Текст книги "Флаги над замками"

– Настоящий воин, – наконец-то одобрительно склонил голову господин Хасиба[22]22
  Господин Хасиба – прежнее имя Тоётоми Хидэёси (1536–1598), японского военного и политического деятеля, объединителя Японии, которому с юных лет служил Като Киёмаса.


[Закрыть]. Лицо его было серьезным, брови сдвинуты, губы плотно сжаты – действо, которое происходило сейчас, требовало наибольшей сосредоточенности.

Тораноскэ икнул. Шлем, украшенный позолоченным полумесяцем, угрожающе зашатался. Вытянуть спину. Не шевелиться.

Этот доспех – подарок господина Хасибы – Тораноскэ не решался примерить несколько дней. Просто ходил вокруг, трогал, гладил металл и лакированную кожу и буквально задыхался от восторга. Настоящие боевые доспехи! Подарок господина! За боевые заслуги! И пусть «заслугой» было доставленное вовремя письмо с распоряжением, но разве не благодаря таким мелочам выигрываются битвы? И разве не личные таланты – выносливость и быстрота – позволили Тораноскэ пробраться в расположение их резервных отрядов? Как жаль, что не удалось добыть ни одной головы, ах, как жаль…

…Но господин Хасиба не отличался таким терпением. И поэтому вчера вечером вызвал Тораноскэ к себе и осведомился, почему тот не примерил подарок и не пришел покрасоваться. Тораноскэ покраснел, пробормотал извинения и клятвенно заверил, что еще до обеда прибудет при полном параде. И тут он задумался – он понятия не имел, как надевают такой доспех.

С горем пополам и помощью Итимацу[23]23
  Итимацу – детское имя Фукусимы Масанори (1561–1624), японского полководца, вассала Тоётоми Хидэёси, двоюродного брата Като Киёмасы.


[Закрыть] он научился натягивать до-мару[24]24
  До-мару – ламеллярный (состоящий из сплетенных между собой шнуром пластин) доспех самурая, который был предназначен для пешего боя и самостоятельного надевания (без помощи слуг).


[Закрыть] – легкий нагрудник асигару[25]25
  Асигару – вид легкой пехоты в средневековой Японии, из не-самураев.


[Закрыть], но это великолепие… Они с Итимацу долго стояли и чесали затылки, не зная, как нужно к нему подступиться. Пришлось идти на поклон к Сакити[26]26
  Сакити – детское имя Исиды Мицунари (1559–1600), видного политического деятеля периода Сэнгоку, вассала Тоётоми Хидэёси.


[Закрыть]. Тот сначала не пожелал говорить с ними, только усмехнулся и смерил Тораноскэ таким взглядом, словно это он сам был выше на два сяку[27]27
  Сяку – японская мера длины, равная 30,3 см.


[Закрыть]. Но, услышав волшебные слова «приказ господина Хасибы», с презрительным хмыканьем достал с полки книжку и сунул им. К огромному счастью, в книжке оказались картинки.

…Под нагрудник пришлось подсунуть одеяло, иначе он просто не затягивался: место оставалось еще на одного такого же Тораноскэ. И Тораноскэ понимал, почему так получилось: доспех явно принадлежал статному, крепкому воину, ведь по росту он не был ему мал. Станет ли Тораноскэ когда-нибудь таким? Или навсегда останется бамбуковой палкой с одеялом, намотанным на грудь?

Господин Хасиба тем временем махнул рукой, все так же сосредоточенно глядя на юношу и как бы показывая, что осмотр закончен и самое время выразить благодарность за подарок.

Тораноскэ попытался медленно опуститься на пол, но стянутые туго шнуровкой спина и ноги подвели его – с громким стуком он обрушился на пол, ткнувшись лицом в татами и вытянув руки. Кабуто[28]28
  Кабуто – японский тип шлема. Имел, как правило, полусферическую форму и присоединенные пластины для защиты шеи.


[Закрыть] с роскошным полумесяцем съехал на затылок. А сбоку на пол свесился вывалившийся конец одеяла. Тораноскэ испуганно, заливаясь краской стыда, приподнялся на руках. Лицо господина Хасибы приобрело еще более суровый вид. А потом его глаз задергался, из него потекла слеза, и господин Хасиба залился хохотом. Опрокинулся на спину и оглушительно засмеялся, дергая в воздухе ногами.

Тораноскэ тоже улыбнулся. И облегченно вздохнул. Он был очень доволен, что рассмешил господина.

В конце концов Киёмаса пришел к не очень утешительному выводу. Все люди, которые попадались им по пути, – очень бедные. По крайней мере, если судить по одежде. Очень хорошо было заметно, как сильно они экономят на ткани: рукава и штанины были просто позорно узкими. И если у мужчин они были хотя бы пристойной длины, то женщины… полы их кимоно иногда не доставали даже до колена, как у самых нищих крестьянок. Но, вполне возможно, что эти женщины и правда были бедны: они ходили пешком и спешили куда-то, скорее всего, на работу. Наверняка в городе жили и другие – они или сидели дома, или их лица можно было разглядеть через стекла самодвижущихся повозок. И они, точно, обладали и красивыми нарядами, и достойной косметикой. Киёмаса плохо разбирался в этих женских штучках, но выйти на улицу с такой прической, лицом и едва ли не в лохмотьях… Ему вдруг стало жалко этих женщин – вот идут совсем молодые девочки, в одинаковых коротеньких кимоно, шумят и веселятся. Кто они? Возможно, родители продали их в веселый квартал, но они милые и явно достойны лучшей участи…

Киёмаса вспомнил, как тяжело и много работала его мать. Как быстро поблекла ее красота после смерти отца. И он сам никогда бы не допустил, чтобы его жены и дочери работали. И, несмотря на то, что себе он не позволял излишней роскоши, считал неприличным выгадывать на женских нарядах. Впрочем, с женами ему везло: все они были скромницами и сами не очень любили рядиться в шелка.

Он покосился на Иэясу. Этот точно не нищий, однако одежда на нем тоже не блистает роскошью.

А может быть, он ошибается? И эти все люди не бедные? Просто стало неприлично показывать прилюдно свой достаток? Это как раз Киёмаса одобрял.

Иэясу поймал его взгляд.

– Все, мы почти пришли. – Он указал рукой на высокое здание впереди, казалось, целиком состоявшее из стекла, которое явно теперь слишком дорогим не было – Киёмаса видел его повсюду.

Они подошли к прозрачным дверям, и Киёмаса протянул было руки, чтобы открыть их, но створки внезапно разъехались сами, открывая вход.

– О… – протянул Киёмаса и замотал головой, ища человека, который открыл дверь. В трамвае это, видимо, делал возница.

Он заметил человека, стоящего недалеко от дверей, приветственно помахал ему рукой и поблагодарил наклоном головы. Тот широко улыбнулся и поклонился в ответ.

– Смотри! – воскликнул Киёмаса и повернулся к Иэясу. Но тот куда-то исчез.

Киёмаса стал оглядываться, отыскивая его в толпе, и внезапно ощутил, что у него опять кружится голова – перед глазами замелькали разноцветные пятна.

Кругом были огни. Огромное количество разноцветных огней. Все это мигало, переливалось, играло бликами. Киёмаса выдохнул и крепко зажмурился.

– Это ты еще ночью не гулял. Привыкнут глаза. Пойдем. – Он почувствовал, что его тянут за рукав. И, приоткрыв один глаз, послушно пошел за Иэясу. И затормозил, чуть не врезавшись носом в очередные прозрачные двери.

– Подождем. – Иэясу остановился и зачем-то посмотрел вверх.

Киёмаса тоже поднял взгляд и обалдел – прямо на них сверху падала огромная круглая плита.

Он едва удержался, чтобы не рвануть в сторону. Но плита падала медленно. Он видел подобные фокусы раньше – однажды он привез в подарок господину Хидэёси огромных размеров камень для строительства Осакского замка. И его светлость, чтобы повеселить собравшихся, поднял его в воздух и начал медленно опускать всем на головы. И только когда до головы Киёмасы – самого высокого из толпы – осталось меньше трех сун[29]29
  Сун – японская мера длины, равная 3,03 см.


[Закрыть], отвел камень в сторону и уронил на землю. От удара все упали. Это действительно была отличная шутка. Киёмаса смеялся так, что едва не задохнулся.

А плита тем временем опустилась как раз за дверями, и они открылись. И Киёмаса шагнул в стеклянную комнату первым. Он понял, что это, и очень захотел испытать.

– А вот сейчас лучше закрой глаза. – Иэясу спокойно встал рядом.

– Ну уж нет! – Киёмаса вцепился руками в блестящие поручни, и комната взмыла вверх.

– А-а-а-а-а! – завопил от восторга Киёмаса. У него на секунду перехватило дух. А комната остановилась, и двери открылись.

– Все?.. – протянул он разочарованно.

– Все, – улыбнулся Иэясу. – Ты не расстраивайся: сейчас мы найдем для тебя одежду и поедем дальше вверх. Я хочу угостить тебя современной едой.

– А?.. Да, – закивал Киёмаса, и они двинулись по коридору.

– Это лавки с одеждой. Целый этаж. Ну, что-то вроде улицы. Нам нужно найти одежду больших размеров. Должно быть на вывеске… так…

Но Киёмаса его не слушал – он прошел вперед и остановился перед лавкой, над которой красовалась вывеска с надписью «Стальной конь». Никаких лошадей и даже седел внутри Киёмаса не увидел, зато прямо за стеклом, на огромной черной безликой кукле была надета шикарная кожаная дофуку[30]30
  Дофуку – верхняя одежда самураев, короткая, открытая спереди куртка.


[Закрыть]. Да, с уже привычно зауженными рукавами, но зато проклепанная на манер китайского доспеха. И клепки были не просто круглыми – они имели разную форму: колец, звезд, выпуклых квадратов. Спереди дофуку украшали несколько толстых стальных цепочек, а на поясе сверкала пряжка – подобные украшения носили чужестранцы. Тяжелая пластина из черненого металла, на которой был искусно выкован медведь, поднявшийся на дыбы. А между лап у него был «глаз змеи» – родовой герб Киёмасы.

– Иэясу, мы можем купить эту дофуку?

– А? – Иэясу обернулся. – Эту?.. Думаю, можем, если тут есть подходящий тебе размер. Но прежде чем брать ее, сначала надо…

Но Киёмаса его не слушал. Он уже распахнул двери и шагнул в лавку.

Владелец лавки встал и низко поклонился. А когда выпрямился, то оказалось, что он не слишком сильно уступает ростом Киёмасе.

– Добро пожаловать. Что желает господин?

– У вас есть вот такая куртка, – Иэясу втиснулся между ними и указал на манекен, – размером на этого человека?

– Найдем. – Торговец осмотрел Киёмасу с ног до головы и хмыкнул явно одобрительно. – У вас янки или вип? Хотя… вам бы пошел гратян[31]31
  Янки, вип, гратян – стили босодзоку, японской полукриминальной субкультуры байкеров.


[Закрыть], но наши байки слишком малы для таких, как мы, – он усмехнулся.

– Что?.. – захлопал глазами Киёмаса и просил взглядом помощи у Иэясу. Но тот только пожал плечами.

Тогда Киёмаса повернулся, чтобы еще раз показать торговцу, что именно он хочет. И тут увидел висящий на стене экран. Звука не было, поэтому он его не заметил сразу.

Сначала он не понял, что происходит на экране, его заворожила быстрая смена кадров. Но спустя несколько мгновений он разглядел всадника в длинном черном хаори, развевающемся на ветру. Конь под ним творил чудеса – взлетал над пропастью, перепрыгивал деревья, скакал по воде, поднимая тучи брызг. Но тут всадник приблизился, и Киёмаса понял, что под человеком вовсе не конь. Всадник сидел в седле удивительной повозки, с яркой алой рамой и двумя бешено крутящимися колесами.

И в это мгновение в голове Киёмасы щелкнуло. Он вмиг понял, где находится и что означает название лавки. Недаром его светлость всегда хвалил его за сообразительность. Стальной конь! Ну, конечно же! Вот что это за штука с колесами! Это механическая лошадь. Так вот что на самом деле имел в виду Иэясу, сказав, что вопрос с конем они обсудят позже. Вот хитрец! А эта лавка – здесь продают одежду и обувь для езды на такой лошади.

– Во! – Киёмаса протянул руку, указывая на экран.

– О-о-о… – уважительно протянул торговец, и в его голосе отчетливо послышалась зависть, – не уж-то и правда «Стрит»? «Харли-Дэвидсон Стрит Спейшл»?

Киёмаса не понял ни слова. Но на всякий случай важно кивнул и небрежно взмахнул рукой.

– Мне нужно полностью все обмундирование. Все, что нужно для езды на стальном коне.

…Киёмаса смотрел на себя в зеркало, и ему очень нравилось то, что он там видел. Штаны он выбрал отличные, из плотного прочного хлопка с кожаными вставками красивого цвета слегка подвявшей травы – ему всегда такой нравился. Дофуку оказалась без стальных пластин внутри, но это не слишком расстраивало – кто сейчас будет пользоваться стрелами? А мушкетная пуля запросто пробивает любые доспехи. Нижнее косодэ было без рукавов, зато из очень мягкой приятной ткани, которая еще и (вот удивительное дело!) тянулась во все стороны и не стесняла движений. Но особенно Киёмасе понравились «ботинки» – он старательно пытался запомнить незнакомое слово. Торговец сказал, что они «с военных складов», а это значило, что такую обувь носят современные воины. И Киёмаса вполне оценил удобство: крепко стянутые шнуровкой и соединенные с подошвой кожаные поножи[32]32
  Поножи – часть доспехов, которая защищает переднюю часть ноги от колена до щиколотки.


[Закрыть] отлично защищали ногу от острых камней, веток и травы.

И в завершение всего он получил в подарок от торговца отличные перчатки со вставками на ладонях, чтобы удобнее держать поводья, и срезанными кончиками пальцев. И можно было даже пользоваться «смартфоном», не снимая их.

– Ну? – Киёмаса наклонился над Иэясу, когда они наконец вышли из лавки. – Где здесь продают стальных коней? Веди меня туда.

Иэясу, не поднимая голову, устремил на Киёмасу печальный и одновременно какой-то обреченно-всепрощающий взгляд:

– Киёмаса, друг мой! А может быть, мы сначала пообедаем?..

– Да! – радостно воскликнул Киёмаса. – Воздушная площадка! – И он, довольный, с громким топотом зашагал назад по коридору.

Глава 5. Все только начинается

Из здания архива Сандер выбрался около трех дня. Солнце нещадно слепило глаза, перед которыми до сих пор мелькали «яти». Он крепко зажмурился, а потом отчаянно заморгал.

Золотой Мост, наконец представший его взору, смотрелся шикарно. Придя в архив в половине шестого утра, Сандер не обратил внимания на то, что именно его окружает, – просто вылез из такси, примчавшего его из аэропорта за сорок минут, и открыл дверь, за которой его ждал Сергей – худой мужчина средних лет, легко согласившийся за совершенно скромную плату помочь в его изысканиях. И даже прийти на работу намного раньше. Самолет Сандера приземлился в аэропорту Владивостока в четыре утра. А время зря тратить не хотелось.

…И все же именно так и вышло. Эти часы в пыли и полумраке (они тут на лампочках экономят, что ли?) были проведены совершенно безрезультатно. Никаких упоминаний о японце, который совершил сэппуку в лагере военнопленных, Сандер не нашел. Нет, списки пленных сохранились. И смерти среди них тоже были – но везде стояло либо «скончался от лихорадки», либо «от сердечной горячки». Сандер выписал на всякий случай имена японцев, оставшихся навсегда в русской земле, – ведь такой неприятный эпизод могли скрыть, списав смерть на болезнь. Но он все больше и больше сомневался в том, что история, рассказанная его прадедом, имеет хоть какое-то отношение к правде. Перед отъездом отец под большим секретом поведал ему, что это не вся семейная легенда: много позже, уже в Японии, прадед встретил того заключенного в виде мальчика, в котором возродилась его душа. И этот мальчик, дескать, его узнал.

Был ли вообще японец?

Прадед на самом деле был комендантом, эту информацию удалось отыскать, так что Сергей свои деньги заработал честно. Все документы Сандер аккуратно отсканировал и отправил отцу – пусть порадуется. А себе взял только старую карту острова Русского. Что он рассчитывал там найти? Сандер не знал.

Оглядевшись по сторонам, он наконец увидел серебристый «лансер», припаркованный на углу. Подошел и постучал в окно.

– Ты на Русский? Только до Ворошиловской везу, там дальше дорогу залило к… кхм.

– Ясно. Поехали.

Сандер плюхнулся на заднее сиденье и кинул рядом небольшой рюкзак. К рюкзаку с одной стороны был пристегнут самонадувающийся коврик, с другой – маленький финский пуховый спальник.

Палатку Сандер решил не брать – нафига тащить лишнюю тяжесть? Если пойдет дождь – он переночует под крышей одного из фортов.

Когда отец перевез их с матерью и Андрюхой из Засосья в Кронштадт, Сандеру едва исполнилось двенадцать. Тогда и увидел Сандер море в первый раз. Он помнил и бабушку, и залив, и даже катер, который тогда переправлял людей на остров Котлина, но это казалось смутным сном. А в жизни была глухая лесная деревенька, из которой дед Василич возил их в школу на уазике. УАЗ купил и пригнал отец – более серьезная машина могла привлечь слишком большое внимание. И самого отца, когда тот приезжал, дед Василич привозил со станции на том же УАЗе.

Потом была синяя «нива», на которой они уже сами гоняли на рыбалку, а дед только ворчал. Нет, Сандеру грех было жаловаться на свое детство, он особенно и не знал ничего другого, но когда впервые вышел на берег Финского залива – пропал навеки.

Отец заметил это. И уже в июне Сандер получил от него самый шикарный подарок в жизни – трехместный «квиксильвер». С мотором.

Мама немедленно упала в обморок. Но совершенно внезапно на защиту ошалевших от такого счастья пацанов встала бабушка – она не терпящим возражения тоном заявила, что в их семье еще никто ни разу не утонул. И что она от души надеется, что Сандер, как положено порядочному мужчине, станет морским офицером. А не хрен пойми кем, как его отец.

…И помчались дни, полные приключений. Сандер всегда с улыбкой и ностальгией вспоминал, как они с Андрюхой сбегали от сторожа на Чумном, как попали в шторм и просидели три дня на Обручеве….Мама рыдала потом и клялась, что больше никогда и ни за что… Но уже следующим летом Сандер поехал к бабушке без нее – вдвоем с Андрюхой. Мама осталась в городе, наконец-то налаживать новую жизнь.

Сандер облазил едва не каждый закоулок Кронштадтской крепости. И навсегда полюбил ее форты и пристани.

И море.

Как можно пройти мимо фортов Русского? Тем более сама судьба привела его к ним. Сандер выбрался из машины и выпрямился, вдыхая свежий, пахнущий морем воздух. Тихий океан. Сейчас он его увидит по-настоящему.

– Ноги мои ноги… руки мои руки… – Сандер скинул рюкзак со спины на каменную приступку и тяжело плюхнулся рядом. И посветил фонариком вокруг, осматриваясь. Мощный бело-голубой луч высветил заросшие мхом серые стены и черный провал – вход внутрь, в форт. Сандер вздохнул и пожал плечами, усмехнувшись. В эту дыру он полезет завтра. Изрядную часть пути сюда ему пришлось проделать уже в темноте, и он чудовищно устал карабкаться по едва заметной на склоне тропе. Фонарь был хороший, мощный (дорогу и карту было видно отлично), но очень тяжелый. Поэтому Сандер рассудил, что на сегодня в правую руку готов вложить исключительно гамбургер. Он встал, поднял руки, поболтал ими и немного прошелся по открытой площадке, на которую взобрался с таким трудом. С моря дул слабый ветерок, небо было чистое и искрилось миллиардами огоньков.

Млечный Путь… Сандер запрокинул голову и замер, глядя вверх. Прямо по небу расстилалась дорога. Кто знает, может в древние времена, когда еще существовали боги, это был их путь? И они по нему обходили свои владения на Земле? А потом появились ученые, открыли галактики и богам пришлось уйти с Земли глубоко в космические дали.

Сандер и сам никогда не мог сказать точно: верит ли он в каких-либо богов. В церковь он ходил много раз, с бабушкой, верующим человеком, но не воцерковленным, как принято говорить сейчас. Внука она крестила, но никаких обрядов соблюдать не заставляла и есть мясо в пост не запрещала. Впрочем, Сандер был на сто процентов уверен, что если Бог и существует, то к мясу в пост он имеет крайне мало отношения.

Что-то было, это точно. Сандер не верил, он знал это с детства. Иногда ему казалось, что мир вокруг живой и разумный. И даже у этих зелено-серых камней есть что-то вроде души.

Он глубоко втянул ночной воздух и шагнул в самую середину площадки, широко разводя руки. И внезапно по спине прокатилась волна жара: Сандер услышал возле правого уха едва слышное шипение. Он скосил глаза и едва сдержал резкий выдох, вместо этого медленно выпуская из легких воздух. В полуметре за его правым плечом болтался темный багровый шарик. Жар, который исходил от него, чувствовался даже через куртку.

– Ты зачем пришла? – медленно выговаривая слова, произнес Сандер, продолжая искоса смотреть на шаровую молнию. – Смотри, как тихо и безопасно. Уходи домой.

Шарик скользнул влево, потом облетел Сандера вокруг, словно обнюхивая.

– Иди домой, – повторил Сандер уже настойчиво.

Молния поднялась повыше и внезапно рассыпалась искрами прямо у него над головой.

Сандер, снова начав нормально дышать, опустил руки. Вытер со лба рукавом выступивший пот и пошел к рюкзаку. Вытащил из него бумажный шуршащий пакет и водрузил рядом на серую бетонную поверхность. Камень был еще теплым, поэтому Сандер прислонился спиной к стене, достал из пакета коробку с двойным гамбургером и, распаковав его, вгрызся в мягкую булку с кунжутом: есть хотелось просто безумно. Доев, он проинспектировал пакет с едой и задумался – у него оставалось еще четыре бургера и шесть пирожков: два с яблоком и четыре с вишней. Хватит ли этого на завтра? Он решил, что должно. Главное, чтобы не испортились на жаре. Впрочем, большую часть дня он собирался провести под землей. Выловив из пакета пирожок, Сандер упаковал все обратно в рюкзак, медленно сжевал пирожок, оказавшийся с яблоком, и запил фантой. Теперь он чувствовал себя просто отлично. Самое время лечь поспать.

Спальник, без сомнения, был рассчитан на то, чтобы защитить своего хозяина от холода. И в определенной степени от дождя. Но, по всей видимости, про утренний морской ветер изготовители не подумали. Сандер попытался свернуться калачиком, но так оказалось еще хуже: вредный ветер теперь задувал еще и сверху, за шиворот. Поворочавшись некоторое время, Сандер все же разлепил глаза и вылез из спальника наружу – прямо в прохладное, росистое нарождающееся утро. Солнце еще не появилось за горизонтом, но оранжевая полоса уже вовсю намекала на то, что дневное светило, возможно, тоже разбудил пронизывающий ветерок и оно скоро плюхнется в море умываться. Сандер потянулся и пожалел, что не может последовать его примеру: слишком долго спускаться на берег, а потом подниматься обратно. Искупается он позже. Когда находится и устанет – нырнуть в прохладную воду будет вдвойне приятно.

Вставать окончательно или лечь поспать еще немного? Сандер открыл рюкзак и потащил оттуда теплую куртку. Если он залезет в спальник в ней и ляжет вон за той стенкой – ветер не доберется до него. Или уже поесть и идти? До вечера не так много времени, а к 22:00 ему нужно снова быть в аэропорту. Куртка упорно сопротивлялась. Сандер дернул сильнее и вытащил ее наконец полностью. А вместе с ней – зацепившийся за рукав танто, тот самый японский нож, ради которого все это и затевалось. Танто отцепился от рукава, описал в воздухе дугу и, игнорируя все попытки Сандера его поймать, полетел вниз, прямо на круглую бетонную площадку с дыркой посередине. От удара клинок вылетел из ножен и упал за бетонный круг, воткнувшись в землю.

– …Твою мать… – сквозь зубы выругался Сандер.

Он хорошо знал, как легко испортить лезвие японского оружия, острого, как хорошая бритва. И то, что произошло, было довольно подходящим способом это сделать. Еще раз выругавшись, он поискал глазами тропинку, ведущую вниз с бастиона, и, продираясь через кусты, начал спускаться. И в это время край солнечного диска появился над горизонтом. Первый алый луч отразился в лезвии, будто окрасив его кровью, и внезапно внизу, прямо перед собой, Сандер отчетливо увидел стоящего на коленях человека в длинной белой расстегнутой рубашке. Человек медленно поднял нож, на его клинке блеснуло солнце, и Сандер моргнул: солнечный зайчик ослепил его. А когда он снова открыл глаза – ничего уже не было. Помотав головой, он спустился, вытащил из земли нож и тщательно его осмотрел. К счастью, клинок не пострадал. Валяющиеся в паре метров ножны – тоже. По крайней мере, если на них и прибавилось царапин, то Сандер их не заметил. С трудом задвинув танто обратно в ножны, он нахмурился и покачал головой – ну как нож так легко мог из них выскочить?

Это была еще одна загадка. Что же, это приключение начинало ему нравиться.

Сандер вернулся к своему «лагерю», завернул на всякий случай танто в спальник (все равно сдавать в багаж), достал из рюкзака фанту и приник к горлышку. Потом убрал обратно и вытащил из кармана куртки телефон.

– Ёситада, скажи мне, ты веришь в призраков? – написал он и нажал «отправить».

Он надеялся, что не разбудит товарища слишком рано.

Иэясу терзали сомнения с самого утра. Он даже проснулся раньше обычного – солнце едва-едва поднялось над деревьями. Причина сомнений, надо полагать, давно встала и развлекает немногочисленную обслугу отеля утренней тренировкой во дворе. Иэясу поднялся, потянулся и подошел к окну. Он не ошибся. Киёмаса размахивал мечом в самом центре дворика, стоя спиной к фонтану. Именно этот меч и был основной причиной душевных терзаний Иэясу. Сегодня придется покинуть Кумамото. И оставить Киёмасу одного. Да, конечно же, под присмотром членов его семьи, но… Одного, зачем пытаться обманывать себя? Если Киёмасе что-то взбредет в голову – все эти люди не смогут его остановить.

Нет, силу против обычных людей он, скорее всего, применять не будет. Ему на этот счет когда-то очень давно клан Мори преподал отличный урок. И это уже было очень хорошо, но… Като Киёмаса слишком мало прожил в мире, где законы устанавливает не тот, у кого длиннее копье. И кто знает, возможно, он мечтает вернуть те славные времена. По крайней мере, до Иэясу доходили и такие слухи.

Иэясу сделал все, что было в его силах, чтобы донести до Киёмасы современные законы и правила поведения и, главное, необходимость их соблюдать. Больше всего он опасался, что Киёмаса будет возмущен запретом на ношение любого оружия и откажется расставаться с мечом, но нет – он согласился на это достаточно быстро, повозмущавшись, скорее, для порядка.

…И эта легкость сильно беспокоила. Да и о чем говорить? Киёмаса и голыми руками способен оторвать голову кому угодно.

Иэясу отошел от окна и нажал на кнопку вызова горничной: следовало поторопиться с завтраком, раз он уже проснулся. Все эти достижения современной цивилизации ужасно ему нравились, Иэясу с огромным удовольствием пользовался ими. Когда его учили управлять техникой – подходили к этому вопросу очень осторожно, видимо, опасаясь напугать. Иэясу улыбнулся. Наверное, он сам, так же как Киёмаса сейчас, напоминал большого ребенка, которому интересно все. Новые предметы обихода, новая техника, новые слова. И теперь, спустя всего полгода, его не отличить от современного человека. Сможет ли Киёмаса так же легко войти в этот новый мир?

В дверь постучали.

– Войдите.

Зашла горничная, полноватая женщина средних лет с приятным круглым лицом. Низко поклонилась.

– Принесите завтрак, пожалуйста, – Иэясу доброжелательно улыбнулся и уселся в кресло. Все важные дела следует делать после еды.

Проклятое тело. Чужое, незнакомое. Непривычное. Киёмаса снова медленно принял стойку, сделал замах, развернулся и… тихо выругался сквозь зубы. Руки не слушались. Более того, плечи и запястья болели так, словно он неделю назад в первый раз взял в руки меч. Ноги были, как корявые корни деревьев: требовалось неимоверное усилие, чтобы заставить их отшагивать правильно. Он как будто заново учил свое тело простым движениям, вновь превратившись в нескладного подростка.

«Эй, крестьянин, где ты украл этот меч?» – Киёмаса как наяву услышал за спиной насмешливый голос Ёсицугу. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь. Казалось, вот он сейчас откроет их и наткнется взглядом на ехидную ухмылку Сакити. Ранящую больнее, чем самый острый клинок.

Шаг, поворот, замах. Свист рассекаемого воздуха. Не то. Не так. Не злиться. Он отвык от тела. В конце концов он действительно забросил тренировки аж на четыреста лет. Кто угодно потеряет форму. Он молод, силен и здоров. И быстро наверстает упущенное.

Шаг назад, разворот, полуприсед. Киёмаса замер, выдыхая. Да, Иэясу сказал, что оружие носить нельзя. И что никто уже давно не пользуется мечами. Это Киёмаса знал и без него. Но путь воина – это не только искусство владеть мечом, копьем, луком и другими видами оружия. Это постоянная готовность принять бой. Каждую секунду воин должен ожидать сражения. Даже во сне его рука должна лежать на рукояти меча. Мир никогда не длится вечно. Мушкеты и пушки – отличная, не заменимая в бою вещь, но у них есть существенный недостаток: такое оружие расслабляет тело и разум. Нельзя полагаться в бою на меч – лишь на руку, которая его держит.

Киёмаса резко выпрямился и устремился вперед, нанося удары, с виду хаотично, но на самом деле четко рассчитывая каждый взмах. И каждый из них сопровождался резким выдохом и криком. Лучше. Так уже лучше.

И мало ли что там сказал Иэясу? Да Киёмаса скорее бы поверил целой стае лисиц, чем хитрому тануки. Но когда он приносил присягу свежеиспеченному сёгуну, выбора у него не было. Он не верил Иэясу, но в тот раз пришлось ему довериться. Потому что шестилетний мальчик, чья жизнь стояла на кону, был Киёмасе дороже всего на свете. В том числе и собственной чести. Если бы Киёмасе дали волю – он бы сам забрал Хидэёри и воспитал как собственного сына, подальше от этой грязной и мерзкой политики. К драным ёкаям власть над страной. Самое главное – сохранить жизнь сына его светлости. Позволить ему вырасти, и там уж он сам решил бы, что ему делать. А Киёмаса поддержал бы его в любом решении.

Платой за эту жизнь стала голова Сакити на площади в Киото. Дурья башка. Киёмаса с детства ненавидел его за чудовищную, нелепую, отвратительную гордость.

…Может быть, и правда стоило прикончить Иэясу на той встрече? Война разразилась бы незамедлительно. Но кто знает, каков был бы ее итог? По крайней мере, он успел бы дотянуться до горла Хидэтады. Токугава Иэясу не давал ему никаких обещаний. Не то что господин второй сёгун.

Сейчас тоже ничего не остается, кроме как довериться Иэясу. Он искренен в своем раскаянии – Киёмаса чувствовал это.

Стоп. Когда это он успел стать таким сентиментальным? Киёмаса нахмурился. Конечно, у него ничего не выходит: сумбур в мыслях мешает ему сосредоточиться на главном – на мече. Он должен стать мечом, а разве меч может думать? Если меч начнет думать, то это будет никуда не годное оружие. Киёмаса выдохнул, не спеша повернулся и вновь замер с мечом, поднятым над головой. Вдох-выдох. Снова вдох. Рукоять – это часть его руки. Он – это меч. Меч – это он. Не думать. Только чувствовать. Он медленно опустил руки, а потом резко присел и хлестнул воздух крест-накрест.

– А-а-а-а-а-а! – Резкий внезапный вопль и последовавший за ним звон резанул по ушам.

Киёмаса открыл глаза и выпрямился, опуская меч. Прямо перед ним, широко раскрыв от ужаса глаза и рот, стоял маленький человек в синей одежде. Судя по всему, меч просвистел у него перед самым лицом. Возле его ног валялись черная коробка, видимо, выпавшая у человечка из рук, и вывалившиеся из нее непонятные блестящие штуки.

– Ты кто?! Что тебе нужно? – взревел Киёмаса.

Ну вот только что ему наконец удалось уловить нужный ритм, и этот человек был совершенно не кстати со своими воплями. Киёмаса едва сдержался, чтобы не отсечь ему голову. Но он обещал соблюдать закон и порядок. И сразу же преисполнился гордости оттого, что сумел справиться с этой непростой задачей.

«Нельзя убивать людей. Никаких. Даже если они оскорбили тебя или мешают. Если ты убьешь человека – твою семью подвергнут позору».

Киёмаса совсем не хотел позорить своего потомка, старого кузнеца. Поэтому убрал меч в ножны и постарался изобразить на лице улыбку.

Человек отшатнулся, задрожал и забормотал:

– Я… почтенный господин стоял… я шел… господин как прыгнет! – Он зажмурился и снова вздрогнул, видимо, вспомнив пережитое. А потом присел на корточки и начал быстро собирать рассыпанное.