Текст книги "Избранное"

2. Герои

– Советский летчик таранил самолет! – заорал я, вбегая в комнату.

– Зачем же так орать? – сказала мама.

– Он ночью таранил! – орал я.

– Представляю, – сказала мама.

Ничего она не представляла.

Я размахивал газетой:

– Как даст фашисту в хвост! Винтом как врежет р-р-раз! Бац по хвосту! Тот по-ошел вниз…

Раскрыв глаза, смотрел на меня Боба. Он тоже ничего не представлял.

Ведь я собирал все газеты. Я знал всех героев. Я знал их в лицо по портретам. Я очень любил их.

Не мог я пропустить ни одной газеты. Не могло такое произойти.

И все же происходило.

– Одной газеты у меня сегодня не хватает, – сказал я, – в нашем ларьке она кончилась. Где-то нужно найти.

Мама к этому привыкла. А Бобе все равно.

– Попроси у соседей, мама, может быть, у них есть эта газета. Если у них ее нет, придется искать в другом месте.

– Неужели нельзя обойтись без одной газеты?

– Никак нельзя.

– Спроси сам.

– Но мне могут не дать.

Мама идет за газетой и возвращается ни с чем.

– Я так и знал, – говорю. – Такую газету никто не даст. Первый в мире таран. Представляешь? Ночной. Отрубил немцу хвост. Вот герой! Нет, такую газету никто не даст, нечего и просить.

– Если бы она у них была, они бы дали, – говорит мама.

– Никто бы не дал. В этом я убежден.

– Ну, зачем она им, для чего? Никогда бы они не стали из-за газеты портить отношения.

– Ничего ты не понимаешь, мама. Из-за такой газеты можно портить отношения. Если бы ты представляла…

– Газеты, газеты… – говорит мама. – Зачем тебе столько газет?

– Ведь он срезал немцу хвост!

– Ох, эти газеты, – вздыхает мама, – кругом война…

– Не искал бы я эти газеты, если бы там войны не было!

– Понятно, – говорит мама.

Ничего ей не понятно.

Я выскочил на улицу. Сел на трамвай.

– Посмотрите хорошенько, – попросил я в киоске у бульвара. – Неужели не осталось?

– Сейчас посмотрим хорошенько, – продавец знал меня. – Нет, нету, – сказал он, – ни одной нету.

– А может быть, есть?

– Не может быть, раз нету.

– Как жаль, – сказал я, – неужели нету?

– Что за газета? – спросил кто-то.

Собрались люди, и все интересовались, что особенного в газете, которую я так ищу.

– Советский летчик таранил самолет, – сказал я, – он срезал немцу хвост.

– Замечательный летчик, – сказал продавец.

– Я и сам знаю, что замечательный; значит, у вас нет газеты? А где она может быть, вы не знаете?

– Поищи, дорогой, где-нибудь может быть. Непременно где-нибудь есть, нужно поискать.

– Важные сообщения? – спросил кто-то.

– Ночной таран, – сказал я, – срезал немцу хвост.

– Как то есть срезал?

– Вот так – вжик! – и я показал рукой, как это делается.

Все стали обсуждать ночной таран, а продавец сказал:

– Заглядывай почаще.

– Мне нужно сегодня, – сказал я.

– У меня дома есть эта газета, – сказал один старик, – но я сейчас домой не собираюсь.

– А когда вы собираетесь?

– Не скоро.

– Не надо мальчонку расстраивать, – сказал продавец, – если вы домой не собираетесь, незачем об этом говорить.

– В конце концов пойду же я домой, но не сию минуту.

– Я подожду, – сказал я.

– Первый раз вижу, чтобы человек так газету искал.

– Я же вам объясняю: летчик Талалихин таранил самолет, разве этого мало?

– Он твой родственник, что ли? – спросил старик.

– Если бы он был мой родственник, я бы до неба подпрыгнул.

– Я бы тоже подпрыгнул, – сказал старик.

– Ну вот видите!

– Придется идти за газетой, – сказал старик. – Я хотел посидеть на лавочке, но разве можно отдыхать, когда тебе нужна газета.

– Я посижу с вами сколько хотите, – сказал я.

– Не уверен, что тебе интересно со стариком сидеть, – сказал он, – вперед – за твоей газетой!

Я ему рассказывал по дороге:

– Все газеты с портретами Героев, а у меня ни одного, даже самого дальнего родственника Героя нет. Я и сам на фронт сбегал, да толку что? Ничего из этого не получилось. В поселке Монтина меня ссадили и обратно на трамвае привезли. Представляете, поезда там обычно не останавливаются, а этот остановили…

– А где отец? – спросил старик.

– Известно где, на фронте.

– Может, он уже давно Герой, пока ты тут страдаешь.

– Может быть. Вот и смотрю в газетах, но пока нету. Неизвестно ведь, когда будет. Еще до войны увидел я на нашей улице Героя с Золотой Звездой. Я забежал вперед и вовсю глазею на золотую звездочку, мешал ему идти, под ногами верчусь и все глазею, глазею… Он остановился и спрашивает: «Чего тебе?» Я будто онемел: на звездочку уставился и не отхожу. Тогда он слегка приподнял меня, осторожно отодвинул в сторону и пошел дальше. Но я опять за ним побежал, как вдруг, представляете, выходит из-за угла навстречу ему здоровенный дядька – и тоже Герой! Они обнялись, поцеловались и дальше вместе пошли. Вместе сразу два Героя! Встретил сразу двух Героев Советского Союза до войны на нашей улице! Не верите? Клянусь! Вот встреча, а? Только я их фамилии не знаю.

– Верю, верю, – сказал старик, – отчего не верить.

– Я шел за ними, шел, а потом неудобно стало, сколько можно… Скорей всего они были старые друзья, а вы как думаете?

– Наверно, старые друзья, – сказал старик, – пожалуй, так оно и было. Воевали вместе в Испании или летали в Америку через Северный полюс.

– Удивительная была встреча, до сих пор вспоминаю.

Старик согласился, что встреча действительно была удивительна, такого видеть ему до войны не приходилось. Вот окончится война, наглядится он на своих сыновей-героев…

На крыше военкомата устанавливали зенитки. Милиция разгоняла любопытных, а они не уходили. Еще бы! Залезть бы на крышу, на ночь спрятаться и дождаться вражеских самолетов. Начнут палить, а я тут как тут, сын фронтовика, подношу зенитчикам снаряды…

Старик с улицы позвал жену, она вышла на балкон и долго не понимала, что от нее требуется. Потом кивнула головой и вынесла газету. Газета полетела как птица, и я помчался ее ловить. Но оказалась не та газета.

– Найдем, найдем, – сказал старик, – вечно старуха путает.

Он опять стал ее звать, но она не появлялась.

– Придется подняться, – сказал старик.

Мы поднялись, и старик сказал:

– Мальчонке нужна другая газета.

– А зачем она ему? – старуха посмотрела на меня.

– Она ему просто необходима.

– А для чего?

– Ну, это его дело, – сказал старик, проталкивая меня в комнату.

– Я все газеты собираю с первого дня войны, – объяснил я, – ни одной пока не пропустил. А сегодняшний номер особенный, я за ним и гоняюсь.

– А чем он особенный? – спросила старуха.

– Ну как же! – Газета лежала на столе, и я показал ей летчика. Она все поняла и погладила меня по голове. Она все понимала.

– Непорядок у него насчет родственников, – сказал старик.

– А что у него с родственниками? – спросила старуха.

– Ни одного Героя нет, – сказал старик.

Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.

– У нас трое сыновей на войне, – сказал старик. – Мать все газеты просматривает, вроде тебя. Следит за позициями войск по карте, пытается узнать, где сыновья находятся, да разве узнаешь.

Старуха вытащила карточки сыновей, и я восхитился, сколько у них орденов. Вот все трое в обнимку. Вот отдельные фотографии. Вот братья совсем малыши.

– Про наших сыновей писали, – сказала старуха с гордостью, – кто-то взял газету, а потом не вернул.

Я спросил фамилию и вспомнил. «Отважный экипаж» – называлась заметка. Такие вещи я крепко запоминал. У стариков газета не сохранилась, и я обещал принести.

Теперь у меня все газеты. Одну дам старикам, и опять получается, что одной у меня все-таки не хватает.

Ну и пусть.

3. Звездочка

Я выпилил маленькую звездочку Героя Советского Союза из большого куска бронзы. Лежит она в старинной бархатной коробочке, как золотая. Откроешь крышку, а она сверкает и переливается. Сколько дней потратил я на эту звездочку, сколько часов! Попробуйте выпилить граненую звездочку из большого куска бронзы! Такую нигде не купишь, нигде не достанешь, ни на что не выменяешь.

– Ты читала про дядю? – спросил я маму, любуясь звездочкой.

Никто не мог читать о моем дяде, которого на свете не было. Я просто его выдумал, соврал, но войдите в мое положение, посочувствуйте человеку, у которого непорядок насчет родственников… Несуществующего дядю наградил я звездой Героя, но разве здесь большой обман? Любой из нас станет Героем, а значит, обмана здесь нет. Если нет мне возможности стать Героем, значит, это единственная возможность. В семье должен быть порядок, в семье должен быть Герой.

Вот так рассуждал я, поглядывая на маму, а она возилась у плиты. Не очень-то она меня слушала, да это и неважно. Я сам хотел в дядю поверить, сам слушал себя, вот что важно. Я хотел, чтоб он был в самом деле.

– Что это еще за дядя? – удивилась мама.

– Не читала? – спросил я, волнуясь.

– Ну и что же ты вычитал?

– То и вычитал.

– Так что же?

– А вот и то.

– Странные у тебя выходки, – сказала мама, – о чем ты?

– Потом, – сказал я и быстро ушел с кухни.

Мы сели за стол, и мама спросила:

– Что это ты там плел?

– Что значит плел? – обиделся я. – Это правда.

– Так в чем там дело? Что там за дядя?

– Дядя как дядя, – отмахнулся я.

– Ну, а все-таки? – не отставала мама.

– Мой дядя, а не твой, ясно? – разнервничался я.

– С ума сошел, – сказала мама.

– Дядя, и все! – крикнул я, закрыв глаза от волнения. – Могла бы и прочесть!

– Ну, хорошо, – сказала мама, – пожалуйста, я просто думала, что-нибудь серьезное.

– Конечно, серьезное! Очень серьезное!

– Представляю, – сказала мама.

Ничего она не представляла.

Я встал из-за стола. Маячил у меня перед глазами прославленный дядя. В руке я сжимал свою звездочку, и острые края впивались мне в ладонь. Я увел Бобу в другую комнату и показал ему звездочку.

– Дай! – сразу сказал Боба.

– Ты погоди, – сказал я.

– Отдай! – заорал он.

Я спрятал звездочку в карман и рассказал ему про дядю. Я сочинил для дяди биографию, и Боба меня слушал внимательно.

– Все понял? – спросил я.

– Все, – сказал Боба.

– А что ты понял?

– Мой дядя Герой Советского Союза.

– Где он раньше жил?

– В Ленинграде.

– А сейчас?

– Не знаю.

– Сейчас он на фронте, балда, чтоб ты знал.

– На фронте, – повторил Боба.

– На каком?

– На нашем.

– На Ленинградском, балда, чтоб ты знал.

– На Ленинградском, – повторил Боба.

– Знаешь, какие у него ордена?

– Не знаю.

Я перечислил. Многими орденами наградил я дядю.

– Повтори, – сказал я.

Но Боба отказался.

– Ты должен знать, сколько орденов у твоего дяди.

– Много… – сказал Боба.

– Вот и хорошо, что много, родной ведь человек.

– Не помню… – ныл Боба.

– А где жил твой дядя, помнишь? – возвратился я к началу.

– Забыл, – сказал Боба.

– Дубина ты, своего родного дядю не знаешь!

– Не хочу твоего дядю… – заплакал Боба.

– Он такой же мой, как и твой!

– Мне дядю не нужно… – ныл Боба.

Я показал ему звездочку, и он сейчас же к ней потянулся.

– Да знаешь ли ты, чья это звездочка? – сказал я.

Он не знал.

– Дядина, – сказал я.

– Мама! – заорал Боба. – Опять дядя?

– Молчи ты, пойми наконец…

Нет, он не понимал. Не мог понять мой брат Боба, что значит для меня дядя…

– Отстань от малыша, – вмешалась мама.

– С такой памятью он далеко не пойдет! – разозлился я. – Ничего из него путного не выйдет! Нужно тренировать свой ум!

– Чего он от тебя хочет? – спросила мама Бобу.

– Дядю хочет… – всхлипывал Боба.

– Объяснишь ты мне наконец, что это за мифический дядя и чего ты хочешь от ребенка?

– Я хочу, чтоб он был умный.

– Он не глупее тебя.

Боба подбежал ко мне и шепотом спросил:

– Отдашь звездочку?

– Дам только подержать, – сказал я. – Такую звездочку даже подержать почетно.

– Дядя родился в Ленинграде! – вдруг выпалил Боба.

– Не совсем, оказывается, тупица, – сказал я.

Бобу словно прорвало:

– Два ордена Красного Знамени, два ордена Красной Звезды…

– Молодец! – сказал я.

– …три медали «За отвагу», три медали «За боевые заслуги»… – шпарил он без запинки.

Мама взяла Бобу за руку, он вырвался.

– Гвардии майор!!! – орал он откуда-то уже с веранды. – Родился в Ленинграде! А сейчас на фронте!!!

Я догнал его, сунул ему под нос звездочку и спросил:

– Чья это звездочка?

И Боба сказал:

– Папина.

Такого ответа я никак не ожидал. В это время завыла сирена, и мама стала быстро одевать Бобу и велела мне переодеться. Несколько раз уже были тревоги и все учебные. Я не спешил, а мама торопила. Сирена выла все сильней и сильней. Я думал, как бы сбежать – поглядеть, что творится на улице в это время. На лестничной площадке собрались все соседи. Некоторые были с узелками, а семья дяди Гоши с подушками. Дежурный повел за собой всю компанию. Я держал за руку Бобу, и он подвывал сирене.

– Верно ты сообразил, – сказал я Бобе.

Он прекратил выть.

– Чего сообразил?

– Звездочка, конечно, папина, – сказал я, – при чем здесь дядя.

Сирена продолжала выть.

Я протянул Бобе теплую, согретую в ладони звездочку и задумался о своем папе, которому неизвестно как сейчас приходится…

4. Оружие

Когда я узнал, что в Кишлах на свалке груды оружия, я спать не мог. Оказывается, привозят с фронта разное трофейное оружие и сваливают в кучу у завода в Кишлах. Доехать до Кишлов на электричке, а там свалка в двух шагах. Не спалось мне в эту ночь, представлялись мне разные карабины, пистолеты, автоматы, бомбы, снаряды, просто не верилось, что там такие вещи запросто валяются. Настоящее ведь богатство! Склад оружия, груда вооружения. Пусть старое, негодное, но ведь исправить можно! Да я бы все на свете отдал, только б мне эти штуки приобрести, кто об оружии не мечтает? Да я по разным пулькам, гильзочкам с ума сходил, а тут невообразимо! Всю эту груду, говорят, собираются переплавить. Да мне бы чуточку, совсем немного, старенького оружия, пока его не переплавили. Выберу себе кое-что, а там, пожалуйста, переплавляйте. Мои автоматики, пистолетики, карабинчики, винтовочки, я вас в порядок приведу, исправлю. Достану себе оружие, пусть только немцы сунутся! Лягу у порога с автоматом, пусть только появятся! Шквальный огонь по фашистам, смерть немецким оккупантам, не войдут они в нашу квартиру! «Внуки Суворова, дети Чапаева, бьемся мы здорово, колем отчаянно!» – отличный плакат висит на стене с отличными словами! Отчаянно буду палить без передышки по врагу, идет священная война! Разгромим и уничтожим вражеское отродье! Наше дело правое, враг будет разбит!

Лежу и дрожу в своей постели от нетерпения оружие достать, будто у меня лихорадка или что-то вроде. В школу утром не пойду, какая может быть школа! В нашем школьном музее один автомат ржавый да три лимонки старые без всяких запалов. Пулеметная лента да каски. Для школьного музея постараюсь, неужели непонятно? С музеем поделюсь, не жалко. Еще мне спасибо скажут. Вполне можно в школу не явиться ради того, чтобы музей обогатить. Встречусь утром с Вовкой – и туда! С ума я схожу по трофейному оружию. Рвется враг к нашему городу, нельзя быть человеку без оружия, будет у меня свой автоматик-пистолетик-пулеметик!

Утром мама уходила на работу, старалась не шуметь. Убрала затемнение, и я зажмурился от света. Я давно не спал. Захлопнулась за мамой дверь, а глаза у меня сами закрылись. Жуть захотелось спать. Но я встал, открыл входную дверь, чтоб Вовка мог войти, и завалился. Мне снился сон, будто я охраняю склад оружия, а тут фашисты налетели. Такая заварушка началась! Отбиваю атаку за атакой, оружия у меня полно, подходите, гады, будет вам за все! Фашисты наседают, я держусь, на подмогу мне спешит отец с Золотой Звездой, трое братьев – отважный экипаж на своем танке… В это время меня Вова разбудил. Я сначала его за фашиста принял. Потом увидел у него портфель и спрашиваю, зачем же он с портфелем явился, если мы на свалку собираемся, а не в школу. «Как же я, – говорит, – без портфеля из дома выйду, соображаешь?» В общем, я спросонья не сообразил.

Стал одеваться, а Боба мне какой-то листок сует. Что это? А он, оказывается, свастику начирикал, пока я спал, и мне протягивает. С плаката срисовал.

– Да ты что, – говорю, – спятил, такие вещи рисовать? Ты знаешь, что это такое? Омерзительная, ненавистная зараза! Фашистский знак! Только предатели рисуют вражеские знаки! За это знаешь, что нужно сделать?

Он задумался и говорит:

– Чего?

– За это, – говорю, – не знаю, что можно сделать!

Поддали ему, чтобы знал.

Кое-как его одели с Вовкой. Каждое утро его одевать одно мученье. Там нас оружие ждет, а он тут безобразничает.

…Сразу же за станцией я увидел мальчишек и ахнул. Они носились с криками и воплями, играли в войну, но не это меня поразило. В руках у них были настоящие немецкие трофейные пистолеты-пулеметы!

– Самое лучшее, наверное, растаскали, – сказал я, волнуясь, – какие у них автоматики, ты видишь?! Да где же здесь свалка?

Вовка не знал, где свалка.

– Эй! – закричал я ребятам. – Подойдите-ка сюда! Подойдите-ка на минуточку!

Двое подскочили с автоматами.

– Эти штуки стреляют? – спросил я.

– Это «шмайсер», а не штуки, – сказал один.

Другой объяснил, что автомат испорчен, все автоматы на свалке не стреляют, одни болванки, но есть австрийские карабины и подходят к ним отечественные патроны.

– Сразу можно палить? – задрожал я от нетерпения.

– Все части там валяются отдельно, – сказал он, – а затворы реже всего попадаются, поди их найди в такой куче.

– Выходит, там одни железки?

– Разные там железки, – сказал он, – а не одни. Полно там всего.

– Прямо так и полно? Подходи и бери? Набирай, сколько хочешь, и домой тащи?

– Там сторож на коне. Оружия навалом, а сторож не дает. Но его спокойненько перехитрить можно. Надоедает ему на лошади стоять, он скакать начинает. Вокруг завода скачет, чтоб не скучно. Когда он за забор повернет, тут и выбегай. Там танк есть фашистский. Махина. За танк можно спрятаться и оружие выбирать. За танком не видно. А в танке кости. Фашист в нем сгорел. Даже крест там нашли. Разные там бомбочки, мины. Вот и опасаются.

– Вечно о нас заботятся, как будто мы маленькие, – сказал я.

– Один раз мину нашли, – сказал мальчишка, – как грохнут, с сарайчика крышу сорвало.

– Только и всего?

– Столб зашатался, но устоял.

– И все?

– Тебе мало?

– Мина ведь.

– Одна ведь мина. Не тыща.

– Тоже правильно.

– Из-за мин все, – сказал мальчишка.

– А куда крыша улетела? – спросил я.

– Куда, куда… больно я знаю. А в сарайчике мотоцикл стоял. Крыши-то не стало, мотоцикл и украли.

– Ты нам свалку покажи, – сказал Вовка, – нечего нам про мотоцикл рассказывать.

– Свалка нам нужна, а не твой мотоцикл, – сказал я.

– Сами же спрашивали, да ну вас! – Он хотел убежать, второй давно смотался.

Свалку он все-таки показал, мы ему даже спасибо не сказали, со всех ног туда бросились. Неплохо бы сверху ржавое оружие разбросать и до низа добраться. Только танк не спихнуть.

Мальчишка правильно сказал: свалочка порядочная и танк – махина. Сверху на груду оружия его и свалили. Помяли карабинчики, уж точно. Сторож на коне сидит и по сторонам поглядывает.

Сторож нас поразил. Он был очень стар. Совершенно дряхлый старик. Белая борода, как у Деда Мороза, свисала на гриву лошади. Похоже, старик дремал. На голове у него была мохнатая папаха. Смешное он производил впечатление. Казалось, если лошадь шагнет, он не удержится в седле и свалится. Скакать вдоль стены вокруг завода он и не собирался. А скорей всего не мог. Мальчишка здесь явно напутал.

– Ну и дед, – сказал Вовка, – потеха!

– Дряхлый дед, – сказал я, – ну и сторож!

Колоссальная груда трофеев сверкала на осеннем солнце и притягивала, как магнит.

Мы шагнули вперед, и сторож нас заметил. Дряхлый дед поднял голову и сделал знак рукой, чтобы мы не подходили.

– Да ну его, – сказал я, – не обращай внимания. Не видишь, он просто так поставлен, как пугало огородное. Айда в обход.

Сторож засвистел в свисток, но мы внимания не обратили.

– Пусть свистит, – сказал я, – тоже мне Соловейразбойник.

Мы не останавливались, и он вторично засвистел. Вдруг хлестнул коня и ринулся на нас галопом. Мы пустились бежать, перемахнули шоссе и влетели в сарай. Смотрим из сарая на сторожа, а он гарцует к нам спиной, на дыбы поднял лошадь, ловкий старик.

– Еле-еле в седле держался, – говорю, – чуть не падал. Никак не ожидал, что припустит.

– Притворялся, – говорит Вовка. – Все сторожа притворяются, чтоб потом схватить.

– Гляди, сарайчик, – говорю, – тот самый. Крыши нет. Минный взрыв оторвал.

– Да ну тебя, – говорит Вовка, – следи за стариком.

– Старик не шелохнется, вот хитрец.

– Должен же он отлучиться куда-нибудь, предположим, воды попить, да мало ли еще куда.

Но жажда его, видно, не мучила, и он никуда не собирался.

Поклялись без оружия не возвращаться. Уважать себя не будем, если такое произойдет.

– Каким образом они мину взорвали? – спросил я, разглядывая небо над головой. – Об камень ее трахнули или по-другому? Если они ее об камень трахнули, почему же тогда крышу сорвало, а им ничего?

– Ни к чему нам крыша, – Вовка следил за стариком.

– Да я не об ней…

– Откуда я знаю, как они мину взрывали, – сказал Вовка, – сдалась мне твоя мина!

– Да дело не в мине, а как они ее взрывали.

– Взорвем с тобой любую мину, понял? Только бы фашисты появились.

– А как?

– С крыши им на головы кинем, понял?

Вдруг слышим конский топот: наш древний старик несется в клубах пыли вдоль заводского забора. Мы и ахнуть не успели, как он с другого конца выскочил, пронесся мимо свалки и опять скрылся. Носится по кругу, как в цирке, забавляется себе на здоровье. Мы этого и ждали, но сразу поняли, добежать до свалки не успеть. Маловато для этого времени: старик раньше выскочит из-за забора, чем мы до места добежим. Вокруг камни, кусты, разный хлам. Не ровная тебе дорожка, по которой шпарь без оглядки. И шоссе на пути. Вдруг – машина.

– Если мы сейчас не побежим, – сказал Вовка, – все пропало. Жди, когда он еще скакать будет.

Я не решался.

– Ну?

– Вперед!

Мы поняли друг друга. Выскочили вместе. Бежали как в атаку. Неслись во весь дух. Не споткнулись ни разу. Никогда в жизни я так не бежал; шоссе было свободно, и мы пролетели его, не заметив. Я видел совсем близко свалку, блестел карабин в этой груде… Но уж старик несся нам навстречу на своем коне, размахивая хлыстом.

Мы бросились назад.

Старик нас догонял, и мы побежали в разные стороны.

– Старый джигит, – не обманешь, – кричал он совсем уже близко, – старый джигит сам обманет! Школ бегал, учеба бегал, держи-и-ись!!!

Шоссе мы перемахнули, дальше он нас не стал преследовать. Я обернулся: старик нам грозил хлыстом.

– Школ не ходит! – орал он. – Прогульщик ходит!

– Какое ему дело до нашей школы, – разозлился Вовка. – Кругом о нас заботятся, будто у нас своей головы нет, верно ты заметил.

– Стерег бы свое барахло, – сказал я, – а в наши дела не лез!

– Какое же это барахло, соображаешь? – возмутился Вовка.

– Ничего я уже не соображаю.

– Соображай, – сказал Вовка, – если мы соображать не будем, все провалится.

Забрались в сарай.

Джигит наш уже не скакал. Он, как вначале, стоял на месте и притворялся спящим. В этом мы теперь не сомневались.

– Эх, отличная вещь – подкоп, – замечтался я, – вылезаем мы с тобой возле самой свалки из тоннеля, отряхиваемся, забираем оружие, ползем обратно, снова отряхиваемся…

– Копать-то сколько надо, с ума сойдешь, пока докопаешься.

– Представляешь, – говорю, – мы с тобой под шоссе копаем, а наверху люди, машины едут… а мы с тобой спокойненько вылезаем под носом у джигита и отряхиваемся…

– Что это ты все отряхиваешься? Возьми да отряхнись, вон весь в земле, – говорит Вовка.

– Да это я так, просто хорошая вещь – подкоп, замечательная штука в таких случаях, только отряхиваться успевай…

– Что с тобой, – говорит Вовка, – чего это ты все отряхиваешься да отряхиваешься, неужели не надоело? Спятил, что ли?

От волнения я и вправду каждую минуту отряхивался.

– А еще, – говорю, – навести бы на сторожа луч, от которого он стал бы, как волшебник, медленно скакать вокруг завода.

– Мы сюда не мечтать пришли, а за оружием.

– Поди его достань, – говорю, – мало что пришли.

– Давай, давай, – смеется Вовка, – начни копать своей пяткой, а я тебе носом помогу.

– Нечего смеяться, раз ничего придумать не можешь.

– Будем ждать темноты.

– Много мы там в темноте увидим.

– Я слышал, с караульной вышки с завода прямо на свалку прожектор пускают. Светло как днем.

– А на караульной вышке часовой с винтовкой. И видит тебя как днем.

– Испугался?

– Не хватает, чтобы в меня свои стреляли.

– Пожалуй, верно, – согласился Вовка.

Вдруг он вскочил и заорал:

– Крыса! Смотри, большая крыса!

– Где крыса?

Вовка швырнул в угол камень, и оттуда выскочила страшенная крыса и – прямо на меня. Я отпрыгнул в сторону, а крыса заметалась.

– Кидай в нее! – орал Вовка. – Хватай палку! Бей!

Крыса носилась по сараю. Дверь была приоткрыта, и она не догадывалась, куда выскочить. Вовка кинул в нее еще что-то, она рванула в сторону и пробежала мне по ноге. Я заорал и стукнул ее палкой. Промахнулся и попал себе по ноге. От боли взвыл, хромая, побежал за крысой, чтобы еще ударить ее со всей злостью, но она так же исчезла, как и появилась.

– Не видел ли, куда она прыгнула? – орал я.

– Она там! – орал Вовка. – Там!

Возможно, она выскочила в дверь, мы не заметили. Палка моя стукнулась обо что-то твердое. Я разгреб солому в углу, и то, что я увидел, заставило меня отшатнуться и закричать во всю глотку:

– Сюда!

Вовка был за сараем.

– Сюда, Вовка, сюда!

Под соломой лежали карабины и автоматы. Несколько карабинов и автоматов. Немецкие каски и пулеметная лента с гильзами.

– Скорей, скорей, – торопил я, – разгреби всю солому, ух ты, фью-тью-фить!

– Да здравствует крысеныш! – заорал Вовка, кидаясь к оружию.

– Откуда здесь все это?

– Мальчишки нанесли, бесспорно.

Карабины были без прикладов, только металлическая часть. В одном был затвор. Я щелкнул затвором, нажал курок. Есть щелчок! Просунул карабин в штанину через пояс. В другую штанину «шмайсер». Шагать тяжело, не разогнуть колен, да еще с боков руками придерживай. Спокойненько дойдем, не торопясь, никого не касается. Раздутые штанины не беда. Смотрю на Вовку – по карабину у него в штанине, «шмайсер» не взял – штаны у него узкие, не пролезает. Смешной вид, а что делать? На здешних мальчишек внимания не обращают, а в электричке, в городе, с оружием в руках – обратят.

Никогда в жизни мне так ходить не приходилось. Посмотреть на нас со стороны – в обморок упадешь. Шаг за шагом – на прямых ногах.

Мальчишки нам все же встретились.

Ватага остановилась, и один из наших знакомых спросил:

– Ну как?

– Никак, – сказали мы вместе.

– Нашли? – спросил наш знакомый.

Мы закивали головами в разные стороны.

– Прорвались? – спросил мальчишка.

– Куда?

– На свалку, куда же еще. Трудно было прорываться?

Мы опять закивали. Я сделал жалкий вид.

– Вас что, били? – спросил мальчишка. – Плеткой били?

Мы закивали головами, мол, били нас плеткой, да.

– А нас не били.

– А нас били.

– Ишь ты, а нас только гоняли.

– Кто гонял?

– Старик, кто же еще.

– Он нас тоже гонял, а потом как врежет! – сказал Вовка.

– А что у вас в штанах? – спросил один.

Врать было бесполезно. Не могли же мы сказать, что у нас в штанах ничего нет.

– Оружие, – сказал я.

– Вот это фокус, – сказал мальчишка, – оружие в штанах?

– А куда же нам его деть?

– Не в штаны же… – мальчишки задыхались от смеха.

– Не в руках же нести.

– Выходит, в штанах? – они опять захохотали.

Если бы они знали, чье это оружие, не стали бы хохотать.

– Ну, привет, – сказал я, и мы заковыляли, а они нам вслед хохотали.

– Ну и дураки, – сказал я Вовке, – над собой смеются.

Потом я повернулся и крикнул знакомому мальчишке:

– Послушай, а ты не знаешь, где достать отечественные патроны?

– Откуда я знаю, – ответил он, смеясь.

– Ладно, ладно, – сказал я Вовке, – отечественные патроны мы найдем. Они ведь наши, отечественные, из-под земли выкопаем.

– Любишь ты копать, – сказал Вовка. – Иди быстрей, как бы они в сарай не полезли. Каждая минута дорога.

– Никакой чемпион мира не сможет быстрей, если ему в штаны палки засунуть, да это все равно что палок в колеса напихать.

– Двигай, двигай и не рассуждай; если они за нами погонятся, несдобровать.

Мы оружие наше вытащили из штанин и к электричке побежали с оружием наперевес, а возле станции обратно засунули.

В электричке сначала все спокойно шло, мы сели, ноги вытянули, согнуть-то мы их не могли.

Какой-то дядька смотрел на нас, смотрел, мы уже от него отворачивались, а он нас разглядывал, разглядывал, а потом и говорит:

– Могли бы свои ноги подогнуть.

Переглянулись с Вовкой и слегка ноги вбок подтянули – он в одну сторону, я в другую.

Дядька говорит:

– Смотрите, смотрите, издеваются, а? Над взрослым человеком издеваются. Молодчики какие. У меня двое сыновей, и за подобные шуточки я им спуску не даю. Посмотрите, граждане, они, ей-богу, норовят, чтобы мы об их ноги споткнулись.

Какая-то старушка говорит:

– У них что-то есть в ногах, мать честная.

– Чего у них там может быть в ногах? – говорит тот дядька и смотрит на наши ноги.

– Ой, честное слово, дуло какое-то, – говорит бабушка, – дуло.

Мы с Вовкой встаем, изо всех сил помогая друг другу, и выходим на площадку. Не хватает, чтобы весь вагон на нас внимание обращал.

– У них что-то в штанинах, совершенно верно, – замечает один пассажир, – смотрите, как они идут, какая у них подозрительная походка.

– Вы у них верно дуло видели? – спрашивает тот дядька. – Что за дуло?

– Ай, я не знаю, – говорит старушка, – может, мне показалось, какое мне дело. Больно мне ваше дуло нужно.

Понемногу в вагоне успокоились. Не надо нам было садиться, стояли бы на площадке, никто бы не заметил.

Сошли с электрички.

Идти дальше так невозможно. Купили сегодняшние газеты, завернули автомат и карабин. По одному карабину в штанинах оставили.

Попрощался с Вовкой.

Возле дома стоял Ливерпуль.

– Откуда плетешься? – спрашивает.

– Вы теперь без повязки ходите? – спрашиваю. – Брату моему отдали, а как дежурить ходите?

– Тьфу, – говорит, – твоя повязка, будто я без нее дежурить не могу. Без повязки я могу дежурить, а вот повязка без меня не может. Мальчонке будет радость. Отстань ты со своей повязкой.

Я уйти хотел, а он меня остановил:

– Постой, постой, чего это у тебя в штанах?

– Ничего там нет, отпустите.

– Эге… в штаны чего-то спрятал, а ну-ка, ну-ка, подойди, небось стянул чего?

Я бы от него вырвался и убежал, если бы в штанине у меня не карабин.

Он похлопал меня по ноге своей палкой и удивился:

– Чего это там у тебя звучит? Отвечай, что это у тебя в ноге звучит?

– Ничего, – говорю, – не звучит.

– А в руках у тебя покажи.

Ну и влип. Как быть? Обидно. Возле самого дома попался…

– Зайдемте, – говорю, – в парадное, здесь неудобно, чтоб другие не видели. А то скандал будет.

Пошли с ним в парадное. Я ему и сознался.

– Автомат у меня, – говорю, – в газете. Немецкий пистолет-пулемет.