Текст книги "Шкаф с ночными кошмарами"

– Какой же старый дом. Говорила же я, здесь опасно жить. Упрямый человек!

Ной расслабился, услышав удаляющиеся в сторону гостиной шаги, и откинулся на спинку стула. Встретившись затылком с дверью, он прикрыл веки и на долгое время погрузился в тишину, нарушаемую бормотанием гостьи. Ее голос звучал приглушенно из-за двери, но слова все равно проникали в грудь Ноя расплавленным медом, ложились на сердце, впитывались в него как в губку. Альма шептала о том, что она больше не узнаёт Дориана и вообще не понимает, что происходит.

Никто ничего не понимает, – мысленно ответил Ной, склонив голову. – Зачем, зачем я вновь затеял все это? Почему все должно быть так невыносимо сложно и больно?

Дориан в растерянности и не желает слушаться, а Кая вообще ушла из дома и занимается непонятно чем, тратит последние драгоценные минуты жизни не пойми на что… Если она не вернется – умрет.

Я заставлю ее вернуться любыми способами.

– Дориан, вспомни меня, вспомни меня, пожалуйста, – громко упрашивала Альма, и Ной ей в такт про себя говорил:

– Вспомни меня, Кая Айрленд. Вспомни меня. Меня настоящего.

– Вспомни меня настоящую, Дориан, – умоляла Альма из гостиной. Ной лишь вздохнул. Он хотел, чтобы у них было все хорошо. Но тем не менее понимал, что правда разобьет им обоим сердца.

Истина всегда разбивает сердца.

* * *

Около трех часов ночи Дориан наконец-то пришел в себя и обнаружил рядом с собой знакомое добродушное лицо. Ной, кажется, был чем-то доволен и в то же время смотрел с какой-то затаенной жалостью.

– Я не хотел пить, – сказал Дориан хриплым голосом, пытаясь принять вертикальное положение. Ни ноги, ни плечи так и не оторвались от дивана, голова, казалось, была каменной и весила тонну.

– И все равно выпил весь ром. Испоганил такой шедевральный десерт… – посетовал Ной. Впрочем, он не выглядел расстроенным, и Дориан засомневался, а не сделал ли в бреду чего-нибудь этакого, что заставило Ноя сменить гнев на милость.

– Впрочем, чего еще можно от тебя ждать, разрушитель человеческих судеб?

– Кто?.. – прохрипел Дориан, ерзая на диване. Ной смилостивился, помог ему сесть и даже подложил под голову диванную подушку, потому что Дориан на это не был способен.

Бедный парень не переносит алкоголь.

– Разрушитель человеческих судеб, – повторил Ной, с ухмылкой выпрямляясь.

– Я тебя что, ударил?

– Был бы мертв уже. Э-э… фигурально выражаясь.

Дориану было не до веселья. Он поднялся на ноги и, пошатнувшись, направился на кухню смочить горло. Ной пошел следом, с дьявольским нетерпением ожидая, когда Дориан наконец обнаружит записку Альмы, прикрепленную к двери.

Пока что Дориан ничего не видел, даже о порог споткнулся. Тишину потрясло его громкое чертыханье: «Кто придумал эту лестницу посреди дома?!» Ной, шедший следом, услужливо ответил, что это его бабуля постаралась еще в сороковых годах.

– Лучше ничего не говори, – простонал Дориан. Он хотел, чтобы это прозвучало угрожающе, но прозвучало так, будто он пытается сохранить остатки ужина в желудке. – М-мерзость! А это еще что? – Он наконец-то заметил листок, прикрепленный к двери, и поморщился. Ной ликующе улыбнулся, но удержался от язвительных комментариев. Дориан, чувствуя себя железным дровосеком, которым частенько обзывала его Альма, добрался до двери и сорвал листок. Всмотрелся в него, туго соображая, затем резко обернулся к Ною.

– Альма была здесь?!

– Мм.

Дориан вытаращил глаза:

– Я ее ударил?

Ною в один миг расхотелось шутить. Вмиг став серьезным, он спросил:

– Что с тобой не так? Ты озвучиваешь свои затаенные желания? – Дориан продолжал смотреть на Ноя, и тот сдался и вздохнул. – Ты ее не бил. Почему решил, что бил?

– Потому что ты сказал…

– Ты когда-нибудь бил женщин?

– Что? – возмутился Дориан, но тут же застонал от очередного приступа тошноты. – Нет, конечно. Я никогда не трогал женщин.

– Тогда прекрати нести эту чушь.

– Так что произошло?

Вместо ответа Ной неспешно отправился на кухню, зная, что Дориан пойдет следом, коря себя за то, что слишком много выпил и теперь ничего не помнит. Да он ничего и не делал, по сути. Пока Ной сидел на кухне с телом Каи, вездесущая Альма Сивер, решив, что двери в особняке живут своей жизнью, сидела рядом с Дорианом, что-то тихо воркуя. Тот, конечно, ничего не слышал, болван.

– Так, и что я сделал? – напряженно спросил Дориан, войдя на кухню.

– Я приготовил тебе бульон от опохмела.

– Оставь бульон, Ной. Что я сделал? Что я натворил? Не томи!

– Ты ничего не сделал.

Дориан решил, что неверно расслышал, ведь Ной говорил так, будто выносил приговор.

– А если я ничего не делал, то и нечего так смотреть!

– Ах ты хочешь знать, что я имею в виду? – Дориан неуверенно кивнул, приложив к виску ладонь. – Ты дурак. Ты ничего не сделал. Ты никогда ничего не делаешь, а должен. Не спрашивай. Просто делай, Дориан. Иначе проворонишь данный мною шанс. А я не могу помочь, ведь нельзя нарушать правила.

Дориан устало опустился на стул и подпер гудящую голову кулаком. Над переносицей болезненно пульсировало, глаза казались горячими и с трудом вращались в глазницах. Осторожно повернув голову в сторону, он глянул на стол, где стоял противень с печеньями. Три ряда хрустящих сердечек с начинкой из рома. Запахи корицы и шоколада ударили Дориана в нос, и он тут же отвернулся. Но и на Ноя смотреть было невыносимо.

– Сделай что-нибудь, Дориан. Иначе я решу, что вновь ошибся.

Дориан вскинул голову, резко осведомившись:

– Ты-то все делаешь правильно, да?

По лицу Ноя пошла тень, он мрачно сказал:

– Я нашел способ вернуть Каю домой.

– Даже не хочу знать об этом. – Он вновь посмотрел в сторону стола. – И не думай, что она простит тебя за печенье в виде сердечек.

– Я не говорил всей правды для ее же блага.

– Ты лжешь себе, Ной, прямо как человек, – хрипло протянул Дориан. На дрожащих ногах он дополз до раковины и наполнил стакан холодной водой. Она потекла по подбородку на грудь, но Дориан запрокинул голову к потолку и с облегчением вздохнул. Легкие горели, мысли путались, но он все равно продолжил выдавливать из себя слова:

– Ты не говорил всей правды только потому, что боялся ее потерять. Ты знал, что она уйдет. – Дориан обернулся и смело встретился с бесстрастным взглядом голубых глаз-льдинок. – Ты боялся, потому ничего и не делал. И ты скрыл правду только ради себя.

Дориан не сразу понял, что перешел черту, но извиняться не стал. Напрягшись, он ждал развязки. Вот-вот Ной вытворит что-нибудь страшное, сотворит какое-нибудь… Но он лишь кашлянул, недвусмысленно выражая желание завершить разговор, и начал убираться на столе. Кофе, тертая корица, баночка из-под клубники, мерочный стакан…

Дориан просил себя остановиться, но он еще не протрезвел, да к тому же вид смущенного Ноя, избегающего смотреть ему в глаза, выводил из себя.

– Ты уже прямо как человек. Сколько ты будешь отрицать…

– Ты забываешься. – Жесткий голос Ноя прозвучал как гром среди ясного неба, у Дориана даже прояснилось перед глазами. – Я не человек. Именно поэтому я ничего не сказал. Я не живу по вашим законам.

– Но ведь мне ты все рассказал.

– Ты уверен? – Ной медленно обернулся, вперившись в Дориана взглядом. Он преобразился лишь за секунду, стал выше и внушительнее, черты лица заострились. – Так что?

– Что? – опешил Дориан. Он забыл, о чем они говорили, и его замутило сильнее, чем до этого. Приложилв руки к животу, он обнял себя, будто так мог сдержать порывы тошноты. И ждал, что сейчас Ной в своей фирменной манере скажет: «Не переходи черту, не забывай, кто я», но он лишь отвернулся и произнес:

– Ты лучше подумай, как помириться с Альмой. Ты тут пьяным валялся, а она кудахтала вокруг, как шаманка, не позволяя мне выйти из кухни. И береги голову. У нее, уверен, куча туфель дома. С острыми шпильками.

* * *

7 ноября 2016

Детектив Эндрю Дин жил в Старом городе в многоэтажном доме с неработающим лифтом. На десятый этаж приходилось подниматься пешком, зато вид из однокомнатной квартиры был чудесным: окно выходило прямо на Криттонскую реку, проходящую через парк, и когда Дину удавалось застать закат, он добрых пятнадцать минут смотрел вдаль, любуясь заходящим солнцем, наблюдая, как по воде разливается холодное тепло, как у берега вода кажется белой, а дальше – розовой.

Посреди комнаты, которая служила и спальней, и кухней, и гостиной, стоял небольшой стол, а на нем высился карточный домик. Детектив Дин строил его с самого переезда в Эттон-Крик – уже около трех месяцев.

Дин сунул руки в карманы джинсов, приблизился к столу и обошел его со всех сторон, размышляя о Кае Айрленд. Да, он любил поразвлечься. Там, снаружи, он холодный, расчетливый, подозрительный. Собирается (точнее, собирался, пока его не отстранили) раскрыть преступление. А дома он просто Дин и все. Имя, данное отцом в честь прадедушки, он тоже не особо любил. И всем знакомым представлялся как Дин. Или детектив Дин – кому как повезет.

Взяв карту Джокера, он покрутил ее между пальцев, а затем осторожно, задержав дыхание, поместил на тридцатисантиметровую карточную башню – самую низкую из всех пятерых. Когда миссия была выполнена, Дин с облегчением вздохнул и сделал шаг назад.

Возможно, он никогда не закончит строительство замка, а если доведет дело до конца, то разрушит его одним резким движением. Пусть это будет эпичным завершением долгого пути.

Когда-то Дин уже пережил что-то подобное – когда мама покончила с собой. Живя вместе с ней, он будто катался на американских горках. Подъемы и спуски случались внезапно, резкие перепады ее настроения вызывали у него головокружение и тошноту. И всегда, каждую минуту, каждую секунду он жил в предчувствии неминуемого конца.

Дин думал, мама никогда не решится всерьез. Сперва она резала руки, затем, когда он дважды заставал ее за этим занятием, рыдала, обещая впредь не касаться лезвия. Но она лгала, и ее решимость оказалась сильнее.

В тот день стояло невыносимое пекло, и мама облачилась в длинное цветастое платье. Дин отчетливо помнил его: застегивается на пуговицы, ярко-оранжевое, с красными и желтыми цветами. Странное сочетание оттенков для той, кто решил свести счеты с жизнью.

Мама вышла из дома рано утром и отправилась в парк. Дин шел следом, чувствуя, как дрожит каждой клеточкой тела. Он знал: сейчас что-то случится, вот прямо сейчас, вот-вот…

И тогда он бросился бежать, но не успел – мама уже была на мосту и перелезла через ограждение. Он вопил что есть мочи, звал ее во все горло, но она не обернулась. Она летела. Она превратилась в птицу и летела вниз.

Это было десять лет назад, а Дин все еще помнил то проклятое платье. Помнил, как с криком перегнулся через перекладину и посмотрел вниз, а платье все равно было веселым и оранжевым. Оранжевым на фоне красного.

Она просто спрыгнула, и все, и ни о чем не думала. Или думала?

О чем мама думала перед смертью?

Дин знал о чем.

Он отошел от стола и вытащил из-под кровати, накрытой дешевеньким покрывалом, деревянный ящик. Внутри хранились мамины документы, ее дневник, фотографии…

Дин зачитал дневник до дыр, страницы давно истончились и просвечивали. Бережно отложив его в сторону, он достал фотографии. Перебрал их, любуясь маминым лицом, затем остановился на последней, выцветшей и старенькой.

Эльза и Мартина Грейс. Мама и ее сестра.

Дин прикусил внутреннюю сторону щеки и провел пальцем по их улыбающимся лицам. Мама была все в том же ненавистном платье – оранжевом с цветами. На фотографии ей только восемнадцать, стройная, изящная. Ее фигура едва ли изменилась после рождения сына. Рядом Мартина – младшая сестра. На вид ей около десяти.

Дин облокотился о спинку кровати и согнул ноги в коленях. Откинул голову назад и прикрыл веки. Я дурак, в который раз подумал он, вспоминая, как после гибели наставника ворвался в участок и перевернул там всё вверх дном. Сейчас он мог быть там, вместе со всеми, расследовать это проклятое дело. Рано или поздно он отыскал бы Криттонского Потрошителя и отомстил за смерть Мартины и матери.

Дин с ненавистью посмотрел в сторону карточного замка. Когда Гаррисон увидел это творение, то со смехом предупредил: «Если продолжишь в том же духе, до достраивать крепость будешь в психушке».

Дин достал из коробки новую фотографию, на которой были изображены девушка и мальчик. Девушка была все в том же оранжевом платье, а мальчик – в желтой футболке и черных спортивных штанах с белыми полосками по бокам. Это детектив Гаррисон. Их семьи до несчастья с Мартиной жили по соседству. Мама присматривала за Майклом с самого детства. В старшей школе она часто с ним нянчилась, помогала делать уроки. Тогда ему было лет одиннадцать или двенадцать. На фотографии он выглядел как обычный мальчишка: щуплый, с выгоревшими на солнце волосами, весь в веснушках и с красным облезшим носом. После смерти Мартины его взгляд изменился, навеки стал мертвым.

То первое убийство накрыло тенью всех жителей Эттон-Крик. Его мать, детектива Гаррисона, который потерял свою лучшую подругу, а затем няню, когда та стремительно покинула город, и других людей.

Мартины Грейс не стало в один миг, но она повлияла на жизни многих и до сих пор влияет. Его матери больше нет, детектива Гаррисона, который взял на себя роль отца, тоже, только Дин остался…

– Идиот, – прорычал он, зарываясь пальцами в волосы.

Целую минуту он всячески бранил себя, затем выпрямился и вздохнул. Расправил плечи и, как и всегда, завершил свой психоанализ мыслью о том, что он все решит. Он со всем справится. Даже несмотря на то, что какая-то тварь убила его единственного друга, несмотря на то, что его выперли из участка, как какую-то паршивую собаку. Несмотря на то, что начальник сказал, что еще один такой фокус, и Дин никогда не вернется, если только в качестве разносчика пиццы, который будет развозить заказы, Дин поклялся себе, что все вернет на свои места.

Он отложил в сторону фотографии и достал из коробки старый диктофон. Включил его и в тысячный раз прослушал запись:

– Оли! Неважно, что случится, не говори моим родителям! Я не хочу, чтобы они знали, что он с нами сделал! Оли! Поклянись! Поклянись, что не скажешь, что он со мной сотворил!

– С тобой ничего не случится, я не позволю этому произойти!

– ОЛИ! ПРОСТО ПООБЕЩАЙ! Оли… я не хочу, чтобы папа видел меня такой!

– Дэйзи, мы сбежим! Ты родишь малыша… С тобой все будет хорошо!..

– Оли, уходи без меня… уходи без меня, я не хочу этого ребенка.

– Нет! Мы отнесем эту запись в полицию! Они поверят нам, Дэйзи! Я не позволю…

Дин выключил запись и поднялся на ноги. Вновь подошел к столику с карточным замком. Хотелось смахнуть его на пол, одним резким движением оборвать его существование, как Потрошитель оборвал существование девушек с записи. Растоптать. Топтать до тех пор, пока карты не исчезнут.

Может быть, Кая права, может, Лаура действительно связана с происходящим? И Дин должен сдержать безумные порывы Леды Стивенсон, защитить ее от себя самой? Вот только справится ли он? С мамой не справился. Ее-то он защитить не смог.

В любом случае стоит попробовать. По словам Каи, убийца – женщина. Дин чувствовал, что, отмахнувшись от видений Аспена, он никогда не докопается до правды и не отыщет Криттонского Потрошителя. Он снова подумал, глядя на диктофон: а не предвидел ли детектив Гаррисон собственную смерть?.. Очень вовремя он передал Дину диктофон – прямо перед случившимся. Позже, когда Дин просмотрел все файлы с камер видеонаблюдения, он не увидел никого подозрительного – у участка было пусто, не считая БМВ Каи Айрленд да каких-то ребят с велосипедами.

Дин бы все отдал, чтобы она призналась. Как же он хотел вцепиться в нее зубами и разорвать!.. Он чувствовал: Кая Айрленд в чем-то виновата, но не был уверен, в чем именно. Он не просто так вынес ей приговор. Он видел что-то в ее глазах, какое-то дикое, нечеловеческое равнодушие, пустоту, которая присуща тем, кого он сажал за решетку.

Возможно, не она убила детектива Гаррисона, возможно, не она – Неизвестный, но она точно со всем этим связана и скрывает что-то страшное. Теперь необходимо добиться ее доверия. Если получится, они сумеют сопоставить свои знания, и тогда Дин отыщет Потрошителя.

Он подошел к письменному столу, достал из ящика бутылку виски и щедро плеснул в стакан. Замешкавшись на мгновение, Дин решительно поднес стакан к губам, а затем с грохотом поставил его на стол, едва не выплеснув виски на клавиатуру.

– Ч-черт! – Дин отодвинул стакан, плюхаясь в кресло. Внезапно он вспомнил о просьбе детектива Гаррисона. Возможно, то были его последние слова перед смертью: «На моем столе валяется бумажка с электронной почтой. Вышли туда адрес Дэйзи Келли».

Дин сказал: «Без проблем», а сейчас, смахнув с клочка бумажки пыль, уставился на ровный почерк. Это почта Каи Айрленд. Зачем ей понадобился адрес Дэйзи Келли? Уж не собирается ли она наведаться туда?

Дин покачал головой. Нет, пусть отдохнет от его давления. Столько вопросов он не задавал ни одному подозреваемому. И ему стоит отдохнуть. Протрезветь. Поваляться на диване, ни о чем не думая. Посмотреть телевизор. Ах да, у него ведь нет телевизора… И дивана тоже нет.

Дин обернулся в сторону книжных шкафов, где завалялась парочка книг, и склонил голову набок. А может, почитать? Или отправиться в торговый центр и купить телик?

Дин понятия не имел, чем люди занимаются в свободное время. Внезапно он услышал за своей спиной знакомый женский голос:

– Мне нужна помощь с Ледой Стивенсон.

Ах ты ж черт! Испуганно обернувшись, Дин наткнулся хмурым взглядом на стакан с виски. Нужно завязывать с выпивкой, решил он. А голос Каи Айрленд все еще настойчиво звучал в ушах:

– Сейчас, выписавшись из центра, Леда остается без присмотра со своей странной тетушкой, а та готова на что угодно ради доверия племянницы. В том числе игнорировать очевидные признаки ее психического нездоровья.

Детектив Дин выключил компьютер и поднялся на ноги, воодушевившись. Конечно, он не имеет права влезать в чужой дом, но хоть взглянуть-то на него издалека можно, так?.. И телик покупать не надо!

Кая советовала поговорить с Лаурой именно сегодня, потому что якобы она только-только вернулась с ночного дежурства и, возможно, будет в хорошем расположении духа. Конечно, он ни с кем не собирался говорить, ведь он даже не имеет права допрашивать ее. Кроме того, он уже однажды говорил с Лаурой, и она ему абсолютно не понравилась. С другой стороны, и ее можно понять – в тот день они с детективом Гаррисоном пришли задать Леде неприятные вопросы.

Так что Дин собирался провести спокойный, хоть и скучный вечер, карауля дом Стивенсонов. Схватив ключи и кожаную куртку, он вышел из квартиры, оставив карточный домик в покое.

Он решит его судьбу позже.

Выйдя из подъезда, Дин на мгновение оглох и ослеп – по крыше, будто желая ее пробить, нещадно барабанил дождь. Затем дворик осветился молнией, и Дин, увидев свою машину, припаркованную на стоянке у невысокого забора, бросился бежать к ней, прикрыв голову руками. Казалось, дождь отчаянно искал жертву, так что, пока Дин пытался вставить ключ в замок, ему за шиворот пролился целый ледяной водопад.

Наконец Дин нырнул в салон и на полную мощность включил печь. Передернувшись, он расправил плечи и позволил теплу разлиться по его замерзшему телу, затем осмотрел стоянку, освещенную фарами, и вырулил на дорогу. Дворники бегали туда-сюда с космической скоростью, но видимость все равно была отвратительной.

Может, это не такая уж хорошая идея, мрачно подумал Дин. Ничего не видно, дождь льет как из ведра, да и с Лаурой он поговорить не сможет… Не отрываясь от ветрового стекла, Дин проверил фонарик, спрятанный в бардачке, и свернул на дорогу в сторону Криттонского парка. В этом районе как раз и жила со своей тетей Леда Стивенсон.

Через десять минут, притормозив у двухэтажного дома, Дин засомневался, а все ли у него в порядке с головой. Он действительно считает Лауру Дюваль подозреваемой? Он и вправду поверил Кае Айрленд и всем этим сомнительным видениям? Откровенно говоря, Дин считал ее немножко сумасшедшей, но он не мог впустую тратить время и валяться на диване перед теликом. Потому что у него нет ни дивана, ни телевизора, да и Кая Айрленд может оказаться права. Лаура Дюваль была сестрой Оливы – одной из последних жертв Криттонского Потрошителя. Лаура перенесла глубокую травму, которая нанесла ее психике вред, и теперь женщина, по словам Каи, возможно, желает освободить девушек от несчастий, на которые ее саму обрек Криттонский Потрошитель.

Дин посмотрел на мрачный прямоугольник дома, нависающий над улицей и вбирающий в себя крохотные частички света, которые просачивались через пелену дождя от уличных фонарей, и пробормотал:

– Ненавижу эту чертову погоду…

Достав фонарик, он порылся на заднем сиденье в поисках зонта. В голове мелькнула мрачная мысль: да ведь я тоже ку-ку. Если начальство узнает, чем Дин занимается, пусть и в свободное время, его ни за что не вернут на прежнюю должность. И ему, как и предсказывал детектив Гаррисон, придется работать в мужском стрип-клубе.

Откопав наконец-то зонт с несколькими сломанными спицами, Дин повернулся к двери. Выходить наружу не хотелось, тем более он едва успел согреться. Но он отпер дверь, раскрыл зонтик и выпрыгнул из машины прямо в лужу. Раздосадованно зарычав, Дин захлопнул дверь и притворился, что целенаправленно идет к дому Стивенсонов. Штаны тут же прилипли к ногам, стужа впечаталась в кожу, застывая в мышцах, пальцы, сжимающие ручку сломанного зонта, одеревенели от холода.

Улица была пустой, и Дина утешала мысль, что сквозь чудовищный ливень его едва ли видно из окон соседних домов. Да никому и в голову не придет таращиться на улицу в такую погоду!..

Дин прошмыгнул по дорожке к входной двери и с облегчением вздохнул – никто так и не окликнул его. И вот над головой раздалось очередное утробное рычание грома, а затем сверкнула молния, и Дин вдруг осознал: во всем доме Стивенсонов не горел свет. Странно. Неужели все спят? Даже Леда? Он в ее возрасте… впрочем, она необычная девушка.

Тут ему пришла в голову дурная мысль: а что, если Леда, вдохновившись мрачной погодой Эттон-Крика, прямо в эту секунду взяла в руки лезвие и отправилась спать… спать вечным сном? А ее тетя, как и говорила мисс Айрленд, притворилась, что ничего не замечает?

Подкравшись к окну, Дин всмотрелся в темноту дома и поморщился: да, подглядывать в такое время нереально глупо и попросту невозможно. И все же, поняв, что потратил впустую целый час, Дин не расстроился – что угодно лучше, чем сидеть в четырех стенах и думать о Криттонском Потрошителе.

Глянув на экран мобильного телефона, Дин обнаружил, что время перевалило за одиннадцать. Пора вернуться домой, составить новый план.

Громогласное рычание над головой переросло в грохот, будто кто-то стукнул по небосводу молотом и раскроил его на части. На мгновение пространство осветилось вспышкой молнии, и Дин, поежившись, отвернулся и застыл, открыв рот в немом ужасе.

Дождь все еще барабанил по шапке зонта, заливался Дину за шиворот. Все еще грохотало сверху, видимость была дурной. И в полушаге от него кто-то стоял. Фигура в белом. Дин хотел заорать во весь голос «ПРИЗРАК!» и бежать прочь со всех ног, спрятаться в машине, заблокировать все двери, включить в салоне свет и трижды прочесть молитву. Но он стоял, не двигаясь. Фигура напротив по-прежнему была неподвижной, и когда шок схлынул, Дин понял, что перед ним Леда Стивенсон. Щелкнув на кнопку фонарика, он посветил на уровне ее груди и осторожно произнес:

– Пожалуйста, прости, что напугал тебя…

Но Леда все еще не двигалась, будто кто-то заморозил ее. Белая ночная рубашка облепила ноги и тонкое тело, будто вторая кожа. Из-под подола виднелись черные резиновые сапоги, точь-в-точь как у него в детстве, когда они с мамой жили на ферме, на худых плечах висела тяжелая от дождя темно-зеленая куртка.

– Вы его видели? – вдруг спросила Леда, и детектив Дин опешил, услышав ее голос. Почему-то мысль, что перед ним привидение, никак не хотела покидать голову. Леда быстро моргала, чтобы дождь не попал в глаза, ее ресницы слиплись, а губы стали синими от холода.

– Кого? – спросил Дин, украдкой подступив ближе и вытянув над ее головой зонт. Дождь тут же ударил его в спину холодными стрелами. Леда не заметила учтивости, но перестала щуриться и стучать зубами.

– Он не бил меня, – вдруг твердо заявила она, будто Дин возражал ей. – Ничего не было. Ясно?!

Что? О чем она говорит?

Леда продолжала смотреть на Дина широко открытыми глазами. Во взгляде не было узнавания, а ведь они несколько раз виделись. Дин опустил фонарик к ногам.

Дождь продолжал барабанить по шапке зонта, ветер все туже затягивал холодные цепи на их телах. Леда шепнула, уставившись Дину в грудь:

– Он ничего со мной не сделал.

– Кто? – снова спросил он. Потом обвел взглядом темноту и, легонько коснувшись локтя Леды, сказал: – Я думаю, нам лучше поговорить в доме. Твоя тетя еще не спит?

Леда отшатнулась, яростно выкрикнув:

– Не трогай меня! Я сказала, не трогай меня!

Дин отшатнулся. Он автоматически убрал зонтик, и на Леду обрушился холодный ливень. Будто очнувшись, она ринулась бежать по направлению к входной двери. Дин поднял фонарик ей вслед, но Леда уже исчезла в темноте. Оскальзываясь на мокром асфальте, где тут и там пробивалась трава, он отправился следом.

– Леда! – позвал он, но призрачная фигура уже скрылась за домом. Упрямо сжимая в заледеневших пальцах одной руки фонарик, который едва ли спасал от тьмы, а во второй руке зонт, Дин обошел дом, пугливо вздрагивая, когда ловил в окнах свое призрачное отражение.

– Леда Стивенсон!

Дин никогда не боялся темноты, но сейчас почему-то ощутил себя в опасности. В присходящем было что-то зловещее.

Брось, парень, здесь всего лишь молодая девчонка! – успокоил он себя, но толку от этого было мало. Где Лаура, почему она не ищет племянницу? И куда подевалась сама Леда?

На заднем дворе темно было – хоть глаз выколи. Утопая ботинками в вязкой жиже, Дин сделал несколько шагов вперед и посветил перед собой фонариком. Косой луч прошелся по забору, отделяющему задний двор от деревьев позади дома, зацепил высокий амбар с покатой крышей и собачью будку.

В будке что-то блеснуло и Дин, на секунду переключивший свое внимание в сторону деревьев (вдруг Леда Стивенсон спряталась там), быстро обратил луч света на будку. Белые худые ноги в черных сапогах. Сорочка, открывшая кожу. Мертвенно-бледное лицо с бешеными глазами.

Дин почти забыл, что значит испугаться по-настоящему, но в тот миг, когда он увидел, как Леда Стивенсон выглядывает из будки, его насквозь прошило чувство страха. Спустя целую вечность он все же сумел взять себя в руки и, опустив фонарик, медленно двинулся к затаившейся Леде Стивенсон. Она скрючилась в позе эмбриона, прижимая к груди худые коленки и исподлобья глядя на Дина. В темноте черты ее лица заострились, глаза казались темными, пустыми.

– Я здесь прячусь, – сказала она так тихо, что Дин едва расслышал сквозь ливень.

– Почему ты прячешься?

– Простите, что накричала на вас. Я испугалась.

– Ничего страшного, – заверил он, присев перед будкой на корточки. Шмыгнув носом, он спросил: – Кого ты боишься, Леда? Этот человек все еще здесь?

– Он в доме.

– Прямо сейчас он находится в твоем доме вместе с тетей Лаурой?

– Она никогда его не видела, – просто ответила Леда, вытирая рукой лоб. Короткие белые волосы тут же встопорщились.

– Думаешь, если будешь здесь прятаться, он не найдет тебя?

– Я уже пряталась однажды, – ответила Леда, выглянув за его плечо. – Вам лучше уйти, вы светите фонариком.

– Ох, прости, – спохватился Дин, щелкнув на кнопку. Очутившись в полной темноте с Ледой Стивенсон, он с досадой вздохнул, вспомнив предупреждение Каи Айрленд: чтобы заслужить доверие Леды, Лаура во всем ей потакает. Разве он сам только что поступил не так же?

– Вылезай, Леда, – сказал он твердо, приняв решение и включая свет. Качнувшись на пятках, Дин приподнялся. Под ногами противно чавкнула грязь.

Леда покачала головой:

– Не могу. Он ждет.

– Я провожу тебя.

– Вы не сможете меня защитить.

– Тогда кто сможет? – спросил он, решив притвориться кем угодно, лишь бы зайти в дом и провести с Лаурой содержательную беседу. Да, Леда провела некоторое время в исследовательском центре, но, видимо, это мало помогло. Почему доктор Гаррисон выпустил ее в таком состоянии? Она же абсолютно себя не контролирует.

– И ты мне не веришь, – сквозь его мысли пробился жесткий голос. Он встретился с голубыми глазами Леды, решив, что ослышался, но нет – ее губы шевелились, повторяя: – А если умру, поверишь?

Какого черта? Она ему угрожает? Или вновь думает о самоубийстве?

– Никто не умрет, – отчеканил он, неуклюже переложив фонарик в руку, в которой уже был зонт. Схватив Леду за запястье, он потащил ее из будки. – Я защищу тебя.

Леда завопила с такой болью в голосе, будто Дин заживо сдирал с нее кожу. Она вышибла из его руки зонт и фонарик и, оскальзываясь на грязи, поползла на четвереньках в сторону калитки.

– Стой! – крикнул Дин. Несколько секунд он был дезориентирован, но быстро нагнал Леду и схватил ее за локоть. Они оба повалились в грязь, но Дин тут же поднял Леду и потащил ее в сторону дома.

– Не трогай меня! Не трогай меня!

– Все будет хорошо, – пообещал Дин. Он не был уверен, что Леда расслышала его голос сквозь шум дождя и собственные вопли. Она все дергалась, будто в конвульсиях, не оставляя попытки сбежать.

– Хватит! – прикрикнул он, когда она врезала ему в скулу.

Но она не прекращала изворачиваться, а Дин так устал, что у него началась изжога. От холода он уже не чувствовал, держит ли Леду Стивенсон в руках, и его посетила мысль, что, если она ударит его по голове, он просто замертво упадет в грязь под розовым кустом и уже не поднимется.

Но Леда не била его. Она ревела так громко, что перекрикивала дождь; ссутулилась и вяло передвигала ногами, отчего Дину приходилось силком тащить ее к двери, словно пятилетнего ребенка. Наконец-то он взобрался по ступеням и повернул ручку. Казалось, Леда услышала звук открывшегося замка, и он ударил по ее нервам, будто те были оголенными проводами.

– О НЕТ! ТОЛЬКО НЕ ЭТО, ПОЖАЛУЙСТА! – завопила она, снова попытавшись вырваться. Ударившись головой о дверной косяк, она в то же мгновение ослабла, и Дин едва успел подхватить ее. Втащив Леду в дом, встретивший их темнотой, он закрыл дверь. Тишина оказалась блаженством, но тут на лестнице послышались шаги, а затем наверху загорелся свет. Дин, поддерживая Леду, пошарил по стене ладонью в поисках выключателя. Щелкнув кнопкой, он прищурился от яркого света настенной лампы, оказавшейся у его лица, а затем напрягся, услышав голос Лауры: