Текст книги "Взорванная тишина (сборник)"

4

Кудряшов в жизни Зыкова играл роль и ангела-хранителя, и сатаны-искусителя. Имея влиятельных покровителей, он шествовал по служебным ступеням, нигде не задерживаясь надолго, и всюду тянул за собой Зыкова. В ГОСПЛАНе, казалось, их обоих ждала блестящая карьера, но в середине семидесятых, Кудряшов, вообще склонный к авантюрам, вдруг делает крутой «вираж» и уходит в организацию занимающуюся реализацией импортного ширпотреба. Через некоторое время там же оказался и Зыков. Тут-то всё и началось.

То было время неимоверных очередей за импортными товарами: обувью, одеждой, косметикой… Партия и правительство, вбухивая сотни миллиардов, вырученные от продажи сибирской нефти, на космос, оборонку и внешнеполитическую экспансию, сподобились чуть побаловать «широкие массы трудящихся». Кто занимался распределением импорта, находился вблизи весьма соблазнительного «корыта». В непосредственной близости от него расположились, и молодой энергичный экономист Володя Кудряшов и его лучший друг и помощник Коля Зыков. Они плодотворно дополняли друг друга. Идеи, в результате которых реальная прибыль от проданных товаров значительно превышала официально заявленную в отчётных документах, исходили от Кудряшова, а доводил их до ума и производил расчёты уже Зыков. Он же и оформлял всю документацию.

Период с 74-го по 82-й стали лучшими годами жизни Зыкова. Он полюбил раз и на всю жизнь, женился, у него родился сын, он был счастлив в семейной жизни… Он уже не думал о кандидатской, ибо смысл жизни видел в обеспечении семьи. И он её обеспечивал, «делая» дикие по тем временам деньги. Недаром про Брежнева говорили, что он и сам жить любил и другим давал. Под покровительством мощного кудряшовского клана «брать» удавалось настолько легко, почти официально, что к 80-м годам Зыков уже не сомневался в уверениях друга об отсутствии всякого риска. В это счастливое время Зыковы купили кооперативную квартиру, машину, построили дачу, объездили все курорты… мечтали о втором ребёнке. Он работал и нёс в дом, работал и нёс…

– Николай Семёнович, опять эта девушка звонила, – на пороге кабинета стояла Валя и вглядывалась в полумрак.

– Какая девушка? – Зыков с трудом отходил от полусна воспоминаний.

– Ну, которая на проходной… я же вам говорила.

– Ты выяснила, что же всё-таки ей от меня надо?

– Она говорит, что ей необходимо с вами поговорить.

Зыков тяжело вздохнул и обречённо проговорил:

– Ну что ж… раз она такая упорная. Проведи её…

Валя быстро сходила на проходную и вернулась с посетительницей. Это оказалась рослая и очень худая девушка в вязанной светлой кофточке и серой юбке, которая ей была явно велика.

– Здравствуйте, – голос вошедшей был робоким, почти испуганным.

Зыков вновь вздохнул и с явным неудовольствием поднялся из своего кресла, подошёл к окну и раздвинул плотные шторы.

– Прошу садиться, – вместо ответного «здравствуйте» произнёс Зыков. – Слушаю вас.

Девушка присела на краешек одного из стульев, предназначенных для посетителей. Недовольство, сквозившее в интонациях и всем облике хозяина кабинета, сковывало и без того стеснявшуюся посетительницу. Весь её вид мог бы вызвать у Зыкова сочувствие, или хотя бы жалость. Но он давно уже утратил чувствительность ко всякого рода переживаниям, исходящим от посторонних. Не сомневаясь, зачем пришла девушка, Зыков решил взять инициативу на себя:

– Если вы насчёт трудоустройства, то ничем помочь не могу. Мы в этом году уже провели сокращения в штате управленцев…

Он хотел как можно скорее выпроводить её, задёрнуть шторы и погрузиться вновь в действующую наркотически полудрёму воспоминаний. Только это сейчас приносило облегчение его уму и сердцу, как проигравшему сражение полководцу поиск роковой ошибки, неверного манёвра.

Всё рухнуло со смертью Брежнева. Спущенные Андроповым КГБшные ищейки стали, что называется, рвать и метать. «Коля вали всё на главбуха, и ты наверняка выпутаешься», – указывал Володя спасительный путь другу. У Кудряшовых имелись свои люди в КГБ и дело шло к тому, что срок «корячился» только главбуху. Так бы оно и вышло, но, несмотря на все уговоры Кудряшова и следователя, Зыков не смог оговорить сослуживца, повесить на него свои грехи. Это уже тянуло на «червонец», а то и больше и для болезненного главбуха было равносильно смертному приговору.

– Я по другому вопросу, – всё так же чуть слышно, не то проговорила, не то прошептала девушка.

Зыков вопросительно посмотрел на посетительницу. Перед ним на стуле, сжавшись, сидела молодая особа, в которой буквально всё указывало на неустроенность в жизни. Её худоба носила не столько природный, сколько благоприобретённый характер: заострённое лицо, лишённые девичьей округлости угловатые плечи, узкие как у мальчишки бёдра, едва обозначенные под домотканной кофтёнкой груди, тонкие, не возбуждающие мужской глаз ноги. Зашитые в нескольких местах колготки довершали общую нелицеприятную картину. За всем этим как-то терялись те немногие достоинства, что просматривались во внешности девушки: маленькие, красивой формы кисти рук, большие карие глаза, густые тёмно-русые волосы. О возрасте просительницы судить было трудно. Её одновременно можно было считать и ещё не оформившейся молоденькой девушкой и уже пожившей и побитой судьбой женщиной.

– Что значит по другому? Вы имеете какое-нибудь отношение к нашей фирме, или кому-то из её сотрудников?

Если бы Зыкову сейчас не было по большому счёту наплевать на всё, что творится вокруг, он, наверное, обратил бы внимание на поведение девушки: как ей неловко, как она смущается… Он бы понял, что, придя сюда, она переступила через себя, причём переступила не один раз, и вот уже здесь ей нестерпимо тяжело признаться, зачем она пришла. Но Зыков ничего не замечал, и лишь его последние слова подвигли девушку как-то разом раскрыть цель визита:

– Я имею отношение к вашему сыну, – то, как это она сказала свидетельствовало, что девушка в очередной раз переступила через стыд, гордость… через всё.

– Чтооо?! – от неожиданности Зыков повысил голос, и это окончательно добило посетительцу. Её бледное лицо заметно порозовело. Она вынула из пакета, который принесла с собой, платок, поднесла к глазам и всхлипнула.

– Прошу пояснить ваши слова! – Зыков заговорил ещё жёстче, с металлом в голосе, давая понять, что не верит ни одному её слову, и слезами его не проймёшь.

– Я… я беременна… и совсем без средств… если узнают на работе… извините, – посетительница уже не сдерживая слёз, в некрасивой позе скрючилась на стуле.

Но у Зыкова она вызывала не жалость, а брезгливость. «Гад ползучий… только этого мне ещё не хватало. Мало головной боли… совсем в могилу загонит… допьянствовал, доблядовался.

Теперь эта тварь будет божиться, что именно он её обрюхатил». Негодование буквально распирало его и от покойного безразличия десятиминутной давности не осталось и следа – уйти в облюбованный мир грёз-воспоминаний опять не получалось, жизнь снова затягивала в свой водоворот.

Зыков был по настоящему счастлив в семейной жизни. Его жена хоть и москвичка, но происходила из простой малообеспеченной семьи, как и он. И когда Зыков стал приносить большие деньги, они зажили так, словно брали реванш за своё бедное детство и несытое существование всех предков. Сами небалованные в детстве они баловали сына. Приговор с конфискацией так потряс жену, что её незначительные до того проблемы с давлением вылились в серьёзную болезнь сердца и Андрей, добрый, но капризный мальчишка, фактически оказался на четыре года предоставлен самому себе. Нет, они не терпели нужду – Кудряшов помогал семье своего друга, но отца Андрею он заменить не мог. Из лучших побуждений, в периоды, когда жену Зыкова клали в больницу, Кудряшов давал деньги Андрею, это, в конце концов, сыграло роковую роль – подросток пристрастился к спиртному и познал, что такое платные девочки.

– Я понимаю, что вы мне не верите… но… но это правда. Я беременна от Андрея и не знаю что делать. Домой, в Рязанскую область… У нас маленький городок, все друг друга знают, и у меня мама без работы осталась. А здесь у меня никого нет… мне не к кому…

– А почему я об этом узнаю от вас, а не от него? – сурово перебил её Зыков.

– Я… мы… мы поссорились.

– А как давно вы знакомы с моим сыном? – Зыков задавал вопросы, имея целью рано или поздно уличить посетительницу во лжи.

– Мы уже давно друг друга знаем… – девушка ещё больше покраснела, – но с ним были всего один раз… три месяца назад… Я ведь до него ни с кем, – она готова была провалиться от стыда.

«Ну, вот и сорвалась, артистка хорошая, а ума нет, – злорадно подумал Зыков, – лет-то, наверное, все 25-ть, а то и больше, а туда же, один раз, до него ни с кем, врёт и не поперхнётся».

– Вот что… – Зыков не знал, как называть свою собеседницу. Имени он её не спросил, а сейчас уже как-то неудобно спрашивать, не хотел он её называть и девушкой. – Мой сын давно совершеннолетний и за свои поступки отвечает сам. Что же касается вашего бедственного положения, то я вам сочувствую. Но поймите и меня, в стране финансовый кризис, – Зыков достал портмоне, порылся в нём, раздумывая сколько дать, чтобы посетительница наверняка возмутилась, сбросила маску и обнаружила свои истинные намерения. А они, несомненно, заключались в желании словить сыночка богатого папаши, вешая «лапшу» на уши этому папаше. Он достал пятидесятирублёвую купюру и положил её на край стола вблизи девушки.

– Вот… не обессудьте, рабочим зарплату нечем платить, больше не в состоянии.

Зыков ожидал либо вспышки гнева и площадной брани проститутки, или… если она чрезмерно жадна, а может быть и давно без клиентов (кто на такую позарится), то схватит эти деньги и уйдёт…

Девушка медленно бледнела. Ни слова не говоря, она встала и вышла. В коридоре она долго не могла открыть замок, пока ей на помощь не пришла Валя.

5

С минуту Зыков тупо глядел на синеющую в углу стола пятидесятку. Молчаливый уход девушки его обескуражил. «Неужто так здорово отрепетировала роль?… Не похоже… А может быть и в самом деле не врёт?…Тогда получается… Да чего тут голову ломать, найти этого козла и всё выяснить». Он стал соображать, где сейчас может находиться сын: на квартире, в их загородном доме, у друзей… а может быть у девиц, ведь вторую ночь дома не ночует.

Зыкову повезло, уже первый звонок оказался удачным – сонный голос Андрея послышался в трубке, когда он набрал номер квартиры, из которой вышел три часа назад.

– Почему дома не ночевал… где ты шляешься по ночам?! – он хотел, было, учинить сыну обычный разнос, но осёкся, вспомнив, что звонит не по мобильнику и Валя наверняка их прослушивает. В ответ сын только молча сопел в трубку. – Вот что, мне с тобой надо срочно поговорить…

Ты меня понял?! – последние слова были произнесены с угрозой.

Явно струсивший Андрей ответил с дрожью в голосе:

– Понял… я сейчас к тебе приеду.

– Только побыстрей, не раскачивайся, ноги в руки и чтобы через полчаса был здесь.

Зыков нарочно ставил сыну нереальный срок прибытия, дабы его подогнать – на общественном транспорте от их квартиры до конторы за полчаса никак не добраться, а машину, стоящую в гараже загородного дома, он сыну не доверял. Впрочем, и сам Зыков на ней ездил крайне редко. Машина требовала определённой заботы, её могли угнать (то был новый «Мерседес», предмет лютой зависти Кузькина), а он не хотел лишних хлопот. Потому Зыков и обязал компаньона стать ещё и чем-то вроде его бесплатного извозчика.

– Что-то случилось? – Андрей по голосу отца чувствовал, что по приезду ему предстоит не обычный отцовский выговор.

– Приедешь, узнаешь, – не захотел раскрывать для посторонних ушей семейную тайну Зыков.

Из тюрьмы Зыков вышел сильно постаревшим, с расстроенным здоровьем и начисто лишившись романтической составляющей своего мировоззрения. Он уже жалел, что опрометчиво отказался от предоставлявшейся возможности избежать срока, тем более что главбуха его благородство не спасло. Увы, тогда Зыков предпочёл лавры Дон-Кихота. Ему даже доставляло удовольствие вести полемику со следователем, доказывая глобальную неэффективность всей советской экономики. Он утверждал, что на данном фоне деяния таких как он фактически ничего не меняют, ибо тех денег что они «наваривали» всё равно не увидели бы ни в нищей Сибири, ни в вечно недоедающем Поволжье, они всё равно провалились бы в чёрную дыру… Ох, как пожалел потом, уже в зоне о своей наивности Зыков. Там только её завсегдатаи, уголовники-воры чувствовали себя как дома, а такие как он «хозяйственники» являлись одной из низших «каст».

Андрей, конечно, появился позже срока указанного отцом. Примерно час Зыков то недвижимо сидел в кресле, то нервно мерил шагами кабинет. Пару раз звонил телефон: Валя сообщила, что к нему прорывается по межгороду кто-то из деловых партнёров, потом по мобильнику на него вышел один из снабженцев, желая согласовать цену на найденные им в какой-то организации несколько тонн алюминиевого лома. Партнёра Зыков проигнорировал, а вопрос с ценой решил со свойственным ему математическим анализом.

Андрей явно не выспался и ощущал последствия очередной попойки. Также по всему чувствовалось, что он не имеет ни малейшего представления о причине вызова, и тем не мало озадачен. Ему шёл двадцать пятый год, он был высок и плечист, однако из-за мешков под глазами и уже появившихся зачатков обрюзглости смотрелся старше. Но за одеждой, в отличие от отца, он следил, и потому даже сейчас одет как всегда безупречно: прямые серые тонкой шерсти брюки и пиджак с двумя глубокими почти до талии разрезами сзади, на ногах классические, эффектные туфли. Он никогда не тяготел к молодёжной моде и любил солидный, дорогой «прикид» – здесь сын пошёл в мать, которая тоже любила и умела одеваться.

– Садись, – Зыков указал на стул, где час с небольшим назад сидела девушка. Андрей плюх-нулся на него и с вожделением посмотрел на графин с водой. Зыков выглянул в коридор и, убедившись, что там никого нет, запер дверь, взял трубку телефона и отдал распоряжение Вале:

– Полчаса со мной никого не соединять. Если Владимир Михайлович позвонит, скажи, что я на завод отлучился. – Действия отца ещё больше насторожили Андрея, он даже перестал созерцать воду в графине. – Ты мне ничего не хочешь сообщить? – Зыков начал с «прощупывания» почвы.

– А что я должен тебе сообщить? – Андрей удивлённо смотрел на отца.

– Ну, о жизни своей… о друзьях, – Зыков предпочёл не спрашивать напрямую о подругах.

– Папа, мы же с тобой столько раз уже об этом говорили… И чего тебе мои друзья?

– А то, что они вместе с тобой, или благодаря тебе транжирят не деньги своих родителей, а твоего отца. Так что я в некотором роде являюсь и их спонсором, и потому имею право спросить!

Андрей скептически усмехнулся – разговор сворачивал в своё обычное тупиковое русло. Стоило ли из-за этого вызывать его.

– Пап, я попью, – Андрей схватил стакан, налил воды и с жадностью залпом выпил.

Хоть Зыков и освободился по амнистии, почти на год раньше срока, он не успел ни спасти жену – она была неизлечимо больна, ни сына – тогда ещё не казалось, что с ним всё так серьёзно. Вот тут-то у него в сорок с небольшим лет и появились первые признаки усталости от жизни. Тогда из прострации его довольно быстро вывел Кудряшов. Он, используя предоставленные Перестройкой возможности, уже легально занимался коммерцией, и ему как воздух был необходим Зыков. Так они вновь на пару стали делать деньги, только вот удовольствия от этого процесса Зыков год от года испытывал всё меньше. А сейчас стало очевидным, что все его достижения – фирма, деньги, загородный дом, «мерседес»… – оказывались ненужными. Пошёл уже четвёртый год как Андрей бросил институт. Зыков, по горло занятый делами фирмы, думал, что сына вылечит время – погуляет год, ну два и возьмётся за ум. Но «академические каникулы» затягивались: сын по прежнему со своими друзьями прогуливал в казино и ресторанах ежемесячно тысячу долларов, выдаваемую ему на «карманные расходы». Зыков пробовал сократить дотации, но привыкший сорить деньгами Андрей стал делать долги. А потом, не имея возможности отдавать, он стал появляться дома избитым, причём избитым со специфической жестокостью. Тюремный опыт сразу подсказал этническую принадлежность кредиторов сына. Зыков не на шутку испугался и вновь стал давать деньги. Он не знал, как быть, как бороться с этой напастью, так как Андрей наотрез отказывался менять образ жизни и таким образом ставил крест на своём будущем, делая ненужными и все усилия отца.

Вызвав сына, Зыков сам себе боялся признаться, чего он ожидает от этого разговора: а вдруг девушка говорила правду и этот ребёнок действительно от Андрея… то есть, о Господи яви чудо, его внук (мысль о внучке как-то не приходила в голову). Он не знал, как подступиться к этому щекотливому вопросу. «А что если он её даже не помнит?» Но надо с чего-то начинать.

– Тут ко мне с час назад одна твоя знакомая приходила.

– Какая ещё знакомая? – округлил глаза Андрей, вновь нацеливаясь на графин.

– Ну, такая худенькая, страшненькая, – желая ужалить сына, Зыков сгустил краски.

– Ты за кого меня принимаешь, я дешёвок не подбираю, – Андрей криво усмехнулся и взялся за графин.

От такого ответа у Зыкова даже заныло в груди, и он с решимостью обречённого выложил свой последний аргумент:

– Тем не менее, она утверждает, что беременна от тебя.

Андрей поперхнулся водой и секунд двадцать не мог прокашляться. Он вскочил и, даже не вытерев выступивших от кашля слёз, быстро заговорил:

– Вот уж не ожидал… прямо к тебе… надо же тихоня… Я же ей говорил, что достану деньги!

– Какие деньги? – настороженно, словно боясь спугнуть удачу, спросил Зыков.

– Какие, какие… На аборт, на что же ещё!

– Так она действительно беременна? – с прежней осторожностью выспрашивал Зыков.

– Конечно… врать-то ей зачем. Глупо всё так вышло.

– И беременна от тебя, ты в этом уверен?

– Извини пап, но в том то всё и дело… тут уж никаких вариантов. И как меня на неё потянуло, ума не приложу. Теперь вот и у тебя лишние хлопоты. Я её предупреждал, что всё сам сделаю, подождать только просил. А она вот… Прямо к тебе…

От нервозности Зыкова не осталось и следа.

– Сядь, – приказал он сыну и тот, сразу почувствовав железную волю отца, повиновался. – Расскажи мне всё об этой девушке.

– А что тут рассказывать? Денег ей надо на аборт и всё… Пап… ты дай мне, а то у меня уже почти не осталось. В счёт будущего месяца, а… Клянусь, я их ей отдам.

– Заткнись! – почти закричал Зыков. – Я тебе такой аборт устрою!.. – Андрей затих, не понимая причины бешенства отца – не мог же он так разъяриться из-за нескольких сотен баксов. – Как её зовут и как вы познакомились?

– Наташа. А она разве не сказала тебе?

– Понятно. Давай дальше, не отвлекайся.

– Мы в институте вместе учились.

– Так, вы уже действительно давно знакомы. Почему же тогда она утверждает, что всего раз это самое… с тобой была, и вообще, что до тебя ни с кем? Ей же, наверное, как тебе, где-то 24-е?

– Пап, ты не понял. Она же, Наташка-то, не из этих, ну не из публичных… потому и залетела сразу. Сам посуди, разве проститутка или даже блядь дешёвая так влетит? Они знаешь как предохраняются, с ними можно иметь дело, – сын с некоторой опаской, но в то же время и с превосходством объяснял специфические премудрости несмышлёному в данных вопросах отцу.

– Она институт-то кончила, или тоже бросила?

– Почему бросила, нет… Просто отец у неё умер, когда она ещё на втором курсе была, с тех пор у неё с деньгами напряжёнка. Она сначала академ брала, потом на вечернее перешла. Днём работает в детсаде, вечером учится… на последнем курсе кажется.

– Понятно. Теперь выкладывай, как она в вашу компанию попала спаянную и споенную, – Зыков решил всё выяснить до мелочей, дабы не было никаких сомнений касательно принадлежности ребёнка.

– Да никогда она с нами не водилась, смеёшься что-ли. Я её совершенно случайно тогда встретил. Иду, а она навстречу. Здравствуй, здравствуй, как дела… Совсем дошла, смотреть страшно, хуже чем сейчас, кожа да кости. Про себя рассказала, без работы долго куковала, только устроилась, и видно, что голодная. Ну, я и решил угостить её. Она ведь сколько раз помогала мне тогда, я ведь, наверное, после первого же семестра вылетел, если бы не она. В общем, в ресторан её пригласил, заказал… Она стеснялась сначала, а потом как налегла. Ну, а я выпил… Она тоже развеселилась, говорит, на неделю наелась и тоже выпила немного, я её уговорил. Не надо было, конечно… Провожать её пошёл. В общем, там, где она работает, в детском саду, она и ночует там же… поздно уже было… и мне вино в голову ударило, и её с непривычки развезло.

«Какая мерзость… пьяные в детсаду», – возмутился про себя Зыков, но тут же сообразил, что если бы не эта «мерзость» сейчас он по прежнему не видел бы ни малейшего света «в конце тоннеля».

– Пап, помоги ей, ты же можешь. Через дядю Володю. Хорошая ведь девка, хоть и уродина…