Текст книги "Мама, я стану…"

Так вот, в Свердловск мы с отцом приехали утром и, сразу пересев на трамвай, направились в УПИ.

Благодаря настойчивости отца познакомились с председателем – женщиной около пятидесяти с благородной седины волосами, собранными в аккуратный пучок, к сожалению, не запомнил её фамилии, – и членами экзаменационной комиссии инженерно-экономического факультета.

Нас сразу предупредили, что первый экзамен уже завтра, и сегодня последний день приёма документов, собеседование по военной кафедре будет позднее – только таким образом мне разрешили оформить заявление, сдать все документы для поступления и получить направление в общежитие.

Уже после обеда перекусили с отцом в столовой ГУКа – главного учебного корпуса, как раньше его называли.

Помню, отцу понравился обед: разрезанное пополам варёное яйцо, политое майонезом, и хорошо прожаренные шницели с пюре и подливкой.

Весь первый год учёбы покушать в ГУКе в большую перемену было просто удачей: очереди как в Мавзолей. Перехватывали что-нибудь в буфете, как правило чёрный кофе и пирожки из автомата с печенью или с повидлом, обжаренные до черноты – видимо, на одном и том же масле.

Поэтому на втором году обзавёлся новой записью в медицинской карте: гастрит желудка.

Опять отступление: после устройства в общежитие предложил проводить отца на вокзал, он отказался, попрощались на трамвайной остановке: «Иди, готовься к завтрашнему экзамену».

Общежитие в этот период практически пустовало: только абитуриенты, сдающие экзамены, да несколько студентов, отрабатывающих колхозную практику на «дому» – блатники.

В комнате перед первым экзаменом жил один, потом приехал и застал ещё одного парня, но он срезался на третьем экзамене, и больше его не видел.

Разложил на подоконнике учебники и общие тетради, заполненные школьными билетами и ответами на них. Стола в комнате не было, комендантша объяснила отцу, что остальные комнаты студенты со второго по пятый курс закрыли с вещами, а оставшиеся комнаты – выпускников, которым уже море «по колено», и куда они девали столы, она не знает, и вообще: «Если не нравится – идите и снимайте квартиру».

Обхватив голову руками, начал думать, как завтра буду сдавать экзамен. Не мог уснуть от огромного количества новых впечатлений, чужого спального места: сменное постельное бельё, к которому впоследствии привык, было жалкое, бессчётное количество раз стиранное, с чёрными штемпелями, которые уже невозможно разобрать, но хоть не сырое, как в поезде.

Уснул только под утро, поэтому отчаянно проспал и в девять часов, заполнив портфель учебниками, думая, что они помогут, побежал сдавать первый экзамен.

Посмотрев расписание экзаменов в крыле, где располагался инженерно-экономический факультет, увидел цифру 432, на две корявые буковки перед этой цифрой не обратив никакого внимания, отправился к данной аудитории на четвёртом этаже.

Подозрительно: она была пуста, и рядом никого не было. Пришлось возвращаться на второй этаж к расписанию и уточнять, в чём дело.

Женщина с соседней кафедры, с улыбкой посмотрев на красного, запыхавшегося абитуриента, подошла вместе со мной к расписанию и объяснила, что две буквы «Мт» перед цифрой 432 означают, что это аудитория металлургического факультета совсем в другом здании, и показала из окна, куда идти.

Окончательно обезумев и схватив ненавистный, тяжеленный портфель, как мог быстро побежал по указанному направлению.

Вскарабкавшись на четвёртый этаж метфака, уже весь взмокший и с готовым выскочить из груди сердцем заглянул в аудиторию 432.

Там знакомая уже женщина с благородными сединами сказала, повысив голос: «Тихо, не мешайте, закройте дверь, идёт вступительный экзамен».

Растерявшись от такого начала, во второй раз открывать дверь было вообще невозможно страшно. Но опять свою роль сыграло провидение, или воля случая, или (уже гораздо позднее понимая, что нашими жизнями, конечно же, управляет кто-то свыше) дверь открылась сама.

Эта строгая, но, как я потом понял, и справедливая женщина, приподняв очки и рассмотрев поближе – видимо, она, как и все учителя, страдала близорукостью, – громким строгим шёпотом сказала: «Это ты, из Серова? И сегодня опять опоздал, дети уже сорок минут как решают экзаменационные задания».

Пришлось таким же громким шёпотом объяснять всё приключившееся и умолять, чтобы мне выдали билеты, я справлюсь.

Она, помнится, еле заметно улыбнулась этой правдивой истории, открыла дверь, велела поставить около стола портфель, взять билет и проштемпелеванные пять листочков бумаги для решения и садиться на свободное место.

Аудитория Мт-432 представляла собой большой зал с широкими ступенями, уходящими кверху и к задней стене помещения.

В те времена это были самые большие учебные классы для поточных лекций, то есть для разных групп одного курса – потока, – больше был только киноконцертный зал УПИ, где позднее довелось услышать выступление «Виртуозов Москвы» под управлением знаменитого Владимира Спивакова и понять, почему скрипки так называются. На втором ряду звуки, которые они производили, особенно когда настраивались, объясняли их название.

Так вот, свободное место в этой огромной аудитории – причём сидеть было разрешено только по одному человеку за партой – нашлось на самой верхотуре.

Наконец-то усевшись, в очередной раз обтерев мокрым платком горячую голову, успокоился и принялся читать задания билета.

Если, поднимаясь к свободному столу, я боковым зрением отметил, что у нескольких симпатичных девчонок неприлично короткие юбки, то после того как приступил к решению, больше никого рядом не видел: было задание и проштемпелеванные листочки.

Подобные задания мы много раз решали и в школе, и на нашем физико-математическом факультативе.

Поэтому, затратив, наверное, около тридцати-сорока минут, я уже отодвинул исписанные листы и начал осматривать окружающих.

Оказывается, не для всех поступающих задания были знакомыми, многие, наморщив лбы и яростно кусая кончики шариковых ручек, что-то сосредоточенно писали, потом зачёркивали, а кое-кто пытался списать, даже у одной девочки с короткой юбкой формулы были записаны на ногах.

Окружающие увидели, что я отложил писанину, и начали с умоляющими глазами беззвучно просить оказать помощь. Эти телодвижения оказались не совсем беззвучными, тот же преподаватель с благородными сединами поднялась на верхний ряд парт и укоризненно попыталась урезонить: «Что же ты вытворяешь? Из Серова, опоздал, а теперь своими вопросами и соседям не даёшь решать?»

Я сделался красным и, чуть не заревев, выпалил: «И совсем не так, и вообще я всё уже сделал!»

Она собрала все мои исписанные листочки и спустилась вниз, за длинный преподавательский стол со словами: «А я вот сейчас проверю».

И через десять минут встала и сказала: «Подойдите ко мне, заберите свой портфель и можете быть свободны».

С ужасом я спустился, забрал портфель и увидел на своих листах красными чернилами подведённую косую черту в конце моих решений, крупную красивую цифру ПЯТЬ и её подпись.

Ещё она сказала: «Молодцом, желаю успешно сдать остальные экзамены, а пока уходите и не мешайте другим».

Вот так я сдал первый экзамен и сразу помчался домой обрадовать родителей, а потом оказалось, что результаты экзамена для всех вывешиваются только на следующий день.

На крыльях приехав от маменькиных булочек на сдачу второго экзамена – а это было сочинение, – я уже без особой радости прочитал свою отличную оценку в большом списке поступающих.

Оказывается, в списках ставили четыре оценки: 5, 4, 3 и неуд.

И оценок, написанных буквами, в большом списке – если точно помню, в нашем потоке поступало сто двадцать пять человек, – было большинство.

Думать о тех, у кого оказалась эта оценка, в то время не хотелось, впереди было сочинение, причём сочинение на свободную тему.

Ну, я и насочинял.

Выданных пяти листов со штемпелем не хватило. Пришлось писать с обратной стороны, предварительно пронумеровав исписанные.

Но и это не помогло, концовка сочинения была написана на выпрошенном у соседа листе, но при сдаче готового сочинения член вступительной комиссии, укоризненно посмотрев, молча отодвинул этот лист и не принял его в составе всей работы.

На следующий день в списках оценок обнаружил отметку «удовлетворительно».

Тройка разрушила надежду на поступление за счёт сдачи двух экзаменов: при среднем балле аттестата пять полученные десять при сдаче двух экзаменов давали право на досрочное поступление.

Сейчас же пришлось готовиться к третьему экзамену. Я выбрал физику и сдал на отлично.

Причём в приёмной комиссии был преподаватель невысокого роста с непривычной в те времена бородкой и педантичной привычкой смены уличной обуви прямо в аудитории, под партой нащупывая туфли ногою.

Записывая во вступительном листе оценку «отлично», он после нашего собеседования сказал: «Качественное изучение материала школьной программы – «квинтэссенция» успешного поступления в вуз». Позднее многие студенты отмечали в его речи это характерное слово-паразит, которое он частенько упоминал.

Вот наиболее яркие отрывистые воспоминания моего поступления в один из лучших на Урале вузов, который в октябре 2020 года отметил столетний юбилей!

Из первых лет обучения вспоминаются наиболее яркие моменты.

Жили мы в инжэковской пятиэтажной общаге на улице Комсомольской, рядом с быкфаком – общежитием сельхозинститута.

Ещё наш район в те времена называли УКМ: угол улиц Комсомольской и Малышева.

Мужские комнаты занимали половину одного крыла третьего этажа, на первом этаже – вахта, столовая и хозяйственные комнаты: камера хранения, кладовая и комнаты коменданта и почётных пенсионерок, бывших одиноких техничек, одна из которых (говорят, бывшая медсестра-фронтовичка) задохнулась при пожаре от угарного газа; остальные этажи – женские комнаты.

На первом курсе обитали в шестиместной комнате номер 301: три двухэтажные кровати и одна раскладушка пятикурсника, лишённого общежития за неспортивное поведение, который несколько ночей ночевал у нас, а потом так и не появился, и у нас осталась гостевая кровать, про которую знал весь мужской полуэтаж.

Сейчас-то понимаешь, как дружно и весело мы жили.

Студенты-монголы из дружественного Улан-Батора вечерами варили вяленую конину, и запах то ли конской мочи, то ли потных армейских сапог распространялся на все этажи, девчонки ужасно ругались.

Около года занимались в зале штанги: учились поднимать гири по шестнадцать килограммов (один пуд), двадцать пять килограммов и двухпудовку – тридцать два килограмма. Тренер – учитель физкультуры – говорил: «Гири, как и все тяжёлые вещи, нужно поднимать ногами, то есть приседая, а потом выпрямляя ноги – они сильнее рук».

Сама учёба с лекциями, практическими занятиями – особенно первых двух лет – оставила в памяти нудную, не выспавшуюся с утра жизнь вечно голодных студентов.

Тогда мне казалось, что на преодоление бытовых трудностей затрачивалось больше нервной энергии, чем на постижение гранита науки, тем более первые два года шли общеобразовательные предметы с углублённой вузовской программой: начертательная геометрия, высшая математика, теория вероятности, теоремы по физике и наука электричества.

Всё было, конечно, интересно, но пустой желудок, оторванный от маминых котлеток и блинчиков, требовал насыщения.

С этим связано несколько интересных случаев.

Среди шести первокурсников в нашей комнате оказались два паренька из Оренбургской области из сельской местности. И ближе к холодам в ноябре, декабре и до самого марта родители посылали детям посылки с фаршем, солёным салом, разными мясными рулетами и другими вкусностями.

Этого периода потом ждали всё лето.

Первые котлеты мы даже не попробовали.

А дело было так. Когда получили первую посылку с фаршем – замороженные, завёрнутые в три полиэтиленовых мешка несколько квадратов примерно по килограмму весом, – что с ним делать, понятия не было.

Выпросили у знакомых девчонок из группы сковородку, своей ещё не было, и обещали угостить свежими котлетками; спрашивать, как лучше их сделать, не стали – решили сделать сюрприз. Если будут вкусные, а невкусными и угощать нечего.

Из размороженного фарша налепили котлет, из пряностей была только соль, посолили, растопили половину пачки маргарина и оставили жарить на разогретой электроплите общей кухни нашего третьего крыла общежития – такая кухня с электроплитами из-за пожарной безопасности располагалась в каждом крыле, то есть на каждом этаже было две.

Главной особенностью тогдашних электроплит была, видимо, эта пресловутая пожарная безопасность, разогревались они очень медленно.

Поэтому, не теряя времени даром, мы ушли в свою комнату заниматься.

Это, как оказалось позднее, стало нашей роковой ошибкой. Через полчаса, когда первые запахи жареного мяса начали распространяться в сторону нашей комнаты, мы, облизываясь, пошли снимать с плиты наше произведение кулинарного искусства, но на плите ничего не было, только остатки вкусного запаха стремительно улетучивались по этажам общежития.

Потом мы, вспоминая, говорили, что те котлеты были точно самыми вкусными.

А позднее, купив две новые сковороды – одну надо было отдавать девчонкам вместо утраченной, – мы научились делать вкуснейшие котлеты: зажаренные, и на воде, и по-киевски, с сухариками, и просто с батоном и луком. Те опыты с котлетами – одно из самых вкусных воспоминаний начала учёбы.

ГЛАВА 6. НА СТАРШИХ КУРСАХ

Давайте же радоваться,

Пока мы молоды!

После весёлой молодости,

После тягостной старости

Нас примет земля…

«Гаудеамус»

Уже позднее, на третьем курсе, мы переехали в другую, четырёхместную, комнату, посередине которой уже через два месяца стоял купленный нами в складчину бильярдный стол. Покрытый зелёным сукном, по углам и на боках длинных сторон лузы, окаймлённые блестящими, из нержавейки скобами с плетёными шёлковыми сетками, – предел мечтаний о хорошей жизни. Мужское население общежития нам завидовало, а девчонки, заходя в гости, крутили пальцем у виска.

В бильярд играли все вечера и даже ночи, учились у более знающих, интернета тогда у нас не было.

Молодые студенты, изголодавшись за неделю, по воскресеньям уезжали на такси на обед в знаменитую в те годы в Свердловске пельменную на Пушкинской и съедали по четыре-пять порций самолепных вкуснейших пельменей, запивая бутылкой рижского тёмного пива.

Но тогда мы уже могли себе позволить, к этому времени у всех была постоянная подработка.

В основном ребята работали дворниками, те печально смотрели на падающий зимой снег: в пять утра вставать на уборку.

Нанимались грузчиками на базу для разовой разгрузки вагонов и на макаронную фабрику.

Самая оплачиваемая работа досталась одному из свердловчан – сторожем на организованной одной из первых автостоянок.

Всё это мы прошли, а потом нам крупно повезло: мы всей комнатой за ящик пива у выпускников с пятого курса выкупили работу ночного сторожа в соседнем кафе, которое носило название «Блинная», – ночь через двое суток за девяносто рублей в месяц.

Практически спали в комнате только трое, четвёртый еженощно дежурил.

В обязанности сторожа входили следующие действия: приход на работу за полчаса до закрытия – сторожу на ночь оставляли горку блинов и литр молока, – проверка всего подключённого оборудования, главным образом электрического котла, и закрытие двух дверей кафе до шести часов утра.

Первые работники приходили – и котёл должен быть уже разогретым, – и новая горка утренних блинчиков и литр молока передавались сторожу.

Этих ранних, ещё тёплых блинов уже ждали остальные сторожа-студенты в комнате, которые сегодня спали дома.

В сентябре перед началом второго курса те, кто не вступил в строительные отряды, ездили на уборку картофеля в Красноуфимский район.

Девчонки шли за маципурами – картофелекопательными комбайнами, взрыхляющими почву и выворачивающими картофельные клубни на поверхность, – собирали картошку в вёдра, парни ссыпали вёдра в мешки и потом грузили на машины.

Бытовая неустроенность: жили в поселковом клубе, баня раз в неделю по субботам, а остальные шесть дней грязная работа с картошкой, не дай бог, пройдёт мелкий дождь – собирали комки грязи на сапогах, и картошка почти такая же.

Но молодость всё вытерпела, по воскресеньям девочки из Свердловска даже успевали съездить домой, мы же отсыпались и устраивали вечеринки с гитарой и чаем с конфетами.

Колхозные приключения запомнились ещё одним случаем. При чистке картошки на обед Серёжка из нашей общаговской комнаты умудрился порезать указательный палец левой руки.

Два дня ходил с самодельно замотанным пальцем, был приписан к кухне: грузить мешки одной рукой невозможно.

На третий день у него поднялась температура, и фельдшер из поселкового травмпункта посоветовала ехать в Свердловск.

На картошку Сергей не вернулся, оказывается, неделю лежал в больнице: началось заражение крови, а потом гангрена – пришлось ампутировать ногтевую фалангу указательного пальца левой руки.

Да уж. Но студенты потом долго шутили: «Серега, ты теперь нам не указ!»

Больше в колхоз на картошку мы не ездили.

Летом после третьего курса принимали участие в качестве подсобных рабочих в строительстве пристроя к общаге с торца общежития, который выходил на внутренний двор студенческого городка: душевые на две хорошие комнаты по четыре кабинки в каждой.

Помыться в этих душевых удалось только на пятом курсе, когда их наконец-то достроили. Готовая коробка простояла до весны, зимой внутренние работы без отопления делать невозможно. Зато ввод в эксплуатацию новых душевых был отмечен с помпой.

Собрались студенты-строители – и те, кто начинали в первый год, и те, кто через год обкладывали плиткой и проводили воду, канализацию и отопление.

Случилась знатная вечеринка, на которой довелось отведать запретного плода – папирос с марихуаной.

Студент из Грузии, вроде бы звали его Зураб, решил угостить оставшихся после первой помывки в душе папиросой с «этим».

Сидели голые на кафельном полу и курили; как позже сказали опытные «челы», это стандартные приёмы поиска новых покупателей, тогда ещё не думали, что можно прочно посадить на этот дурман.

Сказать откровенно, с первого раза я не распробовал этого кайфа, а потом и предложений больше не было.

На четвёртом курсе в размеренную учебную и общаговскую жизнь прочно вклинилось новое неизведанное увлечение: преферанс.

Элитная игра в карты «для дворян», в которой много нюансов и раскладов, и надо обладать хорошей памятью и удачей, чтобы преуспеть в пуле.

Играли обычно «сочинку», и было это повальным увлечением старшекурсников, говорили, что проигрывали по-крупному, но сам я, проиграв один раз месячную стипендию – взял три взятки на мизере, – стал играть очень осторожно, при этом крупных проигрышей, как и выигрышей, у меня больше не случалось.

Игра эта мне нравится и до сих пор, правда, только воспоминаниями, подходящих игроков в друзьях нет, да и времени на игру не выделишь.

Как показали прожитые годы, я отношусь к числу людей, подверженных азартным играм. Один мой знакомый иногда ухмыляется: «Да ты азартен, Парамоша…»

Никогда не забуду поездку на экономическую практику на Челябинский металлургический комбинат.

С отъездом из Свердловска замешкался: не мог вовремя получить так называемые подъёмные на практику – сумму около ста двадцати рублей на сорокадневное проживание и написание курсовой работы по практике в отделе труда и зарплаты по исследованию приёмов и организации работы в электросталеплавильном цехе ЧМК.

Выехал утром на автобусе, на скорую руку выпив стакан кофе на Южном автовокзале.

Покурить не успел, подошёл автобус, все погрузились и поехали.

Через два с половиной часа – запланированная остановка и посадка новых пассажиров.

Сейчас уже не вспомню, как назывался тот городок, там был пивзавод и всегда продавалось свежее бутылочное пиво – в то время уважаемый и не очень часто встречающийся без очередей напиток.

Водитель автобуса объявил: «Остановка пятнадцать минут, опоздавших не ждут».

Купив бутылочку светлого пива, с удовольствием, почти одним длинным глотком выпил половину.

Достал сигарету, затянулся и медленно выпустил струйку приятного дыма.

Сейчас, когда пытаюсь описать те события, до сих пор не могу объяснить, как же это произошло.

Рядом с остановкой на коврике сидел по-китайски молодой улыбчивый парень и зазывал народ принять участие в игре: «Кручу-верчу, запутать хочу, угадай, в каком стакане шарик – и выигрыш твой!»

При этом он безостановочно переставлял по гладкой поверхности куска картона три перевёрнутых стаканчика, открывая один из них, под которым был шарик.

Мы в Свердловске уже были наслышаны про то, как эти напёрсточники обманывают людей, и для себя я решил ни за что не принимать участие в этой игре.

Я поэтому не подходил, а стоял рядом и с превеликим удовольствием курил и наблюдал, под каким стаканчиком остановится шарик.

Надо сказать, что к этому моменту истекло, наверное, минут десять из отведённых водителем на перерыв пятнадцати, и оставалось спокойно докурить сигарету и садиться в автобус.

В эту секунду, остановив мельтешение рук, парень спросил, обращаясь к мужику напротив: «Где шарик?»

Тот замешкался, а меня «чёрт дёрнул», и я выпалил: «В правом крайнем стаканчике».

Ведущий сразу поднял стаканчик, показал лежащий под ним шарик и протянул мне красную десятирублевую купюру с изображением Владимира Ильича Ленина.

Теперь-то я понимаю, что, именно взяв первый выигрыш, я попался в мышеловку.

Всё остальное происходило как во сне, будто не со мной, иногда я смотрел на всё это со стороны и удивлялся: «Зачем я это делаю?»

Затем катала предложил поставить эту десятирублевку против трёх его и сыграть, и блеск купюр уже затмил разум.

Он позволил мне ещё выиграть, а когда на кону было уже сто рублей – месячная сумма, с которой я ехал на практику, – водитель автобуса подал сигнал об отправлении.

«Я отвлёкся, – думал я потом всю дорогу до Челябинска, – и ошибся, не угадал стаканчик, где лежал шарик».

Проиграл все подъёмные и, сев в автобус, от злости и обиды чуть не заревел.

И помог мне справиться с этим сосед, сидевший рядом и видевший мой позор.

Он сказал: «Нельзя было ввязываться в этот обман, но раз ввязался – крепко запомни и заруби на носу, а пока выбрось из головы и думай, как жить дальше».

Первая практика была производственная, зимой, уезжали поездом с железнодорожного вокзала.

Наш одногруппник Саша Газизов перебрал с портвейном и несколько раз поскользнулся на перроне и падал в снег. В вагоне он сразу завалился на вторую полку и проспал до самого Челябинска.

Утром, переодеваясь в общежитии, обнаружил посиневшие ляжки ног и закричал: «Мужики, я, похоже, ноги отморозил».

Все очень смеялись: его новые джинсы, видимо, промокли в снегу и полиняли.

Челябинск запомнился ещё и тем, что бросалось в глаза: рабочие много пили. На последней, преддипломной, практике были более трёх месяцев, с марта по июнь.

Лето в тот год, 1984, выдалось раннее и жаркое.

В половине седьмого утра шли на завод и практически на каждом окне рабочих общежитий стояли арбузы – водочные.

Вырезался как крышечка хвостик, и туда заливались одна или две бутылки водки, за несколько дней на окне мякоть арбуза растворялась, и получалась приятная арбузная настойка, которую пили, черпая кружками.

Мы тоже пробовали – вкусно.

Конечно, основная задача и производственной, и экономической, и преддипломной практик – это получение опыта и сбор информации для написания дипломного проекта.

Но в памяти остаются и бытовые вопросы жизни в общежитии ЧМК: игра в теннис по вечерам до изнеможения, вкусное свежее разливное пиво, которое покупали в соседнем киоске в трёхлитровый чайник, как научили «аборигены» общаги, вкусные крупные яблоки и даже свежая рыба, которую продавали живую из бочек, похожих на квасные, только с надписью «Живая рыба».

Вообще, конечно же, удивительно: методический ежедневный нудный учебный процесс институтской жизни не запомнился, а в памяти остались какие-то необычные события.

Про некоторые из таких хотелось бы рассказать.

Наверное, на втором курсе, когда в Москве проходила Олимпиада 1980 года, нам пришлось пережить ужасное событие.

Среди ночи в комнату затарабанили ногами и дико кричали «Пожар».

Вспоминая тот случай, не устаю восхищаться собранностью, мужественностью старшекурсников, особенно ребят, прошедших армейскую школу.

Парень с пятого курса, заместитель коменданта и бывший сержант, ворвался в комнату и жёстким спокойным голосом приказал: без паники, быстро одеться, документы и деньги с собой и в цепь на выход!

Коридор настолько был заполнен белым едким дымом, что шагали, держась руками за стенку, а когда подошли к лестнице вниз, кто-то выплеснул сверху нам в лицо ведро воды.

Поливали лестничную клетку. Добравшись до живой цепи из заспанных полуодетых перепуганных студентов, постепенно вышли на улицу.

Картина перед общежитием предстала жуткая.

Хмурое ранее утро, из двух окон на пятом этаже – кто-то сказал, что это «классные» комнаты и ночью там смотрели телевизор, – валит огромными клубами белый дым, источника огня вообще не видно.

Девчонки всхлипывают, пенсионерки-уборщицы воют и кричат, что горит в соседней комнате.

В это время на третьем этаже открывается окно, из которого тут же начинает валить дым, и затем девушка в накинутом халатике с криком «Помогите» прыгает вниз и падает на крышу подвала.

Замкоменданта первый побежал оказывать ей помощь и отдал очередное распоряжение: вызвать скорую и осмотреться, чтобы каждый видел своих соседей по комнате и по этажу – определить, не остался ли кто-нибудь ещё в общежитии.

Тут уже приехала пожарная машина, бойцы раскатали рукава, начали поливать открытые окна, из которых валил дым, но, не найдя источника огня, ринулись внутрь здания.

Пенсионерки были правы, оказалось, одна из них, получив накануне пенсию, напилась водки и уснула с папиросой, от которой загорелся матрац, а затем и всё, что было горючего в её комнате.

Когда обнаружили и погасили огонь, зафиксировали обгоревший труп пожилой женщины, которую и опознали соседки.

В те времена выделяли комнаты в этом же общежитии одиноким техничкам, отработавшим более двадцати лет.

Девушка, прыгнувшая с третьего этажа, сломала ногу, крыша подвала смягчила удар.

Замёрзшие, перепуганные жильцы общежития после разрешения пожарных разбежались по комнатам собираться на занятия в институт (в те времена говорили «в школу»).

И только долго не выветривающийся едкий запах старого сгоревшего матраца напоминал студентам про пережитое той ночью.

Но ночью происходили и хорошие, радостные события. За неделю до начала преддипломной практики, на пятом курсе, мы с ребятами по комнате, лежа на кроватях, разговаривали и мечтали о том, что совсем скоро защитим дипломы и разъедемся по своим городам на работу; сон не шёл.

Сейчас уже и не вспомнить, кто предложил эту безумную идею.

«А что, давайте на эту неделю перед практикой рванем в Москву, погуляем по Арбату, попьём чешского пива – и обратно на поезде. Три дня в Москве и три дня на дорогу туда и обратно, как раз в неделю уложимся. Да и деньги на преддипломную практику получены, аж по триста рэ».

Сказано – сделано. С утра двое, собрав с товарищей по сорок восемь рублей – билет из Свердловска до Москвы стоил двадцать четыре, – съездили на ж/д вокзал и выкупили билеты: купе, четыре места, туда и обратно.

Выезжали назавтра, с собой был портфель, в котором зубная щётка, паста, электробритва «Харьков» и смена белья: трусы и носки.

Эта весёлая поездка началась с партии «тысячи» в карты, договорились в преферанс на деньги в поездке не играть, денег было в обрез.

Болгарское полусухое вино «Варна» и маринованные яблоки в стеклянных банках – также от братьев болгар – сопровождали нас по дороге в столицу.

Безо всяких опозданий, ровно по расписанию ранним апрельским утром мы въехали в Белокаменную.

Всё-таки красивая она, столица нашей Родины.

Знакомая сердцу архитектура красного кирпича Московского Кремля, уютная Красная площадь с храмом Василия Блаженного и Мавзолеем, виды необъятных городских просторов с Воробьёвых гор, современные и исторические памятники, улицы, проспекты, площади…

Сразу с вокзала мы поехали на обзорную экскурсию по городу на автобусе, куда нас заманила характерным настойчивым голосом экскурсовод в берете с мегафоном в руках.

После экскурсии, спросив у всезнающей тётки про ближайшую столовую, мы отправились пообедать.

Скорее всего, мы нашли не ту столовую, а попали в ресторан, причём, так как день недели был четверг, меню в ресторане было рыбное.

Вначале подали крупные тарелки с водой и вышитые салфетки – для омовения рук.

Накрыли рыбную нарезку. Затем в пиалах горячую уху с аккуратными пирожками из сёмги, на второе были картофельное пюре и жареная камбала, после клюквенного морса принесли порезанный лимон и опять блюдо с водой для мытья рук.

Всё было необычно и очень вкусно, дороговато, но это ж столица.

Гостиницу нашли уже вечером в районе метро «Измайловский парк», когда накатались на нескольких ветках метро и насмотрелись красивых станций Московского метрополитена.

Спали в четырёхместной комнате без задних ног от полученных новых впечатлений.

А ведь впереди был ещё целый следующий день, когда мы гуляли по Арбату, любовались картинами и матрёшками, наблюдали, как местные художники на стульчиках писали портреты гуляющих карандашом – очень похоже, – пили разливное чешское пиво в небольших палатках, кажется, было это только вчера.

В дорогу взяли тоже чешское, только бутылочное тёмное с красивыми крышками, и сырокопчёную колбасу, которая таяла во рту, – такой больше никогда не пробовал, правда, знатоки говорят, что с возрастом меняются вкусовые рецепторы и мы теряем определённые гаммы вкуса, видимо, так и есть.

Воспоминания о студенческих годах приносят тёплую грусть прожитых лет.

А в те годы грустить было некогда.

Учёба вначале тянулась очень долго. Первый год организм не мог привыкнуть к новым условиям, новому дому – общежитию, – новому коллективу как в институте, так и в общаге.

Проблемы со здоровьем – расстройство стула из-за отвратительного качества питьевой свердловской воды, периодические изжоги из-за растворимого чёрного кофе на бегу – привели к обострённому гастриту, а впоследствии к язве луковицы двенадцатиперстной кишки и, как следствие, к полостной операции через пятнадцать лет.

Голодные, напряжённые учёбой дни с постоянным недосыпом в общежитии быстро надоедали, хотелось домой к маме.

На первом и втором году обучения регулярно ездил домой на выходной воскресный день. Засыпать под стук колёс по выходным вошло в привычку. Накопил целый пакет жетончиков-билетов до Серова и обратно: плацкарт и общие.