Текст книги "Игра Реальностей. Эра и Кайд. Книга 2"

Глава 2

(Paul Cardall – Gracie's Theme)

Утро нового дня я проводила в отличной компании – компании Бернарды.

– Смотри, нижний отсек, как у обычного холодильника – в нем низкая температура. А наверху вовсе не холодильная камера, как может показаться.

– А что?

– Космический агрегат!

И Дина – мягкая, домашняя и по-уютному взъерошенная – сделала комично-напуганное лицо, а после рассмеялась.

– Шутишь?

– Нет! В том-то и дело, смотри…

Мы стояли у «чуда технического производства» – нового серебристого холодильника, выше меня сантиметров на тридцать.

– В дверцу вмонтирован экран, на котором можно сначала выбрать название ресторана, откуда хочешь получить еду, затем просмотреть меню, нажать на картинку с блюдом. И – вуаля!

– Что «вуяля»?

– Это самое блюдо – с пылу, с жару – поступит прямо в отсек, где обычно располагается морозильная камера.

– Из ресторана?

– Да! Это и есть та самая «фишка» – в этот холодильник вделан «телепорт» для еды. Такой же теперь установлен в лучших ресторанах города. Не во всех еще, только в десяти, но этого хватит для того… той, у кого пока нет своего повара. Здорово?

Здорово? Да просто крышесносно! Горячая еда домой?

– Прямо здесь и появится?

Я открыла дверцу и заглянула внутрь серебристой «коробки».

– Да. Так мне сказали.

– А другие предметы отсюда обратно на кухню ресторана тоже можно запустить?

– Что, например? Свои грязные носки?

– Письмо со словами: «Спасибо, повар»?

– Нет, только их пустые тарелки. На все остальное «телепорт» не сработает. А то множество всяких вещей люди начали бы перемещать бесконтрольно.

– У тебя такой же холодильник дома?

– У меня дома Клэр! – И смешинки в глазах, мол, она никогда не допустит, чтобы еда дома не готовилась на печи и в ней, а прилетала неизвестно откуда. – Она чувствует себя ужасно важной оттого, что готовит сама.

– Ничего себе… – Это я все еще про «агрегат», произведенный комиссией. – Вот это прогресс! Чай будешь?

Свою предыдущую кухню в квартире Айрини я никогда не любила, а эту, новую и просторную, обожала до восторга в кончиках пальцев. С деревянным паркетом, выпуклым альковом, высокими окнами и «островом» для расслабленного чаепития – овальным столом, окруженным двумя мягкими диванами. На них мы теперь и расположились.

– Я довольна. Теперь ты будешь сытой безо всякого повара. А потом наймешь, если захочешь.

Вот уж подарок так подарок!

– Спасибо. Может, опробуем новинку вместе?

В Бернарде боролось любопытство и чувство долга.

– Мне скоро идти, хочу проведать в своем мире бабушку, давно у нее не была. А она всегда меня кормит, знаешь… как на убой.

Бабушки на то и бабушки, чтобы баловать. Я улыбалась.

– Значит, сейчас отправишься в свой мир?

– Ага.

Родные люди – это очень здорово. И чудесно, когда увидеть их можно в любой момент.

– Лекций с утра нет?

– Нет, у нас… с преподавателем… гибкий график.

Преподавателем. По довольному лицу видно было, что занимаются они с ним не только лекциями, но и практикой. Кстати, я ведь теперь в родном теле и тоже могла бы начать искать кого-нибудь не только… для души.

Всплыл перед глазами Кайд.

Э-э-э, нет. Хоть и притягательно.

– Кстати, угадай, кто ко мне вчера заходил?

Валил за окнами пушистый снег – особенность погоды в Нордейле. Только здесь я видела столь частые «невесомые» снегопады, когда ваты из облаков много, а сугробы на обочинах всегда одинаковой средней величины. Кажется, отделом синоптиков заведовал комиссионер-эстет.

– Кроме нас?

– Кроме вас. Кстати, как там Дэйн после вчерашнего?

– На седьмом небе от счастья. Он ведь «подержался». А если серьезно, то очень вдохновлен.

«Спасибо. Мы все порадовались».

Без проблем.

– Так кто заходил?

– Кайд.

– Кайд? Не может оставить в покое?

– Не может.

– Чего хотел?

– Извинялся.

Дина долго молчала. Смотрела хитро, довольно, проницательно.

– Дальновидный поступок для того, кто решил не оставлять в покое.

– Я тоже так подумала. Пришел, смастерил мне в зимнем саду стационарный Портал на пятнадцатый, ждет в гости.

Она смеялась так открыто и весело, как умеют только дети. Со слезами на глазах, с длинным выдохом в конце и утиранием ресниц.

– Молодец!

Похвалила не то с иронией, не то с искренним восхищением.

– А сама, что думаешь по его поводу?

Я вздохнула. Потому что тут уже не столько весело, сколько грустновато.

– Думаю стереть его из своей жизни.

– Каким образом?

Хорошо, когда есть с кем поговорить, хорошо, когда знаешь, что поймут.

– Как обычно стирают нежеланный элемент с полотна жизни? Тебе ли не знать?

– Ну… я не уверена.

– Представь, ты приходишь в магазин, и тебе постоянно попадается кассирша, которая грубит. Или неприятный бариста в кофейне, которую ты очень любишь. Как будешь изменять ситуацию?

– Отправлю этому «баристе» любовь? Попробую договориться с ним мысленно?

– Можно. Но сработает не наверняка.

– Тогда… Попытаюсь понять, что он, как «зеркало», мне отражает – какое неприятие себя, какие стрессы. Распутаю клубок и тогда перестану реагировать на «возбудитель».

– Мысль верная, но это долгий путь. А вот про «перестану обращать внимание» – совершенно точно. Это как раз самая короткая дорога.

– Игнор?

– Точно. Нет внимания к проблеме – нет проблемы. Это закон. Все то, откуда ты убираешь луч внимания, деактивируется. Как если бы реальность состояла из крестиков и ноликов, и ты решила смотреть только на нолики.

– Крестики тогда исчезли бы?

– Да, лишились бы энергетической подпитки.

– Забавно. И ты решила игнорировать Кайда?

– Да. Не столько внешне, типа молчания, но заняться «не реагированием» на него внутренне.

«Не пукнешь от натуги?»

Теперь улыбалась от взгляда Бернарды я. И знала, откуда у такой реакции растут ноги – на Кайда сложно «не реагировать».

– Думаешь, сможешь?

– Попробую. И если закон работает для всего, почему бы ему не сработать в этом случае?

– Потому что ты этого не хочешь?

Ну, тут мне придется разобраться. Однако внимание буду переключать на простые и приятные вещи так часто, как смогу.

– Все равно, он – молодец. Теперь ты можешь просто погулять по Лоррейну.

– С выходом через его квартиру? Нет уж, спасибо.

И вообще, у меня другие планы: хочу уже открыть, как раньше, агентство, начать принимать клиентов, погрузиться в любимое дело. Вспомнить про удовольствия в своей жизни, такие как покупка игрушек и мишуры к Новому году, прогулка по отделу посуды – нужен кофейный сервиз. Испробую вечером сауну. К двум часам сегодня привезут и установят рекламную стрелку с названием агентства у ворот, после я дам объявление в пару местных газет. В общем, дел много и все приятные.

Я уже хотела предложить Дине вторую чашку чая, когда она вдруг решилась. Хлопнула по столу ладошкой и заявила:

– Давай пробовать!

– Холодильник?

– Холодильник.

– Давай…

Чтобы покинуть диванный остров, нам понадобилось три секунды.

– Так, что здесь есть?

Мы внимательно читали меню ресторана «Планкиз».

– Блюда из мяса с гарниром и овощами, салаты, супы… Надо выбрать что-то, что готовится быстро, – говорила сама с собой вслух Дина, – и еще то, что Клэр обычно не готовит.

– Картошку?

– Точно, картошку фри! Тут она называется «по-фермерски». Решено!

И мы отправили космической станции свой первый в жизни заказ на две порции. Уставились на экран, прочитали слова: «Принято. Время ожидания: 5 минут».

А спустя те самые пять минут с удивлением и восхищением созерцали стоящие на металлизированном поддоне внутри «телепорта» два пакетика с картофельными дольками. Солеными, горячими, пахнущими так вкусно, что выступила слюна.

– Какой запах!

От волнения у меня даже голос охрип.

– Работает! – обрадовалась Дина.

– Пакетики им назад отправлять?

– Не нужно, это ведь не посуда.

– Слушай, а платить как? – насущный вопрос для того, кто собирается еду постоянно заказывать на дом.

– Никак.

– В смысле?

– Шеф-поварам этих ресторанов платит Комиссия. Из цены за холодильник.

– А какая там цена – тоже космическая?

Я впервые задумалась о том, сколько же он стоил Бернарде – этот подарок?

– Какая разница? Не больше денег, которых у меня достаточно. К тому же, я всегда могу этих самых комиссионеров из лаборатории попросить напечатать еще. У меня для этого персональное разрешение.

Заводные глаза, широченная улыбка, совершенно счастливый и беспечный вид.

– А ты хитрюга!

– А то! И уже очень хочу попробовать эту картошку. Доставай!

* * *

Уровень 14. Реактор.

(Phoenix Music – Rising Champion)

В кабинете полутьма; запущены множественные процессы сканирования – Дрейк распознавал их все одновременно.

Кайд сидел на специальном стуле. Прежде чем допустить его к полноценной работе, Начальник должен был убедиться, что «сбоев» не предвидится – слишком большая нагрузка и еще большая ответственность.

Приборы показывали, что сила Дварта возросла, а ведь она и так была запредельной. К тому же так и не ушел окончательно начатый два месяца назад процесс, висел на фоне как бы невзначай, продолжал набирать обороты – теперь в разы медленнее, но все же.

Дрейк неслышно вздохнул.

«Что за человек такой?» Все не как у людей. Собственно, «обычным» Дварт не был даже в родном мире – там он являлся одним из двенадцати Менторов, наделенных особенной властью «столпов», распределяющих энергетические потоки. Управлял единым банком памяти: блокировал ненужное, наделял яркостью важное, накладывал вето на чужую силу, контролировал доступ к Пране – их центральному ядру планеты. Очень странный мир со сложным устройством – Дрейк таких не видел ни до, ни после. Общий информационный поток для социума, один для всех потенциал, раздаваемый местной «инквизицией». Почти что бред, возведенный в ранг гениальности.

Кайда он забрал на Уровни раненым. Сговорились и нанесли удар свои же, боялись, что вскоре их «коллега» получит самую высокую должность – пост главного. Что ж, однажды Дварт вернется и наведет порядок – не скоро, когда завершит самосовершенствование на Уровнях. Насколько сильным он станет к тому возвращению и предполагать тщетно.

Сейчас важно другое – «пациент» стабилен, спокоен и собран. Можно отпускать «в свободный полет».

– Все в порядке. Тесты пройдены.

«Не в порядке». Но про затаившийся процесс набора многомерности Начальник умолчал – будет наблюдать.

– Выхожу на работу?

– Да.

Придется загрузить Кайда по полной, чтобы не слишком направлял внимание на Эру. При таких мощностях опасно.

«Надо же, случилось», – фыркал Дрейк мысленно.

Он всегда незаметно присматривал за личными взаимоотношениями сотрудников. Чтобы избежать сложных ситуаций, предупредить нежелательное развитие событий – вмешивался, правда, редко. К тому же Кайд и сам с женщинами был осторожен – для большинства слишком «фонил», а заниматься любовью при закрытых щитах все равно, что пытаться онанировать в облачении космонавта поверх гидрокостюма. Дрейк об этом знал не понаслышке.

За всю свою жизнь на Уровнях Дварт лишь трижды допускал «перепих» – еще в те времена, когда надеялся, что кто-нибудь сможет его «принять». Чуть-чуть открылся лишь однажды с Викторией, которая наутро попыталась вскрыть себе вены – передышала любовником, заявила, что отныне они всегда должны быть вместе, получила отказ.

Викторию спасли; Кайд себя виноватым не чувствовал – собственно, он им и не был, – однако осадок остался. Далее на женщинах крест – много лет тишины.

И вот… Эра.

Занесла же издалека нелегкая.

Не зря занесла, если так случилось.

Только все равно придется временно «нейтрализовать» верхний отряд (попросить их принудительно отдохнуть), чтобы больше работы пало на одного.

– Я могу идти?

– Можешь.

«Ментор» из чужого мира поднялся со стула, размял плечи, втянул воздух.

Глядя на бегущие по синей радужке искры, Дрейк думал о том, что уже много лет собирал вот таких вот странных личностей под крышей родных Уровней. Для чего? Чтобы усложнить себе жизнь?

После мысленно махнул рукой – все рано или поздно разбираются с собой. Разберется и этот.

* * *

Земля. Ленинск.

Бернарда.

(Minxz – Orenda)

Я поймала бабушку на выходе у дверей – уже проворачивался, запирая квартиру, в замке ключ.

– О, Динушка? А я собралась уходить. Что же без предупреждения?

– Прости, ба, хотела сюрпризом. Просто выдался свободный час, вот и…

– Так вместе тогда сходим, да?

– Конечно, а куда?

– Ну, сначала в магазин, а то у них всегда чего-то не хватает…

– У кого?

Мы спускались по узким лестничным пролетам типичной «хрущевской» пятиэтажки: неторопливая и осторожная бабушка в пальто и старых сапогах – первой, я – бодрая и молодая, но вынужденная сдерживать темп ходьбы, – следом.

– У кого? У пенсионеров.

– Мы идем к кому-то из твоих друзей?

– К Лиде…

Хм, «Лиде». Почему-то я никогда про нее не слышала.

– А она далеко живет?

Таисия Захаровна с ответом замешкалась. Смутилась как будто.

– Увидишь.

В ближайшей «Пятерочке» мы купили три пачки чая, бюджетного печенья, пряников и немного диетических конфет; пакет несла я. Здесь царила та странная погода, когда не то снег, не то бурая грязь, местами похожая на перелопаченные подошвами дюны. А под ней лед.

– Температура скачет – то холод, то тепло, так и тает все бесконечно. Не поймешь.

Бабушка держалась за мой локоть. День пасмурный; минус четыре.

– А Лида… Мы с ней на заводе работали, дружили. Потом у нее сын служить ушел, да так и не вернулся. Квартиру отняли какие-то службы – не те бумаги сослепу подписала, вот и живет теперь в «Березках»…

«Березками» оказался дом престарелых – неприглядное двухэтажное здание, окруженное чахлой березовой рощей. Внутри хуже, чем снаружи: выкрашенные до середины зеленой краской стены, розовые в клеточку шторы на окнах. Старые советские тумбы у стены, видавшие виды диваны. Комнаты на три-четыре человека походили на палаты; большинству за семьдесят – на лицах смесь безнадеги и печали.

– Мы ненадолго, – переживала за меня бабушка. Ей не хотелось вести меня сюда, но так уж случилось. Есть вещи, которые мы, скрываясь за своим позитивным мышлением, не хотим видеть никогда, но существовать они от этого не перестают. Что ж, если я сегодня здесь, значит, это зачем-то нужно. Хоть и невесело.

– Она сына ждет, никак успокоиться не может. Уже болеет вся, помирать пора, а верит, что объявится.

– Может и правда объявится?

– Да кто его знает – живой или погиб. Чего ж тогда ни весточки? А у ей больше никого нет. Вот и хожу раз в две-три недели, навещаю.

Мы, обутые в бахилы поверх уличной обуви, шли коридорами. И от вида немощи, смирения и плакатов на стенах «Старость в радость!» хотелось вытирать мокрые веки.

– Тая! Как я тебе рада!

При имени Лида почему-то всплывает в воображении лицо молодой розовощекой девчонки-комсомолки и красавицы, но нас встретила худая и сгорбленная старушка. С впалыми щеками, подслеповатыми глазами, в бордовой кофте, с пестрым подолом платья, в платке.

– Таюшка… А это кто, внучка твоя?

Слова звучали скомкано и съедено – «внуфька», «Таюфка»; постоянно тряслись старческие руки.

– Внучка, да. Дина.

– Красивая!

Я была уверена, что Лида меня почти не видит. Да ей и не требовалось. Ее радовало наличие гостей; лежала у юбки раскрытая книга.

– Ты читаешь, что ли? Достоевского?

Мы пододвинули стулья, уселись напротив.

– Да не читаю почти, глаза не видят. То ли очки испортились, то ли зрение совсем…

Они говорили. О погоде, о ноющих суставах, о лекарствах и ценах на них. Хвасталась мной бабушка – гордилась, что внучка переводчица, за границу часто ездит, много языков знает.

Сидели поодаль седые и лысоватые деды – смотрели телевизор; стояло у стены два продавленных инвалидных кресла.

Я созерцала собственные руки. Слышался звук раскладываемых на столе прямоугольников домино, кто-то кашлял; тянуло из кухонной зоны супом с кислой капустой. Действительно, много ли нужно, если проводишь здесь двадцать четыре часа своей жизни? Тогда и черствые пряники в радость, и люди «с улицы» словно давние и очень желанные знакомые. Они приносили вести с воли, со свободы, оттуда, где качает ветви деревьев ветер. Многие здесь «доживали» – чувствовалось по лицам.

В какой-то момент зазвучало:

– Вот Миша мой приедет и тоже заберет… Скоро уже, я знаю.

Бабушка погрустнела; прятали глаза остальные старики – никто не пытался разубеждать Лиду, что сын вернется. Но никто и не верил.

– Вот он… Мой Миша.

Мне вдруг протянули фото: на нем молодой еще парень – рослый, темноволосый, симпатичный. Лицо с правильными чертами, челка чуть вьется, глаза зеленоватые. Не красавец, но симпатичный.

Шевельнулось внутри неясное… Кого-то он мне отдаленно напомнил.

– Миша… приедет скоро. И я тоже буду дома…

Она жила этой мечтой – о встрече с сыном, о родных и теплых стенах, о заботливых руках. Кем-то сваренном супе – для нее, не для «всех», – о налитом чае. О том, что не упрекнут за разбитую чашку, о том, что вдруг снова не одна на свете.

Разговор опять уехал в сторону – его намеренно перевела бабушка. Принялась рассказывать о семенах помидоров, которые недавно нашла у знакомой, о том, что кусты вырастают такие высокие, что в теплицу не помещаются. О теплых валенках, которые купила недавно на рынке – но вот беда, слишком сыро пока для них…

А потом стариков звоном поварешки позвали обедать, зашевелилась в кресле Лида. Протянула руку, чтобы не забыть вложить в книгу любимое фото, я ей его протянула.

Протянула и… неожиданно поняла.

Миша напомнил мне Мака. Отдаленно. Конечно, Мак шире в плечах, грациознее, красивее, «породистее», что ли… И все же…

Странная мысль. Бессмысленная.

Березовую рощу мы покидали с пустыми пакетами под звук скрябающих по железным тарелкам многочисленных ложек. Почему-то в молчании.

* * *

Уровень четырнадцать. Нордейл.

Тремя часами позже.

Знакомое уютное кафе «Лемьер» после «Березок» казалось неоправданно роскошным и дорогим. Все чересчур, все мимо, если людям нужно там мало.

И сидел напротив Мак. Пил уже вторую чашку кофе, а я все никак не могла собраться с мыслями и начать разговор. За окном давно уже не Ленинск с его бурым снегом, а белоснежный чистый Нордейл, а в голове будто связавший два мира воедино платок бабы Лиды – зеленый, с золотой нитью. Один конец здесь, второй там.

– Ты за этим меня позвала?

У Чейзера выходной, но все же вторая чашка кофе в полной тишине непривычно даже для него.

– Для чего?

– Чтобы помолчать?

А я не могла понять, как сказать. Миша действительно на него походил. Чуть-чуть. В конце концов, на том фото он был моложе – мог со временем раздаться в плечах, возмужать. Ведь мог?

Наверное, это все дурацкий план.

– Послушай, – решилась я заговорить наконец, – ты помнишь, что люди в моем мире стареют?

– Помню.

– Так вот, есть старики, у которых не остается родственников. Они тогда живут в домах престарелых, о них вынуждено заботиться государство. К ним никто не приходит и не приезжает, никто не навещает.

– И?

Здесь все было иным. Дрейк «домов престарелых» не создавал – он умудрился выстроить систему, где каждый пожилой гражданин мог получить медицинскую помощь в том объеме, которая бы позволила ему самостоятельно жить и обслуживать себя в собственной квартире. На Уровнях не хаяли «государство», не говорили о ценах на лекарства, потому что они никогда не росли. И не жаловались на детей, которые бросили родителей… Две разные планеты.

– В «Березках» живет баба Лида, которая не дождалась сына с войны. Она уже очень старая, болеет, но все равно его ждет.

Тишина в ответ. Каждые две минуты мололи за барной стойкой зерно; радовали глаз посетителей темно-зеленые выглаженные скатерти. Дорогое дерево, приглушенный свет – все изысканно, дорого, выдержанно.

И прямой настороженный взгляд Чейзера.

– Ее сына зовут Миша.

«При чем здесь я?»

Я бы тоже задала этот вопрос, если бы кто-то долго и муторно пытался родить на свет «умную мысль».

– Он на тебя похож. Очень.

Почти никакой реакции, кроме одного – у Мака совсем чуть-чуть расширились от удивления зрачки. Наверное, я заметила лишь потому, что умела замедляться во времени, ловить мелкие детали, ничего не упускать.

– Она слепая и почти глухая. Она бы…

«…может, не заметила…»

Подмены.

Аллертон молчал так долго, что я всерьез подумала, что надо заказать третью чашку кофе. Я была уверена – он понял, уловил мысль.

И наверное, подумал, что это очень глупый план.

– Я дура, да? – спросила я честно, без обиняков. – Ей просто хочется уйти спокойной, испытать это ощущение напоследок, что он у нее снова есть.

«Что не брошена».

– Глупо, я знаю.

Мак продолжал молчать. А мне не оставалось ничего другого, кроме как мямлить. И оправдывалась я не перед ним, больше перед собой.

– Знаю, такой идиотизм могла выдумать только я. Нечестно. И неправильно. Просто сердце не на месте… Короче, давай забудем, – выдохнула, наконец. Стало еще печальнее и горше – я не могу помочь всем. Наверное, никто не может.

И отвернулась, принялась наблюдать, как ловко и профессионально с ровным выражением лица работает бармен. Спокойный, почти отчужденный.

Сейчас закончится кофе, и мы разойдемся. Некоторые вещи просто приходится принимать такими, какие они есть. Лида будет жить там, мы здесь. Все останется, как было…

– Я схожу, – вдруг послышалось сбоку.

Он смотрел без осуждения. Может, без особенной радости, но и без упрека.

– Только с документами бы надо разобраться, если спросят.

И предупредил.

– И может ведь понять, что это «не я»…

«В смысле, не Миша».

– Но на «нет» и суда нет, – робко обрадовалась я. – Мы просто попробуем.

Чейзер – здоровый накачанный мужик под два метра – откинулся на стул и молча покачал головой.

Да-да, точно так бы сделал Дрейк, которому я вечно ношу то бездомных котов, то еще кого-нибудь на «починку».

Зато интерьер сразу сделался радостнее. И настроение тоже.

* * *

Эра.

Вечер.

(Taylor Swift – Beautiful Ghosts)

Наверное, всему виной елочные игрушки, за которыми я отправилась в торговый центр. Потому что, если бы не они, не свернула бы я случайно в отдел «Все для сада» и не накупила бы декоративных витых стоек под цветочные горшки. И еще кучу растений, одно подвесное кресло и мягкую банкету.

Все это грузчики занесли в комнату «с порталом», не заметив куска колышущегося пространства у стены, а после я почти два часа расставляла по местам цветы, настраивала климат-контроль, заполняла резервуары для автоматического полива. И конечно, каждую секунду проводимого в этом помещении времени я всеми клетками собственного тела чувствовала ее – дверь к Кайду.

«Я в нее никогда не войду!» – клялась себе и все больше расстраивалась. Когда стемнело, вдруг обнаружила, что сижу на той самой новой банкетке с бокалом белого вина в руке и смотрю на Портал.

Теперь я, как старуха, у которой «не сложилось», буду приходить сюда каждый вечер? Проклинать невидимого собеседника, ворчать на судьбу, жаловаться на жизнь, рассказывать, как прошел день?

«Что за бред?»

Чем пьянее, тем забавнее. Грусть вообще никогда не держалась во мне особенно долго – для нее в моей голове существовало слишком мало нейронных соединений (и растить новые не хотелось), – сейчас и подавно обиделась, что я не желаю в ней тонуть.

Собственно, а что я теряю? Могу ведь и войти разок… без особенной причины и цели. Узнаю, куда именно она ведет – в помещение или на улицу? Если внутрь, попрошусь осмотреться, иначе никогда в жизни не узнаю, как выглядит квартира, занимающая целый этаж.

Не люблю жалеть о «несделанном».

Но для храбрости допью это вино и налью еще…

* * *

Кайд. Лоррейн.

Кайд почувствовал ее сразу – ощутил «шерстью». Затрепетал ноздрями, задышал глубже, остался стоять там, где стоял – у стола на кухне. Эра его не видела. Обычная девушка для других – максимально необычная для него. Мягкая, грациозная, чуть растерянная и… не совсем трезвая.

Он улыбнулся краешками губ.

Все пространство с ее появлением задвигалось для него, ожило, сделалось текучим, как река. У него внутри словно отщелкивались дужки многочисленных замков и увеличивался объем легких.

Изящные лодыжки, домашние туфли, подол платья у середины икры, каскад светлых волос по спине – она смотрела на стоящие на подоконнике розы. Те самые.

Обе цвели.

* * *

Эра.

«Значит, все-таки, в квартиру…»

Я так и вошла в нее – с бокалом в руке. Уже после подумала о том, что было бы, очутись я на улице… Пришлось бы срочно пробираться в голову Бернарде, просить о помощи, греться в первой попавшейся забегаловке.

Не пришлось. Тоннель соединял наши жилища напрямую.

«Зачем я здесь?»

Для того, чтобы позволить себе быть смелой и любопытной, вместо того, чтобы сидеть и жалеть.

Я ощутила его за спиной сразу после того, как заметила на подоконнике две цветущие розы.

Он ничего не говорил. Стоял и смотрел. Красивый, статный, смотрящийся как король даже на обычной кухне. И я вдруг увидела его теми же глазами, какими увидела в самый первый раз – спокойного, невыразимо сильного, поразительного в своей цельности.

– Я… без цели.

Кайд молчал. Щиты закрыты – ничего не прочитать, не понять. А словами он не разбрасывался изначально.

– Мои розы? Не выкинул?

Ответ очевиден. Только мелькнуло в глазах странное выражение – «наши».

Ну да, цветут-то они в его доме.

– Я осмотрюсь?

Нельзя бродить по чужой квартире без разрешения, даже если очень хочется.

– Осмотрись.

Не прощу себе, если хоть однажды не увижу эту квартиру целиком. Сюда я попала тогда, когда меня «достали» из сознания Кайда, чтобы поместить для допроса на стул, отсюда вытолкнули назад, после – в родной мир. Уже знаковое по всем параметрам место.

– Квартира на целый этаж?

– На половину. В доме два подъезда.

Вон оно как.

– Только не ходи за мной…

Чтобы не топтать дорогой паркет и ковры каблуками, я разулась. Двинулась босой.

За спиной едва слышно выдохнули.

В спальне широкая кровать – покрывало чуть сбито в сторону, на нем не так давно лежали. Множество книг на стеллажах, несколько предметов искусства – бессмысленных, но приятных глазу гнутых ваз и статуэток. Лишнего мало; одежда свернута аккуратно. Стены коридора обиты тканью, далее еще одна гостиная… Бесконечно много пространства. Комнаты, комнаты, комнаты – санузлы, спальни, библиотека; выход на террасу с обратной стороны дома…

Я могла бы здесь жить. Ночевать вместе с ним, наверное. Если бы все пошло иначе… Пить по утрам кофе, приходить сюда без страха, знать, что нужна.

«Что мы пара…»

Но он заявил прямо – «я не твой».

А я зачем-то здесь. Зачем?

Окончательно поняла «зачем» я только теперь – я хотела увидеть его, прежде чем «стирать». Если самый любимый образ на свете мне дальше придется тщательно игнорировать, то почему бы не насладиться его созерцанием в последний раз?

Глупо. Но любовь и разум за руку идут не часто. Сегодня свой «кусок» счастья выпросило сердце, завтра и насовсем его выпросит «логика».

А вино развязывает чувства.

И, как выяснилось позже, язык.

Потому что следующей фразой, которую я произнесла, глядя прямо Кайду в глаза, была:

– Я собираюсь тебя стереть.

«Из своей реальности».

Тут же пожалела, что не могу пнуть себя, как герой мультика, за несдержанность. Куда проще работать, когда «объект» ни о чем не знает. Тем более «такой» объект.

С тем, кто стоял напротив меня, шутки были под запретом, включая «дразнилки», угрозы и любого рода игры. Он настолько отличался от обычных людей мышлением и поведением, что сапер на минном поле по сравнению со мной блаженно отдыхал.

Днем ранее Дварт дал понять, что быть «стертым» не желает, сейчас я будто бросала ему вызов.

«Зря сказала…»

Как будто для того и пришла, чтобы опять погладить против шерсти.

Но Кайд то ли не воспринял меня всерьез, то ли воспринял, но знал, что многократно сильнее и у меня ничего не выйдет.

Спросил спокойно:

– Я настолько тебя не устраиваю?

Насколько? Он меня устраивает по всем чертовым фронтам. Долгий взгляд в синие глаза, во время которого вспомнилось, как умело он меня гипнотизировал ощущением «нужности». Даже временно стал самым родным на свете человеком. Прошло время, думать об этом стало проще.

– И может, – вдруг предложил, – прежде чем принимать кардинальные решения, ты позволила бы себе сначала испытать все, что хотела?

– Все?

– Все.

– С тобой?

– Я для этого подхожу.

Более чем.

Это шутка?

– Интересно, что именно я могу с тобой испытать, кроме удушающего захвата за шею? – бокал в моей руке нетрезво качнулся. Мне хотелось дать ему по затылку за то, что красивые губы дернулись в едва заметной улыбке. И потому продолжила я жестче:

– Доверия уже точно нет. Твои прошлые действия к нему не расположили. А обычным ты быть не умеешь.

– Обычным – это каким?

– Таким, с которым можно выйти и погулять на улице, зайти в ресторан, поесть пасту…

– А ты попробуй.

Кайд – человек-бомба. С ним хотелось всего и почти ничто из этого невозможно. Рядом с ним накрывало иллюзиями несбыточного. Все эти обрывки фраз, двойной смысл, неуловимый флирт поверх лезвия ножа.

«Ты уже все сделал».

– Я тебя ненавижу.

Вдруг сказала я просто и честно, практически без эмоций. Спасибо вину.

– А я бы тебя сейчас поцеловал.

Он просто это сказал. Не шагнул навстречу, даже не качнулся – констатировал желание. А меня, и так нетрезвую, повело.

Я знала, он бы поцеловал так, что космос для меня схлопнулся бы.

– Ты непробиваемый, знаешь об этом? Беспринципный, законченный эгоист.

– Знаю.

– А с этой своей силой становишься…

– Вот с этой?

И меня сплющило. Тем самым захватом за шею, который ощущается так, будто тебя спутали со всех сторон, прижали к стене, взглянули в глаза очень близко.

О-о-о, Кайд, теперь я вспомнила его «как наяву», в каждой клетке своего тела. Инертный газ-змея, ощущение ладони на красной кнопке.

– С этой, да.

– Ты пришла сюда для того, чтобы ее почувствовать.

– Нет…

– Да. Она тебя изначально и привлекла.

Черт. Даже если он прав, я никогда в этом не признаюсь. Не когда тебя за шею держат невидимые пальцы.

– Ты с помощью нее все разрушаешь…

– С ее же помощью я могу защитить.

Мне показалось, что мне только что сделали предложение с тысячью смыслами.

Захват на горле мягко разжался – меня отпустили. Зачем я вообще, спрашивается, сюда пришла?

Чтобы меня после всю ночь плющило? Хотела вспомнить? Вспомнила…

– И после этого я должна есть с тобой пасту?

Обратно к порталу я прошествовала, едва не забыв на ковре туфли. Вернулась, подняла, с хозяином квартиры не попрощалась.

Черт, второй раз точно не приду.

«Спокойной ночи».

* * *

(Hidden Citizens – The One to Survive)

Я проснулась в час ночи оттого, что он сидел у моей кровати – дежавю. Все повторялось с точностью до детали, только тогда по швам разъезжалась квартира Айрини, а теперь мой новый дом. Кайд фонил, как атомная станция.

Мы теперь «соседи»? Ходим друг к другу в гости, когда захотим? Новая мода…

И смешно бы, только страшно. Когда он становился таким, он переставал быть человеком.