Текст книги "Взорванная тишина (сборник)"

2

Он крался к казарме, прячась за обрамляющими строевой плац тополями. Он это делал, чтобы часовой у овощехранилища, если он случайно не спит, не мог его заметить и позвонить в караулку, а оттуда оповестить казарму… Впрочем, Безбородову нужна была вовсе не казарма, а расположенная рядом с ней старая кинобудка, вплотную стена к стене примыкающая к столовой. В этом небольшом помещении Стас хранил свои замполитские причиндалы: всевозможные стенды, плакаты, куски ватмана, запчасти к киноаппарату, усилительные колонки, проигрыватель, гуашь, тушь, краски… Когда уезжал, ключ оставил ему.

Безбородов сумел незаметно пройти к кинобудке, бесшумно открыть дверь и осторожно проникнуть в тесное заставленное помещение. Его интересовала задняя стенка, общая с дивизионной столовой. Задолго до Безбородова и Овчинникова, когда еще не построили дивизионный клуб, в этой стене пробили отверстия для киноаппарата и фильмы демонстрировали прямо на стене столовой, натянув на неё экран. Сейчас эти отверстия за ненадобностью заделали со стороны столовой тонким побелённым куском ДВП, а со стороны кинобудки забили всякой всячиной. Но если эту всячину вытащить… Это был тайный источник сведений замполита о «закулисной» казарменной жизни. Он обычно так же вот тихо прокрадывался в будку, вытаскивал из отверстий тряпки и, через неплотно прилегающее ДВП, подслушивал солдат. Стас, как-то не удержавшись, похвастал, что знает всё, что происходит в дивизионе. Безбородов такой сбор информации считал недостойной офицера, но сейчас было не до вопросов чести.

Его надежды оправдались – когда он вытащил из отверстий последнюю шапку-ушанку, то сразу же довольно отчётливо услышал голоса. Солдаты разговаривали свободно, не стесняясь. Как и следовало ожидать, с уходом командира казарма стала жить своей обычной «ночной» жизнью, неподвластной даже командиру дивизиона. В столовой «чаёвничали» двое старослужащих, телефонист ефрейтор Бут и командир отделения операторов ручного сопровождения сержант Новосельцев. Их Безбородов определил по голосам. В качестве «обслуги» по столовой бегал ещё кто-то из «молодых», но кто именно, понять было невозможно – он говорил мало и слишком тихо. Разговор шел обычный солдатский о том, о сём… что «молодые» пошли борзые, что они, то есть, нынешние «старики», совсем не такие были в пору своих первых шести месяцев службы. Вспоминали, как они тогда исправно тащили службу, безропотно вкалывали в кочегарке на «угле», уважали и слушались тогдашних «дедов», хоть и были те сволочи из сволочей, издевались так издевались. Разве они сейчас так поступают? Так нет же, нынешняя «молодёжь» совсем не хочет понимать человеческого к ним отношения: на постах спят, от работы отлынивают, ну как тут по зубам не съездить… Потом перешли на персоналии… Всё это интересно, любопытно, в другой бы раз… Но Безбородов хотел услышать сейчас совсем о другом.

Прошло минут десять. У Безбородова, приникшего к отверстию, уже начала ныть спина. В столовой шуршали обёртки от конфет, из чего следовало, что «дедушки» угощаются реквизированной у кого-то из «молодых» посылкой. Собеседники перешли к теме подготовки дембельских альбомов. У Бута здесь всё оказалось на «ходу»: ему альбом делал секретчик Колесников, «черпак»[4]4
  Черпак – солдат прослуживший полгода.


[Закрыть] умевший фотографировать, рисовать и писать каллиграфическим почерком. Новосельцев стал жаловаться, что у «молодого», которому он поручил свой альбом, совсем нет для этого времени. Он позавидовал Буту – «пашущий» на него секретчик освобождён от нарядов, имеет возможность подолгу уединяться в своей секретной комнате, куда даже не все офицеры имели право доступа.

– А как там у него с фотками[5]5
  Фотка – фотография.


[Закрыть], которые мы ему поручали? – спросил Новосельцев.

– Да никак… Говорит, ничего не получается, – ответил Бут.

– Может ему по едалу дать, чтобы получилось? Он хоть пытался?

– Да вроде делал что-то. За лето несколько раз к офицерской бане подлазил с фотоаппаратом. Но, говорит, ни одной голой бабы не видел. Из бани, говорит, только голый Кузменко распаренный выскакивал, пьяный вдрабадан. Не его же щёлкать.

Безбородов насторожился. Хоть вновь услышанное не совсем то… но он ещё плотнее приник к отверстию ухом.

– Чёрт… я бы сейчас, чтобы голую бабу посмотреть!.. – повысил голос Новосельцев. Именно так, когда видишь её в одежде, на улице там, или в магазине, стоит такая гордая, расфуфыренная и не знает, что у меня в кармане грязного бушлата фотка, где она вся голая.

– Баба бабе рознь. Здесь среди офицерш клёвых раз-два и обчёлся… И где они таких берут? Недаром офицеров санитарами называют, подбирают всяких уродин, сверху в ворота не пролезет, а снизу вместо ног прутья, – пренебрежительно отозвался Бут.

– Где ты здесь на точке лучше сыщешь. Я бы сейчас от любой из этих уродин не отказался… засадил бы по самые помидоры. Иной раз так припрёт… Гаджи гад, сумел к замполитше подкатить, дерёт её уже неделю, а тут ходи и облизывайся…

Безбородов, наконец, услышал то, что хотел, но совсем этому не обрадовался – в глубине души он до этого момента всё ещё сохранял надежду, что Наташа напрасно «бьёт тревогу». Значит всё-таки она права и кто… Гаджи Магомедханов, каптёр.

– А я бы такую не смог, – тем временем вновь скептически отозвался Бут.

– Можно подумать, что у тебя тут своя баба есть… Я как представлю как он её на складе, на мешках… Вот сука, с черножопым, получше не могла найти! – негодовал Новосельцев.

– Да брось ты завидовать. На неё смотреть-то противно, рожа страшная, ни жопы, ни сисек.

– Причём здесь рожа, пилоткой прикрыл и не смотри.

– Не, я так не могу, – не соглашался Бут.

– Ну, не знаю тогда кого тебе надо… Командиршу что ли, или Гридневу. Эти конечно бабы сочные и симпотные, но к ним же не подступиться. Думать надо о тех с кем можно… Как думаешь, если к Гаджи в пару набиться? Если ему даёт, может и мне даст, пока замполит в отпуске. Да и потом… На складе ведь закрыться можно. У замполита всё равно не стоит. Давай вместе подвалим?

– Не Паш, я не пойду, западло это… после каптёра.

– Ну, а кого ты здесь ещё…

– Просто не хочу я.

– Да брось… Как бабу голую увидишь, сразу захочешь, точно, по себе знаю.

– Нет, не захочу… Недели три назад, я линию тянул мимо ДОСов и летёхи[6]6
  Летёха – лейтенант.


[Закрыть] этого, Зиновьева, бабу видел, так и не захотел, совсем даже наоборот.

– Она, что голая была? – с интересом спросил Новосельцев.

– Почти… в купальнике, бельё вывешивала.

– В купальнике это не совсем то.

– Когда руки подняла, одна сиська у неё из бюстгальтера выскочила. Я в кустах спрятался. Думаю, если вылезти, подумает специально подсматривал. Так и сидел, пока не ушла.

– Ну, и как?

– Да никак, сиськи как шиши, у меня, наверное, больше, смотреть не на что.

– Ну, тебе угодить, точно командиршу надо караулить, чтобы у неё выскочили, у неё как кирпичи…

Безбородов выбрался из кинобудки, после того как Бут с Новосельцевым доели посылку. Он узнал всё что хотел и даже больше. Мысли носились в голове хаотично, с лихорадочной быстротой. Он не ожидал, что его Наташа, так высоко котируется у солдат, мальчишек восемнадцати-двадцати лет, хотя сам тоже считал её самой красивой из всего женского населения точки, полутора десятка молодых, от двадцати двух до тридцати лет женщин. Его не возмущали солдатские солёности «сдобрившие» подслушанный разговор, неблагозвучные восхищения прелестями Наташи. Он закончил военное училище, и сам знал, что чувствуют и как отзываются о женщинах молодые люди, запертые в казарме.

Наташа так и не ложилась.

– Ну что узнал? – почему-то шёпотом спросила она, едва Безбородов вернулся.

– Узнал, – бесстрастно ответил он.

– Всё так, как я предполагала?

– Да.

– Кто?

– Что кто? – сделал вид, что не понял вопроса Безбородов.

– Кто к ней ходит? – в голосе жены сквозило нетерпение.

– Каптёр… Магомедханов.

– Что… Магомедханов?… Это такой симпатичный, стройный кавказец?

– Да.

Наташа изумлённо покачала головой:

– Ведь ему, наверное, где-то двадцать, а ей двадцать семь. Как же он такой гордый, да красивый, а она…

– Будто сама не знаешь, что солдаты все «голодные», и этот «голод» сильнее любой гордости, даже кавказской, – ответил Безбородов, с трудом стягивая сапоги.

– И всё-таки, – Наташа презрительно усмехалась. – Это тот каптёр, о котором ты говорил, что у него интересное имя и отчество?

– Да, и фамилия тоже, Магомедханов Гаджимагомед Шейхович.

– Надо же… какого любовника Ленка себе нашла, не иначе ханского рода… Что думаешь предпринять?

– Не знаю Наташ, давай спать, уже час ночи. Устал я жутко. Завтра на свежую голову…

Безбородов не мог не оценить проницательности жены. И в дальнейшем все действия связанные с её «открытием» обсуждал с ней. Наташа обязалась, по мере возможности, следить за Ленкой, а Безбородов срочно устроил ревизию в каптёрке у Магомедханова – он намеревался как можно скорее убрать его с дивизиона. Но ревизия ничего не дала, каптёр отчитался с мизерной недостачей. Оставалось одно, уволить его в первую, поощрительную партию. Однако это означало, что придётся отставить на более поздний срок того, кто действительно заслужил это право. И всё равно это не решало проблемы. Ведь поощрительная партия будет перед седьмым ноября, а сейчас ещё август… Однако хуже всего то, что в казарме все уже наверняка знают, что замполитша «даёт», и у каптёра скорее всего найдутся последователи. Значит надо избавляться и от замполита с его слабой «на передок» женой. Но это невозможно без «выноса сора из избы», доклада в политотдел полка. Ох, как не хотел Безбородов огласки, и потом без Стаса это было бы некорректно. Потому они с Наташей и порешили, пока не предпринимать никаких «громких» действий и дождаться возвращения из отпуска замполита.

3

Стас приехал, как и положено отпускнику, весёлый и посвежевший.

– Ну, как Питер? – с улыбкой поинтересовался Безбородов, пожимая ему руку.

– Стас с такой силой ответил на рукопожатие, что Безбородов, поморщившись от боли, невольно подумал: «Лучше бы у тебя в другом месте побольше силы было».

– Порядок, отдохнул на все сто. Перестройка, Указ о водке… ерунда всё это. Спиртного сколько хочешь. До пива, наконец, дорвался, а то последнее время оно мне чуть не каждую ночь снилось. Слышал новую поговорку: по стране несётся тройка Мишка, Райка, Перестройка… ха-ха… Сегодня тебя жду, я несколько бутылок «Невского» с собой привёз.

– Спасибо… вряд ли. Я ответственный сегодня, – отнекивался Безбородов. Он не хотел идти к Овчинниковым, боясь в процессе общения, что-нибудь ненароком высказать… Он надеялся, что всё вскроется само-собой, без его участия… Так оно и вышло.

Дня через три после приезда замполита, в полдень, когда Безбородов сидел в канцелярии дивизиона, раздался звонок телефона.

– Товарищ капитан, вам супруга звонит, – раздался в трубке голос дежурного телефониста.

– Соедини, – отозвался Безбородов, пробегая глазами списки заступающих в караул солдат, которых ему через полтора часа предстояло инструктировать.

– Дима, срочно иди домой! – голос Наташи выдавал сильное волнение.

– Что случилось… с Колькой что-то?! – встревожился Безбородов, тем более что сын, со вчерашнего дня чихал и кашлял.

– Нет, с ним всё в порядке. Придёшь, узнаешь… только скорее.

От казармы до дома три минуты хода. Наташа ждала его на крыльце, она заметно нервничала. Пропустив мужа, она тут же закрыла дверь и тихо, чтобы не услышали соседи, через тонкие стены из сухой штукатурки, зашептала:

– Стас пошёл на склад… с топором… Ленку убивать!

Безбородов повернулся, было, бежать к продскладу, но Наташа буквально повисла на нём всем своим почти пятипудовым телом.

– Дима!.. Я тебя прошу… только осторожнее… не подходи к нему близко… я так боюсь!

– Погоди… Да пусти ты!

Безбородов, наконец, освободился и чуть не бегом устремился к складу, путь к которому лежал через весь офицерский городок. Он не видел, но чувствовал любопытные взгляды из-за занавесок, прочих офицерш, отслеживающих столь необычное, для скучного точечного бытия событие: сначала к складу решительным шагом с топором и зверским лицом проследовал замполит, а через несколько минут вслед за ним чуть не галопом командир.

Глухие удары Безбородов услышал, ещё не видя самого склада. Стас остервенело колотил обухом топора по обитой железом двери дивизионного хранилища продуктов.

– Стас, ты чего это дверь ломаешь? – стараясь придать голосу шутливый оттенок, вымучив улыбку, спросил Безбородов, остановившись за два шага от замполита.

Стас посмотрел на него сквозь мутную поволоку в глазах, хотя спиртным от него не пахло.

Заговорил он с трудом, словно вдруг разучившись произносить слова:

– За… за… закрылись они… сууука… б…дь. Открывай! – Стас вновь заколотил в дверь.

– Погоди, погоди Стас… успокойся. Ты чего? Кто закрылся… может там и нет никого? – Безбородов осторожно приблизился на шаг. – Ну, чего ты разошёлся?

– Там… там она и не открывает… б…дина!

– Да что ты выдумываешь Стас? – Безбородов пытался отвлечь замполита разговором, про себя соображая: «Одна она там или с Магомедхановым?» В то же время он прикидывал возможность обезоружить явно не контролирующего себя Стаса. – Слушай Стас, брось ты… пойдём в канцелярию поговорим спокойно…

Вдруг на складе изнутри стали отпирать замок. Замполит вперился глазами в дверь, а Безбородов в его руку, сжимающую топор. Дверь, скрипнув петлями, отворилась, на пороге стола замполитша.

– Что случилось? – она всячески пыталась изобразить полное непонимание ситуации, даже сделала вид, что собирается зевнуть, де потому так долго не отпирала, что заснула… но в её глазах стоял безмерный ужас.

Стас, отбросив жену, ворвался в помещение склада. Вслед за ним, по-прежнему опасливо косясь на топор, последовал Безбородов. Стас кинулся в один угол, в другой – никого. Он бросил мутный взор на мешки с сахаром и крупой, сложенные на поддоне вдоль стены склада.

– Спрятала сука! – Стас зловеще подмигнул Безбородову и бросился к мешкам.

Но одной рукой сдвинуть эти мешки оказался не в состоянии даже он. Стас был вынужден положить топор. Лежал топор всего несколько секунд, после чего вновь оказался в руках, только уже у Безбородова. Замполит этого не заметил – он рьяно отшвыривал мешки. Безбородов с топором выбежал из склада и увидел неподалёку нервно переминающуюся Наташу.

– Иди домой! – крикнул ей, зашвыривая топор подальше в густую траву.

Когда он вернулся, Стас уже скинул с поддона десятка полтора тяжеленных мешков, оставалось ещё столько же. Ленка стояла ни жива, ни мертва, вытянувшись вверх, словно кол проглотила. «Где-то здесь этот воин Аллаха», – определил по её состоянию Безбородов и решил вновь отвлечь Стаса, попытаться увести:

– Стас кончай. Ты нам весь продовольственный запас перевернёшь… Нет здесь никого.

Замполит остановился. До его отуманенного сознания дошло, что среди мешков соблазнителя его жены действительно нет. Метнув полный ненависти взгляд на Ленку, он тут же перевёл его на дверь во второе помещение склада, где хранились наиболее ценные продукты: мясные консервы, сгущённое молоко и индивидуальные спецпайки на случай объявления большой тревоги.

– Ключи давай!

Связка дробно звякнула в её дрожащей руке. Стас вырвал ключи и с полминуты не мог попасть в прорезь. Наконец открыл… ворвался туда. Несколько успокоившийся, после метания топора в траву, Безбородов вновь замандражировал – Стас и без топора был очень опасен.

Но во втором помещении тоже никого не оказалось. Стас и здесь начал разбрасывать картонные коробки с консервами… И тут до чуткого уха Безбородова донёсся едва слышимый через толщу кирпичной стенки звук… звук, который издаёт при прыжке с высоты приземляющийся человек – кто-то спрыгнул с чердака склада. Безбородов взглянул на замполитшу… Та тоже услышала и буквально на глазах «отходила». Стас же увлечённый разбрасыванием коробок за их грохотом так ничего и не услышал.

– Кончай Стас. Здесь никого нет, – уже уверенно и спокойно произнёс Безбородов.

В свою очередь, осмелевшая Ленка вдруг коршуном накинулась на мужа:

– Что ты тут устроил паразит?!.. Кто всё это теперь соберёт… у меня ведь тут всё подсчитано было!.. Гад… идиотина, и так жизни нет!..

– Заткни поддувало, тварь! – закричал в ответ Стас, пиная ногами тяжёлые коробки.

– Дмитрий Сергеевич! Вы слышали как он на жену!.. Будьте свидетелем… я начальнику политотдела жаловаться буду!

– Действительно Стас. Ну, разве так можно? Тебе, наверное, что-то привиделось.

Блуждающий взгляд Стаса упёрся в люк, ведущий на чердак и закрытый на задвижку.

– Давай лестницу!

– Сам бери… дурак стебанутый!! – почти визжала Ленка.

«Опоздал. Птичка, слава богу, упорхнула», – удовлетворённо думал Безбородов, помогая Стасу установить стремянку…

С чердака Стас слез какой-то обессиленный – он лишился цели его сюда приведшей.

– Никого нет, – опустошённо произнёс он.

– А ты кого там собирался найти? – насмешливо спросил Безбородов.

– Сволочь… гад!.. Сколько банок с супом разбил, за них же платить придётся! – замполитша вынимала из дощатого ящика осколки от поллитровых банок с консервированным рассольником.

– Пойдём Стас, пойдём, – Безбородов приобнял обмякшего замполита за ссутулившиеся плечи и повёл со склада, знаками показывая Ленке, чтобы та замолчала.

Она, тем не менее, не унималась:

– А кто мне теперь здесь порядок наведёт, я же эти мешки с места не сдвину!?

– Завтра, завтра… я дам людей, – отмахнулся от неё Безбородов.

– Может и в самом деле не было никого… а? – Стас спрашивал с явной надеждой.

– Ну, конечно… Мало ли что болтают. Если всему верить… Наплюй и забудь… Пойдём, я тебе спирту налью из своего НЗ. Проспишься, успокоишься. Всё в порядке, ты же сам убедился…

Они уединились в канцелярии… В этот день Безбородов не вышел инструктировать караул, перепоручив это дело начальнику штаба. Домой он пришёл покачиваясь, когда уже смеркалось.

– Ну что? – кинулась к нему Наташа и тут же отпрянула. – Ты что Дима, напился!?

– Пришлось, – вновь обдал её перегаром Безбородов. – Ты… ты заччем к складу приходила!? Я те сколь раз говорил!?…

Наташа поняла всё сразу, стащила с него сапоги, уложила спать…

4

Стас после «штурма» продсклада утих, словно выпустил там весь свой «пар». Несомненным было то, что он всё же уяснил для себя факт измены жены и… смирился. Политзанятия, политинформации он ещё кое-как проводил, но от всех прочих своих прямых и косвенных обязанностей самоустранился, словно утратив интерес к службе, к карьере, всему… Безбородова, впрочем, такое поведение Стаса вполне устраивало – он теперь не сомневался, что повторение случившегося на складе маловероятно. Но оставлять на точке такого замполита и тем более его жену было нельзя. О том же настоятельно жужжала в уши и Наташа, интуитивно чувствующая опасность, исходящую от Ленки, для них. Ведь им надо продержаться на точке без ЧП ещё год-полтора и тогда можно уже поступать в Академию, вырваться, наконец, из постылой, неблагоустроенной жизни офицеров низшего звена, выйти на «оперативный простор» – какая же капитанша не видит себя полковницей… генеральшей.

Безбородов уже был морально готов к «выносу сора из избы», докладу командиру полка и начальнику политотдела, после чего Стаса наверняка переведут… Но его параллельно мучила ещё одна загадка: на что намекал Новосельцев в том подслушанном разговоре с Бутом, какое задание они давали секретчику Колесникову, где и как тот должен фотографировать офицерских жён? Здесь Безбородов не мог посовещаться даже с Наташей.

Безбородов вызвал Колесникова незадолго до вечерней поверки с материалами фотоконтроля последней «боевой работы» по условным самолётам противника. Колесников, плотный парень в очках из недоучившихся студентов, слыл отличным фотографом и представил как всегда безупречный фотоконтроль. Просматривая ещё мокрые фотографии, Безбородов, как бы невзначай, спросил:

– Есть сведения, что ты не по назначению используешь вверенную тебе фотоаппаратуру?

Спросил наудачу, без особой надежды на мгновенный успех. И если бы секретчик так же спокойно отверг обвинение… Но случилось невероятное, покрывшись потом Колесников сразу же «раскололся». Видимо он ощущал себя меж двух жерновов: с одной стороны «деды», со своим заданием, с другой офицеры, которые могли его запросто «застукать» за выполнением… Он сознался, что Новосельцев, страдающий на сексуальной почве, заставлял его выслеживать офицерских жён и снимать в пикантных позах, а фотографии передавать ему.

– Ну и как передавал? – сурово вопрошал Безбородов, сверля глазами, вытянувшегося перед ним по стойке смирно, секретчика.

– Никак нет, товарищ капитан. Я отговорился, что никого снять не смог.

– А ты, значит, и не снимал никого? – несколько успокоившись, продолжал допрос Безбородов. Но секретчик побагровел и… молчал.

– Чего молчишь… снимал или нет!? – повысил голос Безбородов.

– Извините… товарищ капитан… снимал.

– То есть как!? – подскочил на стуле Безбородов. – Говоришь, не передавал, зачем же тогда снимал!?

Колесников опустил свою коротко стриженную очкастую голову. За дверью канцелярии прокричали построение на вечернюю поверку. Безбородов встал из-за стола, выглянул в дверь и сказал старшине, прохаживающемуся по казарме со списком личного состава:

– Колесникова в строю не будет. Мы здесь с ним фотоконтроль разбираем.

Прикрыв дверь, Безбородов, уже не садясь, в упор смотрел на секретчика.

– Ну… объясни?

– Я… я не передавал… но снимал.

Колесников виновато потупив глаза, шмыгнул носом. Безбородов усмехнулся. Он, конечно, понимал, что секретчик делал это для себя, но тут же улыбка соскользнула с его лица: «А что если он Наташу… в какой-нибудь позе?!»

– Где карточки, негативы!?

– Там… в секретке, – дрожащим голосом тихо отвечал секретчик.

– Кто-нибудь знает… видел!?

– Нет, товарищ капитан, никто.

– И друзья твои… твоего призыва!?

– Нет… клянусь, никто не знает, – сделал покаянное лицо секретчик.

Надо было изымать карточки и плёнку. Но идти в секретку, пока шла поверка, мимо строя нежелательно. Кто-нибудь, тот же Новосельцев, мог заподозрить по лицу с каким идёт секретчик, что в канцелярии происходил не просто разбор фотоконтроля. Потом его запросто могли «разговорить», как это сейчас сделал Безбородов. По всему секретчик не врал и карточки действительно пока не пошли по рукам.

– Откуда снимал? – спрашивал Безбородов, чтобы заполнить паузу до конца поверки.

– В основном сверху, с сопки, оттуда обзор хороший…

Они пошли в секретку минут через десять после команды «отбой». Колесников достал пачку фотокарточек. Он снимал женщин гуляющих с детьми, стирающих, вывешивающих бельё, возящихся на своих небольших огородиках возле ДОСов… Некоторые красовались на снимках в купальниках. Наташи не было ни на одном.

– Это всё? – Безбородов спрятал во внутренний карман кителя всю пачку и моточек плёнки.

– Ддда, – Колесников не мог удержать дробного стука своих зубов.

Именно эта дрожь навела Безбородова на мысль, что секретчик показал не всё и очень боится, не решается сказать всю правду.

– Слушай, если ты боишься Новосельцева… Я его в порошок сотру, он у меня после Нового Года уволится, если тебя хоть пальцем тронет. Не бойся, говори всё как есть. Я же вижу, что ты не всё отдал. Хочешь, чтобы я обыскал твою секретку? Если ещё что найду, пеняй на себя. Доложу в полк начальнику особого отдела, что ты рядом с секретными документами хранишь посторонние вещи… Ты же подписку давал, сам знаешь, дело подсудное, – пугнул на всякий случай Безбородов и тут же успокоил. – А если добровольно отдашь, всё между нами останется, обещаю.

Но Колесникову это обещание совсем не добавило храбрости. Мимика его лица по-прежнему отображала сильные внутренние мучения – он, казалось, вот-вот расплачется. Безбородов недоумевал: так бояться «дедов» секретчик не мог, на дивизионе не было стариковского беспредела. Он явно боялся кого-то другого… Безбородов наконец понял – секретчик боится его, боится сильно, панически. Его сердце учащённо забилось, он почувствовал, как и к его лицу приливает кровь – видимо этот интеллигентный очкарик всё-таки сфотографировал его Наташу.

– Давай, что там ещё… по-хорошему! – едва не сорвавшись на крик, приказал Безбородов.

Секретчик начал спешно шарить за металлическими шкафами набитыми секретной литературой и откуда-то, едва дотянувшись рукой, достал чёрный конверт и дрожащей рукой протянул Безбородову. В конверте лежала всего одна фотография. Безбородов вынул её…

Это произошло более месяца назад. Начало июля выдалось очень жарким. Днями зашкаливало за тридцать градусов, да и вечерами температура ниже двадцати не опускалась. Безбородов на правах командира топил баню для своей семьи по пятницам, в то время как остальные офицеры и их семьи мылись в субботу. Мыться отдельно заставила его жена. Брезгливая и чистоплотная Наташа предпочитала мыться с мужем, нежели в общей бане с прочими женщинами по субботам. В пятницу пока Безбородов протапливал, она отмывала полок стиральным порошком и поливала горячей водой. Вечером Безбородов приходил со службы, и они всей семьёй шли в отдраенную, стерильную баню.

В ту пятницу на точку к вечеру привезли молодое пополнение, только что прошедшее «курс молодого бойца» при управлении полка. Безбородов был вынужден задержаться, распределяя «молодых» по батареям, взводам и отделениям. Наташа уже собравшаяся в баню несколько раз нервно названивала ему, но он освободился только после десяти часов. В баню, они пошли уже затемно. Обычно Наташа сначала мыла сына, после чего Безбородов относил его домой и возвращался. В тот день, вернее ночь, когда он с сыном на руках выходил из бани, Наташе разомлевшей от жары, вдруг нестерпимо захотелось пить… Рядом с баней стояла цистерна, из которой брали холодную воду. Ночь стояла тёплая и безлунная – кто мог её увидеть кроме мужа, державшего на руках закутанного в тёплое одеяло и уже начавшего дремать Кольку.

– Подожди я попью… не могу жарко очень. А ты постой тут пока. – Она на всякий случай выглянула из двери в темень и скользнула к цистерне… открыла кран и, ополоснув выходное отверстие, приникла к нему губами. Видимо уж очень мучила Наташу жажда, раз её не остановил даже страх перед некипячёной, прямо из цистерны водой. Пила она где-то секунд десять…

Как секретчик оказался ночью после отбоя в районе офицерской бани с фотоаппаратом?… Кто же будет проверять где он, ведь ему нередко приходилось работать у себя в секретке и после отбоя… шифрограммы, срочные донесения… Колесников действительно оказался классным фотографом. Он поймал в кадр именно тот момент, когда Наташа на одной ноге, изогнувшись всем телом, прильнула к освежающей струе. Она как нарочно попала в полосу света падающего из широко открытой двери бани… Её ноги, грудь, живот… формы, что у таких женщин великий артист Смоктуновский называл «прелестными излишествами», её круглощёкое лицо выражало блаженство… Это была кустодиевская «Русская Венера» в позе фигуристки делающей «либелу». В отличие от Наташи Безбородов с сыном не попали в луч света и едва угадывались на заднем плане.

Безбородов молча спрятал фотографию, после чего тихо приказал:

– Негатив.

– Нету… я его сразу сжёг… клянусь! – лицо Колесникова было таким, что Безбородов поверил.

– Это единственный экземпляр?

– Клянусь… – Колесников видимо не мог уже сдержаться и от страха испортил воздух, от чего в маленькой секретке стало трудно дышать.

– Хорошо, – Безбородов скривился и поспешил выйти.

От казармы он не пошёл сразу домой. Остановился на ярко освещённом фонарями дневного света плацу. Осторожно, словно из ограждавшей плац полутьмы кто-то мог подсмотреть, вынул фотографию. Улыбка тронула его губы. Как сумел её этот засранец запечатлеть! Но советовать Колесникову после Армии заняться художественной фотографией, он не будет. Хватит с него и того, что больше месяца в тиши своей секретки любовался его обнажённой, да ещё так соблазнительно изогнувшейся женой. Он и сам сейчас любовался. Жечь карточку жаль, но необходимо, жечь и молчать про всё это. В том, что будет молчать Колесников, Безбородов не сомневался…

Каптёр Магомедханов уволился в поощрительную партию. Никто из дембелей, претендующих на поощрительное увольнение не возмутились – все всё понимали. Перед Новым Годом перевели на другое место службы и замполита с его Ленкой. А Наташа со смехом рассказывала мужу, что в неё, кажется, влюбился очкастый солдат-секретчик – только её увидит, пунцовым становится, глаза прячет, просто чудеса.