Текст книги "Третья"

Он выбил из меня не только боль левой ладони, но также воспоминания о Салиме. Он все заменил собой. И тому, кто стоял в дверях, я ответила честно:

‒ Да, я голодная.

Вот только в глаза смотреть не стала.

* * *

Хрустящий багет, ломтики ветчины, сыра, салат плюс заправка – вот что приготовил на ужин Гэл. Положил на тарелку передо мной, сам поставил греться чайник. И пока заваривался в кружке чай, я успела вытащить из бутерброда ветчину и сыр, а также сжевать салат. Хлеб отламывала кусочками – для меня всегда в подобных нагромождениях его было слишком много.

‒ Он тебя так и цепляет?

Мы оба знали, о ком вопрос, – об Эйсе.

‒ Он, наверное, всех цепляет.

Коэн в темной футболке с коротким рукавом и джинсах, а мне ‒ все равно, что голый: когда у мужчины такой телесный рельеф, его не спасает от жадных взглядов одежда.

Если бы сейчас прозвучал ответ: «Да, всех», я бы тут же задалась вопросом о том, сколько их было, этих «всех»? А ответу «нет» попросту не поверила бы.

Но Гэл – прирожденный парламентер, и потому отозвался он иначе:

‒ Если будет продолжать, можешь сказать мне, и я с ним поговорю.

‒ И он перестанет?

‒ Думаю, он с уважением отнесется к моей просьбе.

‒ Потому что ты в команде главный?

Коэн сел на стул напротив меня.

‒ Нет, не главный, мы равные звенья в этой цепочке. Но к просьбе он прислушается. Так поговорить?

Мне почему-то представилось, что после подобного разговора Арнау может начать меня игнорировать. Будет приходить в дом, скользить по мне взглядом, как по мебели, перестанет здороваться, прощаться, станет напрочь упускать меня из внимания. И этот сценарий мне не нравился. Он «скреб» гораздо больше мысли о будущих подтруниваниях. В конце концов, эта ирония и эти издевки пусть и перчат мне кровь и вызывают некоторое раздражение, но также вносят в мою жизнь приятное разнообразие. У меня давно такого не было. И я бы соврала, сказав, что наше общение с Эйсом мне не нравилось.

‒ Не нужно. Я не настолько слабая, чтобы не справиться самой.

‒ Хорошо.

Пока Коэн занимался своим бутербродом, я дула на слишком горячий чай.

‒ Вы готовите сами? Кто из вас повар?

‒ Обычно я. Но готовлю только простые вещи.

‒ А из ресторанов еду не заказываете?

‒ Редко. Потому что часто не имеем возможности её есть, банально не бываем дома. Работы очень много.

‒ Вы давно в «ТриЭс»?

‒ Давно.

Пока он ел, я думала о Салиме. И об Арнау, который выдвинулся в ту сторону за ноутбуком – все ли пройдет по плану?

‒ С ним ведь… все будет хорошо? – не удержалась, явила вслух беспокойство.

‒ С Эйсом? Конечно.

Прозвучало уверенно – на душе отлегло. Еще болела рука, но уже не так сильно, рана больше не мешала думать, чувствовать, замечать атмосферу.

‒ Только Салим… Он посмотрит записи с камер, наверняка свяжет меня со всем, что случилось вечером. Попробует отыскать…

‒ Попробовал бы, но не успеет. Его самого сегодня ночью возьмут, и потому волноваться не о чем.

Как с Гэлом легко, как просто. Не мужчина – мечта. Как друг. Когда у тебя всего неделя, лучше оставаться друзьями, лучше не усложнять. А то чувства – они такие: рождаются быстро, уходят неохотно. А когда мужчина красив, галантен, уверен в себе, надежен и корректен, как Гэл, когда с ним тепло… Мне пришлось сдвинуть поток размышления в сторону. От греха… грехов подальше.

‒ С ним там будет… кто-то? С Эйсом?

‒ Конечно. «ТриЭс» ‒ большая организация.

Мне показалось, или в глазах Гэла мелькнули смешинки? Мое волнение относительно Арнау его забавляло, но не нервировало и не злило, как могло бы злить того, кто испытывает к даме влечение. Обычно ревность – спутник всех ситуаций, где «она смотрит на кого-то еще».

От скользкой темы я удалилась, чай остыл до приемлемой температуры, и хотелось еще вот так спокойно посидеть, пообщаться о разном, поэтому вопросы я выдумывала на ходу.

‒ А какие ситуации в вашей работе самые сложные? Если об этом можно говорить.

‒ Можно. – Гэл закончил с бутербродом, пододвинул к себе чашку с чаем. – Сложные, когда приходится сопровождать сделки, где у каждого в кобуре оружие и где каждый от малейшего разногласия готов пустить его в дело.

‒ Там же могут ранить?

‒ Могут.

‒ А забавные? Бывают у вас такие?

Когда накачанный мужчина откидывается на стул и ведет плечами, ты следишь за этим движением, как за эротическим роликом. Главное, слюной не капать.

‒ Ну, нас пару раз нанимали телохранителями дамы. Дамы, которым не была нужна защита в принципе.

‒ Наверное, потому что с вами не стыдно показаться на публике?

‒ Я рад, что ты так считаешь.

Эти двое уже довели мой мозг до состояния, когда я бы и сама была не прочь показаться с ними на публике. Не один раз. И вообще. Это «вообще» смущало меня саму больше всего.

‒ Скажи, я могу кое о чем тебя попросить?

‒ Конечно. О чем?

‒ Будь мне… другом.

Наверное, это странная просьба, но во времена, когда все нестабильно и слишком быстро меняется, нужен кто-то «свой», тот, кому ты веришь.

Коэн долго смотрел на меня, глубоко, прежде чем спросить:

‒ А кто такой друг в твоем понимании? Как он себя ведет?

‒ Ну… другу можно доверять. Рассказывать, делиться. Знать, что с ним можно не ждать подвоха, что он всегда поддержит тебя, отнесется с уважением.

«Защитит. Даже от собственного товарища».

Почему он улыбался ‒ этот парень, сидящий напротив меня?

‒ Собственно, я и так рад относиться к тебе так, как ты только что описала. Но «другом» при этом называться не хочу.

‒ Почему?

И что-то кольнуло внутри. Может, я ему совсем не нравлюсь? Или ему не хочется сближаться с тем, кто вскоре уйдет из его жизни в свою? Давать обещания?

Тишина.

‒ Потому что между друзьями невозможен «карьерный рост».

‒ Что ты имеешь в виду?

‒ Отсутствует возможность сближения.

Обычно да… Но не всегда.

‒ О каком сближении речь, когда нам вместе жить всего семь дней? Уже шесть.

Гэл поднялся из-за стола, убрал чашки, а после опустился на софу позади меня, вытянул руку вдоль спинки. Поза расслабленная.

‒ Могу я показать тебе кое-что?

‒ Что?

‒ Иди сюда ко мне, садись. Я тебя обниму, поглажу по голове, поддержу после долгого и трудного дня. Ведь друзьям так можно?

Э-э-э, можно, наверное. Мое беспокойство относительно того, что сейчас случится, перемежалось с желанием улыбнуться. Забавно все это.

‒ Садись. Просто посиди со мной.

‒ Только пару минут…

‒ Хорошо, пару минут. Этого будет достаточно.

Достаточно для чего?

И я села. Как раз под руку, которая тут же обняла меня за плечи, притянула к себе, позволила опереться на теплый бок. Я вдохнула и выдохнула. Сейчас я почувствую, что мне делается мирно, что я успокаиваюсь…

Но меня накрыло совсем другое. Это касание, этот жар тела, запах… Мне вдруг до невозможного сильно захотелось сейчас забыть про все, что ранее было в моей голове. Захотелось, чтобы Гэл провел по моему плечу ласково, а после поднять лицо навстречу его лицу. И чтобы случился поцелуй. Я сидела, я старалась сидеть, не ерзая, я изо всех сил пыталась расслабиться рядом, но меня терзали совершенно иные мысли. И да, Коэн погладил меня по плечу, отчего у меня сладким спазмом отозвался живот. Главное, не выдыхать шумно, не показывать, не выдавать себя. Черт, кто бы знал, что мое нутро отзовется на его близость так сильно. Ведь так уже было в коридоре, когда он остановился резко, когда я пропиталась его запахом. О чем я думала?

‒ Ты это чувствуешь? – спросили меня бархатным голосом.

Я чувствовала. Мне нужен был секс с тем, кто сидел рядом. До умопомрачения, до отказа всех логических систем. И вранью сейчас бы никто не поверил.

‒ Чувствую.

‒ Между нами слишком сильна химия. Для «просто друзей».

Да, дурацкая была идея.

Мимолетный поворот головы в сторону его лица, и мой взгляд задержался на очень красивых мужских губах. При такой близости одного взгляда на них хватало, чтобы мир перевернулся с ног на голову. Какие там «посиди» пару минут…

‒ И одного поцелуя хватит, чтобы разрушились все твои иллюзии. Если ты его себе позволишь.

Запах его кожи, ощущение крепкого тела рядом, полнейший дурман.

Конечно, я не позволю себе поцелуй. Не на второй день знакомства. Сейчас я встану, извинюсь и уйду в спальню, где до самой поздней ночи буду гадать, каким оказался бы один-единственный поцелуй. Где не прощу себе…

И я уже забиралась к нему на колени ‒ к Коэну. Уселась на них сверху, лицом к лицу. Похоже, мои тормоза сбрендили, а колодки сорвало. Даже пресловутая логика закрывалась в чулане, чтобы через щелку вожделенно за всем наблюдать – черт, меня во мне самой что-нибудь будет тормозить?

Он был невыносимо привлекателен. Когда на тебя смотрит большой красивый мужчина, когда ты чувствуешь его мышцы под своими ногами, руками, когда тонешь в его запахе, точка восприятия смещается. И да, черт меня дери, я позволю себе один-единственный поцелуй, чтобы раз и навсегда все прояснить.

‒ Только один… ‒ выдохнула я.

‒ Конечно.

Я подалась ему навстречу сама. Это я сделала так, чтобы все случилось, и, коснувшись его губ, поняла, что только что одарила себя настоящим счастьем. Что погрузила себя в сексуальную нугу, что сделала себе невероятный подарок, потому что мое нутро отозвалось так, что старую личину хотелось выбросить через забор за ненадобностью. Он был настолько вкусным и эротичным, что я не могла прервать этот поцелуй. Он был как карамель, куда ты погрузился целиком, и я заранее знала, что секс с ним будет умопомрачительным, таким, какого мне всегда хотелось, что это будет фейерверк ощущений. Лучших ощущений в моей жизни. И я вырвать себя из его объятий не могла, я просто не могла прервать то, что начала. Если бы кто-то сказал мне, что от касания губ тебя могут начать захлестывать волны безумного наваждения, я бы… Мне было даже неважно, что именно «я бы». Просто он, просто здесь, позволить ему все, просто растаять под ним…

Если сейчас Коэн положит руку мне на затылок, если сделает поцелуй настоящим, очень мужским, я сползу под него, как сель. И мне будет все равно, что Арнау войдет тогда, когда мы будем лежать на этой софе голыми.

Только из-за мысли об Эйсе я сумела прерваться. И чуть сама не зарычала от отчаяния и тоски – я только что лишила себя самых вкусных ощущений, которые у меня когда-либо были.

Хорошо, что Коэн дал мне этот выбор, что не положил руку, что не добавил язык. И это была трагедия: что он его не добавил, что я все-таки отстранилась.

Дышала я тяжело. И выводы были неутешительными – какие «друзья»? Теперь при одном взгляде на его лицо я буду мечтать повторить то, что только что случилось.

‒ Как твои иллюзии? Еще живые?

Он смотрел томно, с поволокой, и этот секси взгляд давно стянул с меня мои мокрые плавки, давно представил одного из нас сверху, другого снизу.

‒ Умерли, ‒ выдала я хрипло. – Все разом. Ты их убил.

И я слезла с его колен, зная, что уже не смогу забыть того, что почувствовала. Что мне нужно прямо сейчас отправиться в спальню, отодрать себя от Коэна, потому что одно движение ‒ и качнусь ему навстречу, и уже не смогу изменить вектор.

‒ Я… спать.

Хотелось врезать себе подзатыльник. Нет, не за то, что я попробовала, а за то, что я не продолжила.

‒ Подожди, я должен снять твой бинт.

Гэл поднялся тоже, и я успела увидеть внушительный бугор на его джинсах – протечка внутри меня тут же случилась еще раз.

‒ Зачем… бинт? Его же только повязали.

‒ Будешь спать ‒ вытяни руку в сторону. «Сцепки» будут спадать ночью, отработав. Неприятно, когда они впиваются в тело…

И да, он принялся развязывать бинт.

Меня же продолжало штормить от каждого касания.

Минута в тишине – повязка отправилась в мусорную корзину.

‒ Ну как, все еще хочешь предложить мне «друзей»?

‒ Не хочу. ‒ Я не могла на него смотреть. Еще один глубокий томный взгляд, и я не удержу собственные поводья. ‒ Спокойной… ночи.

‒ Спокойной, Лив.

* * *

На моей кровати в два ночи кто-то сидел. Я проснулась от ощущения чужого присутствия и еще потому, что натянулось одеяло, – мужская фигура придавила его край.

Эйс!

Я выдохнула, испугалась, чуть не заорала, блин…

‒ Какого… черта… ты тут делаешь?

Да, другой запах, запах Арнау – чуть резче, дразнящий.

‒ Пришел сказать, что со мной все в порядке. Ты ведь хотела это знать.

‒ Я… ‒ Хорошо, что на мне топик, что я не совсем голая. И ведь я заперла спальню на ключ! – Как ты вошел, было заперто?

Он сидел, чуть склонившись в мою сторону. Как если бы пришел поправить мне «одеялко» и поправил его.

‒ Я хороший взломщик, я говорил.

Если сейчас еще этот наклонится ко мне, если… Нет, это было выше моих сил.

‒ Давай, иди в свою спальню!

‒ Иду.

Он не стал спорить. Но наклонился и аккуратно коснулся моего лба губами. Совсем чуть-чуть, но этого хватило, чтобы ощутить на себе вес его тела. После поднялся к выходу из комнаты.

‒ И нет, ‒ прошипела я следом, ‒ я не хотела знать, что ты в порядке!

‒ Хотела.

Ни тени сомнения в его голосе.

Дверь за ним закрылась. А после – я не верила своим глазам, но света хватало увидеть это ‒ провернулся ключ в замке в обратном направлении. Спальня снова была заперта.

Вот и закрылась, называется.

Глава 4

С утра меня потрясли две вещи: количество пропущенных от Шенны (когда я успела установить телефон на беззвучный?) и… собственная рука.

Да, «скрепки», как и предупреждал Гэл, теперь валялись на матрасе, распрямленные, отработавшие, а на ладони в том месте, где вчера зиял зловещий болезненный порез, теперь остался лишь тонкий шрам. Почти невидимый и совершенно неощутимый. Сгибая и разгибая пальцы, я долго смотрела на руку, силясь стряхнуть с себя ощущение того, что с момента неудачного падения, случившегося вчера, прошло не менее двух месяцев. Не прошло! Я уснула раненая, а проснулась целая. Невероятно.

Шенне я перезванивать не стала: она завалит вопросами «Все ли у меня хорошо со здоровьем? Куда я пропала без объяснений? Почему ничего ей не сказала?» и «Как я могла ее бросить в разгар верстки финального разворота?» Ничего, ей дадут кого-нибудь из коллег на замену, в одиночку работать не заставят.

С кухни тянуло свежезаваренным кофе.

Гэл сидел за столом ко мне спиной, разглядывая какие-то бумаги, в руке держал фарфоровую чашку; Эйс ‒ на стуле полубоком. На Коэне темные джинсы и футболка цвета воды в бассейне – удивительно освежающий цвет, идущий ему чрезвычайно. Арнау ‒ с голым торсом, в мягких домашних штанах.

Я подошла ко второму. Спросила, протянув ладонь:

‒ Как это возможно?

Мою ладонь взяли аккуратно, осмотрели, по шраму неторопливо провели большим пальцем.

‒ Завтра его не будет видно.

‒ Чем вы таким … намазали? Как?

‒ Волшебство.

Эйс был красив и без улыбки, но с улыбкой… А в сочетании с мощными обнаженными плечами, литой грудью и кубическим прессом – без шансов, сразу лапы вверх. Я этого и боялась, что они будут разгуливать по дому в подобном виде. Стоять рядом с полуобнаженным мужчиной, мощную шею которого обнимает темный шнурок с подвеской, мужчиной, который гладит чувствительное место на твоей руке, невозможно без мыслей о… о, да.

Прикосновения пришлось прервать, потому что опять наваливалось ощущение той самой сладкой слабости, которая лишает ум способности трепыхаться. Только не с утра.

‒ Вы уже завтракали?

‒ Еще нет.

И я перехватила взгляд Гэла, который немо вопросил: помочь тебе с приготовлением? Я покачала головой:

‒ Я сама.

Не хватало еще мне личины принцессы, не способной достать продукты из холодильника. А в холодильнике, кстати, отыскалось все, на что я надеялась, и даже больше: упаковка яиц, помидоры, свежий лук, сыр, масло. Колбасы на полках не оказалось, но ее прекрасно заменит бекон. Отлично.

‒ Ты же не умеешь готовить, – Арнау наблюдал за мной из-за спины.

‒ Если боишься, можешь не есть.

‒ Я боюсь?

«Кто здесь кого боится, Недотрога?» ‒ на очевидную провокацию я не отозвалась.

Сковороду на плиту, отрезать немного масла ножом, бросить в центр… Теперь бекон. Негоже мужчинам завтракать одним только кофе, да и я без еды после пробуждения ощущала себя не так устойчиво, как с ней.

‒ Боже, эта попка…

Я почувствовала его руки. Нет, они меня не коснулись, но при развороте оказалось, что они застыли в сантиметре от моих ягодиц, повторяя их округлую форму.

Взгляд Арнау затянулся поволокой. Ему позволь ‒ и он начнет меня шлепать, щупать и зажимать прямо у плиты.

‒ А если сковородой в лоб?

‒ Как ты жестока к своему целителю. – У него была потрясающая способность шутить, прикидываться «в доску простым парнем» при той самой ауре, когда ты помнишь о том, что «он – не ты». Что это куда более глубокий и серьезный человек, напоминающий очень терпеливого хищника семейства кошачьих. Те отлично знают, когда нужно притаиться, а когда совершить решающий прыжок. – Как насчет благодарности вместо угроз?

‒ Два яйца?

Его лицо застыло на долю секунды.

‒ А останется одно, затребуй я поцелуй?

Теперь мигнула я.

‒ Два яйца тебе жарить или три?

Бесшумно смеялся Коэн. Эйс улыбнулся широко ‒ такой широкой улыбки я у него еще не видела.

‒ А она мне нравится, Гэл. Правда, нравится.

Он оставил меня колдовать у плиты, а сам вернулся к бумагам, так и не ответив на вопрос. Кажется, до моего прихода эти двое обсуждали новое, запланированное на сегодня дело.

Яйца с томатами и беконом – классическое блюдо для отличного начала дня. Прибавить сырную нарезку, хрустящие тосты и джем в качестве десерта ‒ так и вовсе гастрономический оргазм.

Они ели с удовольствием ‒ оба.

Эйс мычал, обмакивая кусочек тоста в желток, и я вдруг ни с того ни с сего почувствовала себя счастливой. Удивительный момент: солнечный свет в кухне, два парня за столом, теплота на сердце. Не важно, что будет в будущем – хорошо было именно сейчас, классно, правильно. Давно я подобного не испытывала, даже замерла на стуле, забыла про завтрак, мне казалось, что нечто невидимое обняло меня изнутри.

‒ Сегодня у меня выходной? – спросила расслабленно, имея в виду, что, отработав вчера, для меня, возможно, не было дел сегодня.

‒ Никак нет. ‒ Арнау вытер губы салфеткой. Взглянул на лежащие стопкой сбоку бумаги. – Сегодня ты в деле.

‒ Снова?

‒ Да, но без риска. На тебе будет довольно простая задача: в обед отвлечь продавца из салона грампластинок на Тверн-стрит. Увести его в неурочный час в кафе. Сделать так, чтобы он закрыл магазин до двух часов.

‒ Для чего?

‒ Для того, чтобы мы смогли пробраться внутрь.

Детали пояснил Гэл:

‒ В «ВинРинге» одна из банд складирует оружие в подвальном помещении. С продавцом у них на эту тему уговор: ему подобная «сдача помещения» приносит большую прибавку к месячной выручке. Мы должны будем вынести из подвала пару ящиков до того, как они будут использованы бандитами.

Отвлечь продавца? Вроде бы задача не такая сложная, как вчера.

‒ А что в ящиках?

‒ Неважно.

Мне даже нравилось, когда глаза Эйса снова становились льдистыми, холодными. Нравилось, когда этот холод предназначался не мне.

‒ А с чего вы решили, что он уйдет со мной? Мало ли, кто его может позвать в кафе…

‒ С «мало ли» он действительно не пойдет. Но с тобой – да.

‒ Почему?

‒ Потому что мы добавим пару штрихов твоему образу, и он не устоит.

‒ Каких штрихов?

‒ Купим тебе клетчатый берет, юбку и гольфы. Ты соорудишь два хвостика и станешь копией образа, который для него является фетишем, – образ студентки «Лола Гоу» из альбома «Грейтерс». Она изображена на обложке пластинки.

‒ И это сработает?

‒ О да, ‒ Гэл, закончив с завтраком, откинулся на спинку стула, довольный, сильный. Он сидел ко мне ближе, чем Арнау, и я могла потрогать его шикарное плечо, не выпрямляя до конца руку. – О его предпочтениях никто не знает, но это именно то, что заставит его пойти с тобой в кафе.

‒ А как я его узнаю? Ну, как человека? О чем говорить, куда клонить беседу?

Сорок минут – это долго, нужно уметь удержать внимание.

‒ Не беспокойся, ‒ Эйс с нежностью посмотрел на пустую тарелку перед собой, вспоминая завтрак и, вероятно, удивляясь ему. – Мы дадим тебе список всех его «тараканов» и интересов. Ты будешь во всеоружии.

‒ Ясно. – Подумала. И добавила: ‒ Меня опять свяжут с этим делом по камерам наблюдения? Ведь именно в тот момент, когда я уведу его, случится пропажа.

‒ Не свяжут. – Лучше бы Арнау не был голым наполовину. То, как закачался его медальон, когда торс подался вперед, впечаталось мне в память, как крутящийся диск гипнотизера. ‒ Мы войдем в «ВинРинг» не с улицы, но изнутри. Никаких следов. Замки я вскрывать умею, ты знаешь.

Я помолчала.

‒ Хорошо. ‒ В конце концов, я здесь для того, чтобы отработать тринадцать тысяч четыреста долларов. – В магазин снова вместе?

‒ В магазин с тобой поеду я, ‒ теплый взгляд Гэла. – Эйс пока осмотрит подходы к помещению.

Арнау продолжал внимательно меня созерцать, и в какой-то момент холодный серый цвет его глаз сменился теплым, насмешливым. Меня ждала очередная «подколка»?

‒ Почему ты соврала, что не умеешь готовить?

‒ Надеялась, что тогда вы передумаете со мной жить.

Он заразительно смеялся – свободно, открыто. Если бы на нем еще была майка, моя жизнь сделалась бы простой. Ну, хотя бы проще.

‒ Глупая.

Он поднялся, поставил тарелку в раковину, я поднялась, понесла свою туда же. Взглянула на него только потому, что наши тела соприкоснулись – мой локоть и его крепкий живот. Такой пресс не мог приклеивать к себе взгляд ‒ он его магнитил. И то, что ниже… А ниже – черт бы подрал эту мягкую ткань, обрисовывающую мужскую выпуклость слишком хорошо, ‒ под штанами не имел возможности полноценно подняться очень налитой член.

Конечно, мой взгляд заметили, конечно, тут же поймали в плен серебристые глаза.

‒ Думаешь, ты одна нас хочешь? Мы тебя тоже хотим, и бессмысленно это скрывать.

Из кухни я уходила с пылающими щеками.

Я взрослая, я давно не «соплюха», чтобы так ярко реагировать, но мои щеки горели, и я ничего не могла с этим поделать.

* * *

Мы с Гэлом в кафе. Игривый весенний ветерок, рябь по лужам. Передо мной чашка кофе; Коэн, ожидая вестей от Эйса, просматривал новости на телефоне. Берет и юбка куплены, резиночки для двух хвостиков тоже – мы даже попробовали мой новый образ в магазине и, как ни странно, в нем действительно что-то было. В короткой юбчонке, белых гольфах выше колен, в ботинках на небольшом каблучке. Клетчатый головной убор мне шел.

Солнечный день, красивый мужчина рядом. И второй… где-то там, тоже близко. Я вспоминала то обнаженный торс Арнау, то скользила взглядом по красивому профилю Гэла – удивительные черты лица, потрясающее спокойствие и, если вспомнить поцелуй, абсолютная тягучая энергия секса. Создатель, дай мне сил. Становилось ясно, что во всей этой дальнейшей ситуации можно выбрать либо этих мужчин, либо собственные принципы. Но никак ‒ все вместе. Да, пока у меня выходило склоняться к принципам, но все тоскливее делалось внутри при попытке увещевать себя «не трогать, не касаться, не позволять касаться». Я будто смотрела на самый шикарный десерт в титулованном ресторане и собственноручно, когда ее уже поставили передо мной на стол, отодвигала тарелку. С двумя десертами.

Или логика, или чувства. Но не всё сразу.

Сексуальное возбуждение, не проходящее рядом с этими двумя, постоянно туманило разум. Это невидимое напряжение – сладкое и томительное ‒ затмевало все остальное, как полупрозрачная штора. Ни сосредоточиться на чем-то еще, ни отпустить. Никогда не думала, что меня накроет так, чтобы отвалились все мысли. А ведь еще чувства – касательно новых знакомых у меня их появлялось все больше. А у них? Кто я им? Девочка на одну неделю? О, только бы не сесть пузом на мель, когда прибой сойдет на нет, только бы не рассечь себе кожу о булыжники. Я уже чувствую непозволительно много, где-то на задворках сознания я нахожусь в беспричинной эйфории, а влюбляться в этих нельзя. К тому же вообще нельзя влюбляться в двоих мужчин сразу: это неправильно, это всегда чревато. И выбор между ними сделать невозможно – никогда не думала, что пройду через подобный опыт. Выбрать Коэна и отсечь Эйса? Не то. Выбрать Эйса и отсечь Коэна? Опять не то. Что за бред?

‒ Ты снова напряжена. – Оказывается, Гэл смотрел на меня, пытался разобрать, что спрятано за ширмой из беспокойства. – Расскажешь «другу» почему?

«Другу». От голоса которого твердеют соски и поджимается низ живота.

Я запуталась. Во всем и совсем. И не остаться одной ни на минуту, чтобы попытаться во всех нюансах разобраться. А пытливый взгляд не давит, но держит на крючке, не дает увильнуть от ответа.

‒ Просто… ‒ Придется ему признаться хоть в чем-то. – Я предполагала, что жить с вами будет…в некотором роде испытанием. Но не предполагала насколько.

‒ Ну, это взаимно. Я обещал тебе, что свои реакции на тебя мы будем скрывать, но все скрыть невозможно.

Вспомнилась ткань мягких штанов Эйса, приподнятая дугой члена.

Коэн отложил телефон, развернулся ко мне, положил руки на стол. И возникло в его глазах то самое выражение: мол, доверься мне, мы во всем разберемся.

‒ Выложи все, как есть, Лив. Просто начни говорить.

Начать говорить? Да мне, чтобы начать говорить на эту тему, требовалось минимум полбутылки вина. Я не могла. Просто не могла признаться ему в том, что в моей голове, некогда представлявшей из себя чистую, убранную комнату, случился бурелом из мебели. А еще из вставших поперек принципов, беспомощности и постоянной необузданной тяги к мужским телам. И я должна об этом говорить?

‒ Я… не могу.

Он смотрел тепло.

‒ Зато я могу. Знаешь, что с тобой происходит?

Лучше бы этого не знал он. Но Гэл продолжил с присущей ему тактичной прямотой:

‒ Ты меня хочешь.

Я не знаю, заметил ли он, что при этих словах мой разум в панике попытался спрятаться за радужкой глаз, схорониться где-нибудь в темном чулане. И спасибо, что не спросил: «Ты это признаешь?» Я признала вчера, когда коснулась его губ. Куда теперь прятаться, что отвечать? А дальше прозвучала еще более беспощадная правда:

‒ А еще ты хочешь Эйса. Бесполезно отрицать. – Никакого напряжения в его голосе. Я снова с пунцовыми щеками отвернулась и стала смотреть в сторону. Я за эти два дня краснела больше, чем за всю жизнь. – И опасаешься того, что, сделав выбор в пользу одного из нас, ты отсечешь от себя другого.

«А будет не так?» Это сейчас все хорошо, пока стрелка весов никуда не склонилась, а после начнутся сложности.

‒ Хорошая новость заключается в том, ‒ голос Коэна лился тягучим медом, ‒ что между нами нет нужды выбирать.

‒ Вы геи?

‒ Будь уверена, что нет.

‒ Тогда… почему?

Я только что выдала себя с потрохами, когда не стала отрицать тот факт, что все сказанное им обо мне – правда. К чему теперь таиться?

‒ Позволив себе контакт со мной, ‒ меня почему-то незаметно прошило током при слове «контакт», ‒ ты не оттолкнешь от себя Арнау, о нет. Ты его…

‒ Что?

Почему-то пересохло в горле.

‒ Ускоришь.

Не думала, что мы будем обсуждать эту тему. И уж точно не так напрямую.

‒ Я не сплю…с двумя, Гэл.

‒ Потому что это вульгарно?

‒ Потому что это значит, что ни у кого в подобном союзе нет чувств. Раз они готовы «делить» и «делиться».

‒ Это неправда.

‒ Правда. – Теперь я собиралась отстаивать свою позицию до конца. – Стоит женщине сделать выбор между двумя мужчинами, и у отверженного возникают ревность, обида, негодование. Это нормально. Это означает, что есть чувства.

‒ Вовсе нет. – Гэл, кажется, забавлялся. – Это всего лишь означает, что есть страхи.

Меня почему-то этот ответ осадил. И удивил.

‒ Да, страхи. Но они тоже норма.

‒ Да, норма для узкого сознания, полного комплексов и стрессов.

Чтобы смочить горло, мне пришлось допить остывший кофе – теперь на дне осталась лишь пена.

‒ А ты представляешь, что все может быть как-то иначе?

‒ Я знаю, что все может быть иначе.

‒ Как? Расскажи мне.

Действительно, интересно послушать.

Коэн впервые на моей памяти достал сигарету. А еще дорогую металлическую зажигалку; щелкнул колесиком, неторопливо затянулся. И я не знаю, почему меня пробило снова. Его сексуальность крылась в неуловимых жестах, в его мужественности.

‒ Представь, Лив, что у тебя есть подруга. Хорошая подруга, лучшая.

‒ Так.

‒ И вы живете и работаете вместе, с полуслова понимаете друг друга.

‒ Хорошо, представила.

‒ И вот однажды у вас появляется парень. Красивый, ладный, прекрасный во всех отношениях – он приходит к вам в семью.

‒ Не может быть такой «семьи». Он сделает выбор раньше или позже, и, когда это случится, возникнет обида. Если он выберет мою подругу, я почувствую себя скверно при наличии к нему чувств. Если выберет меня, буду расстраиваться за подругу. Пусть даже на словах она будет «за нас».

Гэл согласно кивнул – он изначально не собирался спорить. Стряхнул пепел в пепельницу, продолжил:

‒ А теперь представь, что у тебя ревности не возникнет. А у него не возникнет надобности между вами выбирать. И ты, когда он будет с ней, будешь знать, что у них все хорошо. Что у тебя есть время поработать или отдохнуть, радуясь тому, что все просто хорошо. И знать, что, когда парень вернется, его внимание всецело будет принадлежать тебе, если ты этого захочешь. И что в эти моменты за вас будет радоваться подруга. Некое «трио», в котором нет комплексов и стрессов относительно своей неполноценности.

‒ И нет ревности?

‒ Нет.

‒ Значит, мне все равно, если ее нет.

‒ Или это значит, что ты любишь подругу. И заодно парня. И себя, выбирая подобную ситуацию, позволяя себе наслаждаться текущим моментом.

‒ Не представляю…

‒ Ты попробуй, как будет время.

‒ Представить, что у меня нет ревности и обиды?

‒ Представить, что у тебя нет страхов.

Это что-то провернулось в моей голове. Еще несильно и не на сто восемьдесят градусов, но заставило почему-то представить пляж. И бунгало. У меня на коленях ноутбук, я работаю, а моя подруга и смуглый жилистый красивый брюнет резвятся в море. Им хорошо, они плещут друг в друга брызги и смеются – я улыбаюсь. Я знаю, что, когда они вернутся, брюнет поцелует меня со всем обожанием, с искренностью. Знаю о его любви ко мне, знаю о нежном обожании себя подругой. И да, она настоящая подруга – всегда готова прийти на помощь, подставить плечо, она надежная и всегда со мной в веселье и в горе. Мы просто выбрали одного на двоих парня, потому что это удобно, и это здорово, потому что нам нравится спать втроем. И ни у кого нет побочных чувств – только море, только нега, только прибой…

Я очнулась минуту спустя, удивляясь возникшей в воображении картине. Нет, я не допускала подобной логики раньше, даже возможности ее существования. Но в нарисовавшейся картине у меня действительно не было страхов – один лишь выбор удовольствия.

Это как минимум удивляло. Как будто «хочешь – выбери парня только для себя. А хочешь – одного на двоих». Это просто варианты получения удовольствия в различных формах, если нет комплексов.