемте! Я покажу вам могилу синьора де Савари, – сказала Алиса. – Она вон там, за этой грудой камней.

Вдруг молодая женщина и ее кавалер остановились. Маркиз, шедший под руку с госпожой Лаверди, поспешил к ним, но тоже остановился, точно окаменелый; все молча смотрели на представившееся им странное и неожиданное зрелище. Ниша, где находилась надгробная плита рыцаря де Савари, была ярко освещена луной. У подножия скульптурного изображения сидело на корточках какое-то совершенно белое существо. Вдруг оно медленно выпрямилось и прислонилось к надгробному камню, наполнив собой всю нишу.

Теперь все увидели, что это был Ренуар. Он был в одной рубашке и кальсонах. Бледное лицо его, казалось, сливалось с камнем, к которому он прислонился. Широко открытые, стеклянные глаза его были устремлены куда-то вдаль. Он, действительно, был ужасен. Молодые люди точно приросли к земле и молча смотрели на него.

В эту минуту раздался глухой голос сумасшедшего.

– Жилль! Жилль! Встань из гроба, и пусть вздрогнут твои окровавленные останки! Вот убийца и его нежная, прекрасная и невинная жертва! Но близок час – час возмездия! Трепещи, сир де Верделе, и пусть так же трепещет твоя сообщница-цыганка! Зло, брошенное несколько веков тому назад в пространство, падет на вас и раздавит.

Голос Ренуара звучал выразительно, но его бледное лицо с мертвыми глазами оставалось неподвижно. Прежде чем пораженные слушатели успели стряхнуть свое оцепенение, Ренуар отделился от ниши и с необыкновенной ловкостью взобрался на стену. Затем, с уверенностью и легкостью призрака, он пробежал по узкому гребню и скрылся в тени арки.

– Уйдемте скорей отсюда! Мне страшно! – прошептала Алиса, побледнев как смерть.

Не говоря ни слова, Гюнтер увлек ее прочь от ниши. Маркиз с Марион быстро последовали за ними. Когда они отошли довольно далеко от развалин, Гюнтер вскричал:

– Этот сумасшедший страдает лунатизмом! Тем не менее, подобные встречи, особенно ночью, не очень-то приятны!

– Да, чтоб черт его побрал! Этот Ренуар избрал странный способ проповедовать свою галиматью. Он производит впечатление даже на рассудительных людей, – прибавил Беранже, усилием воли подавляя охватившую его нервную дрожь. – Брр!! У меня даже мороз побежал по коже, так он был похож на привидение. И подумать только, что этот несчастный молодой человек помешался на этой старой легенде! Какое странное затмение нападает иногда на человеческий ум!

– Я уверена, – сказала Марион, – что в словах несчастного Ренуара есть доля истины. В них звучит что-то странное. Правда, эти древние стены выделяют какой-то особенный флюид и…

– Да, флюид, который омрачает рассудок! Тебе являются призраки, со мной делаются галлюцинации, а этот дурак в каждом прохожем видит злодеев, истлевших пять веков тому назад. Кроме того, этот Ренуар бегает в таком непозволительном костюме! – недовольным тоном сказал маркиз. – Нет, положительно, я буду очень доволен, когда это убежище призраков будет срыто, а на его месте вырастет полезная фабрика.

– Действительно, люди господина Ренуара должны бы лучше смотреть за своим господином, – прибавила Марион. – Я не могу подумать без страха, как он напугал меня. Мне казалось, что я вижу сцену духов из «Роберта-Дьявола».

При одном воспоминании об этом она вздрогнула от ужаса. Но так как в эту минуту молодые люди подходили к вилле, где в ярко освещенной столовой уже ждал их превосходный ужин, то все они развеселились. Они сами смеялись над своим испугом и расстались очень поздно, обещая скоро опять увидеться.

Несколько дней прошли в полном покое. Беранже, казалось, остепенился. Он проверял счета, занимался делами с управляющим, читал с женой и даже катал ее на недавно купленном пони. Через несколько дней, посвященных семейству, маркиз получил за завтраком письмо. Прочтя его, он объявил, что Бертран просит его немедленно приехать по очень важному делу, но что он вернется домой обедать в шесть часов.

Не окончив даже завтракать, Беранже побежал одеваться. Четверть часа спустя, он вскочил на своего стального коня и исчез, как тень.

Мрачная и задумчивая Алиса вышла в сад. Она не верила ни призыву Бертрана, ни какому-либо другому делу. Грубость, с которой муж бросал ее ради этой негодяйки, волновала ее кровь. Вдруг, проходя мимо окна комнаты Беранже, она заметила в кустах белую бумажку, которая показалась ей полученным за завтраком письмом. Бумажка эта была скомкана и, видимо, брошена с целью, чтобы ее вымел помощник садовника, глупый парень, не умевший даже читать.

Не колеблясь ни минуты, молодая женщина достала зонтиком этот комочек и развернула его. Это, действительно, было письмо. Сейчас она убедится, насколько справедливы ее подозрения.

«Обожаемый мой и неблагодарный Беранже! Что с тобой? Я, твоя Мушка, приехала уже два дня. Я жду тебя, пишу тебе, а ты сидишь на своей противной вилле и не думаешь даже о моих страданиях. Или ты полагаешь, что разлука так легка после целого месяца настоящей райской жизни? После твоего отъезда и море, и казино показались мне пустыней. Я бежала, чтобы видеться с тобой, а ты не хочешь меня знать. Сегодня мое терпение истощилось! Ты приедешь сейчас же по получении этого письма, или я возьму приступом твой дом. Приезжай обедать! Бертран нас приглашает и не принимает никаких отговорок. Это письмо я привезла сама на велосипеде и жду тебя у мостика в парке Ренуара».

– О, негодяй! Он уезжает на весь вечер и требует, чтобы я ждала его здесь, – пробормотала Алиса, покраснев до корней волос. – Но он ошибается: я уеду к Марион. Если же он и вернется, то может обедать один.

Дрожа от негодования, молодая женщина направилась в свою комнату, на пороге которой ее встретила Марион де Лаверди.

– Я приехала посмотреть, что ты делаешь… Ого! Какой румянец! Что-нибудь случилось? Пойдем, я поисповедую тебя.

Они прошли в будуар. Алиса заперла двери и подала подруге найденное в саду письмо, рассказав ей предварительно про поспешный отъезд мужа.

Марион прочла его, покачала головой и пробормотала:

– Стиль очень цветистый!

Затем, взглянув на мрачное лицо Алисы и на ее нахмуренные брови, она прибавила:

– Знаешь что? Мне кажется, я видела Мушку!

– Где? Когда?

– Сейчас, когда ехала сюда. В парке Ренуара сидит очень кокетливо одетая дама. Рядом с ней стоит велосипед. По-видимому, она кого-то дожидается. Из любопытства я обернулась еще раз и видела, как к ней подъехал какой-то велосипедист, вынырнувший из боковой аллеи, которая ведет к вашей вилле. За расстоянием я не могла рассмотреть его лица, но теперь мне ясно, что это был маркиз.

– Красива эта особа? – спросила Алиса с легким колебанием.

– Красива? Нет. Но она очень шикарна, в роскошном костюме пажа, с черным током[6]6
  Ток – в XIX веке маленькая дамская шапочка без полей.


[Закрыть] на голове. Это очень стройная блондинка, с большим вызывающим ртом и со смелым взглядом. Одним словом, это патентованная кокотка.

– Где ты нашла это письмо? – спросила Марион, после непродолжительного молчания.

– В саду, под его окном.

– Ты мне говорила как-то, что нашла женские перчатки у него в несессере. Хорошо ли ты осмотрела вещи, которые он брал с собой, когда уезжал?

– Нет, я до них даже не дотрагивалась. Да и несессер я открыла тогда случайно.

При этих словах яркий румянец выступил на щеках Алисы.

– Совершенно неуместная деликатность! Пойдем и проведем маленькое исследование. Я довольно опытна в этих делах.

В уборной маркиза Марион увидела большой, очень изящный саквояж.

– С него мы и начнем, – весело сказала она. – Но он замкнут!.. Постой! На туалете я вижу связку ключей… Видишь, этот как раз подходит. Какое трогательное доверие! По-видимому, здесь нет ничего подозрительного: платки, галстуки… А! Скажите пожалуйста! На этом платке метка не Верделе… даже нет короны! А в этом кармашке шпильки и головная гребенка. Конечно, все это принадлежит ей. Подожди! Мы еще не кончили осмотр. Этот сак должен иметь, двойное дно. У Феликса есть такой же, куда он прячет свою секретную корреспонденцию. Видишь? Я не ошиблась: вот пружина.

Заинтересованная молодая, женщина вынула из секретного отделения пачку каких-то бумаг и фотографическую карточку.

– Это счета из отеля… Вот расписка в получении денег за шесть месяцев за виллу Нигор… Далее идут счета из магазинов: дамский велосипед – восемьсот франков, костюмы: морской, для лаун-тенниса и велосипедистки – тысячу пятьсот франков. Не дурно! А вот и сама героиня! Да, это именно та особа, которую я видела сегодня в парке.

Алиса дрожащей рукой схватила портрет. Наконец-то она увидит, кого предпочли ей!

На карточке была изображена женщина от двадцати восьми до тридцати лет. Она сидела в кресле, положив руку на спинку другого. Руки у нее были большие, а толстые пальцы были унизаны кольцами. На руке виднелся браслет, составленный из сердец; к нему на цепочке было подвешено сердце, в три раза больше других.

– Эта вещь символическая? Ее руку облегают сердца всех ее любовников, как некогда Маргарита Наваррская носила вокруг талии набальзамированные сердца своих умерших любовников. А на цепочке, преобладая над другими, висит сердце мессира Беранже! – заметила, смеясь, Марион.

Алиса ничего не ответила. Она вся погрузилась в созерцание этого длинного лица, с большим, плоским лбом, который открывали зачесанные назад волосы. Ни ума, ни сердца не светилось в этих больших, бесстыдных глазах, с резко очерченными бровями, в которых таилась холодная жестокость хищного зверя. Рот был циничный и страстный, с энергичной складкой порока. Весь облик этой женщины напоминал присевшую пантеру, готовящуюся броситься на свою добычу.

Итак, вот какова была женщина, которую Беранже предпочел ей, которую он обожает и в обществе которой находит такое удовольствие, что по целым дням оставляет ее одну! Марион с сожалением смотрела на побледневшее личико Алисы. Она невольно сравнивала ее тонкое, аристократическое лицо, ее большие глаза, светившиеся умом и добротой, и ее благородный рот с хитрой и дерзкой куртизанкой, вся красота которой заключалась только в ее откровенной грубости и страстном цинизме. В конверте нашлась еще другая карточка этой же особы, только в шляпке. Затем оказалась еще одна карточка, на которой она была снята вместе с маркизом. Оба, влюбленные и счастливые, сидели в лодке, в морских костюмах.

– Настоящая идиллия! – заметила Марион, убирая вещи и кладя ключи на место. Покончив с этим, она увела бледную и расстроенную Алису в будуар и сказала, целуя ее:

– Не огорчайся так, дорогая моя! Ведь это вариации все на одну и ту же, хорошо знакомую тему. Лучше выслушай, что я решила. Во-первых, я увожу тебя к себе: во-вторых, после обеда мы устроим катание по окрестностям, а затем часть вечера проведем в Во-галль, где сегодня дается концерт. Оркестр, говорят, очень недурен. К обеду придет друг Гюнтера и наш сосед, некто господин Жиро. Это очень милый молодой человек. Мы захватим его с собой, так что у каждой из нас будет по кавалеру.

– А я думала, что ты ждешь сегодня свою belle-mere!

– Да, она должна была приехать, но сегодня она известила меня телеграммой, что нездоровье сестры де Сервиньи удержит ее еще дней на восемь. Итак, мы свободны! А сейчас одевайся скорей, да, прошу тебя, поизящней. Не забывай, что мы едем в концерт, где можешь встретить маркиза.

– Боже мой! Но что он скажет?

– Что ему будет угодно! Если же он станет говорить что-нибудь против твоей поездки, то сунь ему под нос письмо, которое ты нашла сегодня утром. Подобные документы очень хорошо действуют на господ мужей, когда их эгоизм начинает переходить всякие границы.

Сильно покрасневшая и взволнованная Алиса начала одеваться. Наконец, она появилась в гостиной в светлом платье, в белой накидке с высоким воротником Генриха II и в шляпе с черными петушиными перьями а-lа Мефистофель. Увидя подругу, Марион объявила, что никогда еще не видела ее такой красивой.

Обед прошел весело. Гюнтер не спускал глаз с раскрасневшегося лица Алисы, возбужденной своей выходкой. Но – странная вещь – восхищение, ясно читавшееся во взоре моряка, и беглое пламя, по временам вспыхивавшее в его голубых глазах, успокоительно действовали на молодую женщину. Даже измена Беранже не казалась ей такой тяжелой. Что же касается господина Жиро, то он положительно пожирал глазами Марион и настойчиво ухаживал за ней.

После обеда все сели в экипаж. Гюнтер правил, а Жиро занимал заднее сиденье. Сделав большую прогулку, они уже подъезжали к Во-галль, когда встретили ландо с двумя нарядными женщинами и с двумя мужчинами, занимавшими переднее сиденье. Один из мужчин быстро высунулся из экипажа, так что от него только и видны были что широкополая соломенная шляпа и пальто кофейного цвета. Но как ни быстро было это движение, Алиса узнала своего мужа, и страшная бледность разлилась по ее очаровательному личику.

Гюнтер тоже узнал маркиза. Заметив волнение молодой женщины, он сразу почувствовал презрительную ненависть к этому человеку без чести и деликатности и глубокую жалость к невинному созданию, которое так жестоко оскорбляли. Под влиянием этого чувства, барон, когда они приехали в Во-галль, предложил прогуляться по парку, так как концерт еще не начинался.

Марион согласилась. Алиса же молча приняла руку молодого моряка, который тотчас же завязал с нею оживленный разговор, видимо, желая развлечь ее. Молодая женщина поняла его намерение, и врожденная гордость заставила ее затаить свое душевное волнение. Она весело стала отвечать ему, и, мало-помалу, это усилие воли вернуло ей душевное спокойствие. Звучный и гармоничный голос Гюнтера, в котором звучала спокойная уверенность серьезного человека, успокоительно действовал на нее. Иногда, взглядывая на него, она спрашивала себя, неужели и под его привлекательной наружностью таятся те же пороки и то же бессердечие? Но нет, в больших голубых глазах моряка, ясных и спокойных, отражалась чистая и благородная душа.

Когда Беранже узнал жену, им овладела страшная досада. Он охотно поколотил бы Марион; без сомнения, она выдумала это проклятое катание. Этой негоднице не сидится на месте и она, в конце концов, испортит ему его простушку. Конечно, он не задумался бы запретить Алисе посещать госпожу Лаверди, если бы только мог найти благовидный предлог к этому разрыву. Оскорблять же без всякого повода супругу депутата было неудобно, как и неудобно было лишать Алису единственной знакомой, тем более что он не позаботился познакомить ее с кем-нибудь другим.

Маркиз был слишком недисциплинирован, чтобы скрывать свое неудовольствие.

– Черт бы побрал эту Лаверди! Всюду она сует свой нос. Алиса, по-видимому, не видала меня: я вовремя заметил ее. Но этот проклятый немец, кажется, узнал меня, – недовольным тоном сказал маркиз. – Ты не знаешь, Карл, что это за чучело сидело сзади и так оживленно разговаривало с госпожой Марион?

– Это был господин Жиро, богатый местный землевладелец. Его дед основал фабрику, которой в настоящее время владеет моя почтенная старушка. По смерти отца Жиро вышел из дела и купил земли. Молодой Пьер – штука тонкая: он известный спортсмен, и берет все призы в лаун-теннисе, – ответил, смеясь, Бертран.

– Сегодня мне нужно пораньше вернуться домой, – подумал Беранже. – Не надо допускать, чтобы какой-нибудь из этих фатов увлек мою Красную Шапочку.

Приехав в Во-галль, они устроились на террасе и приказали подавать себе ужин. Мушка всячески старалась рассеять дурное расположение духа маркиза и, наконец, увлекла его. Он оживился и стал рассказывать пикантные анекдоты. Другие не отставали от него. Скоро у них воцарилось такое шумное веселье, что они даже и не заметили, как общество из двух дам и двух кавалеров заняло столик по соседству с ними.

Алиса, так как это была она с Марион, почувствовала сначала страшную боль при виде Беранже, так публично ужинавшего со своей любовницей; но затем ею овладел такой гнев, что всякое огорчение и всякая слабость тотчас же исчезли. Со спокойным и решительным видом она обернулась к Гюнтеру и вступила с ним в оживленный разговор. Марион, наблюдавшая и за своей подругой, и за соседним столом, решила, что они уже достаточно видели. Возвысив голос, она вскричала, смеясь:

– Сдаюсь, сдаюсь, m-r Жиро! Верделе ни в чем не уступает другим известным купаниям. Местоположение здесь очень живописно; музыка и буфет превосходны. Общество же, очевидно, состоит из патриархальных семейств, которые являются сюда отдохнуть от дневных трудов и приятно развлечься в смешанном, космополитическом обществе, какое обыкновенно собирается в таких местах, как Трувиль, Биаритц или Остенде.

При первом же звуке этого хорошо ему знакомого голоса, Беранже привскочил на стуле, точно его укусила змея. Он до такой степени потерял присутствие духа, что обернулся и с минуту молча смотрел на жену и на остальное общество, сидевшее в десяти шагах от него.

– Черт возьми! Вот неожиданный и приятный сюрприз! – вскричал он, усилием воли стараясь подавить свое смущение. – А я думал, что вы дома, – прибавил он, вставая и подходя к их обществу.

– Вы знаете, что я не особенная домоседка, а Алиса тоже соскучилась в своем гнезде привидений, – с любезной улыбкой ответила Марион. – Мы тоже не предполагали встретить вас здесь.

– Это чистая случайность! Я приехал сюда по делу, и встретился с моим другом Бертраном, который приехал в концерт с сестрой и невесткой. Он-то и уговорил меня остаться с ним ужинать. Но я сейчас извинюсь перед ними, – с обычным своим апломбом закончил Беранже.

– Нет, нет, зачем! Не оставляйте своих друзей.

– Они найдут вполне естественным, что я оставлю их.

С этими словами Беранже подошел к Бертрану и сказал ему несколько слов, расслышать которые помешала музыка.

Последний же ответил очень громко:

– Без сомнения, мы извиняем тебя.

После этого маркиз пожал ему руку, церемонно раскланялся с дамами и вернулся к жене.

Пока Беранже знакомился с Жиро и пока лакей подавал новый прибор, Мушка не спускала глаз с соседнего стола. Лицо ее покрылось красными пятнами, и злые глаза ее бросали ядовитые взгляды на Алису, даже в эту трудную минуту сохранившую свое спокойствие и достоинство. На мгновение взоры обеих женщин встретились, и в ясных глазах маркизы отразилось такое высокомерие и ледяное презрение, такое нескрываемое отвращение к развратному существу, что, несмотря на весь свой цинизм, Мушка почувствовала, как сердце ее усиленно забилось и как вся кровь прилила к ее накрашенным щекам.

Бертран, отлично понимавший затруднительное положение друга, поспешил окончить ужин, заплатить по счету и увел обеих женщин. Но как только они достаточно удалились от террасы, он разразился неудержимым смехом.

– Нет, это было прелестно! Никогда еще бедный Беранже не попадался так глупо. Держу пари, что этот сюрприз устроила ему госпожа Лаверди! Что за чудная женщина, со своим огненным взглядом и черными, как вороново крыло, волосами! Маркиза же просто очаровательна: это настоящая севрская куколка. Нет, такой соперницей нельзя пренебрегать, если бы только она пожелала соперничать.

С этими словами Бертран лукаво подмигнул дамам.

Мушка закусила губы.

– Я не боюсь соперничества этой куклы! Но как она смела посмотреть на меня так, точно презирает меня!

– Но как же, Мушка! Жены не очень-то долюбливают дам вашего сорта, – насмешливо заметил Бертран.

Мушка задыхалась от гнева.

– Я чувствую себя нехорошо и хочу вернуться домой. Прощайте, господин Бертран! До свидания, Казимира! – сказала она и быстрыми шагами направилась к своей квартире.

Замкнув за собой дверь на ключ, она дала волю своей ярости. Шляпа, накидка, перчатки – все полетело по разным направлениям. Затем, заливаясь слезами, Мушка упала на ковер, рвала на себе волосы и проклинала Алису. Она всячески бранила эту презренную идиотку, которую Беранже вовсе не любит и едва только терпит, и возненавидит ее, когда узнает, как она оскорбила его обожаемую Мушку. Впрочем, нет! Он тоже негодяй! Он бросил ее, не подав ей даже руки, точно стыдился ее общества. О! Он дорого заплатит ей за это! Она заставит его развестись. Она хочеть быть маркизой и будет ею, так как у нее украли это положение. Что она за несчастная! Ее не понимают и только оскорбляют. Ее упрекают даже за ее любовь, как будто это какое-нибудь преступление.

И снова начинались крики и лились ручьи слез. Наконец, истощенная этим припадком гнева, Мушка крепко заснула.

Веселый и беззаботный внешне, но внутренне взбешенный, Беранже ужинал в своей новой компании. Он достаточно хорошо знал свою дорогую Мушку и понимал, что примирение с нею обойдется ему недешево. В отношении Алисы его положение также было далеко не из приятных. Несмотря на апломб, с которым он окружил нежным вниманием молодую женщину, маркиз чувствовал, что никогда еще Алиса не была так сильно оскорблена. В первый раз еще ее большие стальные глаза так холодно и пытливо смотрели на него. Она даже не скрывала, что ей было все известно, и что она знала настоящую цену его любезному вниманию. Затем молодая женщина отвернулась от мужа и стала продолжать разговор с Гюнтером.

По окончании ужина дамы объявили, что желают ехать домой. Пока Гюнтер ходил распорядиться насчет экипажей, Жиро, немного отставший с Беранже, вполголоса заметил:

– Однако, у господина Бертрана хорошая невестка!.. Ха! ха! ха!.. Я и не знал, что «La joie des garcon»[7]7
  La joie des garcon (франц.) – радость для холостяков.


[Закрыть] вышла замуж с тех пор, как я ее потерял из вида.

– Бертран – мой товарищ по коллегии. Семейство же его я очень мало знаю, – холодно ответил маркиз, так как ему показалось, что к их разговору прислушиваются Алиса и Марион. – Кажется, я слышал, что ее звали Лажуа д'Арсон, но такой смешной каламбур я слышу в первый раз.

Беранже нанял карету и отправился с женой прямо на виллу. Переезд был совершен в глубоком молчании. Алиса забилась в угол экипажа и закрыла глаза. Маркиз курил с остервенением и нервно кусал свои усы. Когда они приехали домой, он объявил, что ему нужно писать письмо и ушел в свой кабинет. Алиса же удалилась в спальню. Надев пеньюар и причесавшись на ночь, она отпустила камеристку.

Ей хотелось остаться одной и разобраться во всем, что она почувствовала сегодня. Гневное раздражение, поддерживавшее ее целый день, сразу упало и сменилось полным отчаянием. Откуда она возьмет силы долго выносить такую ненормальную жизнь, оскорбительную для ее женского достоинства? Она горько сожалела, что уступила Марион и согласилась с нею ехать.

Разве она не шпионила в некотором роде за Беранже и не заставила его ради себя бросить любовницу? При одной мысли об этом в ней восставала вся ее гордость. Ни за что на свете она не хотела делить мужа с куртизанкой и оспаривала его у нее. Тысячу и тысячу раз лучше совсем отказаться от него!