Текст книги "Ворон Темного урочища"

2. Когда устал от города…

Ганс Кугель, солдат специального карательного батальона, проклинал тот день и час, когда друзья затащили его во время очередного увольнения в ближайшую пивную.

Первоначально он собирался провести свободный вечер в обществе обаятельной Марты, с которой познакомился пол года назад и имел на неё вполне приличные виды. Познакомился с Мартой Ганс совершенно случайно. Командир роты охранявшей мост через реку Неман в небольшом восточно-прусском городке Тильзите, после сильного похмелья послал Ганса в ближайший магазинчик за бутылкой шнапса. Возвращаясь бегом в казарму, Ганс, чтобы сократить путь, повернул под арку ближайшего проходного двора и чуть не сбил с ног девушку, неожиданно появившуюся у него на пути. Был конец мая и девушка, видимо, спешила на занятия в школу. Ганс сделал такой вывод, помогая собирать учебники и тетради, выпавшие от неожиданности из рук юной красавицы. А девушка, без всякого сомнения, была красавицей.

Как оказалось впоследствии, Марта, так назвалась девушка, как раз заканчивала школу. Самому Гансу было немногим больше лет, чем ей, солдатом он стал всего за год до этого знакомства. Ей – семнадцать, ему – девятнадцать. Она с готовностью дала молодому солдату свой адрес, и уже через пару дней он в начищенных сапогах и отглаженной форме постучался в дверь её дома. За те пол года, что они встречались, Ганс познакомился с семьей Марты и всеми родственниками, проживавшими в Тильзите и его окрестностях. Охранная служба вдали от страшного восточного фронта была не очень напряженной, встречались они довольно часто, и в итоге Ганс даже подумывал о том, чтобы испросить у командира разрешение на женитьбу.

Друзья, такие же солдаты, как и он, знавшие об его отношениях с Мартой, силком затащили его в ту пивную недалеко от речного порта. Они хотели просто немного подшутить над ним и потихоньку подливали в пиво шнапс, от которого Ганс, выпивший три кружки пива, порядком захмелел. Он не помнил, когда и как оказался на улице и повстречался с комендантским патрулем. Сам по себе проступок солдата не грозил страшными последствиями. В худшем случае ему пришлось бы отсидеть несколько суток на гарнизонной гауптвахте. Это в том случае, если бы он не бросился бежать от патруля. Но Ганс, сам не зная почему, побежал. Его поймали почти сразу.

Побег от патруля – это уже более серьезный проступок. Здесь гауптвахтой не отделаешься. Уже через неделю Ганс в составе специального батальона отправился в Россию на восточный фронт. Говорили, что их отправят куда-то на юг России, где доблестные армии вермахта рвались к нефтяным промыслам города с непонятным названием «Баку», но вместо этого поезд остановился на какой-то небольшой станции, со всех сторон окруженной непроходимыми лесами.

Вместо фронта они оказались в небольшом русском городке. Сначала Ганс обрадовался, что до фронта они не доехали, и не совсем понимал, почему другие солдаты, старшие по возрасту, ходят хмурыми и злыми. Потом ему всё стало понятно. Здесь, в этом далеком от настоящего фронта городке, тоже был фронт. Русские бандиты, которые называли себя «партизанами» не хотели воевать цивилизованно, как положено нормальным людям. То тут, то там на дорогах они устраивали засады на доблестных немецких солдат и офицеров, взрывали машины, пускали под откос поезда, стреляли из кустов, подворотен. Никогда нельзя было сказать – мирный это человек или замаскировавшийся партизан. Красивая девушка могла насыпать отраву в солдатский обед или подложить мину, мальчишка мог кинуть гранату в проходящий по улице патруль, а бородатый русский мужик, с готовностью тянувший с головы шапку перед немецким офицером, вполне мог ночью с пулеметом или автоматом поджидать на шоссе одинокую машину.

Иногда эти люди объединялись в партизанские отряды, которые прятались в лесах вокруг городка и не давали покоя немецким властям своими вылазками, нарушая немецкий порядок и срывая различные мероприятия властей. Вот для ловли этих бандитов их батальон и был направлен в этот русский городок. Разобравшись во всем этом, Ганс тоже загрустил и ходил мрачнее тучи. Он уже сбился со счета, столько раз проклинал своих приятелей, вздумавших подшутить над ним, и с тоской вспоминал румяную Марту в чистом и ухоженном Тильзите.

Здесь же приходилось ездить по деревням, отнимать у русских продукты, которые так нужны были на фронте, а местные крестьяне, не понимая, что Великая Германия несет им освобождение от тирании большевиков, эти продукты прятали. Прятали они и молодых парней и девушек, руки которых нужны были для работы в фатерлянде, или, того хуже, отправляли их в лес к бандитам. Гансу уже несколько раз приходилось участвовать в карательных экспедициях против жителей, в селениях которых или рядом с ними были нападения на немецких солдат. По приказу фюрера такие селения стирались с лица земли – все дома и постройки сжигались, а население расстреливалось на месте. Но даже такие суровые меры не приводили к желаемым результатам, русские продолжали саботировать поставки для немецкой армии, а бандиты только усиливали свои нападения. Каждый раз после очередной такой операции Ганс напивался вместе с другими солдатами крепкого и вонючего русского самогона, а назавтра, проспавшись, писал в Тильзит Марте большие письма, в которых ни слова не упоминал о расправах над мирными жителями и от души расписывал свои подвиги в борьбе с русскими партизанами. Каждое свое письмо он заканчивал строчкой из известной популярной песенки: «Ауфидерзейен, майне кляйне, ауфидерзейен».

*

Странно, но даже сейчас, вечером, не было ни одного комара. И не только у костра, где все собрались на вечерние посиделки, но и вдали от него. В прошлую ночь они тучами атаковали туристов несмотря на то, что все намазались толстым слоем отпугивающей мази, а сегодня ещё никто не слышал ни одного комариного писка. Объяснить их отсутствие в лесу, да ещё рядом с озером, не мог даже Александр Александрович, не говоря уже о Лиде или Леониде Владимировиче.

Впрочем, отсутствие комаров не очень долго занимало воображение ребят. Открыв от изумления рты, все с интересом выслушали рассказ Женьки о его неожиданном падении в озеро, когда он, переодевшись в сухое и развесив мокрые вещи сушиться, присоединился ко всем у костра.

Особенно много разговоров было о крике ворона, сразу после которого Женька полетел в воду. Девчонки испуганно охали и взвизгивали, когда мальчишки выдвигали, одна невероятнее другой, версии о нечистой силе. Хоть разговор у костра шел в шутливой форме, но, тем не менее, почти все то и дело оглядывались по сторонам и вздрагивали от неожиданного шороха или звука в сгустившейся вокруг темноте. Никто в одиночку старался не отходить в сторону от весело потрескивавшего костра. О том, что они с Березкиным слышали какую-то тихую песню, доносившуюся с той стороны озера, Женька умолчал. Не хватало ещё, чтобы их посчитали чокнутыми, ведь никто больше этой песни не слышал.

Потихоньку, опять же с подачи близнецов, разговор перешел на времена давней войны. Всем было интересно узнать, почему же немцы боялись заходить вглубь Темного урочища. Мнения разделились. Часть ребят считала, что причиной этого страха были партизаны, которые разгромили первый карательный отряд, а другая часть старалась приписать это нечистой силе, умело вставляя в свои доказательства сегодняшний случай с Метёлкиным. Сан Саныч, самый старший из всей группы, склонялся на сторону первых.

– Народная молва часто приписывает людские дела нечистой силе, – улыбаясь, доказывал он, – Не стоит отрицать, что в мире пока ещё очень много непонятного, непознанного. Взять, к примеру, современные летающие тарелки или случаи полтергейста. Даже грамотные люди не всегда могут понять причину или следствие того или иного явления, а уж если свидетелем чего-то необычного стал малограмотный человек, то тут уж совсем пиши пропало. Его рассказ во втором и последующих пересказах будет постепенно обрастать всё более невероятными подробностями и в результате почти полностью будет утеряна достоверная информация. Я думаю, что так было и в том давнем случае. Партизанский отряд, воевавший в здешних местах, был небольшим по численности. Скорее всего он напоминал большой разведывательный отряд, чем партизанский. Занимался он в основном разведкой, редко вступая в прямые боевые столкновения с противником. Но вооружен он был хорошо, потому что постоянно поддерживал связь с «Большой землей», регулярно присылавшей всё необходимое в отряд самолетами.

Деятельность отряда приносила немцам немало вреда, поэтому они решили разом покончить с ним и летом 1943 года направили на его уничтожение отряд карателей. После того, как они вошли в Темное урочище, связь с карателями прервалась и обратно из леса никто не вышел. Партизаны действительно имели отношение к его уничтожению. Это подтверждается сохранившимися документами. Они устроили на лесных дорогах несколько засад и сильно потрепали немцев, нанеся им большой урон. Всё же силы были неравными. Партизаны потеряли в этих боях почти половину своих бойцов и вынуждены были перебазироваться в другое место.

Что стало с выжившими в боях гитлеровцами дальше – нет никаких свидетельств и доказательств. В районе болот, километрах в двадцати-тридцати отсюда, после войны находили кое-какие вещи, принадлежавшие когда-то немцам, оружие, документы, амуницию. Из этого можно сделать вывод, что оставшаяся часть карательного отряда, скорее всего, погибла в этих болотах. По какой-то причине они просто не смогли из них выбраться. Что же касается нечистой силы – то вряд ли гибель карателей в местных болотах её заслуга. Скорее всего это была недостаточная подготовка немцев к ведению войны в непривычных для них условиях.

– А наш дед говорил, что немцы были хорошими солдатами, воевали хорошо и грамотно, – подал голос со своего места Павлик.

– Спора нет. Немцы всегда умели воевать. Но непривычные условия партизанской войны вносят свои коррективы в планы ведения боевых действий. Эти коррективы, порой, не предусмотреть никакими уставами и инструкциями. Может быть, все старшие офицеры погибли в стычках с партизанами, а оставшиеся командиры растерялись, допустили какую-нибудь ошибку в выборе маршрута, или ещё что-нибудь. В результате – весь карательный отряд сгинул в непроходимых болотах. Такое бывает.

Только Сан Саныч произнес свои слова, как, со свистом рассекая воздух, над костром пронеслась крупная птица, тенью мелькнув на фоне звездного неба. Почти сразу же ночную тишину прорезал уже знакомый, заставивший побежать по спинам мурашки, крик. В ночной тишине он казался ещё более зловещим и страшным.

Все замерли на своих местах, и, вглядываясь в небо, пытались найти источник этого крика. Девчонки испуганно жались друг к другу. У Женьки птичий крик вызвал пробежавший по всему телу озноб. Склонив голову, чтобы никто не заметил его растерянного вида, он усиленно стал растирать руками внезапно похолодевшие, несмотря на надетые сухие колготки, ноги. Он единственный сидел у костра в шортах, развесив свой пострадавший от внезапного купания спортивный костюм сушиться. Со стороны озера тянуло сыростью, да и вообще ближе к ночи температура всегда понижается, поэтому никто не обратил особого внимания на Женькин жест.

– Вот, опять этот чёртов ворон сюда прилетел, – продолжая озираться по сторонам, негромко произнес Бубенчиков. – И чего он всё время вокруг нас вертится? Лес большой, летел бы куда-нибудь в другую сторону.

– А вдруг он здесь живет? Тогда мы находимся на его территории и он нас не оставит в покое, пока мы отсюда не уберемся, – еле слышно донеслось со стороны девочек. – Придется нам каждый раз пугаться, как только он закричит.

– Ну и пусть кричит, – громко, но с уловимой дрожью в голосе сказал стриженый Саша Ковелев. – Мы ему ничего плохого не сделали и пробудем всего несколько дней. К тому же… это… лес не его частная собственность… вот…

Эти слова как бы вывели всех из какого-то оцепенения. Все сразу зашевелились, заговорили. Кто-то, сказав, что у него в животе всё похолодело, потянулся со своей кружкой за горячим чаем. Со всех сторон раздавались смешки, шутки.

– А что, ребята, не достать ли нам гитару? – предложил Леонид Владимирович. – Всё веселее вечер коротать будет.

Гитару с собой взял физрук, видно вспомнил не очень далекие студенческие походы, когда этот нехитрый инструмент был непременным спутником любой молодежной компании.

Все согласно загалдели, а близнецы бегом сбегали к палатке, в которой лежали вещи учителя, и принесли инструмент, аккуратно упакованный в чехол из мягкой ткани. Вскоре тишину окрестностей лесного озера нарушили гитарные аккорды и голоса взрослых слились в едином хоре с детскими, увлеченно распевая веселые и непритязательные песни туристического репертуара. Когда заканчивалась очередная песня, непременно начинался небольшой спор – какую песню петь следующей, и лишь слово Леонида Владимировича, объявлявшего свое решение, прерывало споры между ребятами. Все знали, что учитель всё равно исполнит «заявки» каждого из них, чтобы никому не было обидно. Да и чего обижаться? Любимые песни почти у всех были одинаковыми.

Песни отвлекли мысли ребят от страхов, непроизвольно нагнанных на них криком одиночного ворона. Они с удовольствием подхватывали очередную, начатую учителем, строчку. Даже Женька Метёлкин на время позабыл свои страхи, старательно подпевая остальным. Импровизированный концерт продолжался больше часа, пока физрук не заявил, что от усталости у него больше не гнуться пальцы.

Ребята запротестовали, отлично зная, что вскоре за этим последует распоряжение отправляться по палаткам, а этого, несмотря на то, что за день все здорово вымотались и некоторые уже украдкой зевали, не хотелось никому. Они с жаром доказывали взрослым, что спать ещё рано и требовали продолжения вечерних посиделок.

Под их напором Леонид Владимирович исполнил ещё пару песен. Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается.

– Значит так, братцы, – объявил физрук, – Сейчас я вас спою последнюю на сегодня песню. После этого, сколько бы вы ни просили, петь не буду. Уже пошел одиннадцатый час и всем давно пора видеть уже седьмой сон.

– А какую песню? – спросила Чижикова.

– Какую? Самую что ни на есть туристическую. Про дорогу.

– Про дорогу? Это что, которую «Любэ» исполняет, что ли?

– Да нет, другую.

– А я другой не знаю, – пожала плечами Светка.

– А никто из вас не знает. Я её вам ещё ни разу не пел. Считайте, что она сегодня будет для вас колыбельной песенкой.

Леонид Владимирович на минуту задумался, как бы вспоминая слова. Все с интересом уставились на него, ожидая услышать незнакомую для них песню. Наконец учитель коснулся струн и негромко запел.

 
Когда устал от города
И муторно в душе,
Не нужно больше повода,
Ведь ты созрел уже.
Созрел ты для дороги,
Для песен у костра.
Теперь держитесь, ноги!
В поход идти пора.
Дорога, ты, дорога,
Зовешь издалека,
И прямо от порога
Вдаль манишь чудака.
Достань рюкзак вместительный,
Тушенкой запасись,
И в отпуск, лучше длительный,
С работы отпросись.
Гитару не забудь ты,
С друзьями созвонись,
Они, как ты, в минуты,
В дорогу собрались.
Дорога, ты, дорога,
Из глубины веков,
Ты прямо от порога
Вдаль манишь чудаков.
Дорога нам откроет
Для песен новых слог,
А от дождей укроет
Палаточный полог.
Гудящая усталость
От сбитых за день ног,
Не вызывает жалость
У избранных дорог.
Дорога, ты, дорога,
Скажи нам без прикрас:
Ты прямо от порога
Куда уводишь нас?
Но вот за поворотом
В конце любых дорог,
Вдруг замаячит утром
Оставленный порог.
Вернешься в дом усталый,
Запыленный слегка,
Дороге запоздалый
Пошлешь привет: «Пока!»
Пока! Пока, дорога!
Ты береги себя.
Здесь, прямо у порога,
Вновь встречу я тебя.
 

Действительно, никто из ребят этой песни ни разу не слышал. Когда в ночной тишине растаяли звуки последних аккордов, все молчали, задумчиво глядя на пламя костра. Видимо песня понравилась не только Женьке.

– Это вы сами написали? – поинтересовалась Светка.

– Нет. К сожалению, сам я писать песни не умею. А что, понравилось?

– Да. Хорошая песня.

– У меня был друг, учились вместе в институте, вот он и написал эту песню. Тоже был заядлым туристом. Сейчас он где-то на Дальнем Востоке служит, потянуло его на военную службу.

– Военная, значит, дорога позвала, – сделал вывод Павлик. – Как нашего папку когда-то.

– Да, видимо. Каждый сам выбирает себе дорогу. Он выбрал свою, а я вот – свою, рядом с такими оболтусами, как вы все, которые только умеют зубы заговаривать, хотя уже должны давно спать в своих палатках. Ну-ка быстро все спать! Не думайте, что завтра я вас от утренней физзарядки освобожу. Кто со мной первым остается дежурить?

Каждую ночь все по очереди дежурили у костра. Взрослые делили всю ночь на троих, а ребятам доставалось по одному часу ночного дежурства. Сегодня дежурить первым была очередь Женьки. Он с готовностью поднял, как на уроке, руку.

Медсестра Люда напомнила ставшим расходиться по палаткам ребятам необходимость «утеплиться» на ночь – сыростью от воды тянуло всё больше и больше. В походную экипировку каждого мальчишки кроме спортивного костюма и шортов обязательно входили колготки, которые они обязаны были надевать на ночь под брюки. Сан Саныч перед походом лично проверил их наличие у каждого из ребят. Многие, в том числе и Женька, такие вещи уже давно не носили, считая их детсадовскими и девчоночьими, но учитель настоял на том, чтобы у всех в походе они были в обязательном порядке, причем в двух экземплярах. Мама очень удивилась, когда Женька попросил её, краснея от смущения, купить ему недостающие для похода вещи. Но, разобравшись, дала деньги и отправила самого на ближайший рынок – там все вещи продавались намного дешевле, чем в магазинах, объяснив, какой размер надо спрашивать у продавцов.

Женька долго ходил по рынку, не решаясь подойти ни к одному прилавку с нужными для него вещами – почти за всеми этими прилавками стояли молодые девушки, которые наверняка бы поинтересовались, для кого он покупает летом зимние вещи. Наконец он заметил одну покупательницу, которая прямо у прилавка прикидывала на мальчишку лет восьми-девяти приглянувшиеся ей колготки. Пристроившись рядом, как и дома смущаясь и краснея, он выбрал две пары для себя, стараясь, чтобы цвета были не слишком девчоночьи. Молодая продавщицы сразу поняла, что выбирает он для себя и посоветовала ему взять серые или коричневые колготки с надписью английскими буквами на чулках «BOSS» или «BOY». «BOY» в переводе на русский язык означает «мальчик». Увидев такую надпись, вышитую синими буквами на светло-сером фоне, Женька решил, что в таких будет не очень стыдно ходить и купил одни серые и одни коричневые.

Из всех мальчишек, принявших участие в походе, только братья Савушкины не стеснялись носить свои колготки днем вместе с шортами, остальные надевали их только на ночь или под длинные брюки. Только из-за того, что его спортивный костюм был мокрым, Женька решился появиться у костра в таком же виде, как и Павлик с Петей, но, несмотря на его опасения, никто не обратил на это внимания. Женька успокоился и больше не комплексовал, шестым чувством предвидя, что завтрашний день наверняка придется провести полностью в таком виде.

Некоторое время со стороны палаток доносились отдельные слова и фразы, но после того, как взрослые пригрозили расшалившимся, было, ребятам поднять их утром на час раньше, разговоры утихли. Сан Саныч и Люда, посидев ещё с полчаса, тоже отправились спать. У костра остались только Женька и Леонид Владимирович. У дежурных было не много обязанностей. Надо было всего лишь поддерживать огонь в костре и время от времени обходить территорию лагеря, следя, всё ли в порядке. Здесь, далеко от дорог и людей, вряд ли можно было ожидать появления хулиганов или ещё кого-нибудь, но заведенный в первый же день порядок сохранялся неукоснительно.

Первым делом дозорные до отвала напились чая с сушками, которые специально для дежурных оставлялись у костра. Леонид Владимирович, сходив к озеру, наполнил чайник свежей водой и пристроил его над костром, чтобы следующим дежурным можно было тоже выпить свежего горячего чая. Женька, взяв фонарь, обошел вокруг притихших уже палаток, проверяя, всё ли в порядке. Заодно проверил, в каком состоянии его костюм, а он, кажется, совсем даже не думал сохнуть.

Когда он обходил крайнюю к лесу палатку, сердце его неожиданно замерло – из темноты леса на него смотрели два светящихся глаза. Едва не споткнувшись, Женька замер на месте, пытаясь разглядеть обладателя этих глаз. Если честно, то ему очень хотелось убежать отсюда побыстрее, но ноги как будто приросли к месту, а слова просто застряли в горле. Кое как взяв себя в руки, он направил в сторону светящихся глаз луч света от фонарика, и сразу у него отлегло от сердца. Страшные глаза пропали, а на их месте возвышался полу истлевший пенек. Тихонько выругавшись, Женька вспомнил, что деревянные гнилушки могут светиться в темноте. Почти замершее сердце, словно проснувшись, усиленно заработало, разгоняя по всему телу упругими толчками горячую кровь. Плюнув в сторону пенька, Женька поспешил к костру, где его поджидал Леонид Владимирович. Он подтащил к костру толстую ветку и устроился на ней, придвинув поближе к огню ноги в кроссовках.

– Что, холодно без штанов? – поинтересовался Леонид Владимирович.

– Да нет, – пожал Женька плечами, – Но когда теплее, тогда лучше.

– Это правда, – согласился учитель, – Тепло – это всегда жизнь. Если бы человек не смог когда-то научиться добывать огонь, то мы, наверное, до сих пор бы были на уровне каких-нибудь питекантропов. А что ты так долго задержался с обходом?

– А! Там, за палатками, в лесу гнилушки светятся, совсем как чьи-то глаза в темноте.

– Испугался, наверное?

– Сначала – да, чуть сердце в пятки не упало, а потом разобрался – ничего страшного.

Они помолчали, подбрасывая в костер приготовленные заранее ветки.

– Знаешь, Женя, когда я был примерно твоего возраста, мы с ребятами тоже ходили в походы. Я, как ты сейчас, отошел от костра и тоже заметил два светящихся глаза. Только они смотрели на меня и не стояли на месте, а передвигались. Представляешь моё состояние? Я чуть штаны не обмочил от страха! Не помню, как подбежал к костру за другими ребятами. Мы схватили, кто фонарик, кто горящую ветку, и стали освещать всё вокруг, – физрук сделал эффектную паузу, – Как думаешь, кого мы обнаружили?

– Волка, что ли?

– Нет. Обыкновенного зайца! Когда он смотрел в сторону костра или прямо на свет фонаря – глаза его светились красноватым светом. Его то я тогда и испугался. Потом все мы долго смеялись…

– Да в этом лесу, наверное, и зверей то никаких нет, кроме того самого ворона. За весь день ни одной зверушки или птички не было не видно и не слышно, даже комаров, вон, и тех нет.

– Мне самому как-то не по себе от такой пустоты, – признался учитель. – Я вообще не видел места, где не было бы даже комаров, а тут что-то уж совсем тихо, в этом урочище.

Что ни говори, а это было правдой. Женька вдруг вспомнил про огонек, который он видел на той стороне озера, и про тихую мелодию со странными словами. Чуть посомневавшись, стоит ли говорить о них учителю или нет, он всё же осторожно произнес:

– Леонид Владимирович, а Вы на той стороне озера, на острове, ничего странного не заметили в конце рыбалки?

– На той стороне нет, а на этой заметил.

– Что заметили?

– То, что ты по непонятной причине загремел в воду.

– Вы что, думаете, я нарочно?

– Ни капельки. Зачем тебе лезть в воду в одежде? Вполне можно было раздеться, чтобы искупаться. Так что здесь что-то не сходится.

– А я подумал, что вы мне не верите.

– Верю. И тоже считаю, как и другие, что ты свалился в воду от неожиданного крика над головой. Это может с любым случиться, когда не ждешь чего-нибудь подобного.

Женька не стал напоминать, что удочка, когда он хотел достать её, не вытаскивалась, как будто что-то держало её в воде. Вместо этого он решил сказать про мелькнувший огонек.

– А ещё я видел на острове какой-то огонек, он едва заметный был сквозь ветки и кусты.

– Что за огонек?

– Не знаю. Он мелькнул среди кустов и пропал почти сразу.

– А тебе не показалось, случайно?

– Сначала я тоже так подумал, – покачал головой Женька, – Но потом ещё была музыка… Когда уже шли обратно… Вы ничего не слышали?

– Музыка? Вот это новости! И что это была за музыка? Я ничего не слышал.

– Ну… это было похоже, как будто на старинном патефоне играют… и песня какая-то не русская была…

– А ты, парень, себя нормально чувствуешь? – внимательно посмотрел на него учитель.

Женька усмехнулся на эти слова Леонида Владимировича. Он предполагал такую реакцию на свои слова. Наклонившись, он слегка потер ноги – жар от костра пробился сквозь тонкую чулочную ткань и основательно поджарил кожу, но увлеченный разговором, Женька заметил это не сразу. Отодвинул ноги чуть подальше от пламени, тем более что из костра то и дело вылетали искры, одна из них уже прожгла небольшую дырочку чуть выше надписи «BOY».

– Не беспокойтесь, со мной всё нормально. Березкин тоже слышал эту музыку, мы же с ним вдвоем шли, а вы с Савушкиными вперед ушли. Можете спросить его завтра. Даже если два человека сразу э-э… тронулись, то им всё равно одно и то же не будет обоим казаться.

– Это верно, – улыбнулся физрук. – Каждый сходит с ума по-своему. Как говорил папа дяди Фёдора из мультфильма про Простоквашино, это только гриппом вместе болеют. Значит, говоришь, музыка? И Березкин тоже слышал?

– Да, как из старинного патефона. И как будто это… иголка тупая скрипит и шипит на пластинке…

– А ты откуда про патефоны знаешь?

– Видел, – не стал уточнять Женька. – А доносилась она со стороны острова, и очень, очень тихо.

Учитель помолчал, обдумывая услышанное. Задумчиво посмотрел в сторону озера, подбросил несколько веточек в костер. Женька напряженно ждал его ответа.

– Нет, я ничего подобного не слышал.

В этот момент издалека, кажется, со стороны острова, снова донесся знакомый крик ворона.

– Вот, опять он… – поежился Женька.

– Ну, сейчас он далеко.

– Всё равно, как будто бы нас подслушивает. Стоит только обо всех этих непонятках заговорить – всегда он голос подает. Неспроста это…

– Ну, не стоит так драматизировать ситуацию. Это просто совпадения.

– Слишком частые совпадения. Сколько уже этих совпадений за один только день…

– Согласен, сегодня произошло много… м-м-м… непонятного. Я бы даже сказал, что очень непонятного и… загадочного. Но завтра, я думаю, мы во всем сможем разобраться, так что не волнуйся.

– А я и не волнуюсь.

– Ну и молодец.

Чайник над костром, закипая, засвистел. Леонид Владимирович снял его с огня, поставил рядом с костром.

– Не хочешь свеженького и горяченького? – предложил учитель, и, взглянув на часы, воскликнул: – Да ты уже лишние восемь минут дежуришь! Давай-ка буди свою смену.

Отказавшись от чая, Женька взял сушку и, грызя её крепкими зубами, пошел будить Генку Васильчикова. Растолкав спящего и убедившись, что он не завалится снова на импровизированную подушку из пакета со сменными вещами, вернулся к костру. Там он дождался, пока Генка, протирая глаза, появился у костра. Теперь можно было идти в свою палатку, в которой он спал вместе с близнецами. Физрук уже на полпути остановил его и, забравшись в свою палатку, достал ветровку, которой велел укрыться Женьке на ночь, мотивируя это отсутствием у него сегодня спортивного костюма.

Близнецы спали обнявшись, укрывшись сверху одной курткой. Женька пробрался на свое место, повертелся, устраиваясь поудобнее, укрылся курткой физрука. Стоило ему закрыть глаза, как он сразу будто провалился в теплый и приятный, восстанавливающий утраченные силы сон. Усталость и переживания сегодняшнего вечера были мгновенно забыты. Даже когда что-то, тенью скользнувшее между палаток, задело за одну из растяжек, он уже ничего не слышал – сон уставших мальчишек всегда крепок.