Текст книги "Маятник бизнеса. Между орденом и тюрьмой"

Опасно для жизни

Предосторожность с «кассирами» страховала нас от грабежей, а возможно, и от более серьёзных неприятностей. Убийств в крутые 90-е было не счесть. Даже в родном городе в своё заведение на обед мы нередко ездили с двумя вооружёнными охранниками, с ними же и совершали прогулки. Официальный пистолет был и у меня. Для этого по трудовой книжке я был заместителем начальника службы безопасности в своей фирме.

Уберегало меня прежде всего то, что никогда прибыль я не ценил выше добрых человеческих отношений, не имел несогласованных с кредиторами долгов и сам не давал никому заоблачные займы. В любых спорных вопросах, начиная с заводских должностей и до сегодняшнего дня, находил такую аргументацию, которая давала бы мне неоспоримый перевес хоть по бандитским понятиям, хоть по понятиям совести.

Вот несколько примеров.

Почти двадцать лет длилось весьма серьёзное противостояние по нескольким моим немалым объектам и земле на пограничье с крутыми соседями в Ангарске. Их главный аргумент состоял в том, что я нахожусь в зоне их оптового рынка и нахально пользуюсь огромными потоками привлекаемых ими клиентов. Определённый резон в этой аргументации, безусловно, есть. Но и у меня была своя правда. Мои объекты крайние и выходят на весьма проездные улицы города, их хорошо видно с дороги, а следовательно, покупатели подъезжали бы к ним ещё с большим удовольствием, нежели в рыночной толчее машин. Далее, не я «оседлал» действующий рынок, а наоборот. Все объекты я приобрёл задолго до открытия рынка. И третий аргумент – поток машин на их рынок беспрепятственно въезжает через мою землю и по моему асфальту, при этом я никогда не мелочился и не просил у них долю денег ни за асфальт, ни за налог на землю, а главное, не пытался взимать немалую плату по договору сервитута. (Благо, когда-то мне удалось правдами и неправдами этот проезд перевести из аренды в собственность.)

Несколько раз у нас с ними был даже как бы третейский суд, который протекал, правда, в форме дружелюбно-напряжённого чаепития. Один раз «судьёй» был заместитель мэра, а в другой раз – наш общий товарищ, бард Борис Драгилев, проживающий много лет в Москве и не понаслышке знакомый с понятиями «волчьего» мира, а главное – дружный с совестью и честью нашего.

Интересно, что с ним мы знакомились в этой жизни два раза. Причём о первом знакомстве вспомнилось буквально на подсознательном уровне. Как-то, основательно посидев в московском ресторане, мы начали вспоминать детство. Неожиданно у меня в глубинах памяти всплыла картина женщины, держащей за руку мальчика девяти-десяти лет с коротенькой стрижкой и прямым чубчиком. Дословно вспомнились и её слова, обращённые к тренеру по спортивной гимнастике, с просьбой принять его в секцию и сделать из него настоящего мужчину.

В секции мальчик Боря долго не задержался, но просьбу матери услышал, видимо, сам Господь, и настоящим мужчиной он стал, причём с гитарой, с поэтическим и актёрским дарованием, с многочисленными знакомствами и даже дружбой, в том числе с легендарным золотодобытчиком Вадимом Тумановым, с друзьями Владимира Высоцкого, да и что уж греха таить, также и со столпами преступного мира – незаурядным Япончиком и другими. Вот только свою личную жизнь он смог основательно устроить лишь в районе 55 лет и наконец-то насладиться ни с чем не сравнимым чувством уже зрелого отцовства. Может быть, в этом невольная оплошность его мамы, когда слышал её Господь – не попросила сынку ещё и личного счастья. Вот оно и запоздало слегка, но зато увековечилось в стихотворении «Счастье»:

 
Я мог утонуть, быть зарезан давно,
А мог бы и попросту спиться,
Разбиться я запросто мог на авто,
А мог бы совсем не родиться.
Я мог бы уехать в чужую страну
И стать там разносчиком питы,
А мог бы призваться на чью-то войну
И быть там банально убитым.
Я банк мог ограбить и сгинуть в тюрьме,
И мог бы в болезнях пропасть я.
Но нет, обошлось всё, и выпало мне
Ни с чем не сравнимое счастье.
 
 
Я, правду сказать, и магнатом мог стать,
Картёжником с фартом железным,
А мог бы, к примеру, роман написать
И слыть человеком полезным.
Я мог в королевской родиться семье,
Быть просто обласканным властью.
Но нет, обошлось всё, и выпало мне
Ни с чем не сравнимое счастье.
Меня для него, видно, случай берёг,
Я это теперь только понял,
А может, взглянул в мою сторону Бог:
Бежит ко мне счастье, бежит со всех ног,
Смеётся – ей годик, звать – Соня.
 

Очень добрые отношения связывали Драгилева и с другой стороной земельного конфликта. Так что он, как никто другой, подходил на официальную роль третейского судьи. Внимательно выслушав обе стороны, Борис не поддержал просьбу-требование нежелательной для меня и несвоевременной продажи объектов или ограничения их эксплуатации.

Но если бы всё ограничивалось мирными чаепитиями, то это была бы не Россия. На нашу беду с рынком у нас общие инженерные коммуникации, на которых почему-то чаще, чем где-либо, случаются аварии, а иногда и возгорания. Хорошо, хоть возгорания были как бы щадящие, точечные, без попыток сжечь содержимое складов и магазинов. Соседская порядочность! Хотя поджог машины одного из помощников чуть-чуть не вышел за пределы небольших убытков. Машина стояла рядом с другими, возле офиса, и если бы огонь перекинулся из салона на бензобак, то от взрыва загорелись бы и соседние машины, а за ними, возможно, и здание. Это был бы уже явный перебор и огромный урон. Но не пойман – не вор!

Защищать своё дело приходилось иногда почти военными методами. Правда, «вооружение» использовалось не огнестрельное, а холодное, и не металлическое, а деревянное. Для того чтобы подключиться к городским коммуникациям, проходящим по нашей, но сопредельной с соседями проездной неогороженной территории, пришлось сколотить более полусотни щитов и в четыре часа утра, вооружив ими пятьдесят человек, охранять экскаватор, чтобы прокопать траншею на своей земле. Причём все необходимые разрешения от властей были у нас на руках.

Но не тут-то было, и в четыре утра, как по военной тревоге, минут за пятнадцать – двадцать со стороны «противника» подоспели также десятки людей. Они прорвали оборонительные щиты и заняли позиции под экскаватором. Один из их «бойцов» на машине помчался на толпу, кто-то не сумел увернуться и получил перелом ноги, раздались истошные крики. Мерседес, сопровождаемый ударами десятков рук и ног, выехал из толпы и умчался. Прилетели скорая помощь, вневедомственная охрана, экипажи милиции. Причём если скорая сработала, то охрана и милиция взяли на себя роль наблюдателей. Один из милиционеров признался, что нет у них команды остановить беспредел, а есть указание не вмешиваться.

Через несколько часов противостояния милиция, казалось бы, наконец-то сработала и вытащила одного из начальников противоборствующей стороны из-под ковша экскаватора. Мы обрадовались. Но преждевременно. Ангажированные носители погон запретили работать и экскаваторщику якобы до выяснения обстоятельств: уточнения границ участка и т. д. В случае начала работ экскаваторщик, как было сказано, будет задержан для выяснения личности.

Милиция фактически помогала блокировать любые работы, чего в конечном счёте и добивались наши противники. Продержаться им нужно было несколько дней, а может быть, и недель, пока город закопает основную траншею под водопровод и возобновит автомобильное движение.

После этого снова раскапывать и останавливать движение по дороге к огромному числу арендаторов, возмущение которых легко организуют, нам вряд ли дадут. Поведение милиции объяснялось активнейшим покровительством той стороне главным милиционером области при полном невмешательстве действующего в ту, уже далёкую пору, губернатора Иркутской области. О том, что крепчайшая дружба была основана не на огромном духовном родстве, говорить излишне.

Официальная позиция милиции была сформулирована как невмешательство в спор хозяйствующих субъектов до решения суда. Благо один из наших друзей имел «бизнес» с милицейским начальством и разъяснил ему, что это не спор хозяйствующих субъектов, а прямое хулиганство: срыв согласованных с городом работ на нашей земле. Сработало и грамотно составленное мной письмо на имя губернатора и главного милиционера о противозаконности чинимых препятствий. Удалось через приятелей попасть на приём и к заместителю губернатора по работе с силовиками и организовать звонок главному милиционеру. Друзья с телевидения пытались помочь, сняв ночной бой, но показать его не удалось. Слишком большие гонорары были заранее выплачены СМИ с той стороны. Уже давно пресса зарабатывает не только на новостях, но и на отсутствии новостей с компроматом в адрес своих богатых спонсоров. Только общими усилиями, накалив обстановку докрасна, нам всё же удалось добиться прекращения хулиганства и подключить воду, а через год-полтора и дополнительную электроэнергию, купив проложенный другой организацией резервный кабель. Через суд удалось получить и некую компенсацию за отключение «добрыми соседями» нас от электроэнергии.

Упорная защита нами своих объектов на протяжении десятка лет оставила той стороне только одну возможность – возможность мирного выкупа их за справедливую цену, чем я и воспользовался в самом начале двух последних кризисов. Диверсифицировав бизнес с помощью выручённых от продажи этих объектов средств, я получил страховку от российских непредсказуемых катаклизмов.

Близкая к криминальной ситуация сложилась на заре бизнеса и с таким безобидным продуктом, как сливочное масло. «Вороне где-то Бог послал кусочек сыра», а нам – масло, да не кусочек, а целую железнодорожную секцию – 240 тонн, ещё и без предоплаты. По сегодняшним ценам это ни много ни мало – около одного миллиона долларов.

По нашим расчётам, масло должно было уйти в течение месяца, и мы безбоязненно подписали договор о такой же отсрочке платежа.

В случае задержки оплаты в договоре были заложены немалые штрафные санкции. Вопреки ожиданиям, реализация масла пошла крайне вяло. Дело в том, что оно оказалось не обычным, а солёным. Товароведы мы были никакие и в договоре, естественно, не сделали оговорку о том, что масло должно быть несолёное.

Но московская фирма, его поставившая, по слухам, имеющая отношение к шоу-бизнесу, ни разу месяцев за пять не выходила на связь и не требовала оплаты. Я подумал, что они по– человечески учли, что масло не самое типичное, потому и не торопят.

Каково же было моё удивление, когда вдруг мы получаем от них грозную бумагу с требованием немедленной оплаты ещё не проданного масла, а главное, со штрафами в размере двухсот процентов от первоначальной цены. Одновременно начинались весьма грозные звонки и нешуточное давление с называнием имён московских и иркутских криминальных авторитетов.

Неужели оплошность в договоре поставит фирму на грань разорения или создаст серьёзную опасность для жизни? Судя по тону и напору, московская фирма шутить не намерена.

Ситуация тяжеленная. Но какой, казалось бы, аргумент можно найти в защиту? Всё прописанное в договоре не в нашу пользу: и сроки, и высокие штрафы, и отсутствие указания на несолёность масла.

И всё же поднимаю технические условия и стандарты на масло. Знакомство с первым документом ничего не меняет, там различалось два вида масла: солёное и несолёное. Почти машинально листаю стандарты. Ура! Там по-другому. Читаю и радуюсь. ГОСТ также различает два вида сливочного масла, но одно из них называется «солёное сливочное масло», а второе – просто «сливочное масло». Слово «несолёное» отсутствует. Из заводской технической практики я твёрдо знал, что ГОСТ как документ имеет главенство по сравнению с техническими условиями, а следовательно, московские «артисты» поставили мне совсем не тот продукт, что требовался по договору. Это значит, и мои обязательства по срокам оплаты и по штрафу ничтожны. Нет нужного продукта – нет и ответственности. Сажусь и срочно пишу им письмо со своими изысканиями и с уведомлением о том, что по поводу угроз с их стороны поставлены в известность соответствующие органы.

Буквально в это же время от них прибыла группа устрашения из нескольких коротко стриженных «качков», которые, как я понял, совершали вояж по своим обманутым в далёкой и «тёмной» Сибири потребителям. Нас они, как было запланировано, не миновали. Поглядели, что представляет собой фирма. Мы, ожидая их, отменили инкассацию и продемонстрировали серьёзно вооружённую охрану на входе в фирму, а главное, в приёмной, а также строгий паспортный контроль для всех посетителей. Желание встречаться для разговора со мной, неожиданно оказавшимся правым по закону и «по понятиям», у них пропало.

Спустя годы я узнал, что порекомендовали меня к заключению договора и разорению с помощью хитрой уловки иркутские бандиты-наводчики. В других городах несколько фирм попали с этим лжемаслом и «артистами» в большие финансовые неприятности.

Аргументы в защиту своей позиции следует искать «до последнего патрона». Они всегда есть!

Большим нашим плюсом было и то, что никто из охранников фирмы никогда не работал в милиции или в других органах. Не имели они особой физической и стрелковой подготовки, зато никогда сами не замышляли грабёж и не «сливали» информацию куда не надо. При этом им довелось, как и Гайде, перевозить немалые суммы и по городу, и по всему бывшему Советскому Союзу, включая и Молдавию, и Украину, и Таджикистан… Никто из охранников не поддерживал отношения ни с бандитами, ни силовиками. Ошибки с отбором ребят почти за 25 лет не было ни одной. Многие охранники работают чуть ли не с основания фирмы, превратившись из двадцатилетних юнцов в зрелых мужей.

Особые меры предосторожности предпринимал я при получении тревожной информации от приятеля детства – Бориса Бато, работающего в РУБОПе. Он, в свою очередь, черпал информацию, извиняюсь, от некоторых проституток, добросовестно передающих, о ком говорят и что планируют подвыпившие бандиты. Мне повезло в ту пору (да и сейчас это огромная редкость) – иметь в органах приятеля, который не думал, как на тебе заработать, подороже продать информацию, а ещё лучше – спровоцировать серьёзный наезд, чтобы разрулить его и получить хорошую сумму или попроситься, якобы для подстраховки, в учредители, а при возможности захватить и контрольный пакет.

Таких историй – вплоть до убийств основателей фирмы – в 90-е годы было немало. Раскрывались они крайне редко, хотя все вокруг, да и сама милиция в первую очередь, доподлинно знали заказчиков похоронной музыки.

Один знакомый «предприниматель» как-то, подвыпив, жаловался моему другу, что убитый (наверняка по его заказу) нефтяной партнёр почти каждую ночь с упрёками и обещаниями ада являлся во сне. Сон стал мукой. Не помогали и наркотики, к коим он успел пристраститься.

В 90-х годах было в городе немало случаев «бандитского вхождения» в чужой бизнес. Некоторые бандиты и крупные по нашим меркам предприниматели ездили в бронированных джипах с несколькими машинами сопровождения и с целыми взводами охраны. Немало среди их охранников, и особенно среди начальников служб безопасности, было бывших силовиков. У некоторых нечастые выезды из офиса в обязательном порядке сопровождались серьёзным обследованием объектов прибытия, как это делается у высших должностных лиц государства. В больнице, куда этот контингент попадал с ранениями, моментально выставлялась вооружённая охрана, а на окна операционной и отдельной палаты вешались даже железные жалюзи.

Многие кровавые истории в городе знали все. Но увы. Главная черта «героев нашего времени» – полнейшая беспринципность и руководство лозунгом «моя хата с краю». Выражение офицеров «честь имею» жило совсем в другой России.

Почти все при возможности старались поддерживать добрые отношения с бандитскими авторитетами, считая за честь дружеское посещение «высоких» гостей. Среди них были и такие, кто имел учёные степени или высоченные казачьи звания. «Дружеский» визит одного хлебосольно принимаемого авторитета в семью моего знакомого предпринимателя, естественно, с охраной, имел целью заполучить схему расположения помещений и охраны коттеджа. Позже выяснилось, что приятель оказался в первой пятёрке его списка приговорённых иркутских бизнесменов. Благо замысел не успел осуществиться. Попалась бригада киллеров, занимающаяся «отхожим промыслом» на посторонних заказах. Подвели преступного богача наёмные убийцы – видимо, они так уверовали в безнаказанность свою и хозяина, что даже перестали выбрасывать использованное оружие. По нему вмиг определили, что эти бандюги расстреляли нескольких сверхвлиятельных бизнесменов, причём один из погибших имел друзей детства на самых вершинах российского бизнеса и власти. Почти невероятно, но высокие друзья даже приехали на похороны и публично пообещали обязательно найти убийцу и посадить за решётку.

Наверное, и нашли бы, но свои люди в органах, по сути, не разоблачённые по сей день предатели, вмиг предупредили «авторитета», и он в ночь задержания киллеров, очевидно по поддельному паспорту, вылетел в неизвестном направлении и как будто бы испарился.

Бизнес его процветает, кормит семью (а вероятно, и его самого), никто на него не покушается, вдруг на бронированных автомобилях под носом у милиции и властей вновь появится сам хозяин то ли бизнеса, то ли города и докажет, что его подставили. Киллеры, как мы знаем, работали по разным заявкам. Может быть, выяснится, что они вовсе и не его. Всякое бывает в королевстве, где около бизнесменов и силовиков крутятся огромные деньги.

Но были в преступной среде и совестливые люди.

Как-то один бывший торговый работник, отсидевший немалый срок и вхожий в «крысиное царство», по старой «дружбе» и по огромному секрету предупредил, что готовится масштабное ограбление и нашей базы. Наводчиком выступал обиженный нами вор-экспедитор, намеревающийся вместе с бандитами подделать фактуры и вывезти далеко не один грузовик элитного спиртного. Узнав это, мы срочно ввели факсовое дублирование всех выписанных в офисе фактур, потратив немалые деньги на радиосвязь. Девяностые годы были ещё без Интернета, но и во многом без телефонов. Далеко не по всем домам и организациям были проложены телефонные кабели. Наша база была в их числе.

Никогда не забуду, как изумился, впервые увидев чудо-телефон, по которому звонил в фильме «Укрощение огня» прямо из машины главный конструктор космических кораблей – академик Королёв. О том, что когда-нибудь это станет обыденным явлением даже для мальчишек, я не мог и мечтать. Человек раньше сел на Луну, чем я с телефоном в машину. Покорить космос оказалось легче, чем телефонизировать Россию.

Но ещё сложней разбудить у российских мужчин, в том числе и в погонах, совесть и честь.

Свирские аккумуляторы и гибель директоров

Спустя двадцать с лишним лет после начала самостоятельного плавания, взявшись за перо, смотрю на свои первые шаги с позиции умудрённого немалым опытом и обрамлённого сединой весьма зрелого то ли предпринимателя, то ли поэта, то ли социолога, а может быть, с позиции этого странного и нечастого триединства.

В голове крутится немало вопросов, которые хочется задать своему ушедшему навсегда сорокалетнему двойнику. И один из главных вопросов: почему прошлый я начал бизнес с чистого камчатского листа и не попытался использовать свои прочные знания и связи, наработанные за двадцать лет на трёх крупнейших предприятиях области: радиозаводе, «Востсибэлементе» и в объединении «Иркутсктяжмаш»? Не оказался в поле моих бизнес-интересов и иркутский мясокомбинат, где отец продолжал директорствовать ещё четыре года от момента рождения «СибАтома».

Этому, по-видимому, есть несколько объяснений. Основное – это всё же впитанная от предков истинно социалистическая мысль о том, что личный заработок на ресурсах, созданных не тобой, а государством, больше похож на мошенничество и грабёж, нежели на предпринимательство.

Второе обстоятельство в том, что крупные предприятия акционировались несколько позже, чем родилась моя фирма, и левые заработки коммерческих служб если и были, то, как правило, по секрету. Участвовать в таких схемах я не хотел.

Наверное, поэтому я и начал свой бизнес в совершенно незнакомом мне безбрежном море продовольственного рынка страны.

После того как начальный капитал уже появился и предприятие могло быть надёжным плательщиком, а если надо, то и поставщиком любой продукции, мои пути-дороги пересеклись и со свирским «Востсибэлементом», и с объединением «Иркутсктяжмаш».

На начальном этапе постсоветской перестройки, где-то до 1993–1995 годов, сохранялась, хотя и довольно быстро слабеющая, эпоха дефицита. Искусство торговли требовало прежде всего умения добыть нужный товар. Не были исключением и аккумуляторы, которые производило ещё недавно родное мне свирское предприятие.

Деньги для оплаты контейнеров этой недешёвой продукции появились у меня уже через год деятельности. Приятельство с директором предприятия Петром Ивановичем Кацурбой и уважительное отношение обаятельной руководительницы отдела сбыта открывали мне дорогу к поставкам аккумуляторов. Дело оставалось за малым – наладить сбыт. Аккумуляторы – не рыба, по магазинам много не развезешь. Тем более что розницу в принципе не интересовали аккумуляторы для грузовых машин. Заниматься рекламой и нарабатывать новые связи потребовало бы немало времени, а его-то как раз и не было. Кто знает, какая система управления в стране будет завтра. О какой-либо стабильности правил игры оставалось только мечтать. Делать дело нужно было здесь и сейчас. Не зря народная мудрость гласит: «Куй железо, пока горячо».

Через одну из своих сотрудниц какое-то количество аккумуляторов удалось сбыть областному коммунальному предприятию и, более того, познакомиться с его директором, в прошлом всевластным секретарём горкома партии одного из небольших городов области. В нём удивили меня угрызения совести за то, что, имея, как и все первые секретари партии, неограниченную власть над номенклатурными «подданными», загубил, будучи молодым и горячим, не одну карьеру. Насколько мизерными и невинными с позиции сегодняшнего дня кажутся «грехи» уволенных им руководителей! Не зря у него были очень выразительные голубые и чистые глаза.

Раскаянье и жалость к обиженным – неотъемлемая черта истинно русского человека.

Во время нашего с ним знакомства как раз была представительница из Москвы, работающая в какой-то государственной структуре, занятой материально-техническим снабжением коммунального хозяйства. При рушащихся хозяйственных связях её также заинтересовали поставки аккумуляторов. Правда, денег на предоплату или хотя бы на оплату по факту поставки у её некогда богатой организации уже не было. Но зато имелась обширная клиентская база коммунальных предприятий России и, что самое главное, многолетние знакомства с достаточно порядочными директорами прежней закалки, которые ещё не разучились держать слово и имели гарантированное местными бюджетами финансирование. Это знакомство переросло в прочное деловое партнёрство на несколько лет.

Мы на выгодных для всей цепочки условиях, по тройным договорам, включающим московскую организацию, нас и непосредственных получателей, отгружали немало контейнеров, причём с хорошей наценкой, и примерно через месяц-полтора достаточно аккуратно получали оплату.

При порушенных хозяйственных связях наше посредническое звено было необходимо прежде всего потому, что мы оплачивали свирскому заводу продукцию не долгими зачётными схемами, а живыми деньгами, заработанными большей частью на рыбе, спирте, сахаре и других продуктах в тесном сотрудничестве где-то с государственными организациями (сахар), а где-то и с бывшими советскими спекулянтами, ставшими первыми рыночниками. Работа с аккумуляторами была за долгое время, пожалуй, единственной, когда мы выступали системными поставщиками технически сложной продукции. По-моему, даже железнодорожные подъездные пути нашей базы, привыкшие за долгие годы работы у прежних хозяев на базе «Культторга», а теперь и у нас, к разгрузке вагонов, вдруг ощутили, что вагоны стали тяжелеть и уходить вдаль, надрывно дыша своими свинцовыми внутренностями.

Просуществовал этот бизнес года полтора-два. Обстоятельства, как я и предвидел, начали меняться слишком быстро. В районе пятидесяти лет неожиданно в мир иной ушёл замечательный человек, бывший профсоюзный работник и даже делегат съезда профсоюзов, директор свирского завода «Востсибэлемент», а вскоре на долгое время замер и сам завод. Он стал частным акционерным обществом и загулял по разным рукам, теряя недешёвое оборудование и квалифицированные кадры. Многие в монопромышленном городе потеряли единственную возможность достойной работы, стали бунтовать, но… только перед жёнами, потихоньку спиваясь и покидая этот мир вслед за своим директором, умершим не от инфаркта, а от перестройки. Как написал Николай Зиновьев:

 
Нас юность в Храмы не водила,
А чаще всё по кабакам.
Так, видно, выгоднее было
Партийным нашим вожакам…
 
 
Плесните больше, не скупитесь,
Вожди вы наши – подлецы,
Теперь глядите и дивитесь,
Как лихо пляшут мертвецы.
 

Где-то за месяц до его кончины мы с ним встречались, и он с удивлением и расстройством жаловался, что многие работники продали свои акции, полученные бесплатно за ваучеры от «доброго» Чубайса. Причём продали незнакомому мне в ту пору, по слухам то ли криминальному авторитету, то ли цыганскому барону, который становился хозяином градообразующего предприятия вместо упразднённого главка и Министерства электротехнической промышленности. Со всей парадоксальной ясностью директор вдруг понял, что у нового хозяина будут иные взгляды, нежели у министра и секретаря обкома КПСС, на его, ещё вчера номенклатурную, должность и на принципы управления предприятием.

Много позже, когда «авторитет» стал уже бывшим хозяином завода, я познакомился с ним и понял, что слухи были очень сильно преувеличены: завладел тогда предприятием не «цыганский барон», а просто способный и быстро сориентировавшийся в новых правилах игры бизнесмен, не отягощённый инерцией социалистической экономики, умеющий грамотно строить и защищать свой разнообразный бизнес.

До момента скупки акций, пока, как говорится, не запахло жареным, советский директор, да, признаться, и я, смотрели на акции весьма легкомысленно, полагая, что, как и на Западе, они в основном являются инструментом получения дивидендов. Но выплата дивидендов – прерогатива дирекции, заинтересованной, прежде всего, в росте зарплат и фонда материального поощрения. Поэтому, по нашим представлениям, заметных дивидендов акционерам не дождаться, а значит, и от акций большого толка в России не будет. Нам даже в голову не приходило, что кто-то на ранее наворованные или сомнительные «заработанные» наличные деньги может организовать скупку акций многотысячных коллективов и добиться контрольного пакета, позволяющего ставить своих директоров и главных бухгалтеров.

С некоторыми, даже крупнейшими, предприятиями новые хозяева делали всё, что заблагорассудится. Например, продавали оборудование или сдавали его в металлолом, чтобы моментально покрыть траты, нередко преступных денег, на скупку акций, или увольняли целые коллективы цехов и производств.

Никакого противовеса в виде авторитетной профсоюзной организации и коллективного договора с администрацией, как это имеет место на Западе, или в виде вчера ещё всесильных органов местного управления, к моменту приватизации не было. Коллективы, так легко расстающиеся с акциями, оказались, как и директор, совершенно беззащитными перед лицом чаще всего криминальных скупщиков.

Излишняя драматизация ситуации посеяла у свирского директора депрессивное настроение, что, в свою очередь, резко ослабило его иммунитет, и хроническая болезнь, с коей он мирно сосуществовал много лет, вдруг неожиданно для врачей победила.

Подобные ситуации с летальным исходом для директоров, чьи предприятия уплывали в мгновение ока, были во всех российских городах.

Одно из лучших в области пищевых предприятий, естественно, государственных (по понятным причинам не привожу название), было создано директором фактически с нуля. Проработал он на нём не одно десятилетие, защитил, кажется, и докторскую диссертацию по управлению. Когда в начале перестройки приоткрылись границы и валюта из сверхкриминального «товара» превратилась в легальные деньги, директор этого предприятия организовал себе двухмесячную стажировку в Америке на родственных предприятиях. Уж очень хотелось ему вывести своё детище на высочайший в России, а может быть, и в мире уровень. Стажировка прошла весьма успешно, полон планов, директор вернулся в родной город… и чуть с ходу не получил инфаркт. Оказалось, за время его отсутствия неглупые и вёрткие ребята, прошедшие хорошую школу социалистических спекулянтов и вступившие в перестройку с немалыми деньгами, провели весьма агрессивную кампанию по скупке акций, и предприятие перешло под их полный контроль.

В этом случае коллектив тоже легко продал не только акции, но и своего «отца».

Потеряв детище, да ещё так по-глупому, этот директор через год-два ушёл из жизни, не преодолев депрессию, вызванную, пожалуй, не только личной катастрофой, но и общественной – ставшим совершенно очевидным крахом империи. Так в 20-х годах и Александр Блок умер оттого, что его обокрали большевики – украли у него даже не предприятие, а нечто несоизмеримо большее – Родину.

Через несколько лет после захвата предприятия был убит и слишком своенравный главарь захватчиков. Подельникам удалось вписаться в легальный бизнес. Следующий «старшой» их дружной команды даже отработал ряд лет на весьма значимых выборных должностях, а затем удалился отдыхать – на ПМЖ за границу. Правда, по старой привычке «забыв» рассчитаться со многими поставщиками продукции его дочерней фирмы.

Немало было потерь директоров и по другим сценариям. Так, крепкий сибирский мужчина, бывший мэр г. Усть-Кута Николай Паленый, впоследствии работавший в областной администрации, а оттуда перешедший на роковую для него должность директора Верхнеленского речного пароходства, в конце 2002 года был найден висящим у себя в гараже. В то время шла жестокая борьба за передел вверенной ему государственной собственности. По главной версии следствия, которую не разделяет никто из знавших православного жизнелюба и бойца, сдали у мужика нервы.

В 90-е годы покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна, и ещё один боевой и спортивный производственник – заместитель директора мощнейшего в Сибирском регионе пивного комбината. Произошло это, когда главный акционер и многолетний директор ушёл из жизни от онкологического заболевания и также начался крутой передел.