Текст книги "Притяжение добра (сборник)"

Третья глава

Перед тем как выйти на работу, Ира поехала на несколько дней отдохнуть в Крым. Плавать Ира научилась в школе, у них была учительница по физическому воспитанию, бывшая пловчиха, оставившая большой спорт по причине травмы. И в связи со своим нежным отношением к плаванию она договаривалась с администрацией городского бассейна и там частенько проводила уроки по физкультуре. В итоге все ее ученики плавали очень хорошо.

На море Ирина была всего один раз, в возрасте шести лет, и в памяти сохранились смешанные воспоминания: чарующий воздух, мягкий песок – и как мама ругалась, что дочь такая грязнуля, вся в песке с ног до головы.

Приехав, Ира первым делом сразу на пляж и отправилась.

В воду забежала и поплыла. Ощущение чудесное. Стала выходить, а у самого берега – закручивающаяся волна. Ира не устояла на ногах и… попала в эту волну. Входила в воду, ни о чем не подозревая, но у берега, когда девушка выходила, волны оказались коварными закручивающимися ловушками, которые ее будто поджидали. И волна-то небольшая, а захватила тело и закрутила. И ведь буквально у самой суши. Встать не получалось, а выйти из воды – и подавно.

Уже побежали мысли о прожитой жизни, как ее подхватили чьи-то руки, вынесли и положили на берег.

Над Ирой стоял молоденький парень. Он был высок, по-юношески статен. Все, что произошло, длилось совсем недолго, девушка даже испугаться не успела, но если задуматься, то могла задохнуться, потому что природная ловушка крутила, а Ирина была внутри волны.

– Ты ангел?

– Похож?

– Есть немного. Спасибо.

– Не за что. Я тебя увидел, когда ты в воду входила. И подумал, вот бы спасти такую красавицу; как только ты упала, сразу побежал к тебе. Испугалась, наверное?

Он присел рядом. Такого открытого взгляда Ира никогда не видела раньше. Интересно, думала она, останется ли такой взгляд, когда он вырастет, ведь взгляд, говорят, не меняется. Первый раз в жизни кто-то сказал ей, что она красивая. Она заметила, что у парня глаза почти черные, а волосы прямые до плеч и золотые. Брови будто нарисованные, губы красивые. Смотрит, будто в душу заглядывает. Голос вроде бы низкий, но еще не совсем сформировавшийся. Мальчик-отрок, еще даже не юноша. Щечки гладкие, скулы только намечаются. Что-то в этом мальчике было необъяснимо притягательное и трогательное. И мелькнула мысль: вот бы ей такого мужа, только взрослого. А вслух сказала:

– Испугаться не успела. Пыталась выбраться, но никак не получалось. Бывает же такое, вся жизнь перед глазами пробежала, и тут – ты… Как зовут тебя, спаситель?

– Федор Филатов. А тебя?

– Ира. Сколько тебе лет?

– Пятнадцать ровно через месяц будет, а тебе?

– Девятнадцать.

Зачем-то хотела сказать, что исполнилось месяц назад, но промолчала. Неужели в свои девятнадцать она хочет казаться моложе? Или это из-за него?

– Ты из Москвы?

– А может, я местная?

– Нет, местные на пляж не ходят в будни, они вообще не ходят на пляж, в других местах купаются. Я тут с одним местным парнем познакомился, он меня просветил. Хочешь, пойдем куда-нибудь с ними купаться? Они все места знают.

– Давай. Но только завтра.

– Так откуда ты?

– Из Москвы. А ты?

– Из Питера.

– Ни разу там не была.

– Приезжай, я тебе город покажу.

– В каком же ты классе, Федя?

– В девятом.

– Чем собираешься заниматься, когда вырастешь?

– Вообгце-то я уже вырос. Хочу стать врачом. А ты где учишься?

– Я работаю хирургической медсестрой. Ты с родителями здесь?

– С папой.

– А мама? Отпуск не дали?

– Мама погибла в автокатастрофе, когда мне было шесть лет. Только голос ее помню, она колыбельные мне пела. На фотографию смотрю и голос слышу. Так подпитываюсь, когда грустно или трудно.

– Прости, прости.

– Ничего. Все нормально.

– Папа твой чем занимается?

– Геолог, уезжает надолго, когда возвращается, мы куда-нибудь вместе ездим.

– Когда он надолго уезжает, ты что, один, что ли, живешь?

– С папиной сестрой. У нее – свои трое детей. Когда собираемся, нам, детям, очень весело, а тете – только успевай. Муж ее – мировой мужик, юрист, тетя – учительница музыки.

– И ты музыкой занимаешься?

– А как же. Конечно, в музыкалку ходил семь лет, как все.

«Ничего себе, как все, – подумала Ирина, – у нас только избранные музыкой занимаются».

– И что, прямо играешь на пианино?

– Да, только музыкантом не хочу, хотя говорят, способности у меня, но я решил, врачом-хирургом буду. Смотри, у меня руки, как у врача или пианиста, так моя тетя говорит, ногти растут так, что, когда их очень коротко стрижешь, ноготь как лицо, а кожа над ним как лоб. Видишь? На каждой руке по пять пальцев-человечков.

Ира думала, какой классный парень, только маленький, даже пятнадцати нет, и почему так несправедливо: если хороший, то младше ее. Потом спохватилась, стала корить себя за то, что размышляет о всякой ерунде, он же ее спас, и как повезло, что Федя рядом оказался.

– А я от родителей ушла. Не хочу с ними даже знаться, – сказала она, глядя на Федю.

– Почему? – искренне удивился мальчик-юноша.

Ира отвела взгляд и, немного помолчав, сказала,

глядя туда, где море соединялось с небом:

– Не от хорошей жизни, поверь.

Так просидели они на берегу, больше не купались. Затем Ира засобиралась, объяснив новому знакомому, что пора идти, ведь она только приехала и даже сумку не разобрала, побежала в море купаться. И вот случай, если бы не Федя, могла утонуть. Он спросил, придет ли Ира завтра, она ответила, что придет, договорились поплавать вместе.

Она шла в отель и думала о том, что если бы взрослым был, то и проводил бы, и номер телефона взял бы…

Больше Федя не появился.

Ира каждый день ходила на то же место, где они познакомились, но его не видела.

Периодически Ирина звонила Зине. Подруга рассказала, что мать Ирины приходила еще несколько раз, ругалась, спрашивала, где ее дочь неблагодарная, но Зоя Анисимовна ничего маме не рассказала и просила больше их не беспокоить.

Когда Ира летела в самолете в Москву, смотрела в иллюминатор, и мысли ее были о том, что, может, удастся увидеть мальчика-отрока Федю. Получается, что увидеть ангела можно только тогда, когда он появляется и тебя спасает. Он и похож своим поведением на ангела, иначе бы точно пришел ну хоть еще разок. Ира понимала, что глупо, думать о четырнадцатилетием мальчике, однако запомнила, как Федор говорил, что через месяц ему будет пятнадцать. Злилась на себя, что не хватало еще ей влюбиться в ангела… Запомнила число, когда он ее из воды вынес. Пятнадцатое июля, значит, пятнадцатого августа Феде исполнится пятнадцать. Стало Ире интересно, каким он станет, например, через восемь лет, ей двадцать семь, а ему… И все-таки было интересно.

Четвертая глава

Теперь вернемся немного назад. Почему же не появился юный Федор на пляже ни на следующий день, ни позже?

Федя шел к папе, хотел поделиться тем, что случилось. Мысли так и кружились. Он думал о том, как спас девушку, и, если бы не он, Ира просто утонула бы, задохнулась, погибла. С одной стороны, получалось, что он – герой, с другой – обычный человек, потому что любой бы так поступил. Но спас не кто-то, а он. И еще думал Федя о том, какая Ира прекрасная, и что он даже не подозревал, что с ним такое может случиться. Конечно, мечтал спасти кого-нибудь, но такую девушку встретить и вынести на руках из морской пучины… этого не мог себе даже представить. На этой мысли Федя столкнулся с прохожим. Извинился. Картинки, связанные с происшедшим, так и кружились в голове. Он размышлял: что такого, что вынес из воды, и вместе с тем здорово все-таки. И что она не такая, как все. В школе – девчонки другие, глупые, поговорить с ними не о чем, а с ней говорил бы и говорил до бесконечности. Не может быть, неужели такая любовь и есть, думал Федя. Потом вспомнил, что она взрослая. Он никогда на таких взрослых девушек не обращал внимания как на предмет любви, считая их старыми. Но Ира – совсем же другое дело. Не заметил, как подошел к отелю, где они остановились. Увидел отца и – к нему.

– Паа… что расскажу. Я девушку спас. Она тонула у самого берега.

– Разве у берега можно тонуть?

– Можно, волну закрутило, она в нее и попала. Я ее вынес из воды.

– Силен, Федька, силен. Красивая?

– Я серьезно.

– Я тоже. Давай переодевайся, я все собрал, будем номер сдавать.

– Как сдавать? Еще три дня.

– Срочно уезжаем. Мне позвонили, сообщили, что нашли мои ребята новое месторождение, надо ехать незамедлительно, без меня не справятся, так что отпуск прерываю в экстренном порядке.

– Мы с Ирой договорились завтра поплавать.

– Мал ты еще с Ирами плавать. Сколько ей лет?

– Девятнадцать.

– Знаешь, конечно, раньше в четырнадцать мальчиков к белошвейкам водили…

– Отец, обижусь, как тебе не стыдно. Пошляк ты, совсем со своей геологией про жизнь забыл.

– Какая жизнь? Как Ольга погибла, не вижу я женщин, только она одна и была. Поэтому не сердись. А глупости свои брось. На сборы тебе полчаса, в машину и – домой, в Питер.

– Она ждать будет. Я даже телефон ее не взял, на завтра понадеялся.

– Забудет русалка про тебя, мальца. Ей мужики нужны, а не мальчики безусые. Но на будущее – не надо ничего на завтра откладывать. Слышишь? Ничего. Делай сразу. Будет тебе урок. Не могу я ребят подвести, вырастешь, поймешь.

– Всегда вы, взрослые, так говорите. Впрочем, наверное, ты прав. Представляешь, она в Питере не бывала. Я даже фамилию ее не знаю. Хотя не пара мы, конечно, ты прав, как всегда.

– Федя, жизнь – такая удивительная штука, если это судьба, то столкнет она вас еще. Только узнаете ли друг друга?

– Я ее никогда не забуду.

– Так уж и никогда? Ну ладно. Поехали?

– Да.

– Вернемся, тебя – к моей сестре, а я, похоже, надолго. Что бы я делал без нее. Жалею, что мы с Ольгой тебе сестренку или братика не родили. Все моя работа, ее пение.

– Разве певицы не могут много детей иметь?

– Почему же, могут. Только кто-то тогда должен помогать, или няню надо, а тогда с деньгами у нас было не очень, мягко говоря. Время было сложное. Мама не решилась бросить работу и несколько лет детьми заниматься. Она не певунья-сипунья, а меццо-сопрано, это божий дар, сынок. Пела легко и гармонично. Трудяга к тому же. Восходящей звездой ее считали. Жизнь распорядилась жестоко. Осиротели мы с тобой, Федька. Но ради нее, ради Оленьки нашей многого добьемся. Как думаешь?

– Добьемся. Стану известным хирургом. Мама бы нами гордилась. Ира, кстати, возможно, тоже будет поступать в мед, она медсестрой работает.

– А что, в медицинском и встретитесь. Ну, давай. Давай. Торопиться надо.

Пока ехали, разговаривали всю дорогу. Вернее, говорил отец, сын кивал, односложно отвечал или издавал звук «М-угу», что означало, что он всё понимает, но говорить не хочет, в общем, Федор молчал больше, чем обычно, был задумчив и немногословен. Павел Олегович мог вести машину сутки, без перерыва на сон. Постоянные экспедиции закалили, в результате он легко обходился без сна и без еды, как верблюд или разведчик. Но сына надо было кормить и следить, чтобы он не сбивался с режима. Поэтому они часто останавливались на перекусы и переночевали в мотеле.

Павел Олегович Филатов был очень хорошим отцом и верным любящим мужем. Олю свою любил до сих пор. Поначалу так страдал, что Рая, сестра его, боялась за него, думала, тронется умом. Но спустя год Павел взял себя в руки, с головой ушел в работу и заботу о сыне. Мужчиной он был видным, и на него многие поглядывали, но тронуть его «законсервированное» сердце ни одной не удавалось.

Федя был способным к обучению мальчиком, учиться любил, и друзей у него было много. Дружили с первого класса, помогали друг другу. Все хорошо складывалось. Если бы еще мама Федина была жива, но ее не было.

Когда вернулись в Питер, жизнь продолжалась. Только очень было Федору интересно, бывает ли так, чтобы в пятнадцать лет влюбиться в девятнадцатилетнюю. Только отцу поведал, что случилось с ним на Черном море, больше никому не рассказывал и с папой к этой теме больше не возвращался.

Много играл на пианино, даже тетя Рая удивлялась, говоря с братом, отцом Феди:

– Что-то много наш парень музицирует, уж не в консерваторию ли решил поступать?

– А что, вполне мог бы, Олины гены и твои, кстати. Хорошо ведь играет. Разносторонний, настоящий мужчина из него выйдет.

– Паш, уже вышел. А ты так и не можешь ни на кого смотреть? Женился бы, сколько хороших женщин вокруг. Федя взрослый, не будет дурить. Я помогу.

– Никогда в тебе и не сомневался. Вот бы родители были рады, что мы дружим, как в детстве.

– Как несправедливо, – сказала Рая и заплакала. – Ну зачем ты опять? Боль так и не проходит. На их месте в душе – пустота. Папину книгу сто раз читала. Представляешь, он мне ее не подписал. Думали, что времени – много. Оказывается, каждую минуту надо ловить и радость находить в простых вещах. Муж меня просит четвертого ребенка родить. Как думаешь, братишка?

– Сами решайте. Повезло ему с тобой.

– Это мне повезло, у него нет недостатков.

– Идеализируешь его, потому что любишь.

– Если бы родители тогда в горы не поехали… Откуда та лавина взялась? В одно мгновение не стало самых дорогих, самых лучших. Так все хорошо было. И вдруг такой ужас. Все зачеркнулось страшным снегом, который папа с мамой любили и каждый год его ждали. В один день и год родились и в один миг умерли.

Пашка, давай, чтобы и наши с тобой дети были друзьями на всю жизнь. Только надо тебе жениться. Оля на небесах рада будет за тебя, поверь, не отказывайся от жизни.

– Почти уговорила.

Федор по окончании одиннадцатого класса поступил в Московскую консерваторию. Когда поехал, были опасения у тети, что затея уж слишком смелая.

– Одумайся, – говорила ему Рая, – люди туда по нескольку раз поступают, годами готовятся. А ты возомнил себя… и сразу на композитора решил поступать. Как ты сольфеджио будешь сдавать? Композицию? И остальное?

– Всё под контролем. И сольфеджио сдам, и инструментом я владею как надо, и несколько произведений написал приличных, между прочим. Тебе некогда, я и не лезу. На, почитай. Учителям в нашей музыкальной школе, где учился, показывал, говорят, неплохо. Ты пока на дому работаешь, вот и не знаешь. Там уже вся школа обсуждает, что я в консерваторию намылился. Разве тебе никто из них не звонил?

Раиса взяла ноты, просмотрела, потом перевела взгляд на племянника.

– Хорошо, очень хорошо! Не ожидала, много-то как написал. Когда же ты успел? Слышала, как ты играл, хорошо играл, но, честно говоря, думала, чье-то, просто мне незнакомое. Господи, какой же ты талантливый. С ума сойти. Одарила природа: и красивый, и умный, и добрый, и спортивный. Ой, смотри, девки таких не пропускают.

А почему в Московскую консерваторию, у нас в Питере своя есть? А как же медицинский?

– Врачом или музыкантом, судя по пальцам, ты же сама мне с детства говорила. Вот я и выбрал в итоге музыку. В Москву меня тянет. Чувствую, в этом городе моя судьба. А потом, там Чайковский работал.

– Но учился Петр Ильич в Петербургской консерватории. Ну, в Москву, так в Москву. Мама твоя одобрила бы.

После той поездки в Крым Федор и понял свое призвание, музыка просто звучала у него в голове, в душе, снилась ему. Он только успевал записывать, много листов исписал.

Не смогли Федю остановить ни чьи-то сомнения, ни скептицизм.

В Москву они поехали вместе с отцом, жили в гостинице, рояль напрокат взяли. Администрация пошла им навстречу.

Когда Федор на вступительных экзаменах играл свои произведения, преподаватели из комиссии хлопали, как дети, просто не смогли свои эмоции сдержать.

Несмотря на то, что не было у Федора специального музыкального образования, а только аттестат зрелости об окончании средней школы, его зачислили на первый курс композиторского факультета Московской консерватории.

После того как в списках Федя нашел свою фамилию, они с папой позвонили Рае, та плакала от радости и говорила, что она счастлива и гордится своим племянником.

Сын и отец отмечали поступление в ресторане.

– Пап, спасибо тебе за поддержку, и рояль в номере – это очень мне помогло. С инструментом намного лучше и продуктивнее, теперь мы с ним в постоянной связке. Хотя писать могу и без него, но проигрывать надо обязательно, так корректировать легче. Знаешь, ты – мировой мужик! Я рад, что именно ты мой папа. Я для тебя тоже всегда все сделаю.

– А мне приятно, что ты – мой сын. Понимаешь, когда узнал о твоем решении поступать в консерваторию, очень удивился. Не знал, что такое бывает. Сам я с детства геологией интересовался, так ею и занимаюсь. Объясни, что произошло с тобой, почему ты вдруг музыкой заболел? Слышал о таком, но верилось с трудом. Твой пример многому меня научил. Пожалуй, так круто изменить направление может только уверенный человек. Сейчас вижу, что ты вырос и идешь своим путем. Так все-таки, что случилось? Врач и композитор – профессии разные.

– Как тебе объяснить? После того, как мы с Черного моря вернулись, что-то перевернулось внутри. Помнишь, в Крым ездили?

– Ты тогда девушку спас, а я тебя увез в срочном порядке? Мне не до тебя было, я о своем думал, мчался к работе. Не мог я не уехать тогда. Ты прости, если…

– Не переживай. Возможно, из-за того, что спас, а может… Как ты думаешь, если я встречу Иру, она узнает меня? Я ее узнаю точно.

– Трудно сказать, волосы у тебя тогда были длинные, а сейчас – короткая стрижка, опять же вырос, возмужал. Но то, что ты ее спас, несомненно, помнит. В тот момент вы на мгновение духовно слились в единое, а это не у всех бывает, поверь мне, старому.

– Так уж и старому. Брось.

– Узнает, почувствует, а потом – глаза, они не меняются. Определенно, шанс есть.

Надо же, помнишь ее, три года прошло. Мимолетная встреча.

Долго они сидели, болтали. Павел Олегович рассказывал о маме в который раз, как они познакомились, объяснились, поженились, как Федя родился, но, дойдя до печального, стал напевать их любимую с мамой песню. Потом они сидели и молчали, и каждый думал о своем.

Пятая глава

После возвращения из Крыма Ира приступила к своим обязанностям в клинике.

Всех работников в отделении травматологии заведущая подбирала сама. Будучи хорошим психологом, она сумела спланировать отношения так, чтобы коллектив получился жизнедеятельным организмом. Каждый, выполняя свои прямые обязанности, обеспечивал нормальную работу отделения в целом. Правда, при этом она постоянно вступала в пререкания с главным врачом Кареном Апресовичем Тер-Григоряном.

Отделения клиники так или иначе взаимодействовали между собой. Вот Роза Евгеньевна и выступала с замечаниями и критикой работы всей больницы в целом, и смежных подразделений в частности, например отделения терапии. Там работа никак не ладилась. Главврач и сам понимал, что изменения неизбежны. Возможно, нужно было поменять врачей или других медработников. Но скорее всего, дело – в самом начальнике. Именно в этом и не хотелось признаваться Карену Апресовичу даже самому себе. И тем не менее все пускать на самотек было нельзя. Заведующих отделениями назначал он. И всегда всё было нормально, а тут получалась осечка. Что-то он упустил из вида, не предусмотрел. Врачом-тера-певтом заведующий был знающим, но отделением руководить у него получалось неважно. В коллективе подходящей кандидатуры не было. Надо было искать на стороне. И вопрос оставался открытым.

Непосвященный мог подумать, что Роза метит на место главного врача, но это было не так. Заведующая отделением травматологии была влюблена в медицину и как теоретик, и как практик. А Карен был влюблен в Розу, и, увы, абсолютно безответно, значит, безнадежно.

Поговаривали, что началось все еще когда они вместе работали в клинике при медицинском университете. Карена Апресовича туда пригласили на должность заведующего, а она была аспиранткой. На все свои предложения руки и сердца он получал отказ. Но они стали верными друзьями. Друг другу помогали, поэтому вместе и работали. И семьей их фактически стала медицина и больница. В итоге они оказались в этом медицинском центре. Карена Апресовича назначили главным врачом, а он пригласил на работу Розу Евгеньевну.

Через год Ирина стала студенткой медицинского университета. Училась и работала медсестрой.

Можно сказать, что Ира росла вместе с больницей. Ее ценили за высокий профессионализм, добросовестность и безотказность. Когда Ира училась на пятом курсе, ушла по семейным обстоятельствам старшая медсестра, и на эту должность назначили Ирину. С тех пор ее стали называть по имени-отчеству. И на двери ее кабинета появилась табличка с надписью «Ирина Васильевна Зорина». Ассистировать на операциях она не прекращала, училась на хирурга-травматолога.

Жизнь Зины тоже не стояла на месте. Она тоже училась в медицинском университете, только в N-ске. Когда-то именно там учился, работал и защитил свою первую диссертацию Карен Апресович.

Зина занялась терапией. Работать она устроилась в Центральную районную больницу в том же городе и подрабатывала на скорой помощи для практики.

У Иры все было очень хорошо, но ложкой дегтя в ее удачно складывающейся жизни были несложившиеся отношения с мамой. Эти недосказанность и напряженность были похожи на неразрешимую головоломку для взрослого ребенка. Ирина так сильно переживала, что даже плакала по этому поводу, когда никто не видел, так ей хотелось, чтобы все наладилось. Порой она представляла, как мама подходит, обнимает ее крепко и говорит, что ее самая красивая и любимая доченька лучше всех на свете. И думала, что же она делала не так, если мама ее не любит. Готова была все отдать за один день маминой к ней любви. Однако минуты слабости девушка позволяла себе крайне редко, да и времени на это у нее практически не оставалось.

С папой Ира созванивалась, он с ней делился своими пчеловодческими успехами, а она с ним – своими врачебными и учебными делами.

Молва о Волшебной училке разнеслась по всей округе. В итоге к Зое Анисимовне ездили дети со всей N-ской области. Для ее факультативных уроков выделили большое помещение в новом Доме творчества, который открылся под патронажем городской администрации. Тогда и задумала учительница организовать детский литературный кружок для начинающих писателей и поэтов на базе своего факультатива.

Получив диплом врача, Ира, посоветовавшись с руководством, пошла в ординатуру при той же клинике. И по договоренности с руководством было решено, что, пока она будет ординатором, поработает в должности старшей медсестры.

Дни шли, работа спорилась. Операции, совещания, отчеты, дежурства, обучение младшего и среднего медицинского персонала.

Как-то, выходя из кабинета, Ирина встретилась с Антоном Викторовичем, хирургом-травматологом. Год назад его пригласили на должность хирурга в их клинику. До этого он работал в городской больнице города М, где столько оперировал, что совсем некогда было наукой заниматься. Между тем Антон разработал новую методику оперативного лечения суставов. И, подбирая хирурга-травматолога с новыми идеями и опытом, Роза Евгеньевна нашла резюме Антона. Сразу позвонила, поговорила с ним, перед этим она как раз его статьи читала в научном журнале, заинтересовалась. Предложила перейти к ней в отделение. В их клинике постоянно велась научная работа, сотрудники участвовали в конференциях, которые проводились в России и за рубежом. И надо же, Антон Викторович именно такую работу

и искал.

Роза Евгеньевна, пока звонила, думала о том, чтобы Антон не принял предложения других клиник, все сложилось удачно, и он согласился работать в ее отделении.

Так Антон Викторович оказался в одной клинике с Ирой. Ему было тридцать два года. Молодому человеку нравились многие девушки и женщины постарше, например, Роза Евгеньевна. Но с начальником нельзя – это табу. А жениться уже было пора, только любовь его где-то затерялась. И решил Антон ее активно искать. Мама его торопила, что надо жениться, в чём была совершенно права.

Антон Викторович был коренаст, выше среднего роста, мускулист и пропорционален, одним словом, хорош собой. Руки как у настоящего хирурга-травматолога, большие и уверенные. В клинике он носил всегда черные футболки в обтяжку с короткими рукавами, из-под которых выглядывали упругие мышцы. Разумеется, оперировал он в форменной одежде, но консультировал и принимал неизменно в футболке. Любил свою работу, пациентов, ладил с сослуживцами. Коллеги и руководство его уважали. С пациентами всегда говорил уважительно, в глаза смотрел, внимательно слушал, после чего выдавал назначения и заключения. Объяснял, что хирурги все сделают как следует, но далее пациент должен соблюдать все рекомендации, только тогда возможен нужный эффект, что восстановительный и реабилитационный периоды не менее важны, чем грамотное хирургическое вмешательство. И когда убеждался, что все его разговоры возымели необходимое действие, делал операции. Упражнения послеоперационные сам показывал и швы тоже лично снимал.

Молодой хирург в обтягивающей черной футболке производил благоприятное впечатление как на женщин всех возрастов, так и на мужчин, такой образ врача-супермена ему очень подходил, и руководство сквозь пальцы глядело на частичное нарушение формы. Никто из сослуживцев так одеваться не осмеливался. А ему руководство замечаний не делало.

Благодарные пациенты рекомендовали его как хорошего, квалифицированного врача, который и диагноз может поставить, и операцию сделает, и подскажет, как восстановиться. Всем тем, кого лечил и оперировал, Антон Викторович давал свой мобильный телефон и жизни спокойной не искал.

Его и встретила Ира, когда шла по коридору. Антон ее окликнул:

– Ир, привет, тебя-то мне и надо. Ты ведь любишь классическую музыку?

– Здравствуй. Может, я предпочитаю джаз, рок, шансон или попсу? – улыбаясь, спросила Ира.

– Надо же с чего-то разговор начать. Решил предположить, что и классическую музыку любишь в том числе.

– Допустим.

– Мне тут подарили билеты на заключительный концерт конкурса молодых исполнителей. Оперировал я одного профессора консерватории, мировой дядька. Он мне такую интересную историю поведал. Хочешь, расскажу?

– Конечно, хочу, даже зная, что ты все приукрашиваешь и привираешь.

– Тебе не нравится со мной общаться?

– Не напрашивайся на комплименты. Тебя в твоей футболке и так все обожают.

– Ну вот, и ты туда же. Ходить, как все, в широких робах?

– Нет, ни в коем случае. Ты же наш талисман мускулистый. Ладно, не притворяйся, что дуешься.

– Пойдешь со мной на концерт? Борис Аркадьевич, пациент мой, рекомендует. В первом отделении будет выступать какой-то победитель конкурса, музыкант и композитор, ну просто сенсация. Федор Филатов, кажется. А во втором… – не успел договорить и бросился Иру поддерживать, – может, воды? Присядь. Бледная, как простыня.

Ира села, закрыла глаза, в памяти пробежало, как мальчик с золотыми волосами над ней склонился, заглядывая в душу. За его спиной светило солнце, и он из-за этого словно светился. Что же это? Федор Филатов не может быть тем Федей-ангелом. Тот мальчик хотел стать врачом. Хотя пальцы-человечки… И что? Она убедила себя, что он – ангел. Сколько же ему лет теперь; она посчитала: пятнадцать плюс восемь, пятнадцатого августа будет двадцать три. И что ей делать, помнит ли он ее, он ли это?

– Что с тобой? Ты вообще где? Сфокусируй на мне свой взгляд, Ира, пожалуйста. Смотри на меня, скажи что-нибудь. Каких только больных мы с тобой не оперировали, ты всегда как оловянный солдатик. А тут ну ни с того ни с сего. Может, тебе обследоваться? Извини за вопрос, пожалуйста, ты не беременна? Может, у тебя месячные? Я же врач. – Антон так разволновался оттого, что Ира оказалась такой нежной девушкой, что почти уже влюбился.

– Прости, что напугала, как видишь, и я бываю слабой. Не беременна, не месячные, я тоже уже почти врач, и, поверь моему опыту, со мной все в порядке. Я пойду с тобой на концерт. Когда и во сколько? Просто устала, извини.

Сделав над собой усилие, она улыбнулась, стараясь продемонстрировать беззаботность и усталую веселость.

– Порозовела. Слава богу. Начало в семь вечера. Я за тобой заеду?

– Договорились… Извини, мне пора, дел много.

До субботы оставалось три дня.

Ира не настолько интересовалась классической музыкой, чтобы знать всех исполнителей. Но ей очень хотелось увидеть и послушать Федора Филатова. И было интересно, тот это Федя или совсем другой, его фотографии она нигде не нашла в интернете, зато везде фотографии иностранного исполнителя с мировым именем, который должен выступать во втором отделении.

Перед концертом Антон заехал за Ирой.

Места у них были в четвертом ряду. Открылся занавес. На сцене – рояль и стулья для оркестра. Полный зал. Камеры для съемки стояли со всех сторон. Вышел Федор Филатов. Поклонился. Сел за рояль. Взмахнул руками, и полилась волшебная музыка. Ира смотрела на него и видела, что это тот самый мальчик Федя, только взрослый, и не врач, а музыкант-композитор. Надо же. Он так играл, что дух захватывало. Ирина даже двинуться не могла. Перед глазами сами закручивались волны, она в них, как в ловушке, словно игрушка моря, и вдруг – ее подхватывают сильные руки, и Ира парит на них, как в сказке. Удивляло, что снова неожиданно является Федя. Неужели это любовь?

Соната была исполнена великолепно. Все аплодировали, кричали: «Браво!» Ира радовалась, будто она причастна к его произведению, совершенно забыв, что рядом – Антон.

Федя поклонился и ушел за кулисы. Пока рассаживались музыканты для исполнения второго произведения, Ирина мечтала, как бы ей хотелось снова оказаться с ним на том берегу.

Антон что-то ей говорил, но она его не слышала. Заметив, что Ира кивает невпопад, и решив, что она очарована музыкой, подумал, до чего хорошая девушка, и если у нее есть подружка, он бы с радостью с ней познакомился. Иру Антон так и не полюбил, хотя пытался и хотел бы, однако она стала ему настоящим другом, несмотря на то, что была женщиной. Не считал себя Антон и женоненавистником, но почему-то ни одна из знакомых ему представительниц прекрасного пола не трогала его сердца. Еще Антон думал о том, какие разные бывают женщины, вот взять Иру, к примеру, и Пирогову: одна нежная, хоть и колючая, другая просто железная, и ей, наверное, трудно полюбить, поэтому Карен по ней сохнет совершенно напрасно.

Вышел дирижер, за ним – Федор, сел за рояль. И снова полилась прекрасная и чарующая музыка.

Телефон Ира все время держала в руках, медицинская привычка. Звук, конечно, выключен, но экран зажигается при звонках и сообщениях. Вдруг телефон ожил. Пришло SMS-сообщение: «Ира, мама умирает. Папа».

Ира вскочила, вышла в проход и побежала. Антон – за ней. Вышли в фойе.