Текст книги "Всё впервые"

Вот такая филология!

«К нам в Бутырскую тюрьму

залетели гуленьки.

Залететь-то залетели,

а отсюда ху… ки!»

Ну, Витёк-то залетел ненадолго, и был твердо уверен, как и все остальные советские люди, в своем «завтрашнем дне», в светлом будущем, которое наступит ровно через десять суток. Пять он уже отсидел. В тюрьме вместе с подследственными он оказался, то ли потому, что у дознавателя сначала было желание предъявить ему 206 ст. УК РСФСР, то ли в КПЗ места свободного не нашлось. Но, слава богу, кончилось все административкой. Да-да, вы правильно поняли, было это давно. Было это в те времена, когда ещё был жив СССР, а в нем помещалась и РСФСР, и все её четырнадцать разномастных, как от разных отцов, сестер. И у каждой свой УК, списанный, как и все остальные законы с УК старшей сестры. Если бы вы знали, как это здорово, знать наперед своё будущее, даже сидя в камере. Тем более радостно, что основания у милиции были, могли за «бакланку» и срок дать. Уже через три дня и еда стала казаться сносной – до этого он пил только чай с хлебом – и интерес к окружающим людям появился.

К тем бедным сидельцам, которые продолжали мучиться неопределенностью своего положения. Некоторые из них замыкались в себе, и целыми днями лежали на нарах и курили. Другие, наоборот, искали новых собеседников, точнее слушателей, и возбужденно рассказывали им, уже надоевшую всем, свою историю. До этого Витёк не встречал таких людей, а может просто не обращал на них внимание. Запомнился старик-инвалид. Всю жизнь, начиная с шестнадцати лет, он провел по лагерям и вокзалам. В лагере он стал инвалидом, остался без ноги. Подбирали его периодически за бродяжничество, это 209 ст. того же УК. Чаще всего не сажали, а просто отвозили километров за пятьдесят, а то и сто от своего города, чтобы глаза не мозолил на подопечной территории. Запомнился Володя, моряк торгового флота, подозреваемый в убийстве своей жены, который отрывками, но часто рассказывал ему о своей жизни: как после службы на флоте стал моряком торгового флота, как долго не женился, насмотревшись на портовых проституток, как поехал в отпуск к деду в Курскую область. Там познакомился с девушкой восемнадцати лет, только окончившей школу. Как привез её в Керчь, как она шалела от города на море, от кино и мороженого. В рейсы он уходил на три – четыре месяца. Прошло три года. Однажды, он вернулся из рейса, а ни её, ни дома! Дом, конечно на месте, но живут в нем чужие люди. Он остался без дома, на который копил десять лет. Дальше можно и не рассказывать. В убийстве он не признавался, но даже ему, мальчишке, а не только следователю, ясно было, что убил он, и убил за дело.

Оставалось три дня. Появился новый человек. На фоне бродяг и несчастных воришек он выделялся своей интеллигентностью. И речь, и особенно, очки в тонкой золотого цвета оправе с затемненными стеклами, ясно говорили, что человек он не простой. На прогулке они познакомились.

– Меня зовут Аркадий Михайлович, в шахматы играешь?

– Плохо, только правила знаю. Лет до десяти играл, начинал книги по шахматам читать. А потом интерес пропал.

– К одному пропал, значит, к чему-то другому появился?

– Да, так, то одно – то другое. В секции разные ходил, авиамодели делал, турпоходы очень нравились Затем в спортивные секции подался, сначала волейбол, потом немного бокс. Волейбол после 8-го класса бросил – рост маленький. Пошел на бокс, народу записалось много, так тренер провел отбор. После 2-х месячной общефизической подготовки, тех, кто выдержал тренировки, поставил против разрядников. Этот парень, старше и сильнее меня, и отбил желание ходить на бокс напрочь.

– На хулигана ты вроде не похож. Как же здесь оказался?

– В ресторане обозвал буфетчицу «сукой».

– А зачем? Она может и сука, а зачем вслух?

– Как-то разошелся в ресторане с друзьями, разгулялся. То один одноклассник подойдет, то другой подсядет. Водки уже достаточно выпил, решил пива заказать. Официантка сказала, что пива нет, кончилось. А из буфета то один, то другой! Да несут не по бутылочке, а сетками и портфелями! Ну, я и возмутился.

– Неужели только за одно слово и пятнадцать суток?

– Да, я потом узнал, что один из её клиентов, который пиво брал, капитан милиции, вдобавок он её дрючит! Он и позвонил в милицию, и все организовал.

– Да, совпадение, конечно, трагическое. Не повезло тебе.

– Да я ещё и сам усугубил. Начал на других кричать, мол, что вы всё молчите, всё терпите, и стихи орал – «А вы на земле проживете, как черви земные живут …!»

Вот они и подписали протокол, что всех оскорблял, червяками обзывал.

– Ну, а с учебой как?

– Да, все нормально. Троек нет.

– В институт будешь поступать?

– А какой смысл? Сейчас рабочие больше инженеров получают. Я после девятого класса работать пошел, на автобазу. Отец помог устроиться. Научусь машины ремонтировать, буду калымить, и себе машину куплю.

– Ты, знаешь, Витёк, не всё зарплатой решается. Вот мне тридцать два года, у меня квартира и «Волга», двадцать первая. А ведь я детдомовский! Ты парень неглупый, но без «царя в голове». Надо к жизни внимательнее относиться, смотреть, что людям нужно. Вот идешь по улице, увидел болтик – подбери. Гаечку увидел – тоже возьми. Вот так я на машину и собрал. Да, и вообще люди без высшего образования подобны слепым, те ничего не видят, а эти ничего не понимают.

Витёк не понял, как подбирая винтики и гаечки, можно набрать на машину. Выспрашивать он не любил. Но слова запомнил. И про отношение к жизни, и про образование. В последний день Аркадий Михайлович написал свой адрес, телефон и должность: кандидат филологических наук, доцент кафедры лингвистики.

– Может, к нам надумаешь поступать? Если решишь, то помогу.

– Филология, это о чем? Марки, что ли?

Нет, марки – это филателия, а филология – это наука о языке. Ты даже представить не можешь, сколько можно узнать о человеке по тому, как он говорит, как пишет.

Это Витёк тоже запомнил. Когда он пришёл домой, мать не ругала, а только горестно вздыхала:

– Что же дальше с тобой будет? В 17 лет уже в тюрьме побывал, с отбросами общества познакомился.

– Ну, там не только отбросы. Один даже очень умный человек попался. В шахматы играли. О жизни говорили. Мама, я послушал его и решил, буду поступать в институт!

Тут к ним зашла соседка, аспирантка Светлана, захотелось с кем-нибудь поговорить. Муж у неё был большой начальник в системе высшего образования, он её и устроил в аспирантуру.

– Знаете, у нас на кафедре переполох. Пропал доцент Прозоров. Сегодня уже третий день не выходит на работу.

– Загулял, поди, – машинально ответила мать Витька, – он же молодой?

– Молодой, тридцать два года, не пьет, своя кооперативная квартира и «Волга», все студентки по нему сохнут. На 8-е Марта всем женщинам на кафедре цветы покупает, деньги взаймы – всегда, пожалуйста.

Услышав про «Волгу» Витька насторожился: «А как зовут его? Как кафедра называется?»

– Аркадий Михайлович, с нашей кафедры лингвистики.

– Так я с ним сидел!

Так в институте узнали, что их перспективный сотрудник, который мог занять должность заведующего кафедрой после ухода престарелого профессора на пенсию, арестован. А через полгода во всех центральных газетах появились статьи о разоблачении спекулянта автомобильными запчастями доцента Прозорова. Началась кампания по борьбе со спекуляцией, поэтому Аркадий Михайлович получил восемь лет строгого режима. Отбывал в Архангельской области. Подготовил дочку начальника лагеря в университет и через четыре года вернулся в Москву.

Витьку же повезло, еще весной он рассчитался с работы, желая отдохнуть перед армией, поэтому на автобазе никто о пятнадцати сутках ареста не знал. Характеристику с места работы написал сам, в комитете комсомола только подпись и печать поставили. Поэтому в институт, как человек с рабочим стажем, поступил без проблем. Выбрал техническую специальность. Но интерес к филологии остался на всю жизнь.

Первый подряд. Туфта

Первокурсников собрали в актовом зале, поздравили, стали учить, как правильно заполнить лист учета для отдела кадров. Некоторых эта простая процедура ставила в тупик.

– Знаете, что ответила одна девушка на вопрос анкеты о семейном положении? – сказала секретарь декана. Зал затих.

– Девица! Секунда тишины и оглушительный хохот.

– Товарищи студенты, вы все знаете, что сентябрь время сбора урожая. В школе вы тоже принимали участие в сельскохозяйственных работах, убирали картошку, морковку, капусту. У нас своя специфика, основная масса поедет в Александровское на рыбозавод, на обработку рыбы. Есть ещё работа по ремонту общежитий и на стройке.

Тут Виктор призадумался. С одной стороны – интересно посмотреть новые места, увидеть, как ловят рыбу, поесть её вдоволь, а с другой стороны – нужны сапоги, куртка, спецодежда. Едва ли всю студенческую братию оденут и обуют на рыбозаводе. А комары, а мошкара? В Томске от них нет спасения, а что будет на Оби? Решил остаться в городе. С ребятами из своей комнаты – познакомились ещё в абитуре, вместе двадцать человек жили в чертежном зале общежития – записался на стройку. Направление им дали на Томскую карандашную фабрику, там достраивался какой-то цех. Пришли к мастеру, тот стал группами по несколько человек посылать студентов в разные места на подсобные работы: уборку помещений, очистку крыши от мусора, сбор строительных отходов в одну кучу и погрузку этих отходов в машину. А что другое могут эти семнадцатилетние мальчики и девочки. Только на это и годятся! Ясно, что на таких работах ничего они здесь не получат. Виктор решил действовать, подошёл к мастеру, когда тот освободился:

– Николай Васильевич, я до института работал два года. Правда, не строителем, а по ремонту строительной техники на РМЗ. Можно какую-нибудь работу посерьёзнее, чтобы, хотя 100—120 рублей заработать?

Николай Васильевич, молодой инженер, может лет на пять-семь старше Виктора, посмотрел на него с любопытством:

– Заработать хочешь? Что же, есть работа, пойдем, покажу.

Вышли на площадку между двумя зданиями цехов, вся она была исполосована колесами машин и тракторными гусеницами.

– Видишь провалы посредине, по одной линии идут?

– Вижу.

– Там смотровые колодцы, их засыпало грунтом. Надо очистить, забетонировать внизу, может где-то кладку восстановить. Всего шесть колодцев, получите по 120 рублей. Только наряд будешь сам составлять. Заведи блокнот и каждый день записывай: что делали, какой объем, расстояние и так далее. Понял?

Вот так, в первый же день на стройке, он узнал, что многие работы выполняются не по одному разу. Колодцы были уже сделаны, деньги на устройство канализации затрачены. Теперь приходится делать снова. Вот так и приходится в ходе строительства увеличивать смету. Приступили к работе. Даже спустя много лет Виктор поражался своему нахальству, ведь понятия ни о чём не имел, ни о бетоне, ни о растворе, ни о кирпичной кладке! Четверо же его друзей, все вчерашние школьники, полностью полагались на него. Ладно, подумал он, в крайнем случае, буду спрашивать мастера, чего стесняться.

Сделали короткие лопаты, чтобы можно было работать в колодце. Глину поднимали ведром и отвозили на тачке. На ней же привозили песок и цемент, раствор готовили на месте. Всякая техника, особенно ручной механизированный инструмент, тогда в 60-е годы был дефицитом, мастера им дорожили, но Николай Виктору доверял. Давал насос с бензиновым двигателем («лягушка»), когда в колодцах была вода, давал и бетонолом.

Работа была закончена. Мастер дал ему справочник:

– Бери свой блокнотик, ищи все работы в справочнике и считай.

Алгоритм был понятен, слегка смущали незнакомые понятия, но при внимательном прочтении можно было догадаться, что к чему. Первый вариант наряда Виктор составил строго по записям в блокноте. Вышло всего около 200 рублей, получать по нему приходилось … «фигу», тридцать рублей на человека! А ведь они работали двадцать дней! Конечно, ребята слабосильные, неумелые, приходилось учиться по ходу дела, нормальные работяги за неделю бы всё сделали. Набрать же надо было работ на 700 рублей, чтобы после вычета подоходного налога пришлось по 120 рублей на человека, как он пообещал ребятам. Стал брать тарифы на самый тяжелый грунт, увеличил расстояния, но всё равно не хватало. Ну, записал вместо 50 метров 200, но километр же не напишешь? Ведь всё должно быть в разумных пределах. Объём грунта как увеличить? Ведь не может он превышать объем колодцев! Как ни крути – это величина постоянная. И тогда в ход пошла откачка воды, тут можно было писать, что угодно, не зря пословица гласит: «На воде писано…». Были и другие приписки. Отдал наряд мастеру. Николай прочитал, ухмыльнулся: «Ну, вот, главное усвоил, можешь теперь сам мастером работать!».

Мастером работать не пришлось, но опыт составления нарядов пригодился ему в 80-е годы, когда несколько раз работал с бригадами по ремонту зданий. Ребята были довольны таким началом своей студенческой жизни. Поступили в институт, не приступая к учёбе, поездкам со стройотрядами заработали неплохие для того времени деньги. Остальные студенты получили на этой стройке по 20 – 30 рублей, смотрели на Виктора и его бригаду с уважением. У него же от этого первого в жизни подряда, осталось стойкое убеждение, что всё строительство, работа бригад «шабашников» и их коммунистических последователей – стройотрядов, основана на «туфте». В одних случаях она нужна, чтобы выплатить нормальные деньги – иначе эту работу никто не сделает. Но появляется и возможность воровства. В любом случае – это ложь! А как говорится: «Ржа разъедает железо, ложь – душу!» Нет, не сможет бесконечно существовать такая экономическая система, основанная на вранье.

Первый институт, как первый блин…

В шестнадцать лет Виктор, или Витёк, как звали его друзья, принял для себя три «судьбоносных» решения: оставить дневную школу и пойти работать, получить высшее образование, не тратить время на армию! Жаль было родителей, расстраивались от записей в дневнике, переживали после родительских собраний. Да и самому эта нервотрёпка надоела, дошло до того, что в 9-м классе из комсомола исключили за вольнодумство. Поэтому и пришлось школу бросать, забрать учетную карточку из горкома, а через год вообще в другой город уехать, чтобы позабыли. Там встал на учёт – без комсомола нельзя – иначе в институт не поступить.

Над тем, куда и на кого пойти учиться, он начал думать только в одиннадцатом классе. Выбирал методом исключения, так как никакого определённого стремления у него не было. Во всех трёх школах, в которых он учился, его считали более способным к точным наукам, он всегда участвовал в городских олимпиадах по физике и математике, но и по другим предметам у него тоже были пятёрки. Сразу отбросил всё, что тесно связано с идеологией, никакой гуманитарии! Хотя и любил литературу и историю. Но делать это профессией? Нравилось право, ещё в восьмом классе прочитал уголовный кодекс, новые слова и необычные понятия произвели впечатление. Ходил на суды друзей-хулиганов. Прокурор понравился, он там главный, за государство вроде стоит. Судья только делает вид, что не причём. Но все они одна шайка-лейка, все состоят на учёте в одной партийной организации, все подчиняются решению партийного бюро. Нет, не сможет он со своим характером, неумением, а скорее нежеланием, приспосабливаться, в этой системе работать.

Оставалась инженерия, не в сельхоз же поступать! В детстве на первомайские и ноябрьские праздники родителям после демонстрации разрешали показывать детям завод, отец его водил в прокатный цех, где работал мастером. Гул огромных вентиляторов, по полу летят раскалённые докрасна стальные штуки, рабочие огромными щипцами ловят их, разворачивают и направляют снова в клеть с крутящимися валами. Красиво, но и страшновато. Говорить бесполезно, ничего не слышно. А затем в 9-м классе он проходил практику в мартене, канава мартена – вообще филиал ада! Жара и холод одновременно, пыль, грохот. Всё это начисто отбило желание поступать в металлургический институт, как делали многие из их города, идя по стопам своих отцов. В кинохронике, которую крутили перед началом художественных фильмов, и по телевидению в те годы часто показывали репортажи о химической промышленности. После коллективизации, индустриализации, электрификации и автоматизации очередной палочкой-выручалочкой для партийного руководства страны стала химизация.

Вот и переключился аппарат агитации и пропаганды на новую тему. И подействовало! На производстве вроде никакого шума и пыли, аппаратчики сидят за пультами в чистых спецовках, в лабораториях – белые халаты. И главное, у студентов-химиков нет чертежей. Виктор совсем не знал черчения, в вечерней школе его не было, как и физкультуры. Решил поступать на химический факультет. Поблизости было два крупных университетских города: Новосибирск и Томск. Выбрал Томск, город манил своей стариной. И хотя 1966 год был тяжёлым для поступления – поступали два выпуска, десятый и одиннадцатый классы, конкурс по заявлениям семь человек на место, он, будучи абитуриентом, себя особо не ограничивал, и вино попивал, и на танцы хаживал.

В городском саду познакомился со студенткой четвертого курса пединститута. Встречались несколько раз, в основном после очередной сдачи экзамена. Татьяна сразу определила:

– Ты поступишь, по тебе видно. Бойкий, язык хорошо подвешен. Какую специальность выбрал?

– Радиационную химию, это новое направление в химии.

– Хоть представляешь, что это, с чем связано?

– Облучают вещества, появляются новые свойства, ещё радиация вроде влияет на скорость химических реакций.

– И больше ничего? – Виктор замолчал, пожал плечами. Татьяна продолжила, – А ты заметил, что девушек на эту специальность не берут? – Виктор кивнул головой. – На четвертом курсе, ближе к практике вам предложат подумать о женитьбе.

– Зачем?

– А затем, что потом может поздно будет, понял? Смысла не будет.

В те годы избегали откровенных слов, даже таких как импотенция, но Виктор всё понял. И на следующий день подал заявление на «химическую кибернетику», тоже новое и модное направление.

Сдача экзаменов проходила весело, поселили их человек двадцать в чертёжном зале общежития, из которого убрали кульманы и поставили кровати. Ребята были из разных городов страны, в основном от Урала до Дальнего Востока и из Средней Азии, есть о чём поговорить. Витёк привез с собой из дома нечто вроде амулета, подобие человеческой фигурки или креста из ниток мулине, называл он его «Чёртом». Ребята знали, что в отличие от них, он последние два года учился в вечерней школе, но при этом заметили, что особо к экзаменам не готовится. Очень удивились, как легко он сдал первый экзамен на пять.

– Мне «Черт» помогает», – показал на груди фигурку на шнурке, – можете проверить, кто хочет? Всего три рубля за один раз, три рубля отдал – тройки избежал! Было всеобщее понимание, что с тройками при таком конкурсе не поступить, и Витёк это учитывал! Все были в нервном напряжении, после математики пять человек получили двойки, готовились к отъезду. Были среди них и отличники, попал в их число и Эдик Рогозин, самоуверенный парень из Новосибирска.

Согласились попробовать два парня, Миша из Хабаровского края и Боря из Анжеро-Судженска. Получили пятёрки, а Витёк шесть рублей. На последний экзамен «клиентов» уже было пятеро. Четверо получили пятёрки, один четвёрку. Витек – пятнадцать рублей и прозвище, молва о нём пошла по факультету. Сначала говорили: «Ну, этот, который с чёртом». Потом сократили – «Чёрт». Не поступили ребята, с которыми он познакомился ближе всего. Эдик из Новосибирска, который стал для него потом змеем-искусителем, и Гена из Волновахи. Сразу же возвращаться домой неудачным абитуриентам не хотелось, устроились на работу. Виктор во время учёбы продолжал с ними встречаться, выпивали, ходили в рестораны, побывали во всех, что были в Томске, и это было его первой ошибкой.

Не дожидаясь официального зачисления в студенты, в котором нисколько не сомневался – 15 баллов плюс два года рабочего стажа – Виктор сразу после сдачи вступительных экзаменов отправился домой. Съездил, собрал зимние вещи, с друзьями встретился, кто остался ещё в Гурьевске. А когда вернулся в Томск, то его ждала первая неожиданность, в списках-то он был, да только не на той специальности. Зачислили его всё-таки на радиационную химию. В деканате на вопрос, как так получилось, может, забыли его заявление приобщить к результатам экзаменов, секретарь ответила:

– Нет, не забыли. Кафедра эта у нас ведущая. Заведующий сам лично просматривал дела всех поступивших. Ваши характеристика и автобиография так ему понравились, что он зачислил Вас к себе. Сказал, что ему нужны не просто умные, но и рукастые ребята!

– Ещё бы не понравились, – подумал Виктор, – всё сам писал, для себя старался, в комитете ВЛКСМ только печать поставил.

Возмущаться не стал, но осадок остался, не любил, когда за него решали. Второй его ошибкой был слишком легкомысленный, беззаботный настрой на лёгкую студенческую жизнь. На Запсибе он работал на заводе, каждое утро приходилось втискиваться в переполненный автобус, после работы ехать в общагу, обязательно мыться в душе – весь в масле – быстро делать уроки и в школу. И так целый год! Только в выходные можно было съездить в библиотеку, зайти в гости к любимой тёте Симе, поесть по-человечески. От института он ожидал более легкой, свободной, интересной жизни. Постепенно, день за днём выяснялось – всё не так просто. В рабочем общежитии комендант, сочувствуя молодому пареньку, который собирался учиться в 11-м классе, поселила его в комнату к тихому скромному мужику. Для студентов и учеников в общежитии была специальная комната для занятий, студенты могли там спокойно заниматься в любое время. В комнате они жили втроём, да и то, по его доброте. Увидел земляка, который поступил на вечернее отделение института, позвал его в свою комнату.

В институте же их поселили пять человек в комнату, да ещё сами взяли одного «зайца», парня из своей группы, которому не дали общежитие. Тот спал на полу, если ночью захотелось в туалет, приходилось перешагивать через него. В рабочем общежитии коридор мыла уборщица, в институте было самообслуживание, каждая комната по очереди мыла свой этаж. Шесть человек в комнате – дышать нечем, а открыть на ночь форточку нельзя. В комнате по стене проходил температурный шов, осенью это было незаметно, а когда настали холода, там постоянно был иней. Морозы зимой 66—67 годов были за сорок, Витёк впервые увидел на улице замерзших воробьев. В столовую постоянно очередь, в читальный зал тоже надо занимать. Может он и приспособился бы, но, продолжая встречаться с неудачниками, выпивая с ними, он запустил учёбу. Да ещё в трамвае встретил одноклассницу по вечерней школе в Гурьевске. Оказалось, что в Томске она не одна, приехали по вербовке на Томский трамвай и другие девчонки из Гурьевска. Стал к ним захаживать. А тут ещё постоянные рассказы Эдика о Москве. Его отец служил после войны в Германии, потом в Москве. Там Эдик многое повидал, рассказывал о музеях, выставках, оркестре Олега Лундстрема, который играет джаз в ресторане «Луна». Научил их с Генкой пить в ресторанах после обеда кофе с коньяком. Эдик долго не продержался в токарях на Томских подшипниках, в конце октября вернулся домой. На ноябрьские праздники Витёк даже съездил к нему на три дня в Новосибирск. Лекции и семинары Виктор посещал, но не решал задачи, не готовился, как следует к контрольным работам. Несданные «контрольные точки» накапливались с каждой неделей. В декабре уже было чёткое понимание, что сессию он, скорее всего не осилит, даже если допустят.

В конце декабря подал заявление об отчислении по собственному желанию. С Эдиком переписывались. В феврале в Новосибирске они окончательно решили весной поехать в Ташкент, посмотреть на азиатскую экзотику. Там после землетрясения 1966 года находился в длительной командировке его отец. А летом поступать в Москву, в химико-технологический институт на «химическую кибернетику». Вот так в этом, 67-году, снова встали проблемы, благополучно решённые в прошлом. Ведь до вступительных экзаменов в августе предстоит весенний призыв в армию. Даже в Томском военкомате его с большой неохотой сняли с учёта – не хотели терять призывника. Жить без прописки – подадут в розыск, на родителей начнут давить, те ещё скоты в военкомате! И тут удача, Генка в какой-то газете нашёл объявление о вступительных экзаменах в Новосибирский институт инженеров водного транспорта. Удивительно, в феврале – вступительные экзамены! Витёк понял – это единственный шанс на отсрочку. Но для начала надо было устроиться на работу, взять оттуда справку. На заочное отделение принимали только со справкой с места работы. Снова, как и год назад, пришлось искать работу с предоставлением общежития. Брать справку, ехать в Новосибирск, снимать комнату, сдавать экзамены. И вот в руках снова студенческий билет, зачётка и справка для военкомата. Всё, до августа, до Москвы, передышка.

Время физическое идёт с одной и той же скоростью, равномерно и неумолимо. В один год и вспомнить нечего, кажется, не прошёл, а пролетел. Другой год может вместить столько событий, что всю жизнь потом вспоминать будешь. И таким длинным он кажется. И чем больше событий, чем они ярче, тем продолжительнее кажется такой год. Хотя в нем ровно 365 дней, как и в остальных. Вот и этот год с лета 66-го по лето 67-го года оказался для него таким долгим, ярким и запоминающимся. Столько вместилось в него. Окончание школы, поступление в Томск, возвращение на Запсиб ради справки с места работы, поездка в Новосибирск и поступление в НИИВТ, путешествие по Средней Азии, и, наконец, поступление в МХТИ.