Текст книги "Девять жизней Дьюи. Наследники кота из библиотеки, который потряс весь мир"

И вам это тоже по силам.

Глава 1
Дьюи и Тоби

«Она была тихой спокойной кошкой и… никогда ни с кем не ссорилась, она просто хотела жить и давала возможность другим жить как им хочется – если вы понимаете, что я хочу сказать».

Большинство людей сочтут мой любимый Спенсер, Айова, с населением около десяти тысяч, очень маленьким городком. В плане он представляет собой четырехугольник, одна сторона которого – с севера на юг – тянется на двадцать девять кварталов, разделенных рекой, а другая – с запада на восток – на двадцать пять кварталов. Улицы пересекаются под прямыми углами и в основном названы порядковыми номерами, так что ориентироваться в городе очень легко. Большая часть магазинов находятся на Гранд-авеню, нашей главной улице. В самом центре города, недалеко от пересечения Гранд-авеню и Третьей улицы, стоит скромное и уютное одноэтажное здание библиотеки.

Но размер – показатель относительный, особенно в таком штате, как Айова, население которого составляет всего одну шестую от населения Флориды, хотя здесь в два раза больше населенных пунктов. Многие жители Спенсера приехали сюда из еще более мелких городков, вроде Монеты, который я считаю родным городом, хотя выросла на ферме в двух милях от него. В Монете всего шесть кварталов и пять коммерческих заведений, включая бар и танцевальный зал. В нем насчитывалось чуть больше двухсот жителей. Это меньше, чем ежедневное количество посетителей Публичной библиотеки Спенсера.

Так что для фермерского края Айовы Спенсер – город вполне солидный и значимый. Люди специально едут сюда по разным делам, а не просто проезжают мимо по дороге куда-то. В таком городе ты знаешь почти всех его жителей в лицо, хотя можешь и не знать их по имени. Если кто-то закрывает свой бизнес, об этом моментально становится известно всем и каждому, и каждый имеет на этот счет свое мнение, хотя не имеет никакого отношения к конкретному бизнесу. Мы можем не помнить владельца какой-то конкретной фермы в округе Клейн, к которому относится Спенсер, но мы знаем других, таких же, как он, простых и трудолюбивых фермеров, поэтому беспокоимся о них и хорошо понимаем их жизнь и проблемы. И не имеет значения, происходим ли мы из старинного рода фермеров, так называемых «синих воротничков», или являемся потомками сравнительно недавних испанских иммигрантов, которые во множестве трудятся в экономике сельскохозяйственного производства, – нас объединяет не только четко очерченный участок земли под названием Спенсер, Айова. У нас одинаковые жизненные позиции, отношение к работе, взгляды на мир и на будущее.

Но далеко не все из нас знакомы друг с другом. Как директор Публичной библиотеки, я это давно уже поняла. Проходя по залам библиотеки, я, конечно, узнавала в лицо постоянных посетителей, многих знала по именам. С большинством из них я училась в школе, поэтому знала их семьи. Помню, лет десять назад один наш постоянный читатель не появлялся в течение нескольких месяцев. Я знала его еще по школе, знала его прошлое. Он долго принимал наркотики, потом отказался от них, но, видимо, снова к ним вернулся, и это меня очень встревожило. Поэтому я позвонила его брату, своему давнему другу, и он приехал в город, чтобы позаботиться о нашем посетителе. Давние, глубокие связи – вот в чем состоит преимущество небольших городков вроде Спенсера. Зачастую достаточно позвонить по телефону – и помощь и дружеское участие вам обеспечены.

Но библиотека притягивает к себе посетителей из девяти округов – когда я уходила на пенсию, у нас было восемнадцать тысяч постоянных абонентов, что почти вдвое превышало численность населения Спенсера. Понятно, что я не могла знать каждого из них. Одной из наших постоянных читательниц, которую я знала только в лицо, была Ивонна Бэрри. Она моложе меня на пятнадцать лет, поэтому мы посещали школу в разное время. Она жила не в нашем округе, поэтому я не была знакома с ее семьей. Сотрудники библиотеки следили, каждый ли день приходит тот бездомный мужчина, который беседовал с Дьюи по душам, потому что беспокоились за него. Но Ивонна всегда была хорошо одета и ухожена, так что, казалось, за нее можно было не волноваться. К тому же она была крайне замкнутой и молчаливой, никогда ни с кем не заговаривала. Если ты поздороваешься с ней: «Доброе утро, Ивонна», то в ответ едва расслышишь. Она любила просматривать журналы и обязательно брала какую-нибудь новую книгу. Кроме этого, я знала о ней только одно: она любила Дьюи. Это было видно по улыбке, освещавшей ее лицо при появлении Дьюи.

Каждый считал, что у него с Дьюи особенные отношения. Уж и не знаю, сколько раз мне под строгим секретом шепотом сообщали: «Только никому не говорите, а то они начнут ревновать, но между мною и Дьюи совершенно особые отношения». Я с улыбкой кивала, зная, что вскоре меня ожидает точно такое же тайное признание. Дьюи так щедро одаривал людей своим расположением и вниманием, что буквально все чувствовали себя связанным с ним дружескими узами. Для каждого из них Дьюи был единственным в своем роде. Но для самого Дьюи данный посетитель был одним из трехсот… из пятисот… из тысячи друзей, регулярно посещающих нашу библиотеку. Думаю, вряд ли он сильно любил каждого из них.

Таким образом, я считала Ивонну просто одной из компаньонок Дьюи. И хотя они порой подолгу сиживали рядом, я не помню, чтобы Дьюи ждал ее, бежал ей настречу. Но почему-то они непременно оказывались вместе и бродили по залам, оба невероятно довольные друг другом.

Ивонна стала общаться с нами только после смерти Дьюи, и то понемногу. На протяжении девятнадцати лет мне постоянно приходилось разговаривать с посетителями о Дьюи. После его смерти, казалось, мы все только о нем и говорили. Наконец, улеглась шумиха по поводу его кончины, наступил февраль, ударили крепкие морозы, и мы все окончательно поняли, что Дьюи с нами нет… И однажды Ивонна вдруг робко подошла ко мне и, сильно волнуясь, заговорила о

Дьюи: о том, как она нетерпеливо ждала каждой встречи с ним, как тонко он ее понимал, каким он был ласковым и храбрым. Несколько раз она вспоминала тот день, когда Дьюи целый час проспал у нее на коленях, и какие особенные чувства это вызвало в ней.

– Очень приятно было слышать, – сказала я. – Спасибо вам.

Я с уважением отнеслась к ее рассказу, понимая, какого труда ей стоило завести этот разговор. Но я была очень занята и не стала ее расспрашивать более подробно. Да и зачем? Ведь Дьюи спал на коленях у многих, а то, что он был котом уникальным, особенным, все давно знают.

После нескольких коротких бесед Ивонна снова замолчала и в очередные посещения держалась совершенно незаметно. Но спустя два года, когда Ивонна сказала, как она обрадовалась, что ее имя было упомянуто в «Дьюи», я решила поговорить с ней и села рядом. К тому времени у меня набралось множество приятных, но простеньких историй о Дьюи – большинство их сводились к типичной фразе: «Не могу объяснить, но он сделал меня счастливой», и я надеялась услышать что-либо более интересное.

Но рассказ Ивонны оказался особенным. В ее общении с Дьюи присутствовало нечто неуловимое, напомнившее, почему мне всегда нравились библиотеки, небольшие уютные города и кошки. Должна сказать, что Ивонна настолько сдержанно говорила о себе, что я почти ничего нового о ней не узнала. То есть тогда я этого не осознавала, но, прочитав записанную с ее слов историю, я поняла: в ней есть какая-то загадка, которую я никогда не смогу отгадать.

Но зато я узнала, какой разной может быть жизнь людей, даже если они живут в одном с тобой городе. И как легко почувствовать себя потерянной даже в таком четко распланированном городе, как Спенсер.

Я узнала, как трудно понять человека и что это вовсе не обязательно. Мы можем его не понимать, но не имеем права относиться к нему пренебрежительно и безразлично.

И этому тоже я научилась у Дьюи. В этом и состояла его магия. Так что в конечном счете это еще одна история о Дьюи.

Ивонна выросла в Сатерленде, Айова, в тридцати милях на северо-запад от Спенсера, где насчитывалось всего восемьсот жителей. Ее отец, по профессии лудильщик, обрабатывал маленькую арендованную ферму недалеко от окружного шоссе М-12 и занимал различные незначительные должности в управлении округа. Кроме того, у него был собственный грузовой автомобиль с цистерной, которую он наполнял водой из колодца на своем участке и доставлял ее в местные кафе и тому подобные заведения. Я знавала таких рабочих людей: молчаливых, немного неуклюжих и незаметных, но всегда занятых работой; эти незлобивые трудолюбивые парни в одиночку переносят все трудности, не надеясь на помощь со стороны. В конце концов, когда его уволили со службы, семья оставила ферму и переехала в городской дом. Отец устроился работать на местную фабрику. А пятилетнюю Ивонну, младшую из пяти детей, занимали кошки, постоянно рыскающие вокруг дома.

Я помню свое детство в деревне: долгие, медленно сменяющие друг друга времена года, игры с братьями, пока родители трудились на ферме и в поле. Я до сих пор помню, словно это было вчера, тот день, когда папа принес домой Снежинку, мое самое первое и любимое домашнее животное. Это было в начале лета, стояла страшная жара, и я видела, как отец появился из зарослей кукурузы, которая была ему по колено, и направился к дому. Из-под его соломенной шляпы на лицо стекал обильный пот, казалось, оно залито слезами. Идя следом за ним в дом, я увидела, что он держит что-то в руках.

– Видно, он родился в поле, – сказал он моей матери, – потому что там их пряталось штук пять-шесть. Мать и других малышей насмерть зарезало плугом, а у этого, – он поднял на ладони крохотного окровавленного котенка, – отрезаны обе задние лапки.

Большинство фермеров оставили бы тяжело раненное животное умирать, предоставив природе делать свое дело, но мой отец, увидев, что котенок еще жив, подобрал его и поспешил домой. Моя мама, которая тоже очень любила животных, стала за ним ухаживать и около месяца кормила молоком из бутылочки. По ночам она укладывала его на предварительно нагретое одеяло, а днем держала в кухне, где от плиты все время полыхало жаром. Я через мамино плечо смотрела, как она ухаживает за ним, и радовалась его выздоровлению. К середине лета раны на культях Снежинки совсем зажили. Люди считают кошек ленивыми, но видели бы вы, с каким упорством и решимостью Снежинка училась передвигаться! Буквально через пару дней она уже стояла на передних лапках, балансируя задранным вверх тельцем. Потом научилась прыгать, виляя в воздухе попкой, как развязная девица, а ее крошечный хвостик торчал прямо вверх. Мы обожали друг друга. В то лето мы целыми днями играли с ней, я с криком и смехом носилась по ферме, а Снежинка прыгала за мной, удерживая равновесие взмахами туловища. Осенью, возвращаясь из школы, я выскакивала из автобуса, бежала в дом, бросала ранец на стул и выбегала во двор, подзывая к себе мою любимую Снежинку. Она жила не очень долго, и после ее смерти я долго плакала. Но я никогда не забуду, как Снежинка, подпрыгивая, танцевала по двору, будто исполняла джиттербаг[2]2
  Джиттербаг – танец в стиле свинг.


[Закрыть]. С того лета мне навсегда запомнились воля к жизни и решимость Снежинки, а также полученный от родителей урок бережного и уважительного отношения к любому живому существу.

Насколько отличался жизненный опыт пятилетней Ивонны от моих впечатлений? Не знаю. Она не рассказывала мне, играла ли со своими братьями и сестрами, или ее оставляли одну во дворе. Предпочитала ли она общество кошек из-за одиночества или из любви к ним? Но я знаю, что ее родители, как многие сельчане, были равнодушны к кошкам и не помогали ей ухаживать за теми из них, что появлялись у них во дворе.

«Эти кошки все время умирали или пропадали, – говорила Ивонна. – Ия очень расстраивалась и плакала. Но как я ни просила, родители никогда не покупали для них еду, говорили, что не могут себе этого позволить».

Мое самое первое отчетливое детское воспоминание – мой отец с тем раненым котенком на ладони объясняет маме, какая беда с ним случилась. Самое первое воспоминание Ивонны – это история с фотографированием. Ее мама захотела сделать снимок детей с их любимыми кошками. Ивонна никак не могла найти своего котенка, которого по окрасу шерсти назвала Черно-белым. Мать велела ей прекратить поиски, встать рядом с братом и сестрой, которые подняли вырывающихся кошек к камере.

– Ну-ка, улыбнись! – скомандовала мать.

– Я не могу найти своего котенка…

– Не важно. Улыбайся, я снимаю!

Ивонна вымученно улыбнулась, а потом, закусив губу, перевела тоскливый взгляд на окружающие поля. В Айове повсюду, даже вокруг городов, раскинулись огромные плоские пространства. Девочка долго смотрела на расстилающийся перед нею мир, а потом подошла к матери и спросила, сфотографирует ли она ее с какой-нибудь другой кошкой.

– Нет, – сказала ей мать. – У меня кончилась пленка.

– Я так огорчилась, что едва не заплакала, но удержалась, – сказала мне Ивонна. – Я знала, что надо мной будут смеяться.

Через десять лет, когда Ивонне было шестнадцать, ее отец устроился работать на завод Уитко, и вся семья перебралась в Спенсер. Я помню, как я подростком жила в Хартли и ездила учиться в Спенсер. Это было ужасно. Девочки из школы казались мне взрослыми и опытными, их наряды просто шикарными, они не стеснялись разговаривать с мальчиками, стоя на перекрестках улиц, как будто были героинями из фильма «Бриолин»[3]3
  «Бриолин» (амер. Grease) – популярный фильм 1978 г. о 50-х гг. XX в.


[Закрыть]. Помню, я считала их более развитыми в физическом отношении, чем мы, деревенские дети, мне казалось, что им ничего не стоит нас одолеть. Таким был для меня Спенсер, хотя по сравнению с Ивонной у меня были определенные преимущества. Моя бабушка жила в городе, поэтому я уже была знакома с улицами и магазинами; до этого я посещала школу в Хартли, одну из самых больших школ в округе; с моим характером, открытым и общительным, меня не так-то просто было запугать или смутить. Но я легко могу представить, каково было крайне застенчивой Ивонне, которая впервые оказалась в Спенсере, не очень успевала в школе и никогда не чувствовала себя непринужденно в обществе посторонних людей, даже в Сатерленде. И когда она сказала, что проведенные ею в школе Спенсера полтора года были сплошным мучением, я хорошо ее поняла. Единственное, что позволяло ей чуть меньше страдать от одиночества, – это котика. Перед самым переездом в Спенсер у тетушки Мэй кошка родила несколько котят с сиамской помесью. Увидев их, Ивонна пришла в восторг и умолила родителей позволить ей взять одного котенка. Когда они пришли за ним, успевшие подрасти малыши носились по двору, спотыкаясь на неокрепших еще лапках, то и дело падая в лужи. Ивонна растерялась: «Как же я найду среди них своего котенка?»

Тут один из них вылез из убежища, где он прятался, робко подошел и застенчиво посмотрел на нее, словно говоря: «Здравствуй!»

– Хорошо, я возьму тебя, – прошептала Ивонна.

Она назвала котенка, оказавшегося девочкой, Тоби.

От обычных сиамских кошек она отличалась более темным коричневым цветом и более коротким и округлым туловищем, зато у нее были типичные для сиамок красивые голубые глаза и очень мягкая шерстка. Мягкой была не только ее шерстка – она была необыкновенно мягкого и кроткого нрава, что сказывалось во всех ее повадках и даже в тоненьком голоске. И Тоби была явно не из храброго десятка. Она пряталась, как только кто-то входил в комнату; убегала, если где-то в доме открывалась дверь; спасалась на кровати Ивонны, если слышала шаги на лестнице. На улицу она выскочила только один раз, незаметно прошмыгнув мимо стоявшей на пороге Ивонны. Девочка выбежала во двор и увидела, как Тоби свернула за угол родительского дома. Она обогнула дом с другой стороны и встретила кошку на заднем дворе. Тоби бросилась вперед и вспрыгнула ей прямо на руки, вся дрожа от пережитого страха.

– Ох, Тоби, больше никогда не убегай! – попросила ее Ивонна. – Пожалуйста, никогда так не делай, хорошо?

Трудно сказать, кто из них больше испугался.

– Тоби была очень ласковой и нежной. Любила лежать у меня на животе. По ночам она всегда спала рядом со мной, – рассказывала Ивонна.

– Уверена, вам это было очень приятно, – ответила я.

– Да, очень.

Окончив школу, Ивонна стала работать с отцом на заводе Уитко. Завод занимался производством ручного гидравлического инструмента, известного под названием шприц для смазки, предназначенного для разбрызгивания масла в тесном пространстве автомобильного мотора и других машин. После мучений в школе Спенсера работа на конвейере стала для девушки желанным прибежищем. Работа велась в быстром темпе и требовала больших физических затрат, но Ивонна была молодой и сильной. Она научилась закреплять болты быстро, не задерживая ленту конвейера, а главное, ей не нужно было разговаривать с другими работницами.

– Конечно, это не самая интересная работа, – говорила она, будто стесняясь своей гордости за то, что хорошо справлялась с заданием, – но все-таки это была работа.

А я хорошо знаю, что нет ничего лучше сосредоточенной работы.

За воротами завода Ивонна почти ни с кем не общалась, но, возвращаясь после смены домой, она была уверена: ее ждет Тоби. Малышка предпочитала сидеть где-нибудь наверху, подальше от людей, которые могут наступить на нее или задеть руками, и частенько подстерегала приход хозяйки, устроившись на книжном шкафу. Иногда, открывая входную дверь, Ивонна заставала ее на верхней ступеньке лестницы. Если дома никого не было, Тоби сбегала вниз и ходила за ней по пятам: в кухню, в столовую. Но как только кто-то приходил, Ивонна подхватывала ее на руки, поднималась в свою комнату и закрывала за собой дверь. Скоро девушка поняла, что большую часть дня Тоби проводила на ее кровати под одеялом, дожидаясь возвращения единственного человека, в обществе которого она чувствовала себя спокойно и уютно. Именно это и нужно было Ивонне: друг, который всегда рядом с ней.

Когда Ивонне исполнилось двадцать с небольшим, она со старшей сестрой переехала от родителей в четырехквартирный дом. Тоби любила тишину, а Ивонна любила быть одна. На работе дела у нее шли хорошо, она наловчилась очень быстро привертывать болты к маленьким шприцам для масла. Но на протяжении многих лет пронумерованные улицы Спенсера наводили на нее ужас, а каждый прохожий казался незнакомцем. Постепенно она привыкла, стала разбираться в топографии города и узнавать примелькавшиеся лица. Она делала покупки в магазинах на Гранд-авеню или в торговой галерее в южном районе. Она приобретала одежду в «Фэйшн Баг» и любимую еду Тоби «Тендер Витлс» в маленьком магазинчике товаров для животных. Однажды на Хеллоуин Ивонна купила себе страшную маску. Надев ее, она громко затопала вверх по лестнице и, открыв дверь в спальню, зарычала. Бедняжка Тоби испуганно вытаращила свои прелестные голубые глазки, вся ощетинилась и стала пятиться. Ивонна поспешно сдернула с себя маску.

– Тоби! Это же я!

Малышка несколько секунд внимательно смотрела на нее, затем отвела взгляд в сторону, словно хотела сказать: «А я знала!»

На следующий день Ивонна решила еще раз напугать Тоби. Она надела маску и с топотом вошла в комнату. Тоби кинула на нее всего один взгляд и отвернулась: «Перестань, я знаю, что это ты».

Ивонна рассмеялась.

– Ты у меня умница, правда, Тоби? – И крепко ее обняла.

Так Ивонна Бэрри нашла свою нишу в жизни, где ей было спокойно и уютно, нашла себе верную подругу и была счастлива. Дни протекали за днями без шумных событий, но с маленькими скромными радостями. На Рождество Ивонна построила небольшой туннель из коробок из-под подарков, и Тоби целыми днями сидела в этом туннеле.

– Ах, как Тоби любила рождественскую елку! Я думала, в этом она была уникальна, а потом узнала, что ее любят многие кошки.

По вечерам она катала Тоби на вертящемся кресле в своей спальне, и та шаловливо пыталась ударить ее лапой каждый раз, когда пролетала мимо. Даже спустя десять лет Ивонна улыбнулась, вспоминая эту игру, которую так любила Тоби. А то, что нравилось Тоби, нравилось и самой Ивонне.

Когда в 1980-х местная экономика переживала кризис и Ивонне сократили рабочую неделю, она возвратилась к родителям. Ивонна не сказала, как она отнеслась к этому факту, но, думаю, это мало что изменило в ее жизни.

– Квартплата стала для меня слишком высокой, поэтому я спросила родителей, можно ли мне вернуться домой, и они приняли меня. Иногда отец шуршал пальцем под газетой, – продолжала она, – а Тоби воинственно нападала на нее, и отец смеялся.

Но чаще, когда Тоби оставалась с родителями, она просто сидела на спинке кресла и смотрела в окно, а отец читал свою газету. Сестра и брат Ивонны уже начали самостоятельную жизнь и уехали из родительского дома.

Ну, что тут скажешь? Может быть, в доме было больше веселых моментов и смеха, чем я представляла? Может, Тоби удалось пробить брешь в молчаливой стене, какой отгораживался от всех отец Ивонны? Или игра с газетой лишь изредка нарушала царящую в доме суровую тишину? Хотелось бы так думать, но почему-то в моем воображении вставала следующая грустная картина: бесконечные дни, недели и даже месяцы – если я правильно поняла Ивонну – проходят в суровой, давящей тишине, лишь изредка нарушаемой веселой игрой с газетой. А в остальное время старый человек сидит в своем кресле, закрывшись свежим номером газеты; маленькая кошка пристально смотрит в окно, и молодая женщина выглядывает из-за полуоткрытой двери. Или отец смотрит по телевизору бейсбол, мать в своей комнате читает бесконечные романы, а Ивонна с кошкой тихонько поднимается к себе в комнату играть.

Но всего в двух кварталах от ее дома был Дьюи.

Библиотека не только хранилище книг. Большинство моих знакомых библиотекарей вовсе не считают своей главной обязанностью заниматься книгами. Главное – это создать атмосферу открытости и доступности. Многие люди испытывают затруднения в общении, зато они могут запросто зайти в библиотеку. Уверена, вам не раз приходилось слышать, как выросший в бедности ребенок, ныне преуспевающий, говорит, что его спасла библиотека. Да, конечно, знания, собранные в книгах, а теперь еще и в компьютерах, значительно расширяли его горизонт. Но библиотека предоставляла ему еще и место. Если дома происходила крупная ссора или драка, ребенок мог убежать от нее в тихую библиотеку. Если дома его не замечали, здесь он мог найти возможность общения с людьми. И при этом не обязательно было вступать в разговоры. Удивительные связи порой образуются между людьми. Зачастую достаточно чувствовать присутствие человека, даже если вы и словом с ним не обмолвились.

Когда я стала директором Публичной библиотеки Спенсера, я поставила перед собой задачу сделать ее более открытой, доступной и привлекательной для посетителей. Разумеется, я не забывала заботиться о поступлении новых книг, но больше всего мне хотелось изменить царящую в ней атмосферу. Чтобы люди чувствовали себя у нас комфортно, ощущали себя членами общины, а не просто посетителями муниципального учреждения. Я попросила выкрасить стены в более яркие цвета, заменила внушительную темную мебель на более удобные столы и стулья. Я организовала сбор средств для приобретения картин и бюстов знаменитых писателей, поэтов и ученых, которые мечтала расставить на стеллажах. Я просила сотрудников встречать посетителей с приветливой улыбкой, обязательно с ними здороваться. Примерно через полгода в коробе для возврата книг я нашла крошечного Дьюи и сразу поняла, что он отлично подходит для осуществления моих планов. Несмотря на перенесенные испытания, он оказался спокойным котенком с уравновешенной психикой и дружелюбным нравом. Но я думала, что он будет всего лишь ярким, живым пятном в убранстве библиотеки, что если он изредка выйдет из своего укромного уголка и пройдется по залам библиотеки, у людей возникнет ощущение уютного дома.

Но Дьюи и не собирался держаться в тени. Как только подушечки у него на лапках зажили (он отморозил их за время пребывания в металлическом коробе для книг) и малыш стал передвигаться более уверенно, он сразу занял среди сотрудников ведущую роль. Парадокс в нашей работе заключается в том, что библиотекарь не может вести себя слишком дружелюбно. Люди должны чувствовать себя у нас желанными визитерами, но ты не должен им навязываться. Библиотека – не среда для общения. Человек может зайти сюда в любое время, но не обязан вступать в пространные разговоры, если у него нет на это желания. Это зависит от него самого. Если ему хочется поговорить, он может это делать хоть целый день. Если он хочет оставаться наедине с собой, библиотека дает ему и эту возможность. Многие люди, особенно предпочитающие одиночество или не очень уверенные в себе, ценят библиотеку именно за это сочетание уединенности и публичности, за возможность побыть среди людей без необходимости поддерживать с ними общение.

Дьюи загадал библиотекарям загадку, в частности, в случае с Биллом Малленбергом. В течение многих лет Билл занимал должность директора школы Спенсера. Эта серьезная и уважаемая работа предполагала необходимость еженедельно беседовать с сотнями людей. Билл тяжело перенес уход на пенсию, так как внезапно оказался не у дел после стольких лет работы. Ситуация осложнилась тем, что как раз в это время у него умерла жена, которую он очень любил.

После ее кончины он стал каждый день приходить в библиотеку и читать газеты – не из желания сэкономить деньги на подписку. Просто дома ему было слишком одиноко. Как должны были вести себя сотрудники? Мы с ним здоровались, перебрасывались парой фраз, но втягивать его в более серьезные разговоры было бы нарушением этических правил. К тому же у нас была работа. Город платил нам не за то, чтобы мы поддерживали с людьми дружеские отношения или оказывали бы им терапевтическую помощь. Чтобы библиотека функционировала, каждый из нас работал минимум сорок часов в неделю.

И тут появился Дьюи. У него не было ограничений, сковывающих сотрудников библиотеки, и как наш общественный директор и официальный встречающий, он был свободен от работы. Дьюи не задумываясь подходил к незнакомцам и вспрыгивал к ним на колени. Если его сталкивали, он возвращался два-три раза, пока не понимал, что его присутствие нежелательно. И тогда он просто удалялся, ничем не выразив своего разочарования. Бесцеремонный кот не так раздражает, как чересчур назойливый и сочувствующий библиотекарь, потому что он не осуждает, не оказывает морального давления, не задает неприятных или тяжелых вопросов.

Однако, если посетитель принимал Дьюи, результат оказывался поистине поразительным. Со временем Биллу стало нравиться, что Дьюи сидит или даже спит у него на коленях, и уже через месяц его поведение изменилось. Главное – он начал улыбаться! Думаю, он улыбнулся впервые после смерти жены, когда Дьюи второй или третий раз забрался к нему на колени, оттолкнул газету и потребовал ласки. Теперь Билл постоянно улыбался, как раньше на работе. Он стал чаще разговаривать с персоналом, каждое утро проводил у нас все больше времени. Наблюдая за Биллом, я в первый раз осознала, что Дьюи не просто яркое и пушистое дополнение к убранству библиотеки.

После появления Дьюи количество посетителей резко возросло. Я не уверена, что это из-за него многие пришли сюда в первый раз, но нет сомнений, что именно его присутствие заставило их посещать нас снова и снова. Например, Ивонна пришла сюда, когда Дьюи было уже около полугода. Она прочла о его спасении в «Спенсер дейли репортер», но решилась зайти только летом. К тому времени Дьюи уже заметно подрос. С пушистым хвостом, блестящей рыжей шерсткой и «воротником», он чувствовал себя в библиотеке спокойно и уверенно. Ивонна увидела его, когда он величественно шествовал по залу, как король по своим владениям.

Какой красивый кот, подумала она. Я не видела, как они встретились. Думаю, это Дьюи первым подошел к Ивонне, потому что он всегда так делал. Но вполне может быть, что она сама потянулась к нему. Видимо, они успели подружиться, потому что как-то раз я обратила внимание, что Дьюи обычно держится рядом с ней. Он терся об ее ноги, обнюхивал ей пальцы, когда она его гладила, прислушивался к ее шепоту. Она комкала газету в мяч, кидала ему, и он хватал его, падал на спину и подбрасывал в воздух задними лапками. И эта игра продолжалась минут по пять, пока ему не надоедало.

Ивонна покупала ему разные мелкие игрушки, такие же, как своей Тоби. Она высоко поднимала руку с игрушкой, предлагал Дьюи подпрыгнуть и выхватить ее. Однажды она подняла игрушку на уровень своей головы, около пяти футов от пола.

– Ну, Дьюи, прыгай! У тебя получится.

Дьюи внимательно посмотрел на игрушку, затем опустил голову. Наверное, он не сможет так высоко прыгнуть, подумала Ивонна, и тут Дьюи повернулся, взвился в воздух – как ракета, вспоминала Ивонна, прямо как ракета – и выхватил игрушку из ее руки. Она изумленно уставилась на него и рассмеялась:

– Ты обманул меня, Дьюи! Вот плутишка!

В ноябре она пришла на день рождения Дьюи. Ее нет на видео, но это не удивительно. Ивонна из тех людей, которые могут стоять рядом с тобой целый час, когда ты вдруг увидишь и скажешь: «Ой, я и не заметила, что вы здесь». К таким людям относится молчаливый, но усердный работник, который, кажется, никогда не выходит из кабинета; соседка, которую вы редко видите, пассажирка в автобусе, не поднимающая взгляда от книги. В этом нет ничего грустного или досадного, ибо кто мы, чтобы судить о внутренней жизни человека? Откуда нам знать, что у него сегодня на душе? Соседи Эмили Дикинсон считали ее замкнутой старой девой, которая тихо и незаметно живет с родителями, тогда как она была величайшей американской поэтессой и поддерживала оживленную переписку с самыми блестящими писателями своего времени. Застенчивость не болезнь, а свойство личности.

А Дьюи был полной противоположностью Ивонны. Видеозапись того дня рождения запечатлела его во всей его красе и мастерстве уверенного в себе актера. Вокруг него толпились дети, отталкивая друг друга, чтобы занять выгодную позицию перед объективом, но Дьюи это нисколько не раздражало. Его хватали на руки, визжали от восторга, а он явно наслаждался вниманием. То он вспрыгивал кому-то на колени, то с аппетитом лизал именинный пирог – оформленный в виде мышки торт из кошачьего корма, украшенный тертым сыром, взбитым со сливками, – и нисколько не смущался, что на него с обожанием смотрят десятки детских глаз. Он подошел к Ивонне – по крайней мере, посмотрел ей в глаза, – и она почувствовала, что пришла не зря.