Текст книги "Эллигент"

8. Трис

Девять часов. Может, именно сейчас выносят приговор Калебу, пока я завязываю шнурки на ботинках или в четвертый раз расправляю простыни на кровати. Провожу рукой по волосам. Вердикт тайного трибунала огласят публично. Калеб являлся правой рукой Джанин, до самой ее смерти. Какое решение они вынесут, мне ясно. Ближайшие соратники Джанин будут уничтожены.

И кстати, почему это должно меня беспокоить? Он меня предал. Он не попытался воспрепятствовать моей казни. Наплевать… или нет. Я сама не знаю.

– Привет, Трис, – окликает меня Кристина и стучит костяшками пальцев по дверному косяку.

Из-за ее спины выглядывает Юрайя. Он по-прежнему улыбается, но как-то вымученно.

– Есть новости? – спрашивает она.

Я снова оглядываю комнату. Все убежали завтракать, в соответствии с расписанием. Я попросила эту парочку зайти ко мне.

Мой собственный желудок урчит.

– Да, – отвечаю я.

Они садятся на койку напротив меня, и я рассказываю им о том, что со мной случилось в лаборатории эрудитов.

– Удивительно, что ты лишь слегка стукнула одного из них, – смеется Юрайя.

– Я все-таки была в меньшинстве, – огрызаюсь я.

Мы живем в странные времена. Я уже не уверена, что даже в глубине души осталась верна кодексу лихачей, тем более теперь, когда фракций вообще не существует. А кое с чем бывает трудно смириться.

– Что они хотят? – осведомляется Кристина. – Просто покинуть город?

Я пожимаю плечами.

– А если они – люди Эвелин? Вдруг она пытается поймать нас в ловушку?

– Без понятия, – бурчу я. – Но без чьей-нибудь помощи убраться из города невозможно, а я, к вашему сведению, не собираюсь здесь оставаться, чтобы учиться водить автобусы и ложиться спать по приказу.

Кристина кидает на Юрайю встревоженный взгляд.

– Послушайте, – продолжаю я, – вы не обязаны ничего предпринимать, но мне нужно выбраться отсюда. Я собираюсь узнать, кем была Эдит Прайор и что ждет нас за оградой. Я просто должна.

И я вздыхаю. На меня накатывает волна отчаяния, которое невозможно игнорировать. Как будто кто-то чужой пробудился от долгого сна внутри меня. Он ворочается во мне, как встревоженный зверек. Я должна уйти.

С лица Юрайи наконец сползает улыбка, он говорит:

– Мне тоже надо.

– Ладно, – соглашается Кристина, хотя в ее темных глазах по-прежнему заметно беспокойство. – Сходим на дурацкую встречу.

– Отлично. Кто-нибудь из вас передаст это Тобиасу? Мне необходимо держаться от него подальше, мы с ним якобы расстались. Увидимся в переулке в половине двенадцатого.

– Хорошо, я позабочусь. Мы с ним сегодня в одной группе, – произносит Юрайя. – Изучаем производство, я прям сгораю от нетерпения, – ухмыляется он. – А Зику сказать?

– Да. Только убедись сперва, что он никому не растреплет.

Снова смотрю на часы – девять пятнадцать. Приговор Калебу должны уже вынести. Но нам следует тащиться на урок – изучать рабочие специальности. Любая мелочь может вывести меня из равновесия… Начинаю дергать ногой и сама не замечаю. Кристина обнимает меня. Она не задает лишних вопросов, за что я ей очень благодарна. Я не представляю, что ей отвечать.

* * *

Мы с Кристиной пробираемся по закоулкам штаб-квартиры эрудитов к задней лестнице, опасаясь попасться патрулю. Рукава моего свитера опущены до самых кончиков пальцев, чтобы скрыть карту, которую я заранее нарисовала на ладони. В принципе, я знаю, где находится штаб-квартира правдолюбов, другое дело, что не ведаю лазеек и переходов, которые могли бы нам пригодиться.

Юрайя стоит на обусловленном месте. Он одет в черное, но намек на серый цвет альтруистов все же проглядывает на воротнике его свитера. Мне странно видеть моих друзей из фракции лихачей в одежде альтруистов. Иногда кажется, что ликвидация фракций имеет и положительные моменты.

– Я сообщил Четыре и Зику. Они туда подойдут, – докладывает Юрайя.

– Хорошо.

Мы втроем бежим по переулку к Монро-стрит. Я стараюсь не вздрагивать от стука наших ботинок. Сейчас нам гораздо важнее, быть быстрыми, нежели осторожными. Когда мы поворачиваем на Монро, я проверяю, нет ли позади патруля бесфракционников. Какие-то темные силуэты мелькают на Мичиган-авеню, но вскоре пропадают.

– А Кара? – шепчу я Кристине.

Мы находимся на Стейт-стрит, – далековато от штаб-квартиры эрудитов. Значит, можно было говорить без опаски.

– Думаю, что ее не позвали, – отвечает Кристина. – Странно, правда?

– Тсс, – шипит Юрайя.

При свете циферблата наручных часов смотрю на свою разрисованную ладонь.

– Рэндольф-стрит.

Мы мчимся в одном темпе, наша кровь пульсирует почти в унисон. Несмотря на боль в мышцах, мне нравится бег. Мои ноги болят, когда мы достигаем моста, но потом я вижу Супермаркет Безжалостности за рекой, заброшенный и неосвещенный, и улыбаюсь. Юрайя притормаживает.

– Между прочим, – бормочет он, – нам нужно преодолеть миллион лестничных ступеней.

– Может, они включили лифт?

– Вряд ли, – качает он головой. – Бьюсь об заклад, Эвелин контролирует использование электричества – это лучший способ узнать о тайной встрече.

Я мрачнею. Может, я люблю бегать, но терпеть не могу подниматься по лестнице.

Когда мы, наконец, достигаем вершины лестницы, мы уже еле дышим, а до полуночи остается всего пять минут. Остальные идут вперед, я останавливаюсь возле лифтовой шахты. Юрайя не ошибся: за исключением указателя выхода, нигде нет ни одного огонька. Именно в блекло-голубом свете указателя я замечаю Тобиаса. Он выходит из комнаты для допросов.

После того нашего свидания мы общались с ним исключительно с помощью записок. Я сдерживаю себя, чтобы не кинуться к нему, не ощупать изгиб его губ, его мужественную линию подбородка… Но до полуночи осталось две минуты. У нас нет времени.

Однако на секунду он обнимает меня. Его дыхание щекочет мне ухо, я закрываю глаза и на мгновение расслабляюсь. Он пахнет ветром, потом и мылом. Этот запах прочно ассоциируется у меня с ним, и еще – с безопасностью.

– Ну что? – спрашивает он. – Они, вероятно, здесь.

– Да, – мои колени подкашиваются. – Ты узнал что-нибудь о Калебе?

– Отложим на потом.

Никаких разъяснений больше не нужно.

– Они собираются его казнить? – уточняю я.

Он кивает и берет меня за руку. Я не понимаю, что я должна сейчас чувствовать.

Вместе мы заходим в комнату, где нас когда-то допрашивали с помощью сыворотки правды. «Место, где ты исповедовалась…»

Свечи расставлены на полу вокруг одной из чаш правдолюбов. Я узнаю Сьюзан и Роберта. Питер стоит в сторонке, скрестив руки на груди. Юрайя и Зик – вместе с Тори и еще несколькими лихачами. Кристина вместе со своей матерью и сестрой. В углу – два очень нервных эрудита. Новая одежда так и не стерла границ между нами, они слишком укоренились.

Кристина манит меня к себе.

– Познакомься с моей мамой – Стефани, – представляет она мне женщину с сединой в темных вьющихся волосах. – И моя сестра – Роуз. А это – моя подруга, Трис, и мой инструктор при инициации, Четыре.

– Мы поняли, кто они, – отвечает Стефани. – Мы видели их допросы.

– Я просто хотела быть вежливой.

– Очередная форма обмана, Кристина.

– Ага, – закатывает глаза Кристина.

Ее мать и сестра насторожены и раздражены.

Ее сестра бросает мне:

– Значит, ты убила парня Кристины.

От ее слов внутри у меня все замерзает, как будто ледяная молния раскалывает мое тело пополам. Я молчу.

– Роуз, – одергивает ее нахмурившаяся Кристина.

Мышцы Тобиаса напрягаются – готов к бою, как всегда.

– Я подумала, что мы должны сразу прояснить данный вопрос, – продолжает Роуз.

– И вы еще удивляетесь, почему я оставила вашу фракцию? – возмущается Кристина. – Не обязательно по любому поводу выкладывать все, что приходит в голову.

– Ложь во спасение по-прежнему остается ложью.

– Ах, вам правды захотелось? Мне с вами неприятно, и я хочу уйти. Пока!

Она берет меня под руку и уводит нас с Тобиасом, не переставая ворчать.

– Извините.

– Ничего, – произношу я.

Я считала, что с получением прощения от Кристины с проблемой смерти Уилла будет покончено. Но все получилось наоборот. Просто со временем легче отвлекаться от содеянного.

Мои часы показывают двенадцать. Дверь в комнату открывается, и в проеме появляются двое. Это – Джоанна Рейес, бывший пресс-секретарь Товарищества. Ее лицо пересекает шрам. Желтый шарф выглядывает из-под ее черной куртки. С ней рядом – женщина в синем. Я приглядываюсь – и пугаюсь. Она – вылитая… Джанин.

Но Джанин мертва.

Женщина приближается к нам. Это стройная блондинка, как и Джанин. Из ее кармана торчат очки, волосы заплетены в косу. Типичный эрудит. Но не Джанин Мэтьюз, а Кара. Значит, Кара и Джоанна – лидеры верных?

– Привет, – говорит Кара.

Все разом замолкают. Она натянуто улыбается.

– Нам опасно здесь находиться, поэтому я буду краткой. Некоторые из вас, например, Зик и Тори, помогали нам.

Что? Видимо, я подзабыла, что Зик был шпионом лихачей. Чем, вероятно, и доказал свою лояльность Каре. Он, в общем, являлся ее другом, до тех пор пока она не покинула штаб эрудитов. Зик таращится на меня и усмехается.

Джоанна продолжает:

– Остальные не доверяют Эвелин Джонсон. И не ей определять судьбу города.

Кара сжимает кулаки.

– Мы верим, что необходимо следовать двум главным идеям основателей: делению на фракции и исполнению миссии дивергента Эдит Прайор, заключающейся в отправке людей вовне – за ограду. Несмотря на то, что у нас нет нужной численности дивергентов, ситуация настолько обострилась, что мы должны отправить людей за пределы города немедленно. Таким образом, в полном соответствии с намерениями основателей у нас есть две задачи: восстановить фракции, свергнув Эвелин, и отправить наших представителей на разведку. Джоанна будет отвечать за первое, а я – за второе. И сегодня мы определимся, именно со второй задачей, – произносит она и поправляет прядь, выбившуюся из косы. – Пойти смогут немногие. Толпа привлечет внимание. Эвелин без боя не сдастся, поэтому я решила выбрать людей, которые имеют опыт выживания в различных передрягах.

Я смотрю на Тобиаса.

– Кристина, Трис, Тобиас, Тори, Зик и Питер, – говорит Кара. – Вы доказали свое умение, поэтому я хотела бы пригласить вас прогуляться со мной за пределы города. Естественно, соглашаться никто не обязан.

– Питер? – вырывается у меня.

– Он сумел удержать эрудитов от твоей казни, – мягко поясняет Кара. – А кто обеспечил условия для фальсификации твоей смерти?

Я хмурюсь. Как-то никогда не задумывалась об этом. Зачем возвращаться в прошлое? Кроме того, Кара была единственным хорошо известным перебежчиком из фракции эрудитов, к кому, как не к ней, мог обратиться Питер?

Я умолкаю. Да, я не хочу покидать город вместе с Питером, но я так стремлюсь вырваться отсюда, что не поднимаю шумиху.

– Лихачей многовато, – скептически говорит девушка, стоящая у стены.

У нее густые, почти сросшиеся брови и бледная кожа. Когда она поворачивает голову, я вижу татуировку за ухом. Очевидно, она сама из бывших лихачей, перебежавших к эрудитам.

– Верно, – кивает Кара. – Но нам требуются люди с определенными навыками. Я думаю, обучение, которое проходили лихачи, как нельзя лучше подготовило их для выполнения этой задачи.

– Мне очень жаль, но я не могу оставить Шону, – заявляет Зик. – Только не после того, как ее сестра… ну, вы понимаете.

– Возьмите меня, – поднимает руку Урия. – Я лихач. И меткий стрелок. Благодаря мне в нашей группе будет настоящий мачо.

Я смеюсь.

– Спасибо, – благодарит Кара.

– Кара, вам следует поторопиться, – говорит бледная девушка-лихачка, ставшая эрудитом. – И еще кому-то надо уметь управлять поездом.

– Неплохая идея, – соглашается Кара. – Есть желающие?

– Я справлюсь, – отвечает, конечно же, бывшая лихачка.

План постепенно обретает плоть. Джоанна предлагает, чтобы позже мы использовали пикапы Товарищества. Роберт вызывается ей помочь. За несколько часов до побега Стефани и Роуз начнут контролировать передвижения Эвелин и сообщать по рации о любом необычном ее поведении в резиденцию Товарищества. Тот лихач, который пришел с Тори, обещает раздобыть нам оружие. Девушка из эрудитов и Кара анализируют наши задумки на наличие слабых мест, и вскоре мы убеждаемся, что все выглядит достаточно безопасным и осуществимым. Остается последний вопрос, который и задает Кара:

– Когда мы отправляемся?

– Завтра вечером, – отвечаю я.

9. Тобиас

Ночной воздух холодит мои легкие. Наступила моя последняя ночь в городе.

Юрайя, Зик и Кристина направляются к штаб-квартире эрудитов. Я удерживаю Трис за руку и тяну ее обратно.

– Давай прогуляемся.

– Ты чего?

– Мы быстро, – и тащу ее за угол.

Сейчас кажется, будто пустой канал заполнен темной водой, в которой отражается лунный свет.

– Ты ведь со мной, Трис. Они не будут нас арестовывать.

Легкая улыбка сквозит в уголках ее губ.

За углом, она прислоняется к стене. Тени вокруг ее глаз подчеркивают яркость зрачков Трис.

– Я не знаю, что делать, – она прижимает руки к лицу и ерошит себе волосы. – Я имею в виду с Калебом.

– Не знаешь?

Она смотрит на меня.

– Трис, – начинаю я. – Ты же не хочешь, чтобы он умер?

– Дело в том… – она зажмуривается. – Я так… зла на него. Я стараюсь вообще не думать о нем, потому что хочу, чтобы…

– Я отлично тебя понимаю.

Я и сам мечтал убить Маркуса. Однажды я даже решил, как это сделаю, – ножом, так, чтобы почувствовать, как жизнь вытекает из него по каплям. Но эта мысль испугала меня еще сильнее, чем его жестокость.

– Наши родители попросили бы меня его спасти, – теперь ее светлые глаза широко открыты, она смотрит в небо. – Они бы сказали, что это эгоистично – обрекать кого-то на смерть, только потому, что обидел тебя. Боже мой…

– Дело не в том, Трис.

– Нет, – она отталкивает меня. – Он был связан с ними куда больше, чем со мной. А я хочу, чтобы они мной гордились. Вот и все.

Я никогда не имел родителей, которые могли быть для меня хорошим примером и чьи ожидания стоило бы оправдывать. А мать и отец Трис воплотились в ней самой – в ее смелости и красоте. Прикасаюсь к щеке Трис, глажу ее волосы.

– Я вытащу его.

– Откуда?

– Из тюрьмы. Завтра, прежде чем мы покинем город, – обещаю я.

– Правда? Ты уверен?

– Абсолютно.

– Я… Спасибо. Ты… удивительный.

– Просто ты не знаешь моих скрытых мотивов, – улыбаюсь я. – Я позвал тебя сюда вовсе не для того, чтобы болтать о Калебе.

– Да?

Я кладу руки ей на бедра и притискиваю к стене. И в нас обоих пробуждается страсть.

Склоняюсь к ней и ощущаю ее дыхание. Она льнет ко мне, но я отодвигаюсь, дразня ее. Трис цепляет пальцами меня за ремень и дергает к себе, так что я локтями стукаюсь о кирпичи. Она пытается поцеловать меня, но я уворачиваясь и сам целую в макушку, затем в щеку, в шею… Ее кожа мягкая и соленая на вкус, после ночного бега.

– Сделай мне одолжение, – шепчет она, – никогда больше не рассказывай мне о своих благородных намерениях.

Она обнимает меня, проводит руками по спине и плечам. Кончики ее пальцев проскальзывают под пояс моих джинсов. Я боюсь пошевелиться. Наконец, мы целуемся, и это приносит нам облегчение. Она вздыхает, а я счастливо улыбаюсь. Приподнимаю ее, и ее ноги обвиваются вокруг моей талии. Она смеется, и я чувствую себя очень сильным и храбрым.

Это лучшая моя ночь в городе.

10. Тобиас

Разоренное здание в секторе лихачей выглядит так, словно здесь прячется дверь в иные миры. Впереди возвышается башня Спайр, пронзающая небо.

Кровь, пульсирующая в висках, отбивает секунды. Хотя лето подходит к концу, все еще тепло. Тренируя мышцы, я потратил бездну времени на занятия бегом и борьбой. И бег, и борьба стали для меня единственным способом избежать опасности, остаться в живых. Я мчусь к зданию и притормаживаю перед входом.

Зеркальные оконные стекла отражают свет. Где-то там – кресло, в котором я сидел, во время симуляции атаки, пятно крови отца Трис на стене… Тогда голос Трис прервал этот процесс, и я ощутил ее руку на своей груди. Трис вернула меня в реальность.

Распахиваю дверь в панорамную комнату страхов и со щелчком открываю крышку черной коробочки со шприцами, которая лежит в моем заднем кармане. Вот знак моей слабости и силы.

Прижимаю иглу к шее и нажимаю на поршень. Коробка падает на пол, а мое сознание переносится в другое место.

Я стою на крыше Хэнкок-билдинг, неподалеку от крепления троса зип-лайна, с помощью которого лихачи играют в прятки со смертью. В небе – черные тучи, у меня перехватывает дыхание от ветра. Трос справа от меня лопается и, отлетев назад, разбивает окно.

Мой взгляд скользит взглядом по крыше, фокусируется на ней. Несмотря на свист ветра, я заставляю себя подойти к краю. Дождь лупит по плечам и голове, пытается сбросить меня вниз, к земле. Я наклоняюсь и падаю. Мой рот раздирает полузадушенный ужасом крик.

Приземляюсь. Я жив, но стены молниеносно начинают сжиматься. Клаустрофобия. Прижимаю руки к груди и закрываю глаза, стараясь не паниковать.

Я думаю об Эрике и его тактике в комнате страха. Он хотел усмирить панику, прибегая к логическому мышлению. Вспоминаю, как Трис прямо из воздуха доставала оружие, чтобы сразиться со своими кошмарами. Но ведь я не Эрик и не Трис. Кто же я? Что нужно мне, чтобы преодолеть страхи? Я знаю ответ. Надо лишить их власти контролировать меня. Мне необходима уверенность, что я сильнее их. Я со всей силы бью кулаками о стену передо мной. Она трещит, панели разбиваются, падая на бетон. Я стою во мраке над обломками.

Амар, мой инструктор инициации, учил, что наши страхи постоянно меняются в зависимости от нашего настроения. О трансформациях нашептывают нам ночные кошмары. Мои всегда были одинаковыми, по крайней мере до тех пор, пока я не доказал себе, что могу одержать верх над отцом. Зато теперь я не понимаю, что меня ждет.

В течение долгого времени ничего не происходит. Я стою на твердом холодном полу, лишь сердце бьется быстрее, чем обычно. Смотрю на часы и обнаруживаю, что они не на той руке. Обычно я ношу их на левой. Теперь они – на правой, и ремешок черный, а не серый. Вдруг я замечаю грубые волоски на своих пальцах. Зато мозоли на костяшках исчезли. Я оглядываю себя: на мне серые брюки и рубашка. Мой живот явно толще, чем прежде, а плечи – узковаты. Передо мной появляется зеркало. На меня смотрит лицо Маркуса.

Оно подмигивает мне, но я чувствую, что мои глаза повторяют его мимику. Я не могу себя контролировать. Вдруг наши руки разбивают стекло и каждый из нас хватает за горло свое отражение. Но когда зеркала нет, я понимаю, что душу самого себя. Красные пятна мелькают перед глазами. Мы, я и мое отражение, падаем на пол, вцепившись друг в друга железной хваткой. Я не могу сообразить, как мне из этого выбраться.

Я дико ору. Моя шея вибрирует. Я думаю о своих руках как крупных, с длинными пальцами и мозолистыми костяшками после тренировок с боксерской грушей. Я представляю свою внешность в деталях. Моя кожа, как вода, стекает по телу Маркуса. В итоге, я переделываю свое отражение в моем собственном воображении. Наконец, обнаруживаю себя стоящим на коленях на бетонном полу и хватающим ртом воздух. Дрожащими пальцами ощупываю себя и немного успокаиваюсь.

Когда мы месяц назад ехали с Трис на поезде на встречу с Эвелин, я признался ей, что Маркус по-прежнему появляется в моих кошмарах. Мысли о нем одолевали меня перед сном, а когда я просыпался, они снова начинали мучить меня. Я боялся его, хотя уже вырос. Я уже не ребенок, который избегает жестокого, злого отца. Теперь я страшился угрозы, которую он нес моему будущему, моему становлению в качестве взрослого человека. Но прошлые страхи ни в какое сравнение не идут с тем, что грядет.

Предчувствуя моего отца, я хочу вскрыть себе вены, лишь бы не видеть его снова.

Пятно света появляется на ледяном бетоне. В нем возникает рука. Пальцы согнуты как птичьи когти. Затем я вижу другую руку и голову со светлыми растрепанными волосами. Девушка, кашляя, медленно, дюйм за дюймом, вползает в круг света. Я не могу сдвинуться с места. Она поворачивает лицо, и я вижу, что это – Трис. Кровь течет по ее губам и подбородку. Она хрипит:

– Помоги…

Из ее рта падает алый сгусток. Я бросаюсь к ней, знаю, что не успею. Кто-то впивается мне в спину, но я продолжаю пробиваться к Трис. Царапаюсь и ору.

Я кричу ее имя, а она выплевывает все больше крови. Теперь я ничего не слышу, я вообще ничего не чувствую, кроме биения своего пульса и ужаса. Обессиленная, она падает. Я опоздал.

Помещение заливают яркие лучи.

Граффити покрывают стены комнаты страха. Напротив меня – зеркальное окно из смотрового помещения. В углах установлены камеры слежения. Я обливаюсь потом. Вытираю лицо подолом рубахи и иду к двери, оставив футляр со шприцем и иглами на полу. Он мне не нужен. Мне остается одно – только преодолеть свои страхи в реальности.

По собственному опыту я знаю, что лишь уверенность способна спасти человека. Конечно, это сработает и на третьем этаже штаб-квартиры эрудитов.

Я не должен здесь находиться: охранник-бесфракционник наставляет на меня оружие. Я нервничаю.

– Стой.

Я кладу руку на его пистолет и отвожу ствол в сторону.

– Нечего наставлять на меня пушку. Я тут по приказу Эвелин. Мне надо увидеться с заключенным.

– Время посещений закончилось.

Понижаю голос почти до шепота:

– Она не хочет, чтобы беседа была зафиксирована.

– Чак, – раздается голос Терезы с лестничного пролета над нами. – Пропусти его.

Я киваю Терезе. В коридоре чисто, мусор убран, но разбитые лампочки еще не заменены, так что пока я направляюсь к камере, то попеременно миную участки света и темно-лиловой тьмы.

Достигаю Северного коридора. Прежде чем зайти в нужную камеру, подхожу к женщине, сидящей в углу. Она – среднего возраста, с раскосыми глазами и жестким морщинистым ртом. Выглядит так, как будто абсолютно все ей надоело, особенно я.

– Привет, – обращаюсь я к ней. – Меня зовут Тобиас Итон. Я забираю заключенного по приказу Эвелин Джонсон.

Когда она слышит мое имя, выражение ее лица не меняется. Она никак на меня не реагирует. Как же мне достучаться до ее сознания? Но спустя полминуты она достает из кармана клочок смятой бумаги и расправляет его на ладони. Это список арестантов и номера их камер.

– Имя? – равнодушно произносит она.

– Калеб Прайор. 308A.

– Ты сын Эвелин?

– Ну да, – говорю я.

Похоже, она не одобряет слово «ну», но подводит меня к металлической двери с номером 308А. Не думал, что нашему городу нужно столько тюремных клеток. Женщина набирает код, и замок со щелчком открывается.

– Я должна притворится, что ничего не замечаю? – спрашивает она.

Наверное, она думает, что я собираюсь убить Калеба.

– Правильно, – отвечаю я.

– Тогда сделай одолжение, замолви за меня словечко перед Эвелин. Устала вкалывать в ночную смену. Я – Дреа.

– Конечно.

Она сминает бумажку в кулаке, запихивает ее обратно в карман и удаляется. Я дожидаюсь, пока Дреа не вернется на свой пост. По-моему, ей все опостылело. Интересно, сколько людей бесследно исчезли отсюда за время правления Эвелин?

Вхожу. Калеб Прайор сидит за металлическим столом, согнувшись над книгой. Его волосы свалялись.

– Ты чего пожаловал?.. – бурчит он.

– Мне неприятно прерывать твое уединение… – делаю паузу.

Надо преподать Калебу урок.

– Знаешь, не могу сказать, что мне это неприятно. Твою казнь решили не откладывать. Она состоится сегодня ночью.

Мне удалось привлечь его внимание. Он смотрит на меня дикими, широко распахнутыми глазами, как дичь, нос к носу столкнувшаяся с охотником.

– Ты шутишь?

– Я неважный шутник.

– Нет, – трясет он головой. – У меня есть еще пара недель, только не сегодня, нет…

– Если ты сейчас заткнешься, я подарю тебе ровно час, чтобы ты привык к новой информации. А если нет, я нокаутирую тебя и застрелю в каком-нибудь переулке. Выбор за тобой.

Наблюдать за эрудитом то же самое, что следить за механизмом часов: шестеренки цепляются друг за друга и поворачиваются, чтобы сформировать определенный результат. В данном случае – осознание неминуемой гибели.

Внезапно Калеб хватает стул и замахивается им. Он сильно бьет меня ногой и выскакивает наружу. Бегу за ним по коридору, мою ладонь саднит. Я оказываюсь проворнее и врезаюсь ему в спину. Он растягивается на полу ничком, не успев сгруппироваться. Я прижимаю его коленом, стягиваю ему запястья пластиковым шнуром. Он стонет, когда я поднимаю его на ноги, из носа у него течет кровь. Дреа таращится в одну точку.

Тащу его к аварийному выходу. Мы спускаемся по узкой лестнице, эхо наших шагов звучит глухим диссонансом. Когда мы достигаем самого низа, я стучу в дверь. Мне открывает Зик, на его лице глупая улыбка.

– Были проблемы с охранниками?

– Нет.

– Дреа такая… ей на все наплевать.

– Точно.

– Я не удивлен. Это Прайор?

– Собственной персоной.

– Почему у него кровь?

– Потому, что он придурок.

Зик дает мне черную куртку с эмблемой бесфракционников. Она нашита на воротник.

– Не знал, что идиотизм имеет подобные симтопы.

Набрасываю куртку на плечи Калебу и застегиваю на его груди одну из кнопок.

– Я думаю, что это – новый симптом, – заявляю я. – Снаружи чисто?

– Да, я проверил. – Зик протягивает мне пистолет. – Он заряжен. Кстати, не забудь мне врезать. Я же буду заливать бесфракционникам, что ты отнял у меня ствол.

– Ты действительно хочешь, чтобы я ударил тебя?

– Слушай, просто вмажь мне, Четыре.

Мне драться нравится. Люблю ощущение взрывной силы, энергии и чувство некоей избранности. Но я ненавижу эту часть себя, именно она испорчена во мне больше всего.

Сжимаю ладонь в кулак, Зик собирается с духом.

– Только быстро, моя прелесть, – хмыкает он.

Я бью его прямо в челюсть. Останется хороший синяк, – алиби Зику будет обеспечено. Он стонет. Боль пронзает и мою руку, я трясу ей.

– Отлично, – сплевывает на пол Зик. – Кажется, хватит.

– Мне тоже.

– Вероятно, я тебя не увижу? Другие, возможно, вернутся, но ты… – он замолкает, но потом продолжает: – Просто мне кажется, что ты будешь только рад бросить все здесь.

– Да, ты прав. – Я смотрю на свои ботинки. – Уверен, что не хочешь пойти с нами?

– Не могу. Шона ни за что не согласится отправиться туда, куда вы, ребята, собираетесь. А я не должен ее оставлять, – он ощупывает свою челюсть и добавляет: – Присмотри там, чтобы Юрайя не напивался, ладно?

– Заметано, – говорю я.

– Нет, ты пообещай мне, – говорит он, и его голос начинает звучать низко, как всегда, когда он хочет подчеркнуть серьезность своих слов. – Обещай, что присмотришь за ним.

С того момента, как я их встретил, я всегда понимал, что Зик и Юрайя ближе друг к другу, чем большинство братьев. Они потеряли отца, будучи маленькими. Подозреваю, что после его смерти Зик полностью сосредоточился на своем брате. Не могу даже представить, каково это для Зика, видеть, как Юрайя покидает город, тем более, что тот сейчас совершенно раздавлен гибелью Марлен.

– Ладно, обещаю, – соглашаюсь я.

Я знаю, что мне давно пора уходить, но задерживаюсь еще на некоторое время, чувствуя всю значимость момента. Зик был одним из первых, с кем я близко сошелся у лихачей, после того как пережил инициацию. Затем он работал со мной в контрольной комнате, наблюдая за камерами и составляя идиотские программы, выводящие на экран случайные слова и числа. Он никогда не спрашивал у меня моего настоящего имени или того, почему я, заняв первое место при инициации, стал охранником и инструктором, вместо тогочтобы оказаться в руководстве. Он вообще ничего от меня не требовал.

– Давай обнимемся, что ли, – говорит он.

Продолжая держать одной рукой Калеба, обнимаю свободной рукой Зика, а он – меня. Потом, когда я уже тяну Калеба по переулку, не могу удержаться от того, чтобы не обернуться и не сказать:

– Я буду скучать по тебе.

– И я по тебе, моя прелесть.

Он хохочет, и его зубы блестят в полутьме. Это последнее, что я вижу, прежде чем отворачиваюсь, и мы с Калебом несемся к поезду.

– Вы куда-то собираетесь, – пыхтит Калеб на бегу. – Ты и еще кто-то с тобой.

– Да.

– Моя сестра тоже?

Вопрос вызывает во мне такую ярость, что никаких ругательств недостаточно. Приходится со всей силы врезать ему кулаком по уху. Он дергается и втягивает голову в плечи, ожидая второго удара. Интересно, похож ли я сейчас на своего отца, когда он бил меня?

– Она тебе не сестра, – говорю я. – Ты предал ее. Ты пытал ее. Забрал у нее то единственное, что у нее оставалось, – ее семью. И для чего? Для того, чтобы сохранить секреты Джанин и самому остаться целым и невредимым? Ты жалкий трус.

– Я не трус, – возражает Калеб. – Я знал, что если…

– Давай ты будешь держать свой рот на замке, ладно?

– Хорошо, – соглашается он. – И все же, куда ты меня тащишь? Ты прекрасно мог бы убить меня и здесь.

Я не отвечаю. Краем глаза замечаю движение позади нас на тротуаре. Кладу руку на пистолет, но тень исчезает в щели. Вновь тяну за собой Калеба, и мы продолжаем бег, но теперь я все время прислушиваюсь, не раздадутся ли чьи-нибудь шаги. Под ногами хрустят осколки стекла. Вижу мелькающие по сторонам темные здания и уличные указатели, болтающиеся на петлях, как неопавшие осенние листья.

Наконец, мы добираемся до станции, где должны сесть в поезд. Веду Калеба к металлической лестнице, по которой мы поднимаемся на платформу. Издалека приближается поезд, совершающий свой последний рейс по городу. В детстве поезда казались мне частью природных сил, живых и могучих, продолжающих свой путь независимо от того, что происходит в городе. Теперь это перестало быть тайной для меня, но значит очень многое: мой первый поступок в качестве лихача состоял в том, чтобы на ходу прыгнуть на крышу вагона. Так что поезда являлись для меня источником свободы, они дали мне силу и свободу.

Думая об этом, я перочинным ножом разрезаю шнур на запястьях Калеба и крепко держу его за руку.

– Ты еще не забыл? – говорю я.

Он расстегивает куртку и бросает ее на землю:

– Знаю.

Бежим по изношенным доскам платформы, рядом с открытой дверью последнего вагона. Калеб никак не может дотянутся до поручня, и мне приходится подсаживать его. Он спотыкается, но успевает подтянуться и заскакивает внутрь. Из-за него мне приходится бежать дальше, но я успеваю ухватиться за поручень. Мои мышцы едва выдерживают рывок.

Вижу Трис. Ее лицо слегка искажено кривой улыбкой. Черная куртка застегнута, капюшон надвинут на лицо. Она хватает меня за воротник, притягивает к себе и целует. Потом отстраняется и говорит:

– Всегда любила наблюдать за тобой.

Я усмехаюсь.

– Значит, вы все спланировали? – интересуется Калеб из-за моей спины. – Она что, собирается присутствовать при моей казни?

– Казни? – переспрашивает Трис, не удостаивая брата взглядом.

– Я ему сказал, что веду его на казнь, – отвечаю достаточно громко, чтобы и он расслышал. – Знаешь, типа того, что он сделал с тобой в штаб-квартире эрудитов.