Текст книги "Собор Парижской Богоматери (адаптированный пересказ)"

9. Феб де Шатопер

Гренгуар с тоской огляделся по сторонам. Взгляд его упал на белое пятно, смутно мелькавшее в сгустившихся сумерках. Приглядевшись, он узнал козочку цыганки, которая быстро семенила за хозяйкой. Танцовщица быстрым шагом уходила с Гревской площади. Поэт решил двинуться следом.

– Есть же у нее какой-нибудь дом, – вслух размышлял он. – Надо попробовать. У цыганок доброе сердце. Чем черт не шутит?

Следуя за танцовщицей, Гренгуар скоро оказался в запутанном лабиринте переулков, перекрестков и глухих тупиков, расположенных вокруг старинного кладбища Невинных. Девушке, очевидно, хорошо была знакома эта дорога, потому что она двигалась вперед уверенной походкой, все больше ускоряя шаг.

Через некоторое время цыганка заметила, что ее кто-то преследует. Она то и дело с беспокойством оглядывалась, один раз даже резко остановилась, чтобы при свете, который падал из открытой двери булочной, оглядеть Гренгуара с головы до ног. После придирчивого осмотра девушка скорчила презрительную гримасу и продолжала свой путь.

На темной извилистой улочке Гренгуар потерял цыганку из виду. Он остановился, чтобы прикинуть, куда ему отправиться дальше. Этот квартал Парижа поэт знал плохо, а вокруг не было ни души, чтобы подсказать ему, как выбраться.

В этот момент поэт услышал пронзительный женский крик и бросился на помощь. У подножия статуи Пречистой девы, которая была установлена на перекрестке двух улочек, горел тусклый уличный фонарь. В его неровном свете поэт разглядел цыганку. Она отчаянно отбивалась от двух мужчин.

– Стража! – громко крикнул Гренгуар и отважно подскочил к незнакомцам.

В нижних этажах окрестных домов зажегся свет. Послышался стук открываемых ставней. Один из державших девушку мужчин обернулся к Гренгуару, и поэт узнал Квазимодо. Его спутник тут же закрыл лицо плащом.

К чести Гренгуара надо сказать, что поэт не бросился наутек при виде двух противников. Однако он замер на месте и не сделал ни шагу вперед, чтобы отбить девушку. Вступать в бой с горбуном, отличавшимся огромной физической силой, было по меньшей мере безрассудно.

Квазимодо, одной рукой таща за собой упирающуюся цыганку, подошел к Гренгуару и ударил его кулаком наотмашь. Поэт отлетел назад и упал, ударившись головой о мостовую. Перевернувшись несколько раз, он скатился в сточную канаву и потерял сознание. Горбун взвалил девушку на плечо и зашагал вниз по улице. Его спутник показывал дорогу, а белая козочка с жалобным блеянием бежала сзади.

– Помогите! Помогите! – кричала цыганка.

– Стойте, негодяи, отпустите девку! – раздался голос.

Из-за угла появился всадник на белом коне – офицер, начальник королевских стрелков. Он стремительно подскакал к похитителям и выхватил шпагу из ножен. Горбун и его спутник от неожиданности остановились. Вырвав цыганку из рук ошеломленного Квазимодо, всадник перебросил ее поперек седла. Все произошло в течение нескольких секунд.

Горбун опомнился и бросился на офицера, чтобы отбить у него свою добычу. Однако в этот момент в конце улицы показалось полтора десятка вооруженных стражников.

Квазимодо обступили со всех сторон, схватили, скрутили веревками руки за спиной. Он рычал и кусался, но стрелки не обращали на это внимания. В суматохе никто не заметил, что таинственный спутник звонаря бесследно исчез.

Тем временем офицер галантно протянул спасенной девушке руку и помог ей поудобнее устроиться на его лошади. Цыганка, грациозно выпрямившись, положила руки на плечи молодого человека и несколько секунд не сводила с него восхищенных глаз. В свете фонаря она разглядела, что ее спаситель отличался очень приятной внешностью. Высокий, стройный, темноволосый, синеглазый, он походил на сказочного принца. Его горделивая осанка, роскошный мундир, тонкие и сильные пальцы, которыми офицер бережно поддерживал цыганку за талию, указывали на его высокое происхождение. Офицер смотрел на девушку таким проникновенным, оценивающим мужским взглядом, что у нее перехватило дыхание. Крайне своевременное вмешательство и действенная помощь сделали его в глазах уличной танцовщицы настоящим героем.

– Как ваше имя, господин офицер? – с нежностью в голосе спросила цыганка.

– Капитан Феб де Шатопер, ваш покорный слуга, красавица, – приосанившись, ответил офицер.

– Благодарю вас, капитан, – промолвила она и прикоснулась к его щеке губами.

Молодой человек принялся самодовольно подкручивать усы. Цыганка одарила его влюбленным взглядом, а потом внезапно соскользнула с лошади и растаяла во мраке.

– Черт! – досадливо воскликнул Феб. – Я хотел оставить девчонку!

– Ничего не поделаешь, капитан, – ухмыльнулся один из стрелков, кивая в сторону связанного горбуна. – Пташка упорхнула, нетопырь остался. Придется заниматься службой.

– И то верно, – согласился офицер. – Стяните-ка его ремнями потуже. Надо же, какой редкостный урод.

Квазимодо повели в тюрьму.

10. Воскрешение Гренгуара

Оглушенный падением, Пьер Гренгуар несколько минут пролежал без сознания в сточной канаве у подножия статуи Пречистой девы. Мало-помалу он стал приходить в себя и вспомнил произошедшую на его глазах сцену насилия.

– Цыганка отбивалась от двух мужчин, – пробормотал поэт. – Значит у Квазимодо был сообщник. Но кто?

С горбуном никто не водил дружбы, его даже никто не мог бы нанять, чтобы похитить девушку. Ни один человек, за исключением священника Клода Фролло, не умел общаться с глухим звонарем. Суровый, надменный образ архидьякона смутно промелькнул в памяти поэта и связался с образом человека, закрывавшего лицо плащом, но Гренгуар тотчас отмел эту мысль. Клод Фролло был известен монашеским поведением, его добродетель вошла в поговорку, его репутация считалась безупречной. Он попросту не интересовался женщинами, тем более цыганками.

Ватага ребятишек с громким хохотом и криком пробежала по перекрестку, где лежал Гренгуар. Они волокли за собой какой-то бесформенный мешок. Поэт приподнялся на локте, чтобы встать, но голова сильно гудела, и он со стоном опустился обратно.

– Старикашка Мубон, который торговал гвоздями, помер! – кричали мальчишки. – Вот его соломенный тюфяк! Мы сейчас разожжем костер! Да здравствует праздник!

Подбежав к канаве и не заметив Гренгуара, они швырнули тюфяк прямо на него. Кто-то взял пучок соломы и запалил его от фонаря, горевшего перед статуей Пречистой девы. Тюфяк тут же ярко вспыхнул.

– Боже мой! – пробормотал Гренгуар. – Похоже, становится жарко!

Он собрал остаток сил, поднялся во весь рост, выпрыгнул из канавы, швырнул горящий тюфяк на ребятишек и пустился бежать прочь по улице.

– Пресвятая дева! – завизжали дети, бросаясь врассыпную. – Торговец Мубон воскрес!

11. Разбитая кружка

Гренгуар мчался прочь со всех ног. Когда красноватый отблеск горящего тюфяка остался далеко позади, поэт остановился и с трудом перевел дыхание.

– Слава богу! – буркнул он. – От этих сорванцов не приходится ждать ничего хорошего. Интересно, куда меня занесло?

Темная улица, на которой, озираясь, стоял Гренгуар, не была безлюдна. По обеим ее сторонам медленно тащились чьи-то безмолвные фигуры. Они походили на гигантских насекомых – червяков и гусениц, потому что их тела располагались низко над мостовой и как бы стелились по земле.

Гренгуар нагнал гусеницу, которая ползла медленнее других. Это оказался калека, который передвигался, подпрыгивая на руках. Поэт хотел было заговорить с ним, чтобы спросить, как вы браться из лабиринта улочек, но калека забормотал какую-то тарабарщину, и Гренгуару пришлось искать другого собеседника.

Следующий собеседник оказался колченогим, одноруким и настолько изувеченным человеком, что сложная система костылей и деревяшек, на которые он опирался, придавала ему сходство со складным стулом. Он тоже не смог ничего внятного ответить Гренгуару и только постукивал многочисленными деревянными подпорками.

В этот момент поэт почувствовал, что кто-то дергает его за рукав. Он обернулся. Рядом стоял бородатый слепой еврей очень низкого роста и протягивал Гренгуару вытянутую ладонь. Возле него сидела большая собака-поводырь, к ошейнику которой был привязан ремень, другим концом закрепленный на запястье нищего.

– Друг мой, – развел руками Гренгуар, – на прошлой неделе я продал последнюю рубашку. Я не могу дать тебе милостыню, мне самому впору ее просить.

Гренгуар повернулся к нищему спиной и решительно зашагал прочь. Однако и слепой прибавил шагу. Через пару минут поэт заметил, что безногий калека и однорукий инвалид спешат за ним, громко стуча костылями и деревяшками по мостовой. Гренгуар испугался и бросился бежать. За ним побежали слепец, однорукий и безногий.

Некоторое время Гренгуар петлял незнакомыми переулками. Вокруг него все возрастало количество инвалидов, паралитиков, хромых, безруких, кривых и покрытых язвами прокаженных. Одни выползали из-за углов, другие из подвалов.

Далеко впереди полыхало ровное зарево. Видимо, там горел праздничный костер. Бесчисленные нищие шли к этому огню со всех сторон.

Гренгуар попробовал повернуть обратно, но было уже поздно. Целая армия бродяг преградила ему путь. Неожиданно встав на ноги, безногий нахлобучил на голову Гренгуара свою круглую железную чашку, в которую он собирал подаяние, а слепец заглянул ему в лицо сверкающими зрячими глазами.

– Где я? – спросил потрясенный поэт.

– Во Дворе чудес, – был ответ.

Гренгуар затравленно огляделся. Он не раз слышал об этом месте, но никогда не бывал здесь. Двор чудес считался своего рода человеческой помойкой Парижа, где негодяи всех национальностей, просившие милостыню днем, ночью превращались в разбойников с большой дороги.

Двор чудес представлял собой обширную площадь неправильной формы. На ней горели костры, вокруг которых сидели люди. Слышался пронзительный смех, хныканье детей, ворчание женщин.

– Отведем его к королю! – послышалось из толпы.

Сильные руки калек грубо подхватили Гренгуара и поволокли его вперед. Камзол поэта, и без того дышавший на ладан, от такого непочтительного обращения окончательно порвался в клочья.

В дальнем конце площади возвышалось одноэтажное здание, оказавшееся таверной Двора чудес. Нищие втолкнули своего пленника в низкую закопченную дверь. Гренгуар отряхнулся и опасливо огляделся.

Вокруг большого костра, пылавшего на широкой круглой каменной плите, были кое-как расставлены трухлявые столы. На столах поблескивали кружки, мокрые от вина и браги, а за кружками сидели пьяные завсегдатаи таверны с раскрасневшимися от вина и жары лицами. Всюду слышались раскаты грубого хохота и непристойные песни. Толстый весельчак чмокал обрюзгшую полураздетую девку. Солдат снимал тряпицы со своей искусственной раны и разминал здоровое крепкое колено. Нищий рисовал себе язвы на ноге, окуная тряпицу в посудину, полную бычьей крови. Неподалеку начинающий припадочный брал уроки падучей у опытного эпилептика, который учил его, как, жуя кусок мыла, вызвать пену на губах. Здесь же страдающий водянкой освобождался от своих фальшивых отеков.

Около костра копошилось несколько детей. Один ребенок плакал и кричал, потому что был голоден, но никто не обращал на него внимания. Другой карапуз молча сидел на высокой скамье, свесив ножки под стол, доходивший ему до подбородка. Третий с серьезным видом размазывал пальцем по столу оплывшее со свечи сало. Четвертый сидел в грязи прямо на земле. Его едва было видно из-за котла, который ребенок старательно скреб куском черепицы.

Возле костра возвышалась бочка, а на ней, словно на троне, восседал человек в лохмотьях. Это оказался Клопен Труйльфу, король Арго, предводитель парижских бродяг и нищих. Гренгуара поставили прямо перед ним.

– Кто такой? – небрежно, сквозь зубы, процедил король.

– Я тот, кто сегодня утром… – запинаясь, начал Гренгуар.

– Имя! – перебил его Клопен. – Назови свое имя! Не мямли!

– Пьер Гренгуар, – покорно ответил поэт.

– Итак, Пьер Гренгуар. Перед тобой три могущественных властелина. Я, Клопен Труйльфу, король Алтынный, властитель парижского Арго. Желтолицый старик, у которого голова обвязана тряпкой, – Матиас Спикали, герцог египетский и цыганский. Толстяк, который нас не слушает и обнимает потаскуху, – Гильом Руссо, император Галилеи. Мы твои судьи. Мы обвиняем тебя в том, что ты проник в царство Арго, не будучи его подданным. Значит, ты преступил наши законы и будешь наказан. Если ты не вор и не нищий, какого черта тебе здесь нужно?

– Я заблудился! – нашелся Гренгуар. – Я автор…

– Хватит болтать! – отрезал Труйльфу. – Тебя повесят. Закон, который вы, порядочные граждане, применяете к бродягам, бродяги в ответ применяют к вам. Если закон жесток и несправедлив, это ваша вина. Надо же хоть раз в жизни полюбоваться на гримасу порядочного человека в пеньковом ожерелье!

– Опомнитесь, господин Труйльфу! Я Пьер Гренгуар, поэт, автор мистерии, которую утром представляли в большой зале Дворца правосудия.

– Так это ты! – всплеснул руками Клопен. – Я ведь там был! Столько времени потерял, слушая твою дребедень! Приятель, если ты докучал мне утром, это еще не повод, чтобы миловать тебя вечером!

Не слушая Гренгуара, который всеми способами пытался оправдаться, король нищих стал вполголоса совещаться с цыганским герцогом и вдребезги пьяным галилейским царем, как поступить с пленником.

– Молчать! – крикнул Клопен толпе.

Все разом смолкли, ожидая его приговора. По знаку своего короля, подданные Арго встали полукругом, в центре которого оказался сникший Гренгуар.

– Наверное, неохота в петлю лезть, а? Вот тебе средство выпутаться, – хихикая, произнес цыганский герцог. – Хочешь примкнуть к нашей братии?

– Конечно, хочу! – с готовностью воскликнул Гренгуар.

– Ты согласен вступить в братство коротких клинков? – спросил Клопен Труйльфу.

– Да, – ответил Гренгуар.

– Ты признаешь себя членом общины вольных горожан? – задал вопрос император Галилеи.

– Да.

– Бродягой?

– От всей души.

– Имей в виду, – заметил Труйльфу, – ты все равно будешь повешен. Разница заключается в том, что тебя повесят порядочные люди, но повесят не сегодня, а попозже, более торжественно, за счет славного города Парижа, на отличной каменной виселице, которая стоит на Гревской площади.

– Это утешает, – проговорил Гренгуар, не зная, радоваться ему или плакать.

– Чтобы стать нашим братом, – продолжал Клопен, – надо доказать, что ты на что-нибудь годен. Попробуй, обшарь чучело.

– Как вам будет угодно, – кивнул Гренгуар.

Клопен махнул рукой. По его знаку несколько человек притащили передвижную виселицу. На веревке бродяги подвесили чучело, наряженное в красную одежду и увешанное множеством колокольчиков и бубенчиков. Перед виселицей поставили колченогую скамью.

– Влезай! – скомандовал Клопен.

Гренгуар взобрался куда ему было велено и принялся балансировать на шатком сооружении.

– Теперь, – продолжал король Арго, – зацепи правой ногой левое колено и стань на носок левой ноги. В таком положении ты должен дотянуться до кармана чучела, обшарить его и вытащить оттуда кошелек. Если сделаешь все так, что ни один колокольчик не звякнет, – твое счастье: ты станешь бродягой.

– А если колокольчики зазвенят?

– Мы тебя повесим.

Выбора не было. Гренгуар обхватил правой ногой левую, стал на левый носок и протянул руку вперед. Однако едва поэт прикоснулся к чучелу, он пошатнулся и, чтобы не упасть, невольно ухватился за полу красного камзола. Потеряв равновесие, оглушенный роковым трезвоном колокольчиков, Гренгуар повалился на землю. Бродяги расхохотались.

– Поднимите этого чудака и повесьте его без проволочки, – сквозь смех проговорил Клопен.

Гренгуар поднялся на ноги. Чучело уже успели отцепить и освободили место для несостоявшегося вора. Чьи-то сильные руки оторвали Гренгуара от земли и поставили на скамью. Сам Клопен накинул поэту петлю на шею и потрепал его по плечу.

– Прощай, приятель! Теперь тебе не выкрутиться!

– Постойте! – вскрикнул вдруг цыганский герцог. – Чуть не забыл!.. По обычаю, прежде чем повесить человека, мы спрашиваем, не найдется ли женщины, которая захочет взять его в мужья. Ну, дружище, это твоя последняя надежда.

Женщины отнеслись к предложению герцога равнодушно. Гренгуар представлял собой жалкое зрелище. Изорванная одежда, грязное лицо, босые ноги, испуганные глаза ни у кого не вызвали сочувствия. От толпы, правда, отделилась одна толстуха с квадратным лицом. Она была так отвратительна на вид, что Гренгуар даже подумал, что лучше выбрать веревку, чем разделить с ней ложе.

Толстуха придирчиво оглядела дырявый камзол поэта и скорчила презрительную гримасу.

– Рвань! – пробурчала она. – А где твой плащ?

– Я его потерял.

– А шляпа?

– Ее украли.

– А башмаки?

– У них отвалились подошвы.

– А твой кошелек?

– У меня нет ни полушки.

– Ну так попроси, чтобы тебя повесили, да еще скажи спасибо! – отрезала толстуха и повернулась к нему спиной.

После нее к виселице подошла молоденькая девушка.

– Спасите меня, прошу вас! – шепнул ей Гренгуар.

Девушка взглянула на него с состраданием, затем потупилась, поправила складку на юбке и остановилась в нерешительности. Поэт следил за всеми ее движениями: девушка была его послед ней надеждой.

– Нет, – проговорила она наконец. – Если я возьму тебя, Гильом Вислощекий меня поколотит.

Девушка скрылась в толпе.

– Тебе не везет, – развел руками Клопен.

В эту минуту толпа заволновалась.

– Эсмеральда! Эсмеральда! – повторяли бродяги на разные голоса.

Гренгуар вздрогнул и обернулся. Нищие расступились и пропустили вперед девушку изумительной красоты. Это была цыганка, которая танцевала сегодня вечером на Гревской площади и которую Гренгуар так неудачно взялся преследовать в темноте. По пятам за девушкой бежала хорошенькая белая козочка.

Легкой поступью Эсмеральда подошла к осужденному и молча взглянула на него.

– Вы хотите его повесить? – обратилась она к Клопену.

– Да, сестра, – с отеческой улыбкой ответил тот, – если только ты не захочешь взять его в мужья.

Девушка на мгновение задумалась, склонив головку набок.

– Я беру его, – спокойно произнесла она.

С шеи поэта немедленно сняли петлю и велели спуститься со скамьи. Гренгуар был настолько ошеломлен неожиданным спасением, а главное – необычным вниманием к нему красавицы, что потерял дар речи. Колени у него подгибались, и он без сил опустился на землю. Цыганский герцог молча принес глиняную кружку. Эсмеральда подала ее Гренгуару.

– Бросьте на землю, – сказала девушка.

Гренгуар дрожащей рукой швырнул посудину. Кружка разлетелась на четыре части.

– Брат! – с важностью произнес цыганский герцог, возложив руки на головы Гренгуара и Эсмеральды. – Она твоя жена. Сестра! Он твой муж. На четыре года. Ступайте.

12. Брачная ночь

Эсмеральда в сопровождении козочки двинулась через толпу прочь. Гренгуар побежал за ней следом, заглядывая девушке в глаза, пытаясь заговорить с ней, отблагодарить за чудесное избавление от виселицы. Цыганка молчала.

Спустя несколько минут поэт вошел вслед за ней в уютную, жарко натопленную комнатку со сводчатым потолком. Девушка по-прежнему не обращала на гостя никакого внимания. Она уходила, возвращалась, передвигала табуретку, болтала с козочкой. Наконец цыганка присела у стола, и Гренгуар смог ее разглядеть.

– Так вот вы какая, Эсмеральда! – проговорил он восхищенно. – Прекраснейшая из женщин и уличная плясунья! Вы нанесли утром последний удар моей мистерии, и вы же вечером спасли мне жизнь. Мой злой гений! Мой ангел-хранитель!

Тут он вспомнил, по какой причине избежал виселицы, и решил, что нельзя обмануть ожидания красавицы. Гренгуар поднялся, распрямил плечи и с таким предприимчивым и галантным видом подошел к девушке, что та невольно отшатнулась.

– Что это ты? – спросила она.

– Неужели вы не догадываетесь, милая Эсмеральда? – воскликнул Гренгуар с такой страстью в голосе, что сам себе удивился.

Цыганка изумленно посмотрела на него.

– Ничего не понимаю.

– Как? – продолжал Гренгуар, воспламеняясь все больше. Он твердил себе, что имеет дело всего лишь с добродетелью Двора чудес, сломить которую не составит большого труда. – Разве я не твой, моя нежная подруга? Жена моя, женушка…

Поэт крепко обнял Эсмеральду за талию и прижал к себе. Девушка выскользнула у него из рук и, отскочив на другой конец комнатки, выхватила из-за корсажа маленький кинжал.

– Простите, мадемуазель, – улыбаясь, произнес Гренгуар, – зачем же вы выбрали меня в мужья?

– Было бы лучше, если бы тебя повесили?

– Значит, вы сделали это, только чтобы спасти меня от петли? – спросил задетый за живое Гренгуар.

– Тебе не нравится? Еще не поздно вернуться обратно!

Поэт послушно отступил назад, сел на табуретку и, словно защищаясь, поднял обе руки. В любви он был противником насилия и предпочитал выжидательную политику. Приятная беседа с глазу на глаз и добрый ужин представлялись ему вполне достойной заменой любовного приключения.

– Мадемуазель Эсмеральда! – сказал Гренгуар. – Давайте заключим перемирие. Я не буду доносить, что вы носите при себе кинжал, и поклянусь, что не подойду к вам без вашего согласия. А вы за это дадите мне поужинать.

Цыганка облегченно рассмеялась. Маленький кинжал исчез. Девушка наклонилась к большому ларю, и на столе появился ржаной хлеб, кусок сала, несколько сморщенных яблок и жбан браги. Голодный поэт бешено застучал железной вилкой о фаянсовую миску. Вся его любовная страсть мигом обратилась в аппетит.

Утолив голод, Гренгуар заметил, что на столе осталось всего одно яблоко. Молодому человеку стало очень стыдно. Эсмеральда даже не притронулась к еде. Она сидела напротив, погруженная в свои раздумья, и, казалось, не замечала своего гостя.

– Хочешь есть, Эсмеральда? – смущенно спросил Гренгуар.

Цыганка отрицательно покачала головой и перевела взгляд на сводчатый потолок своей комнатки. Ее мысли витали далеко, и голос Гренгуара не мог отвлечь Эсмеральду. Козочка принялась тихонько дергать свою хозяйку за рукав.

– Что тебе, Джали? – спросила цыганка.

– Она, наверное, хочет есть, – ответил Гренгуар, обрадовавшись предлогу завязать разговор.

Эсмеральда раскрошила кусок хлеба, и козочка стала есть прямо у нее с ладони. Гренгуар решил ковать железо, пока горячо.

– Ты совсем не хочешь, чтобы я стал твои мужем? – осторожно осведомился он.

Девушка пристально поглядела на него и усмехнулась.

– Нет.

– А любовником?

– Нет.

– А другом? – настаивал Гренгуар.

– Может быть.

– Ты знаешь, что такое дружба?

– Да, – ответила цыганка. – Это значит быть братом и сестрой. Дружат души, которые соприкасаются, не сливаясь, как два пальца одной руки.

– А любовь?

– О, любовь! – промолвила Эсмеральда, и голос ее дрогнул, а глаза заблестели. – Любовь – это когда двое едины.

Лицо уличной танцовщицы просияло поразительной красотой. Гренгуар был потрясен.

– Каким надо быть, чтобы тебе понравиться? – с робкой улыбкой спросил поэт.

– Надо быть мужчиной.

– А я? – обиделся поэт. – Разве я не мужчина?

– Мужчиной, у которого на голове шлем, в руках шпага, а на сапогах золотые шпоры.

– Вот как! – насмешливо протянул Гренгуар. – Значит, без золотых шпор нет и мужчины. Ты кого-нибудь любишь?

– Я скоро узнаю, – произнесла, подумав, Эсмеральда.

– Почему не сегодня вечером? – нежно спросил поэт. – Почему не со мной?

Она серьезно взглянула на него.

– Я полюблю только того мужчину, который сумеет защитить меня.

Гренгуар покраснел. Девушка, очевидно, намекала на то, что два часа назад, когда ей грозила опасность, он не смог вызволить ее из рук похитителей.

Оба замолчали. Гренгуар стал царапать стол ножом, девушка принялась ласкать Джали.

– Какая хорошенькая козочка! – сказал Гренгуар.

– Это моя подружка, – ответила цыганка.

– Почему тебя зовут Эсмеральдой? – спросил поэт.

– Не знаю.

– А все же?

Девушка вынула маленькую овальную ладанку, висевшую на цепочке у нее на шее. Ладанка была обтянута зеленым шелком; посредине была нашита зеленая бусинка.

– Может быть, поэтому, – сказала она. – Мое имя по-испански значит «изумруд».

Гренгуар хотел взять ладанку в руки, но Эсмеральда резко отстранилась.

– Не прикасайся к ней! Это амулет.

Девушка спрятала ладанку и снова погрузилась в молчание. Гренгуар лихорадочно выдумывал тему, чтобы продолжить разговор.

– Когда ты приехала во Францию?

– Не помню. Я была совсем маленькая.

– А в Париж?

– В прошлом году. Когда в августе наш табор входил в Папские ворота, над головой у меня пролетела камышовая славка. Я еще подумала, что зима будет суровая.

– Да, так оно и было, – подхватил Гренгуар, радуясь, что разговор, наконец, завязался. – У меня всю зиму коченели пальцы. Значит, ты пришла с табором. Ты умеешь гадать?

– Нет.

– Кто тот человек, которого вы называете цыганским герцогом?

– Глава вашего племени.

– Он сочетал нас браком, – робко заметил поэт.

– Я даже не знаю, как тебя зовут.

– Пьер Гренгуар, – поспешно представился поэт.

– Я знаю более красивое имя, – отрезала девушка.

– Оно принадлежит твоему любимому?

Эсмеральда пожала плечами и промолчала.

– Ничего страшного, – заметил Гренгуар. – Может, ты полюбишь меня, узнав поближе. Ты рассказала мне свою историю, теперь моя очередь. Я сын сельского нотариуса. Двадцать лет назад, во время осады Парижа, моего отца повесили, а мать зарезали солдаты. Так в шесть лет я остался сиротой. Подошвами моим ботинкам служили мостовые Парижа. Сам не знаю, как мне удалось выжить. Я побирался. Торговка фруктами давала мне сливу, булочник бросал корочку хлеба. По вечерам я старался, чтобы меня подобрал на улице ночной дозор. Меня отводили в тюрьму, и там давали охапку соломы. Ты никогда не была в тюрьме, Эсмеральда?

Цыганка молчала. Казалось, она не слушала.

– В шестнадцать лет я решил выбрать себе род занятий, – продолжал Гренгуар. – Я пошел было в солдаты, но мне не хватало храбрости. Потом я стал монахом, но оказался недостаточно набожным, а кроме того, не умел пить. С горя я поступил в обучение к плотникам, но они прогнали меня, потому что я был неаккуратен. Больше всего мне хотелось стать школьным учителем. Грамоты я не знал, но это меня не смущало.

Гренгуар помолчал минуту. Эсмеральда не шевелилась, думая о чем-то своем.

– Убедившись, что я ни к чему не пригоден, я стал сочинять стихи и песни, – вновь заговорил поэт. – Это все же лучше, чем промышлять грабежом. К счастью, я познакомился с отцом Клодом Фролло, архидьяконом Собора Парижской Богоматери. Это ему я обязан тем, что стал по-настоящему образованным человеком, знающим латынь, начиная с трудов Цицерона и кончая «Житиями» святых. Я автор мистерии, которая сегодня с таким успехом была представлена во Дворце правосудия.

Гренгуар поглядел на девушку, желая убедиться, какое впечатление произвели его слова. Эсмеральда сидела, уставившись в одну точку, и болтала ногой.

– Я написал философский труд на шестьсот страниц о комете тысяча четыреста шестьдесят пятого года, из-за которой один несчастный сошел с ума, – похвастался Гренгуар. – У меня есть и другие достижения. Я работал над сооружением огромной бомбарды, которая взорвалась на мосту Шарантон и убила двадцать четыре человека. Я для тебя неплохая партия, Эсмеральда. Я напишу и посвящу тебе стихи. Я знаю множество забавных фокусов и могу научить им твою козочку. Например, я умею передразнивать парижского епископа. Потом я получу за свою мистерию большие деньги, если, конечно, мне за нее заплатят. Словом, я весь к твоим услугам; мой ум, мои знания, моя ученость. Я готов жить с тобой так, как тебе будет угодно – в целомудрии или в веселье: как муж с женой или как брат с сестрой…

Гренгуар умолк. Глаза Эсмеральды были опущены.

– Феб, – промолвила она вполголоса. – Что это значит?

Гренгуар не понял, какое отношение этот вопрос имел к тому, о чем он говорил, но воспользовался случаем блеснуть своей ученостью.

– Это латинское слово, оно означает «солнце», – приосанившись, ответил он.

– Солнце! – повторила цыганка.

– Так звали прекрасного бога-стрелка, – присовокупил Гренгуар.

– Бога! – повторила мечтательно Эсмеральда и провела кончиками пальцев по глазам.

Один из ее браслетов расстегнулся и упал на пол. Гренгуар наклонился, чтобы поднять его. Когда он выпрямился, девушка и козочка исчезли. Поэт услышал, как щелкнула задвижка на дверце, которая вела в соседнюю каморку. Эсмеральда заперлась изнутри.

– На сегодня все, – вздохнул Гренгуар.

Он обвел каморку взглядом. Лечь спать можно было только на длинном деревянном ларе. Ничего другого не оставалось, и Гренгуар, кряхтя, растянулся на жестком ложе.

– Какая странная брачная ночь! – пробормотал он и тут же уснул.