Текст книги "Знак"

2. Акос

– Все произошло глубокой ночью, – говорил Осно, раздуваясь от гордости. – У меня на коленке была царапина, даже нарывать начала. Но когда утром я вылез из-под одеял, она исчезла.

Одна из стен класса была полукруглой, а две других – прямыми. Посередине располагался широкий очаг с горюч-камнями. Учительница, объясняя урок, всегда ходила вокруг него. Пол привычно поскрипывал под ее ботинками. Иногда Акос принимался подсчитывать круги, и число всегда было внушительным.

Вокруг очага расположились металлические стулья. Напротив них вместо столешниц находились закрепленные под углом стеклянные экраны, на которых демонстрировались материалы по теме урока.

Они уже включились, но учительница пока еще не пришла.

– Лучше покажи! – потребовала Риа.

Как истинная патриотка, Риа всегда носила шарфы с вышитой картой Туве и никогда никому не верила на слово. Выслушав очередную историю, она, наморщив веснушчатый носик, тотчас требовала доказательств.

Осно вытащил перочинный ножик и полоснул лезвием по пальцу. Из пореза выступила кровь – но даже Акос, сидевший дальше всех, увидел, что рана прямо на глазах начала затягиваться. Она как будто застегивалась на молнию.

В определенном возрасте каждый обретал свой токодар.

Акосу, несмотря на его целых четырнадцать сезонов, еще предстояло подождать. Иногда токодар передавался по наследству, иногда – нет. Временами он был полезен, а порой – совершенно никчемен. Дар Осно оказался чрезвычайно полезным.

– Здорово! – похвалила Риа. – Дождаться не могу, когда обрету свой. А ты-то сам догадывался, какой дар получишь?

Осно был самым высоким в классе. Разговаривая с кем-нибудь, он всегда старался подойти к собеседнику поближе и горделиво выпрямлялся во весь рост. С Акосом он последний раз общался еще в прошлом сезоне. Мать Осно тогда мимоходом бросила сыну: «Какой-то он невзрачный для судьбоносного, правда?»

Осно возразил: «Нет, он славный малый».

Вряд ли Акос действительно был «славным», но именно так обычно называют тихонь.

– Мой отец говорит, – Осно убрал со лба темные волосы и вальяжно перекинул руку через спинку стула, – что чем лучше ты познаешь самого себя, тем меньше удивления вызывает обретенный дар.

Риа согласно кивнула, и ее коса подпрыгнула на спине. Акос мог поспорить с кем угодно, что еще до конца сезона Риа и Осно начнут встречаться.

Что бы там ни собиралась сказать Риа, она не успела даже и рот открыть. Экран у двери моргнул и потемнел. Сразу же погасли и лампы в классе, а судя по отсутствию светлой полоски под дверью, и в коридоре. Оттуда донесся громкий возглас. Акос вскочил, ножки стула взвизгнули.

– Керезет! – предупреждающе прошипел Осно, но Акос не обратил внимания.

Что, собственно, страшного произошло в коридоре? Чудовище, готовое накинуться и проглотить, что ли?

Акос приоткрыл дверь и выглянул. Здание школы, как и большинство строений в Гессе, было круглым: учительская – в центре, классы – по периметру, между ними – узкий темный коридор.

Горели только оранжевые аварийные лампы над лестницами.

– В чем дело? – спросил девичий голос.

Акос узнал Ори. Вскоре в оранжевой лужице света появилась и она сама. Рядом с Ори стояла ее тетка Бадха. Акос никогда не видел ту настолько взъерошенной: выбившиеся из пучка волос пряди торчали в разные стороны, пуговицы на кофте были застегнуты вкривь и вкось.

– Тебе грозит опасность! – запричитала Бадха. – Помнишь, как мы делали на учениях?

– А что случилось-то? – требовательно спросила Ори. – Являешься в школу, выдергиваешь меня с занятий, даже вещи собрать не даешь…

– Судьбоносные в опасности, понимаешь? Ты находишься под ударом. Тебе надо бежать.

– А Керезеты? Разве им не грозит опасность?

– Не такая, как тебе, – Бадха схватила Ори за локоть и потянула ее к лестнице, ведущей в восточное крыло.

В полумраке Акос не мог разглядеть лица Ори, однако, прежде чем свернуть за угол, девочка обернулась. Волосы Ори разметались, из-под перекошенного свитера выглядывала ключица. Акос почти не сомневался, что в широко распахнутых глазах Ори плескался страх, но голову бы на отсечение не дал.

Но вдруг его кто-то окликнул. Из учительской выбежала Сизи в теплом сером платье и черных ботинках. Губы плотно сжаты.

– Нас вызывают к директору, – сказала она. – Папа сейчас прилетит, а мы пока подождем его в кабинете.

– Что… – залепетал Акос.

Сестра, похоже, его не услышала.

– Давай пошевеливайся, – и Сизи захлопнула дверь учительской.

В голове у Акоса воцарился хаос. Ори оказалась судьбоносной, свет потух, отец летит в школу. Ори – в опасности, как и он сам.

Сизи тащила его по сумрачному коридору. Наконец впереди показался дверной проем. В помещении горела лампа. Кто-то, уже находившийся в кабинете, обернулся на их шаги… неужели Айджа?

Напротив брата сидел директор. Акос не знал его имени, ученики и преподаватели просто называли его «директор».

Акос лишь изредка видел руководителя школы: только когда тот делал объявления или шел мимо класса Акоса. Поэтому сейчас Акос не обратил на него особого внимания.

– Что случилось? – спросил Акос у Айджи.

– Никто ничего не говорит, – брат покосился на директора.

– Школьная администрация полагает, что разрешение подобных ситуаций следует оставить на усмотрение родителей, – уклончиво ответил тот.

Среди школьников ходили упорные слухи, будто директор – вообще не человек, а машина, и если разрезать ему живот, то вместо внутренностей обнаружишь моток проводов. Насчет внутренностей Акос уверен не был, зато голос у директора звучал механически.

– И вы не можете объяснить, что стряслось-то? – осведомился Айджа.

Он мастерски скопировал материнские интонации.

А кстати, где мама? Акос встрепенулся. Папа, наверное, прилетит с минуты на минуту, но о маме речь не шла.

– Айджа, – прошептала Сизи.

Акос внезапно успокоился. Ее еле слышный голос вторил гудению тока внутри него, усмиряя тревогу. Волшебство не закончилось. Директор, Айджа, Сизи и Акос замолчали.

– Становится холодновато, – наконец произнес Айджа.

Акос заметил, что от двери по ногам ползет ледяная струйка.

– Да, – кивнул директор. – Я выключил энергоснабжение. Включу, когда вы покинете школу.

– Вы из-за нас обесточили здание? Но зачем? – мягко поинтересовалась Сизи.

Таким же вкрадчивым тоном она говорила, когда не хотела отправляться спать или желала получить конфету. С родителями ее уловка не срабатывала, зато директор мигом растаял как свеча. Акосу в голову пришла глупая мысль, что директор вот-вот расплавится, точно свечной воск.

– Это единственный способ одновременно отключить все экраны после тревоги, объявленной Ассамблеей, – охотно объяснил директор.

– Значит, была объявлена тревога, – сладким голоском продолжила Сизи.

– Да. Самим руководителем Ассамблеи.

Айджа с Акосом переглянулись. Сизи сидела, скромно сложив руки на коленях, и улыбалась. Кудрявые волосы картинно обрамляли ее личико. В тусклом свете лампы она выглядела истинной дочерью Оусы. Отец тоже умел добиваться своего, улыбкой завоевывая сердца людей, а смехом – улаживая любую проблему.

От риска растаять директора спас настойчивый стук в дверь. С последним ударом круглая ручка вывалилась, а металлическая пластина, к которой она крепилась, треснула пополам. Акос понял, что отец на взводе. Оуса плохо умел контролировать свой нрав, а его токодар часто усугублял ситуацию. Отец прекрасно чинил всякие вещи, правда, половину из них он сам же предварительно и ломал.

– Извините, – пробормотал Оуса, врываясь в кабинет.

Поднял отвалившуюся ручку, провел пальцем по трещине. Пластина срослась немного неровно, но в целом выглядела как новенькая. Сифа утверждала, что отец не всегда исправляет поломанное идеально, а в доказательство предъявляла кривоватые тарелки и чашки с неровностями на ободках.

– Мистер Керезет! – воскликнул директор.

– Спасибо за то, что отреагировали так быстро, – поблагодарил отец.

На его губах не было ни тени улыбки, серьезность отцовского лица испугала Акоса больше, чем темные коридоры, суровость Бадхи или сжатые губы Сизи.

Отец улыбался всегда, в том числе когда это было совершенно неуместно. Мама называла его улыбку лучшей защитой.

– Идите за мной, старшее дитя, среднее дитя и младшее дитя, – безрадостно сказал Оуса. – Мы отправляемся домой.

И тогда они разом поднялись и послушно потопали в школьную раздевалку. Отыскали среди одинаковых серых кухлянок свои, на воротниках которых красовалась вышитая нитками фамилия «Керезет».

Сизи с Акосом умудрились их впопыхах перепутать, и им пришлось обменяться: кухлянка Акоса жала Сизи в плечах, а ее собственная верхняя одежда оказалась слишком длинной для Акоса.

Поплавок с приоткрытой дверью ждал их снаружи. Он был чуть больше обычного, хотя тоже круглым и приплюснутым. Блестящие металлические бока запачкала грязь.

Они забрались в кабину. Настенный экран, настроенный на новостной канал, был выключен. Так же, как и навигационный экран. Оуса, управляя поплавком, орудовал рычагами и кнопками без голосовых подсказок навигатора. Ремни безопасности пристегивать не стали, Акос чувствовал, что это будет пустой тратой времени.

– Пап! – окликнул отца Айджа.

– Сегодня утром Ассамблея сочла себя обязанной сообщить о жребиях одаренных родов, – проворчал отец. – Оракулы приватно, в качестве жеста доброй воли, поделились данной информацией с Ассамблеей пару лет назад. Судьбы-то держат в секрете до тех пор, пока человек не умрет. О них знают только семьи и носители, но теперь… – отец по очереди посмотрел детям в глаза. – Теперь все узнали о ваших судьбах.

– А в чем они заключаются? – испугался Акос.

– А почему это опасно? – перебила его Сизи.

Отец, разумеется, ответил на вопрос дочери:

– Нельзя сказать, что разглашение опасно для каждого из судьбоносных… лишь для некоторых.

Акос припомнил, как тетка за локоть тащила Ори к лестнице: «Ты находишься под ударом. Тебе надо бежать». Выходит, и Ори – носительница судьбы. Однако Акос не помнил фамилии Реднэлис в списке судьбоносных родов. Значит, Реднэлис – не настоящая фамилия Ори.

– Так в чем заключаются наши судьбы? – переспросил Айджа, и Акос в который раз позавидовал его звонкому голосу.

Иногда, когда не хотелось спать, и они с братом начинали болтать, на «шепот» Айджи тотчас прибегали родители. Акос был совсем не таким. И секреты он умел хранить как никто другой. Вот и сейчас молчал о том, что узнал об Ори.

Поплавок летел над полями ледотравья. Они тянулись на мили и мили, разделенные невысокими сетчатыми заборами: желтые «цветы ревности», белые чистоцветы, зеленые лозы гарвы, бурая листва сендеса и, наконец, алые тихоцветы в проволочных клетках, по которым пропущен ток. Раньше – еще до клеток – люди частенько кидались в заросли и погибали среди красных лепестков: достаточно было глубоко вдохнуть их ароматный яд, и человек засыпал навеки. Акосу всегда представлялось, что это не слишком плохой конец: умереть в окружении багряных цветов, растущих под белесым небом Туве.

– Когда будем в безопасности, я вам расскажу, – произнес отец нарочито бодрым тоном.

– А мама где? – не удержался Акос.

– Ваша мать… – Оуса сжал зубы, и вдруг возле его кресла в полу образовалась дыра, словно треснула корка на подрумянившемся каравае в печи.

Отец выругался и протянул руку, чтобы залатать прореху. Акосу стало очень страшно. Что могло настолько сильно рассердить отца?

– В общем, понятия не имею, где она. Но уверен, что она в порядке.

– Она не предупредила тебя о том, что готовится? – продолжал допытываться Акос.

– Думаю, она могла и не знать, – предположила Сизи.

Однако они понимали, что это попросту невозможно. Сифа знала все. Причем всегда.

– У вашей матери есть веские причины для того, чтобы поступать так, как она считает нужным. Просто иногда она не делится с нами… некоторыми вещами, – вымолвил Оуса. – Но мы должны ей доверять, пусть это и нелегко.

Акос посмотрел на отца. Похоже, Оуса пытался себя в чем-то убедить, но у него не очень-то и получалось.

Поплавок приземлился на лужайке, ломая крапчатые хохолки ковыль-травы, простиравшейся за домом насколько хватало глаз. Временами в травянистых зарослях происходили странные вещи. Люди слышали шепоты или видели темные силуэты. Говорили, что те, кто сходил с троп, тонули в снегу, после чего их поглощала земля. Всякое болтали. Еще с поплавка кто-нибудь нет-нет да и замечал скелет.

Но Акос научился не обращать внимания на лица, появляющиеся в высокой траве, и он никогда не откликался на голоса, зовущие его по имени. Кое-какие тени иногда можно было даже опознать: умерших бабушку с дедушкой, мать и отца с гнилыми трупными пятнами на щеках, школьных недоброжелателей.

Однако сегодня, выпрыгнув из поплавка и дотронувшись до пушистых метелок, Акос понял, что ему ничего не мерещится. Задержавшись, он оглядел поле в поисках привычных галлюцинаций. Их не было.

– Акос! – зашипел Айджа.

Подозрительно как-то, подумал Акос и побежал за братом. Он нагнал его у входной двери.

Оуса отпер замок. Они ввалились в прихожую, принялись стягивать кухлянки. Тяжело вздохнув, Акос вдруг обнаружил, что в доме пахнет как-то неправильно. Не хлебом, приправленным пряностями, который отец любил печь зимой, а едким потом и моторным маслом. Внутри у Акоса все сжалось.

– Папа! – позвал он.

Оуса протянул руку к выключателю и зажег свет.

Айджа завопил. Сизи ахнула. Акос окаменел.

В гостиной находились трое мужчин. Первый – высок и худ, второй – еще выше, зато широк в кости, третий – толстый коротышка. Троица была облачена в темно-синюю броню: та поблескивала в желтоватом свете горюч-камней и казалась черной. В руках мужчины держали ток-ножи, связанные с телами своих хозяев «усиками» тоководов, обвивавших запястья. Акос видел такое оружие у солдат, патрулировавших Гессу. В доме Керезетов ток-ножей не имелось. Для чего они предсказательнице и фермеру?

И вдруг Акос догадался, кто к ним пожаловал. К ним в дом вломились шотеты. Враги тувенцев и Керезетов. Люди, повинные в каждой свече, загоравшейся на алтаре в память о погибших во время шотетского нашествия. Те, кто разрушил дома, разбил стекла, в осколках которых теперь отражались обломки былого величия. Те, кто отнял у тувенцев храбрейших и сильнейших сынов и дочерей, погрузив их семьи в траур. Среди павших была, по словам отца, и бабушка Акоса с ее хлебным ножиком.

– Что это значит? – напряженно спросил Оуса.

В остальном гостиная выглядела как обычно: вокруг низкого стола лежали подушки, рядом с очагом – меховое одеяло, брошенное Сизи, которая всегда читала у огня. В очаге еще тлели угли, но в доме было холодно. Отец широко расставил ноги, прикрывая собой детей.

– Женщины нет, – сказал один из шотетов своим товарищам. – Кстати, где она?

– Предсказательница, – пожал плечами другой. – Нелегко будет ее изловить.

– Вы умеете говорить на нашем языке, – сурово произнес Оуса. – Прекратите делать вид, что не понимаете меня.

Акос нахмурился. Неужели отец не слышал, что они интересуются мамой?

– Надо же, как раздухарился, – хмыкнул самый высокий с желтыми, как расплавленное золото, глазами. – А как там его зовут?

– Оуса, – ответил коротышка. Его лицо испещряло множество рубцов, причем самый длинный перетягивал кожу у глаза.

Имя отца прозвучало в его устах невнятно.

– Оуса Керезет, – раздельно произнес золотоглазый. – А мое имя – Вас Кузар.

На сей раз его голос прозвучал как-то иначе. Как если бы шотет внезапно начал изъясняться с сильным акцентом, хотя еще секунду назад никакого акцента Акос не слышал. Как такое возможно?

– Я в курсе, кто ты, – процедил Оуса. – На память пока не жалуюсь, можешь поверить.

– Взять его! – рявкнул человек, назвавшийся Васом.

Коротышка кинулся на отца. Сизи и Акос отшатнулись в стороны, а шотетский солдат сцепился с Оусой. Последний только сжал зубы. Зеркало в гостиной разлетелось градом острых осколков. Рамка свадебной фотографии родителей на каминной полке треснула. Тем не менее шотет сграбастал Оусу, повалил его на пол и выволок на середину комнаты.

Айджа, Сизи и Акос остались лицом к лицу с двумя другими шотетами.

Коротышка приставил ток-нож к горлу Оусы, принудив его встать на колени.

– Смотри, чтобы дети не удрали! – приказал Вас высокому.

Но Акос наконец-то вспомнил, что стоит у двери. Потянулся к ручке, повернул металлический шар, но едва успел приоткрыть створку, как его грубо схватили за плечо. Здоровенный шотет легко поднял мальчика одной рукой. Боль прожгла мышцы. Акос попытался лягнуть врага, но тот громко загоготал.

– Ишь, какой неженка! – гаркнул солдат. – Лучше бы тебе сразу смириться, как и всему вашему плюгавому племени.

– Никакие мы не плюгавые! – крикнул Акос.

Прозвучало глупо. Точно у малыша, который не понимает, как выиграть спор. Но почему-то слова Акоса заставили всех замереть и уставиться на Акоса. Не только дылду, державшего его за плечо, но и Сизи, Айджу и даже отца.

Они смотрели на него, и Акос в ужасе почувствовал, что не просто покраснел, а зарделся как тихоцвет.

Вас Кузар расхохотался.

– Твой младшенький, да? – спросил он у Оусы. – Ты знал, что он говорит по-шотетски?

– Я не говорю по-шотетски, – пробормотал Акос.

– А только что говорил, – возразил Вас. – Похоже, в роду Керезетов завелся сынок шотетской крови. Любопытно.

– Акос?.. – удивленно прошептал Айджа.

– Нет во мне шотетской крови! – заорал Акос, и трое шотетов заржали в голос.

Неожиданно до Акоса дошло, что он понимает значение издаваемых ими грубых звуков, отрывистых и гортанных. Он говорил на шотетском языке, который никогда прежде не слышал. Шотетский сильно отличался от благозвучного тувенского: последний напоминал ветерок, подхватывающий легкие снежинки.

Выходит, что Акос действительно заговорил на шотетском. Его собственные слова звучали точь-в-точь как окрики солдат. Но ведь Акос никогда не изучал шотетский!

– Где твоя жена, Оуса? – произнес Вас, поигрывая ток-ножом, чьи «усики» с готовностью елозили по коже шотета. – Мы бы спросили у нее, завела ли она интрижку с шотетским мужчиной или в ее собственных жилах течет шотетская кровь, о чем твоя женушка забыла тебе доложить. Кому как не предсказательнице знать, откуда у ее младшенького столь глубокие языковые познания?

– Моей жены здесь нет, – резко ответил Оуса. – Как вы, наверное, успели заметить.

– Тувенец решил, что он – самый умный, да? – хмыкнул Вас. – Умничать с врагами опасно для жизни.

– Мне все равно, что за глупости вертятся в ваших головах! – воскликнул Оуса, и, несмотря на то, что он стоял на коленях, Акосу показалось, что отец смотрит на шотета сверху вниз. – Прихвостни Ноавеков! Вы – сродни грязи из-под моих ногтей.

Вас наклонился и дал ему пощечину. Оуса повалился на бок, задев низкий столик. Айджа завопил и кинулся к отцу, но его остановил тот же солдат, что держал Акоса. Дылда без труда справлялся с двумя братьями, будто это ему ничего не стоило, хотя Айджа – ему исполнилось уже шестнадцать сезонов – ростом был со взрослого мужчину.

Столик в гостиной треснул пополам и развалился. В угол покатились деревянные чурбачки, из которых отец собирался что-то выстрогать, на пол слетели старая кружка и книга.

– На твоем месте, Оуса, – пробасил Вас, – я бы придерживал свой токодар в узде.

Отец на миг прикрыл лицо ладонями, а затем бросился на коротышку, схватил его за запястье и крутанул, заставляя выпустить ток-нож. Отобрав клинок, Оуса наставил его на изумленного врага.

– Давай, бей, не стесняйся! – ухмыльнулся Вас. – У меня таких – несколько дюжин, а у тебя количество детей весьма ограничено.

Оуса слизнул кровь, сочащуюся из опухшей, разбитой губы, и оглянулся через плечо на Васа.

– Не представляю, где моя жена, – сказал он. – Вам стоило наведаться в храм. Если она предвидела ваш визит, то вряд ли объявится дома.

Вас с улыбкой разглядывал ток-нож в своей руке.

– Ничего, и так сойдет, – произнес он, переходя на шотетский, солдату, державшему одной рукой Акоса, а другой прижимавшего к стене Айджу. – Наша главная цель – ребенок.

– Мы знаем, кто из них младший, – ответил дылда – тоже на шотетском. – Но который средний? – добавил он, встряхивая Акоса.

– Пап! – в отчаянии заверещал Акос. – Они ищут среднее дитя! Папа!..

Солдат отпустил Акоса, но лишь для того, чтобы двинуть по скуле. Акос врезался в стену. Сизи ринулась к брату и принялась, рыдая, ощупывать его лицо.

Сдавленно закричав, Оуса с размаха вонзил ток-нож под броню Васа. Шотет не дрогнул. Криво усмехнувшись, он взялся за рукоятку и вытащил лезвие. Оуса смотрел на него как зачарованный. Из раны побежала кровь, пропитывая темную ткань штанов Васа.

– Ты оплошал, Осуса. Забыл, с кем связался и что это – мой токодар? – спокойно сказал шотет. – Я не чувствую боли.

И, сграбастав Оусу за локоть, шотет полоснул его лезвием по предплечью. Еще никогда в жизни Акос не слышал, чтобы отец так кричал. На пол полилась кровь. Айджа вновь завопил и забился, лицо Сизи перекосилось, но она не издавала ни звука.

Акос больше не мог терпеть. Он вскочил на ноги. Голова еще гудела после удара, и он не понимал, что собирается делать. Да и что сейчас вообще можно предпринять?

– Айджа, беги, – шепнул он и кинулся на Васа, чтобы погрузить пальцы в рану, глубоко-глубоко, и вцепиться в его кости, вырвать его сердце.

Звуки потасовки, крики, рыдания… Все это слилось в нестройный вой. Акос ударил кулаком в броню шотета, руку пронзила страшная боль. Солдат с шрамами бросился на Акоса и повалил его, как мешок с мукой. Наступил грязным ботинком ему на скулу.

– Папа! – завизжал Айджа. – Папа!

Акос даже не мог повернуть голову. Скосив глаза, он увидел отца, лежащего на полу. Его локоть оказался вывернут под неестественным углом. Вокруг черепа, точно нимб, растекалась красная лужа. Над отцом склонилась Сизи, пытаясь дрожащими руками зажать рану на его горле. Рядом стоял Вас с окровавленным ножом.

Внезапно силы оставили Акоса.

– Подними его, Сузао, – приказал Вас.

Ботинок исчез, и солдат поставил Акоса на ноги. Акос не мог отвести взгляда от отцовского тела, изломанного, как столик в гостиной, и от красно-бурой лужи.

Сколько же крови в одном человеке? – мелькнула мысль.

Вас продолжал сжимать нож. Его руки тоже были в крови.

– Все понял, Кальмев? – спросил Вас у самого высокого.

Тот рыкнул в ответ, схватил Айджу и защелкнул на его запястьях наручники. Айджа не сопротивлялся, он просто оцепенел, глядя на своего отца.

– Спасибо тебе. Ты дал ответ на мой вопрос, – сказал Вас, обратившись к Акосу. – Но, думаю, вы пригодитесь нам оба, благодаря вашим судьбам.

Сузао и Вас нависли над Акосом и подтолкнули к двери. В последнюю секунду ему удалось вырваться, он упал на колени возле отца и дотронулся до его щеки. Кожа оказалась теплой и липкой. Глаза Оусы были открыты, но жизнь по капле утекала из него, будто вода из треснувшего сосуда. Отец перевел взгляд на Айджу, которого подтаскивали к входной двери.

– Я верну Айджу домой, – прошептал Акос, слегка поворачивая голову отцу, чтобы тот мог его видеть. – Обещаю.

Когда жизнь окончательно покинула Оусу, Акос уже был в ковылях, в руках врагов.