Текст книги "Большое собрание сочинений в одной книге"

9. Как она запутала саму себя

Ребята сидели на лавочке во дворе, и один мальчишка спрашивает Катю:

– Будет сегодня дождь или не будет?

Ну а Катя видит – небо чистое, засмеялась от такого вопроса и говорит:

– Не будет, всем видно.

А этот мальчишка прогноз погоды слышал по радио и друзьям моргает – видимо, они договорились. Решили Катю проучить: ребятам она тоже досаждала своими выкрутасами.

И вот этот мальчишка нарочно спрашивает Катю:

– Где видно, что дождя не будет?

Катя ухмыляется:

– На небе.

Мальчишка говорит:

– А я ничего такого на небе не заметил. Если дождь будет, мы уйдем, а ты здесь оставайся.

Катя ухмыляется:

– Пожалуйста, я буду здесь сидеть, а вы сейчас же отсюда уходите, дураки.

Ребята говорят:

– Хорошо, мы, дураки, уйдем, а ты у нас умная, сиди, если дождь пойдет.

– Да он никогда не пойдет!

– А если через час он не пойдет, мы здесь целый день будем сидеть и целую ночь.

– А я буду на вас из окна смотреть и водой вас из ведра поливать!

Катя ухмыляется, ребята смеются, спор, в общем, затянулся. Но договорились: в течение часа ждать дождя на скамейке, никому не уходить. Конечно, риск у ребят был: вдруг дождь стороной пройдет? И в редком случае, но прогноз погоды может подвести. Бывает. Мало ли.

Но вот вдруг подул ветер. Налетела туча. И дождь как пошел хлестать!

Ребята – по домам!

А Кате надо оставаться.

И вот тогда она со своим твердым и непоколебимым характером припустила за ребятами во весь дух!

Весь ее твердый характер моментально в дожде растворился…

– А где же твое слово? – кричат ей ребята.

– А я грома боюсь, – заявляет Катя таким тоном, как будто она ничего на свете не боится…

Эх, Катя, Катя…

Эх ты!

Весеннее настроение

Включил транзистор на уроке и сразу выключил. Никто ничего не понял, только мой сосед по парте Вася хихикнул и говорит:

– Давай, давай еще!

Марья Марковна спрашивает:

– Откуда это?

Я, естественно, молчу.

Она опять:

– Откуда музыка, меня интересует?

Таня Ведеркина говорит:

– Наверное, с улицы.

Я у окна сижу, а окно открыто. Вполне можно спутать.

– Очень уж не хочется окно закрывать, – говорит Марья Марковна, – чудесная весенняя погода на дворе.

Ребята кричат:

– Не надо, не надо закрывать!

Она отвернулась к доске, а Вася меня в бок толкает:

– Еще давай, еще!

Я снова включил.

– Если будете отвлекаться, – говорит Марья Марковна, – я окно закрою.

Ребята кричат, чтобы не закрывала, а Вася продолжает меня в бок толкать:

– Давай еще, давай!

Я его отстраняю, а он рвется к моему транзистору, как с ума сошел:

– Давай, давай! Еще давай!

Осторожненько поворачиваю колесико…

Марья Марковна говорит:

– Мне кажется, это не с улицы…

А ребята кричат:

– С улицы! С улицы!

– Придется тогда окно закрыть.

– Пожалуйста, не закрывайте! – кричат со всех сторон.

В это время Вася взял да и включил приемник на полную мощность, он у меня в парте лежал.

Я встал и говорю:

– У меня случайно получилось. Мой приемник испорчен, он не может тихо играть. Я все время старался тихо-тихо, а он орет громко. Извините меня, такие песни передавали…

Марья Марковна поглядела в окно, и все в окно посмотрели.

– Эх ты, я чуть было из-за тебя окно не закрыла, – сказала она.

А Васька меня в бок толкает и знай свое твердит:

– Еще, еще, давай еще!

Удивительное предложение

Анна Михайловна написала на доске:

ВЕСНА, ТРАКТОРЫ, НАСТУПИЛА, ЗАГУДЕЛИ.

И сказала:

– Составьте предложение из этих слов. Саша встал и прочел:

– НАСТУПИЛА ВЕСНА, ТРАКТОРЫ ЗАГУДЕЛИ.

– Запишите это в тетрадь, – сказала Анна Михайловна.

Вдруг Катя говорит:

– Смотрите! А он написал: НАСТУПИЛИ ТРАКТОРЫ, ВЕСНА ЗАГУДЕЛА!

Анна Михайловна говорит:

– Это ты, Саша, так написал? Ты ведь правильно прочел.

– А мне хотелось по-другому написать, чтобы подругому было, – говорит Саша.

– Я не просила писать по-другому, – говорит Анна Михайловна, – но раз такая необходимость…

– Я и так, и так напишу, – говорит Саша. – Сначала ЗАГУДЕЛА ВЕСНА, а потом ВСЕ ТРАКТОРЫ ПОШЛИ В НАСТУПЛЕНИЕ НА ЗЕМЛЮ…

– Весна загудела? – сказала Анна Михайловна. – Гм!..

Вдруг Саша говорит:

– А я еще по-другому придумал, только там вместо тракторов танки, а вместо весны – война: НАСТУПИЛА ВОЙНА, ТАНКИ ЗАГУДЕЛИ…

– Давайте лучше без войны, – сказала Анна Михайловна.

– Пожалуйста, – сказал Саша. – ОТКРЫЛАСЬ ЭЛЕКТРОСТАНЦИЯ, ПРОВОДА ЗАГУДЕЛИ. А еще, – сказал Саша, – ТРУБЫ ЗАГУДЕЛИ, ПАРАД НАЧАЛСЯ…

Тут все стали кричать, как еще может быть. Все стали выдумывать и стараться.

Прозвенел звонок, но ребята не вставали, а продолжали говорить, как еще может быть.

Все придумывали разные варианты, а некоторые даже считали, сколько их получается.

А по дороге домой Саша даже сочинил стихотворение:

 
Весною тракторы гудят
И солнце с неба светит.
Скворцы со всех сторон летят
На целом белом свете!
 

Вот какое это было удивительное предложение!

Неужели вы не понимаете, Катерина Митрофановна?

Один раз мы весь день макулатуру собирали, чтобы на первое место выйти.

Мы сначала не знали, куда ее складывать, а потом подумали и решили в сарай к тете Кате складывать, чтобы потом всю сразу сдать в школу. У нее там дрова лежали. Она сказала, что у нее в сарае места нет, но мы сказали – место найдем. Тогда она согласилась. «Но места, – говорит, – там все равно нет».

Мы место сразу нашли, только несколько поленьев за сарай побросали.

Потом еще несколько поленьев за сарай побросали.

Потом видим – макулатура все прибавляется, и мы еще несколько поленьев за сарай побросали.

Пес Бобик заметил, что мы в сарай разную бумагу кладем, и стал нашу макулатуру в клочья разрывать и на двор выкидывать. Мы прямо ахнули, когда такую картину увидели.

Поставили мы часового – дошкольника Андрюшу Лушкина, – чтобы он Бобика в сарай не пускал.

А он стоял, стоял, а потом пропал. Оказалось, он зашел в сарай и уснул на макулатуре. Мы на него новую кучу бумаг свалили, а он и не заметил.

Тут оказалось, что надо еще несколько поленьев за сарай побросать.

Сначала мы Андрюшу не увидели, а потом перепугались – представляете: человек лежит! Мы только отбежали на некоторое расстояние, и тут выходит из сарая Андрюша Лушкин, заспанный весь до неузнаваемости, и на голове бумажка.

Мы сразу его к маме повели, чтобы он где-нибудь опять не потерялся. Он все время вырывался и кричал: «Никуда я не пойду!» Но все-таки Лушкин свою задачу выполнил, не пустил Бобика в сарай, хотя и спал.

После дождь пошел. Мы все дрова за сарай побросали, чтоб вся макулатура поместилась. Если наша бумага намокнет, скажут – специально намочили, чтобы на первое место выйти.

В это время тетя Катя нам из окна кричит:

– Сейчас же кладите мои дрова обратно, а не то я милиционера позову!

Я ей объясняю, что мы государственное задание выполняем и за первое место соревнуемся, а она слушать не хочет и кричит на нас. Мы двери сарая загородили и так стоим, взявшись за руки.

Она, рассерженная, выбегает во двор.

Дождь прошел, и люди стали во двор выходить прогуляться. Тем более воскресенье. Кто на велосипеде выехал, а кто просто так, без велосипеда, свежим воздухом подышать. Некоторые сели на лавочку и на нас смотрят.

Она так кричала – на всю улицу слышно было. А мы стояли, взявшись за руки, и загораживали вход в сарай.

Вокруг нас собираться стали.

Мы объясняем, какое это важное государственное дело и что мы должны на первое место выйти.

Сосед, художник Гусев, говорит:

– Неужели вы не понимаете, Катерина Митрофановна, что из этого, на первый взгляд, как вы изволили выразиться, хлама появится много книжек с моими иллюстрациями. А с вашими дровами ничего до завтра не произойдет.

Шофер дядя Вася говорит:

– Вы, Катюша, до завтра подождите, я завтра ребятам всю эту музыку на своей машине отвезу.

– А если опять дождь на мои дрова пойдет?

Дядя Вася улыбается и говорит:

– Я вам обещаю, не пойдет. Смотрите, какая погодка замечательная разгулялась!

Очень многие стали поддерживать художника Гусева и дядю Васю.

А мы все так же стояли, взявшись за руки, и загораживали вход в сарай.

Тетя Катя видит такое дело и говорит:

– Если общественность требует, я уйду. Но только до завтра.

И она уходит.

А к нам подходит пенсионер дядя Петя Макагонов и говорит:

– Я рад пожать ваши руки. Мне по душе такие стойкие, упорные ребята. А эти дрова – какая-то абстракция. Ведь всем нам известно, товарищи, уже пять лет как в нашем доме паровое отопление. Пять лет лежат эти дрова. Это полная абстракция, товарищи…

Он еще раз пожал нам руки и ушел.

А мы, довольные, побежали за следующей макулатурой.

На другой день дядя Вася отвез нас вместе с макулатурой в школу.

А потом мы вышли на второе место.

Если бы нас тетя Катя не задержала своими разговорами, мы непременно бы на первое место вышли.

Неужели вы не понимаете этого, Катерина Митрофановна?

Рисунки на асфальте

Моему отцу посвящается

Повести

Мой добрый папа

1. Я не хочу обедать

Я никогда не хочу обедать. Мне так хорошо во дворе играть! Я всю жизнь бы во дворе играл. И никогда не обедал бы. Я совсем не люблю борщ с капустой. И вообще я суп не люблю. И кашу я не люблю. И котлеты я тоже не очень люблю. Я люблю абрикосы. Но вот мама зовет меня есть борщ, мне приходится все бросать; недостроенный дом из песка и Раиса, Расима, Рамиса, Рафиса – моих друзей, братьев Измай-ловых. Мой брат Боба любит борщ. Он смеется, когда ест борщ, а я морщусь. Он вообще всегда смеется и тычет себе ложкой в нос вместо рта, потому что ему три года. Нет, борщ все-таки я могу съесть. И котлеты я тоже съедаю. Виноград-то я ем с удовольствием! Тогда и сажают меня за рояль. Пожалуй, я съел бы еще раз борщ. Только бы не играть на рояле.

– Ах, Клементи, Клементи, – говорит мама. – Счастье играть Клементи!

– Клементи, Клементи! – говорит папа. – Прекрасная сонатина Клементи! Я в детстве играл сонатину Клементи.

Папа мой музыкант. Он сам сочиняет музыку. Зато раньше он был военный. Он был командиром конников. Он скакал на коне совсем рядом с Чапаевым. Он носил папаху со звездой. Я видел папину шашку. Она здесь у нас в сундуке. Эта шашка такая огромная! И тяжелая! Ее трудно в руках держать, не то что махать во все стороны. Эх, был бы папа военный! Весь в ремнях. Кобура на боку. На другом боку шашка. Звезда на фуражке. Папа ездил бы на коне. А я шел бы с ним рядом. Все мне бы завидовали! Вон смотрите, какой Петин папа.

Но папа любит Клементи.

А я не люблю. Я люблю строить дом из песка, и друзей люблю, четырех братьев: Расима, Рафиса, Раиса, Рамиса. Что мне Клементи!

Я играю. И спрашиваю:

– Не хватит?

– Играй еще, – говорит мама.

– Играй, играй, – говорит папа.

Я играю, а брат сидит на полу и смеется. В руках у него заводная машина. Он оторвал от машины колеса. И катает их по полу. И ему очень нравится. Никто ему не мешает. Не заставляет играть на рояле. И потому ему весело. Плачет он очень редко. Когда у него что-нибудь отнимают. Или когда его стригут. Он совершенно не любит стричься. Он так и ходил бы всю жизнь лохматый. На это он не обращает внимания. В общем, ему хорошо, а мне плохо.

Папа с мамой слушают, как я играю. Брат катает по полу колесики. За окном кричат четыре брата. Они кричат разными голосами. Я вижу в окно: они машут руками. Они зовут меня. Им одним скучно.

– Ну все, – говорю я, – все сыграл.

– Еще разик, – просит папа.

– Больше не буду, – говорю я.

– Ну пожалуйста, – говорит мама.

– Не буду, – говорю я, – не буду!

– Ты смотри мне! – говорит папа.

Я пробую встать. Убираю ноты.

– Я сотру тебя в порошок! – кричит папа.

– Не надо так, – говорит мама.

Папа волнуется:

– Я учился… я играл в день по пять-шесть часов, сразу после Гражданской войны. Я трудился! А он?.. Я его в порошок сотру!

Но я-то знал! Он меня не сотрет в порошок. Он так всегда говорит, когда злится. Он даже маме так говорит. Как может он нас в порошок стереть? Тем более что он наш папа.

– Не буду играть, – говорю я, – и все!

– Посмотрим, – говорит папа.

– Пожалуйста, – говорю я.

– Посмотрим, – говорит папа.

В третий раз я играю Клементи.

Наконец-то меня отпускают! Мой брат Боба идет за мной. Он растерял все колесики. И ему теперь скучно.

На дворе меня ждут четыре брата. Они машут руками, кричат. Мой дом из песка разрушен. Весь труд мой пропал даром. И все из-за борща и Клементи! Дом разрушил Рафис – младший брат. Он плачет – братья его побили. Нечего делать! И я говорю:

– Ничего. Новый дом построим.

Я веду всех в магазин к дяде Гоше. Дядя Гоша – папин знакомый. Он нам все отпускает в долг. Он записывает на листке наш долг, а потом папа платит ему. Так хорошо! Папа так и сказал: отпускай им все. Что они захотят. Сколько им угодно.

Вот приходим мы в магазин. Дядя Гоша нам отпускает конфеты. Мы можем есть их сколько хотим. Потом папа заплатит.

Раис говорит:

– Я уже все съел.

Мы опять идем к дяде Гоше. И набираем еще конфет. Он говорит:

– Не много ли? Приходите еще.

– Непременно придем, – говорим мы.

Во дворе нас окружают ребята. Мы раздаем конфеты. Нам не хватает на всех конфет. Например, Керим без конфет, Маша Никонова и Сашок.

Мы опять идем к дяде Гоше.

– Пожалуйста, – просим мы, – извините. Но нам тут не хватило конфет. Что же делать? Мы очень расстроены. Нам нужно еще чуть-чуть конфет. Чтобы всем хватило.

– Зачем чуть-чуть! – говорит дядя Гоша. – Берите! И приходите еще.

Он дает нам конфет, и все довольны. Теперь всем ребятам хватило конфет.

На улице стало темнеть. Фонари зажглись. Скоро небо будет в звездах. Такое в нашем городе небо. Наш город самый красивый. Хотя я не был в других городах. В нашем городе есть бульвар. Там море, корабли и лодки. И виден остров вдали. И нефтяные вышки в море. Я пошел бы сейчас на бульвар, но вы слышите? Мама зовет нас на ужин.

И я иду ужинать. Так целый день. Целый день должен я есть!

Я съел ужин, но это не все. Меня снова ведут к роялю. Папы нет дома, и я говорю:

– С меня хватит.

– Вот отсюда начни, – просит мама, – вот с этой строчки.

– Хватит с меня, – говорю я, – и все!

– Будем ждать папу, – говорит мама.

Приходит папа. Он весел. Он держит два больших ящика. В этих ящиках мандарины.

– В июне и вдруг мандарины?!

– С трудом достал, – говорит папа. Он открывает ящики. – А ну! Налетайте, ребятки! Хватайте!

Мы налетаем, хватаем, смеемся. Папа смеется вместе с нами. Ест мандарины. И говорит:

– Позовите всех.

Я зову братьев Раиса, Рафиса, Расима, Рамиса, мы угощаем их мандаринами. И ящики быстро пустеют.

Потом братья уходят, мама уносит пустые ящики. И говорит папе:

– Как с деньгами? Сумеем ли мы все же съездить на дачу? Хотелось бы. Лето проходит.

Я вижу, папа задумался. Он говорит:

– Может, мы сумеем. Но может быть, и не сумеем. Но если мы и не поедем, то не беда – жизнь и так прекрасна!

Но я-то знаю. На даче прекрасней. Там нет рояля. Там гранаты, айва, виноград, инжир… Там море без конца и края. Я люблю купаться в море! Я хочу на дачу! Там рядом станция, гудят паровозы. Там проходят разные поезда. А когда машешь им вслед – тебе тоже машут из окон вагонов. И еще там горячий песок, утки, курицы, мельницы, ослики…

Потом я засыпаю на стуле.

Сквозь сон слышу я голоса, все про дачу, про море, про лето…

А утром я просыпаюсь в кровати.

2. Соседи

Фатьма Ханум – тетя Фатьма, мама братьев Рамиса, Рафиса, Расима, Раиса. Как видит меня, каждый раз говорит: «Ах, Петька, Петька, совсем большой!» Она помнит, когда я был маленький. И теперь удивляется, что я большой. Разве можно удивляться! Я ведь рос постепенно. Вот и сейчас вышел я в коридор, а она говорит:

– Очень быстро растешь!

– Все растут одинаково, – говорю я.

– Расти, расти, – говорит она.

– Вас мама ждет, – соврал я.

Мама любит беседовать с Фатьмой Ханум. А Фатьма Ханум – с моей мамой. Они могут беседовать часами.

– Тетя Фатьма, пойдемте к нам!

В который раз мама рассказывает! О том, как я потерялся. Они смеются. Но я не смеюсь. Что мне смеяться! Я много раз слышал. Раз сто или двести. Очень странные взрослые люди! Рассказывают одно и то же. Разве со мной так бывает? Каждый день у меня куча новостей. Что мне вспоминать старое? Когда кругом одни новости!

Я слышу их разговор.

Мама. Помню, он у меня родился, у него глаза были синие. А потом они стали совсем не синие. Какие-то серые. Так обидно! Вот ведь как бывает!

Фатьма Ханум. Быстро растет…

Мама. Да, да, да, вот я и говорю… А когда он был маленьким, он был маленьким – вот таким… он тогда отправился гулять, он открыл сам дверь, вышел на улицу, он прошел тогда весь город, наискосок весь город, и остановился в скверике; как сейчас помню, была суббота, играл оркестр и под оркестр плясали взрослые. Ему понравилось! Он стал вместе со всеми плясать, его и нашли в таком виде – руки в боки и пляшет!

Фатьма Ханум. Очень веселый ребенок!

Мама. Горе мне с ним.

Фатьма Ханум. У меня четыре.

Мама. Я и забыла!

Они смеются. Но я не смеюсь. Ничего нет смешного.

Тетя Фатьма говорит мне:

– А ну расскажи, как ты там танцевал?

– Я маленький был, – говорю, – и не помню.

– Очень быстро растешь, – говорит она.

– Сыграй-ка Клементи, – просит мама.

Но я не хочу играть Клементи.

– Твой папа учился, – говорит мама. – Сразу после Гражданской войны… Он играл по семь-восемь часов…

– Это я знаю, – говорю я.

– Ну хорошо, – говорит мама, – ну хорошо, тогда спой Фатьме песню.

Мама играет, а я пою:

 
Солнышко ясное,
Наша жизнь прекрасная!
 

Я пою с удовольствием. Я ору.

– Подожди, подожди! – кричит мама. – Сначала начнем, три… четыре!

 
Солнышко ясное,
Наша жизнь прекрасная!
 

Я пою во все горло.

– Нельзя ли потише? – просит мама. – Я не слышу рояля.

– Конечно можно, – говорю я, – но тогда какой смысл?

– Сначала, сначала! – кричит мама. – Нас ждет Фатьма!

Хорошо, в дверь постучали. Это старик Ливерпуль. Я сразу узнал. Только он так стучится. Он, когда пьяный, стучит тихо-тихо. Почти неслышно.

Он крутит перед лицом руками. Как будто делает мельницу.

– А где Володя? – говорит он.

– Он не пришел еще, – говорит мама.

– Он мне страшно нужен…

– Но его нет.

– Я хотел угостить его…

– Вы же знаете: он не пьет.

– Я знаю, но вдруг… он ведь мой сосед… он мне страшно нужен…

– Ливерпуль, Ливерпуль, – вздыхает мама.

– Здрасте! – говорит он Фатьме Ханум.

– Здравствуйте, – говорю я.

– Здравствуй, старик, – говорит он мне.

– Я не старик, – обижаюсь я.

– Это неважно, – говорит он.

– Как же неважно? – говорю я.

– Извините, – говорит он.

– Пожалуйста, – говорит мама.

– Я должен вам денег, – говорит он, – не могли бы вы мне одолжить еще?

Мама ему дает бумажку.

– Я вам верну, – говорит Ливерпуль.

– Конечно, конечно, – говорит мама.

И старик Ливерпуль уходит.

У Ливерпуля тонюсенький детский голос, бородка крючком и лысая голова. Мама прозвала его Ливерпулем, хотя он имел другое имя. Он, кажется, был из Перу, каким-то случаем попал в Россию и навсегда остался здесь жить.

Не люблю я, когда он пьяный. Он машет руками, качается. Словно вот-вот упадет. Стариком вдруг назвал меня. Вот новость!

Мама беседует с Фатьмой Ханум. Я смотрю в окно. Вижу брата. Он строит дом из песка.

– Что ты торчишь тут? – говорит мама.

– Так, ничего, – отвечаю я.

Я жду папу. Сейчас выйдет он из-за угла. У него полны руки гостинцев. Чего только нет там! И мандарины, большие оранжевые мандарины!

А папы все нету. Всегда так. Всегда его нету, когда я его жду. Но стоит мне отойти от окна – он появится.

3. На балконе

Я иду на балкон. Вижу девочку с бантом. Она живет вон в том парадном. Ей можно свистнуть. Она глянет вверх. И увидит меня. Это мне и нужно. «Привет, – скажу я, – тра-ля-ля-ля, три-ли-ли!» Она скажет: «Дурак!» – или что-то другое. И дальше пойдет. Как ни в чем не бывало. Как будто бы я не дразнил ее. Тоже мне! Что мне бант! Будто я ее жду! Я жду папу. Он мне принесет гостинцев. Он будет рассказывать мне про войну. И про разное старое время. Папа знает столько историй! Никто лучше не может рассказывать. Я слушал и слушал бы!

Папа знает про все на свете. Но иногда он не хочет рассказывать. Он тогда грустный и говорит: «Нет, не то написал я, не то, не ту музыку… Но ты-то! – он мне говорит. – Ты-то уж не подведешь, я надеюсь?» Мне не хочется папу обидеть. Он мечтает, чтоб я композитором стал. Я молчу. Что мне музыка? Он понимает. «Печально, – говорит он. – Ты представить себе не можешь, как это печально!» Почему печально, когда мне совсем не печально? Ведь папа мне не желает плохого. Тогда почему так? «Кем ты будешь?» – говорит он. «Полководцем», – говорю я. «Опять война?» – Папа мой недоволен. А сам воевал.

Скакал на коне, стрелял из пулемета…

Папа мой очень добрый. Мы с братом однажды сказали папе: «Купи нам мороженое. Но побольше. Чтобы мы наелись». – «Вот тебе таз, – сказал папа, – беги за мороженым». Мама сказала: «Они ведь простудятся!» – «Сейчас лето, – ответил папа, – с чего бы им простудиться!» – «Но горло, горло!» – сказала мама. Папа сказал: «У всех горло. Однако мороженое все едят». – «Но не в таком количестве!» – сказала мама. «Пусть едят сколько хотят. При чем тут количество! Больше они не съедят, чем смогут!» Так сказал папа. И мы взяли таз и пошли за мороженым. И принесли целый таз. Мы поставили таз на стол. Из окон светило солнце. Мороженое стало таять. Папа сказал: «Вот что значит лето!» Велел нам взять ложки и сесть за стол. Мы сели за стол – я, мама, папа, Боба. Мы с Бобой были в восторге! Мороженое течет по лицу, по рубахам. У нас такой добрый папа! Он столько купил нам мороженого! Теперь нам не скоро захочется…

Двадцать деревьев посадил папа на нашей улице. Сейчас они выросли. Огромное дерево перед балконом. Если я потянусь, достану ветку.

Я жду папу. Сейчас он появится. Мне трудно глядеть сквозь ветки. Они закрывают улицу. Но я нагибаюсь и вижу всю улицу.