Текст книги "В смутное время. Рассказы и фельетоны (1984—2008 гг.)"

На мою просьбу отпустить меня сегодня чуть раньше, начальник так посмотрел на меня, будто я чокнулся и просил об его собственной смерти.

– Надо сегодня же выполнить справку, – произнес он зловещим голосом.

Я понял, что без этой бумаги он меня не выпустит до утра, и с усердием принялся за ее сочинение.

Любое дело можно, при умелом подходе, закончить ровно тогда, когда сам захочешь. В половине четвертого я подошел к столу начальника со стопкой исписанных листов.

– Готово.

– Что готово? – устало поднял он голову.

– Справка готова, – скромно пояснил я.– Смотреть будете или сразу – в печать?

Он быстро пробежал глазами бумаги, хмыкнул довольно, завизировал и велел нести машинисткам.

– Так ты уходишь, кажется? – спрашивает, когда я отходил от стола, и на мой умоляющий взгляд кивает согласием.– Иди, иди, теперь тебе можно.

В кабинете Рыженко постоянно кто-то был из сотрудников. К нему входили, не считаясь с тем, что он не один, и не спрашивая разрешения войти. При такой системе работы мы могли бесполезно торчать в коридоре до самого вечера, и я за очередным посетителем просунул голову в кабинет.

– А, Валера! – улыбнулся мне Вячеслав.– Давай заходи, заходи смелее!

Увидев, что я смущенно оглянулся назад, он продолжил: «Да оба же и заходите!.. Сейчас я…»

Но это «сейчас» у него долго не получалось. В кабинете челноком продолжали сновать сотрудники, и беспрерывно звонил телефон. Вячеслав вертелся, как акробат, и мне показалось, что ему даже нравится такая суматошная обстановка. «Слушаю вас! – закончив едва разговор со стоявшей перед ним женщиной, кричит он в телефонную трубку.– Слушаю вас, геноссе Винокуров! – и отвечает напевно, видимо, на приветствие.– И, поверьте, что это взаимно!.. Так что у тебя?.. Адрес?.. Записываю… Фамилия – Винокурова? Нет?.. Так, записываю: Назарова Нина Ивановна… Водопровод… Кем же она тебе эта Нина Ивановна? А-а… Да нет, нет, что ты, я верю… У нас так часто бывает. Приходит один и просит для сестры проект сделать. Как фамилия у сестры, спрашиваю, а он достает бумажку и читает. Да, нет – верю, что ты… Конечно здесь другой случай! Сделаем. Ну будь… И тебе такой же категорический привет! Да, да, погоди!.. Я слышал, что у вас японские термосы есть… Есть?.. На два литра… Пару… Премного благодарен. Я подошлю шофера… Ну, будь»…

Положив трубку, Вячеслав хитро подмигнул мне: «Перестраиваемся. Заводим деловые контакты… Ну, что у вас? Оплатили? А где документы?.. Зинаида Ивановна! Принесите мне документы Семенова!

В дверь, через которую вчера ломились просители, вошла уже знакомая нам блондинка, и, положив на стол паку, вышла. По цепкому взгляду, с которым Рыженко просматривал документы, я понял, что живость в его поведении не означает поверхностного отношения к делам.

Пролистав папку, он опять позвал Зинаиду Ивановну.

– Значит так, – наставлял он ее, – пройди к сантехникам и скажи, чтобы дали кого-нибудь. Чтобы послали вот к нему на замеры. Когда вам удобно? – повернул он голову ко мне.

– Хоть сейчас, – уловив суть, ответил я сразу.– Мы – на машине.

– Отлично. Тогда пусть сейчас и поедет… И проследи за этим заказом…

Зинаида Ивановна молча кивнула и пошла уже к выходу, но в самых дверях ее чуть не сшиб с ног разъяренный мужчина, в котором я узнал вчерашнего бегуна в голубом свитере, хотя одет он был сейчас по-другому. Вместо свитера – добротный пиджак, отутюженные штаны, начищенные ботинки. Словом, не по-спортивному, не так как вчера. Посчитал, наверное, что беготня кончилась. В руке у него был журнал. Как оказалось, – регистрационная книга.

– Как же так?! – восклицает он возмущенно.– Мне – через три месяца, а тому, кто после меня, можно и раньше?!.. Вот! – тычет он пальцем в регистрационную книгу.– Я этого знаю! Торгаш! В один день вчера были! Ему срок назначили – на той неделе, а мне – через три месяца!.. Я к прокурору с этим журналом пойду!

– В чем дело? – хмуро спросил Рыженко у Зинаиды Ивановны.– Почему служебные документы у посторонних?

– Я, Вячеслав Константинович… Он попросил узнать только номер заказа… А видите, как.

– Не хорошо поступаете, уважаемый, – укорил Вячеслав просителя, – нарушаете… Давайте-ка сюда документы… Так.. Вы о Феклистове говорите?.. Ну и что?.. Он – участник войны, инвалид.

– А я?! – вновь воскликнул мужчина.– А я кому добиваюсь?! Вообще паралитику! Он дома лежит, а я ношусь с его просьбами!

И он сбивчиво рассказывает жуткую историю о брошенном старике, которому предстояло одному остаться в зиму в не отопляемом доме.

– Родственников у него не осталось, в дом престарелых не хочет. Мы по-соседски следим, как умеем…

Меня рассказ этот просто потряс. Дядя Коля тоже стал мрачен. Вячеслав смотрел в упор на исписанные адресами страницы, но верно лишь для того, чтобы не выдать волнения.

– Зина, – наконец произнес он негромко, – сделайте так, чтобы проект был готов в этом месяце.

Надо было видеть, как просияло лицо у просителя. Он, униженно улыбаясь, забормотал благодарности. От грозного разоблачителя ничего не осталось. Что-то лепеча раболепно, он вышел за Зинаидой Ивановной.

– Вот так и живем, – с грустной усмешкой сказал Вячеслав, когда мы остались втроем, – балансируем между коньяком благодарности и мечом прокурора… Треть города в халупах живет. Кому – водопровод, кому – канализация, кому – газ…

– Почему же не расширят бюро? – спросил я.– Здесь институту хватит работы.

– И не на один год, – подтвердил Вячеслав.– От кого зависит сие, те, мой хороший, мытарств этих не ведают. В другом мире живут. Начинаешь им говорить – не верят. Скорее, не хотят верить. А сами ничего поделать не можем – бюджетники.

– Можно, Вячеслав Константинович? – пробасил, показавшись в двери, молодой человек.

– А, заходи. Ты поедешь? – спрашивает Вячеслав, отвлекаясь от тягостной темы, и начинает его инструктировать: что, как и когда следует сделать.

Из их разговора я понял, что проект может родиться, если не завтра, то, в крайнем случае, – в понедельник. Вот тебе и три месяца!

– Ладно, Валера, забегай, если что, – Слава пожал мою руку, – передавай всем нашим привет, если увидишь кого. А сейчас поспешайте: время, как теперь говорят, – деньги.

Мы приехали во двор дяди Коли. Газовщики там еще не работали. Парень, направленный Вячеславом, провел с нами около часа. Десять минут ушло на замеры, остальное время – на дегустацию отменного первача, который дядя одолжил у соседа. Взяв с собой в подарок бутылку, парень пообещал сделать проект уже завтра, и обещание выполнил. В пятницу, в конце дня, дядя приехал ко мне на работу и, довольный, поглаживал тонкие папки проекта.

Дальше он уже крутился один: меня отправили в долгосрочную командировку, и кода я вернулся, в домишке уже был газ. Вместо дровяной печки, стоял газовый котелок, под окнами висели две батареи, белела двухконфорочная плита.

Дядя пребывал в великом восторге и неустанно хвалил Вячеслава.

– Удивительный человек! – говорил он с большим уважением, которое не часто проявлялось у этого обойденного счастьем военного пенсионера. – Он сам даже в горгаз позвонил, чтобы те свою часть сделали побыстрее. Объяснил им что-то по-своему… Вот бы каждому так…

Да, у всех остальных сложится по-другому. Мне вспомнился и бегун в голубом свитере, и мужик с выпученными глазами, с его незабываемым «Пу-уф», и другие, кто ломился в двери Рыженко. Многим из них придется ожидать отведенные месяцы.

– Неловко все же, – как бы поняв мои мысли, вздохнул дядя Коля.– Из-за меня кому-то придется ждать еще дольше.

– Ничего, они и другим быстро сделают, – попытался я его успокоить, хотя сам в то, что такое возможно, не верил.

В день зарплаты я купил бутылку с самым дорогим коньяком и на трамвае поехал к Рыженко. Там у нас обнаружилось расхождение во взглядах на эту бутылку, и возникла дискуссия. Вячеслав говорил, что с его стороны будет свинством, если он с приятелей будет брать мзду, я же уверял его, что никакая это не мзда, а просто-напросто – знак благодарности, и свинство будет уже с моей стороны, если этот знак он не примет. Как ни убеждал я его, как ни уговаривал – он стоял на своем. В конце концов мы пришли к компромиссу, и вдвоем «уговорили» – бутылку.

1991 г

НЕЗАУРЯДНЫЙ ВОДОПРОВОД

Первый понедельник июля. В кабинете Скорина, начальника строительного управления, собралось человек тридцать работников, вызванных им на важное совещание. Управленцы заняли места за длинным столом, примыкавшим к столу начальника, линейный персонал разместился на стульях вдоль стен.

Ждали, когда Скорин закончит разговор с главным бухгалтером, который, полусогнувшись, стоял рядом с начальником, говорил возбужденно о чем-то и водил указательным пальцем по листу бумаги, лежавшему на столе перед ними.

Скорин слушал, кривил губы и хмурился. Он был высок, широк в плечах, тучен. Подвижность его мимики никак не вязалась с такой могучей фигурой.

Люди, видя, что начальнику пока не до них, переговаривались вполголоса, шутили, и в кабинете то нарастая, то затихая, стоял неумолкаемый шум.

Наконец бухгалтер отошел от начальника, оставив у него документ, возбуждавший эмоции, и сел рядом с главным инженером на стул.

– А ну, тихо там! – грозно приподнял голову Скорин.

Голос его соответствовал внешности – густой хриплый бас. Он хлопнул по столу тяжелой ладонью, и гомон сразу улегся.

Скорин обвел глазами присутствующих.

– Евдошенко не вижу!.. Где Евдошенко?!

– Он сейчас, Он справку заканчивает, – ответила скороговоркой женщина, привстав за столом. – Вы велели дать вам итоги за полугодие, чтоб рассмотрели сегодня…

– И что же?!.. Как всегда не готовы?.. У вас, как там у студентов, времени всегда не хватает?!.. Производственники!!! У вас итоги всегда под рукой должны быть, как у монаха молитвенник!

Скорин был явно не в духе. Организация, которой руководил он, сползала неудержимо к краю финансовой бездны. Отказ банка в кредите, о чем только что сообщил главный бухгалтер, придаст такому сползанию сокрушающее ускорение. Долги украсятся штрафами, пенями, неустойками и – поехало, покатилось. Такая перспектива была реальной, и это бесило начальника, он готов был сорвать свою злость на первом, кто даст к тому повод.

Таким человеком мог стать Евдошенко, начальник производственно– технического отдела, хотя бы за опоздание, но он уже появился в двери кабинета.

Маленький, щуплый, подвижный, как головастик, Евдошенко, поймав гневный взгляд Скорина, сжался и скользнул на место, закрепленное за ним на время производственных совещаний. Шмыгнув фиолетовым носом поклонника Бахуса, он протянул Скорину большой лист бумаги, испещренный различными цифрами.

Скорин с минуту всматривался в него с брезгливой гримасой.

– Нет, вы только гляньте, что здесь нацарапано! – воскликнул он возмущенно и опять обрушил на стол свою тяжелую лапу. – Что ни объект, то выполнение – на девяносто девять процентов! Все как один закрыты на девяносто девять процентов!.. В конце прошлого года они были готовы на девяносто девять процентов, и сейчас, через семь месяцев, – все те же девяносто девять!.. Вы что?! – жарко выдохнул Скорин. – Совсем ничего не делали в этом году?!..

Ответом ему были тяжелые вздохи сурового вида людей: начальников участков, прорабов и мастеров. К ним адресовал свои претензии Скорин в первую очередь. У каждого из них были, конечно, свои объяснения, но что толку от объяснений, когда видно, что наступил крах. Скорин и не нуждался ни в каких объяснениях: причину он знал превосходно. Он сам заставлял линейщиков делать приписки в объемах работ – жизнь вынуждала идти на такие приписки. Верилось, что дальше будет возможность войти в нормальную колею, что будет получше с техникой, со снабжением – догоним, уговаривал себя он, перекроем не сделанное…

Те, кого обвинял сейчас Скорин, тоже знали его причастность к припискам, однако никто не напомнил об этом. К обвинениям, часто не справедливым, строителям было не привыкать. Пусть начальник разрядится – пока ведь льются только слова.

Скорин тоже понимал бессмысленность словопрений – деньги от них не появятся, но что было делать?..

– Вопрос: «Что будем делать?» – прозвучал, как констатация безысходности.

И тут, при тягостном молчании других, в дальнем углу кабинета поднялся круглолицый, рыжеволосый, похожий на цветущий подсолнух, Шашкин, самый молодой из прорабов. Он вел работы в отдаленной, на самом краю области, деревеньке с названием Скользкий Бугор. Там, в обмен на голоса избирателей в пользу сегодняшнего губернатора, жителям было обещано построить в деревне водопровод. После выборов управление Скорина получило заказ на строительство.

Шашкин редко выступал на производственных совещаниях по своей воле и всегда волновался. Из его путанной речи многоопытный Скорин отцедил главную мысль: объект Шашкина был готов к сдаче и на нем «не было взято еще ни копейки!»

Первым чувством у Скорина от такого известия было недоумение: как мог он прошляпить целый объект?.. Потом он вспомнил, что водопровод в деревне Скользкий Бугор был объектом очень не выгодным для управления: от базы он удален, трудоемок, технически сложен для выполнения и к тому же деньги за него можно было получить только при его стопроцентной готовности. Отказаться от него было нельзя: все-таки обещание самого губернатора, но и выкладываться на нем Скорин не собирался. Около года, примерно, назад объект закрепили за Шашкиным, выпускником института, и тут же забыли. И про объект, и про Шашкина.

– Ты не путаешь ничего? – с недоверием спросил Скорин.– Говоришь, какая готовность объекта?

В сторону Шашкина повернулись головы всех участников совещания, и лицо его еще больше зарделось.

– Все полностью выполнено. Все по проекту. Трассу опрессовали, промыли, продержали с хлорной водой. Осталось санэпидстанции взять пробы воды, и можно вызывать комиссию для приемки…

– Совещание закончено! – пристукнул рукой по столу Скорин. – Даю вам месяц для исправления! Если опять кто притащит ту же незавершенку – все! Будем прощаться!.. Ты, Шашкин, не исчезай. Дождись сейчас главного инженера и Евдошенко: обсудите, как провести беспрепятственно сдачу.

Со вздохами облегчения – впереди целый месяц – участники совещания заспешили к дверям. В кабинете остались Евдошенко и главный инженер Кудряшев.

– Насколько я понял, – обратился к ним Скорин, – Шашкину предстоит самое главное – защититься в санэпидстанции. Это только ему кажется просто: привез лаборантку, взяли с ней пробы и уже все в порядке. Нет! Я-то уж знаю, как наши работнички трубы развозят по трассе – волоком! Цепляют за трактор и тащат! Раструбы не закрывают, гребут в трубу и землю, и все, что на ней! Один раз дохлую кошку втянуло!.. Кто там, на этом Бугре следил за работой? Шашкин? Он же пацан! Из вас кто-нибудь ездил туда?..

Кудряшев и Евдошенко смущенно молчали.

– Я так и знал! А за работягой глаз да глаз нужен. Ему что, ему только горло драть – наряды мало закрыли, да напиться с получки. Так с дохлой кошкой и зачеканит трубу… Один Шашкин не выгребет против санитарных врачей. Надо нам подключаться. Объект этот – ох, как нам нужен! Деньги бюджетные – с банком будет проще договориться… Ты, – Скорин уперся взглядом в узколобое лицо Евдошенко, – займешься санэпидстанцией и всеми бумагами. Подготовь акты, приказ на комиссию… У санитарников действуй по обстановке. Обещай чего—нибудь, если надо. Помнишь, как в Николаевке было? Там тоже на дыбы они встали! Хоть разрывай все траншеи и заново делай, а как отвезли им семь ящиков плитки – все! Вопросов не стало… А ты, Петр Васильевич, держи на контроле и помогай, если потребуется. Дело, еще раз говорю, для нас жизненно важное.

На другой день рано утром Евдошенко на машине главного инженера выехал в районную санэпидстанцию, под надзором которой находился Скользкий Бугор. А уже вечером он вошел в кабинет Скорина, расплываясь в улыбке.

– С санитарниками полный порядок! – бодро доложил он и, ухмыльнувшись, покачал головой. – Везде стали лень и халтура! Даже там перестали работать! Раньше их представитель сам все колонки общупает, сам набирает воду из разных точек. Акт составляет: когда взяли, сколько взяли, откуда. Все как положено. Я и рассчитывал, что их придется по трассе возить, Петр Васильевич свой газон выделил. А там чего получилось?!.. Главврач говорит:

«Сегодня мне посылать некого. Если быстро вам надо – берите пузырьки, наполняйте их сами, а мы здесь постараемся сразу сделать анализ». Ну, я им и наполнил! Взял и налил в пузырьки у них же из крана, который находится в туалете. Часа два помотался по магазинам и отнес на анализ. Обещали уже завтра дать заключение.

– Молодец! – сказал одобрительно Скорин. – Немного не честно, конечно, да ничего. Я заставлю Шашкина вылизать эти трубы!.. Хотя… Сельчане сами их и промоют – не будут же они грязную пить! Грязь, ее сразу, без лаборатории видно. Отстоят, прокипятят, профильтруют. Еще спасибо нам не раз скажут. Сколько веков из речки носили, а здесь – нате вам: перед домом – колонка!.. Ну, вцепились бы санитарники, – продолжал рассуждать Скорин, как бы успокаивая свою совесть, – только нервотрепка была б и ничего больше: люди все равно брали бы воду из наших колонок – не на реку же ходить им теперь, когда вода рядом. А на речке она разве чище?.. В общем все правильно! Готовь приказ на комиссию.

Через день Евдошенко вновь поехал в райцентр, теперь за результатом анализов. Вернулся он удрученный и озадаченный.

– Забраковали! Говорят, что не соответствует Госту! – удивленно восклицал он в кабинете начальника. – Чего только не нашли они в этой воде! И осадок, и гнилостный запах, и кишечные палочки! Черт! Как начали все называть – меня затошнило! Так на языке и вертелось спросить: как же вы сами-то пьете такую воду?!

Скорин слушал, нахмурясь, и барабанил пальцами по столу.

– Что же ты теперь предлагаешь? – спросил он несколько отчужденно.

– Не знаю, – растерянно отвечал Евдошенко.

– Не знаю!!! Это, между прочим, твоя вина, что бардак на объектах! Что ни объект – недоделки, что ни объект – брак! Отдел-то у тебя, ты помнишь какой?!.. Производственно – технический! Производственный – на первом месте! А производством вы занимаетесь?.. Только бумагами занимаетесь! Потому и незавершенки годами висят по девяносто девять процентов!.. Не знаю! – передразнивает Скорин съежившегося подчиненного. – А надо знать! Решайте с главным инженером, как будем выпутываться, но заключение чтобы положительным было!..

– Может, воду из города им привезти? – предложил Евдошенко. – У меня теща в центре живет, в бывшем обкомовском доме… Может – оттуда?

– А вот теперь я не знаю!.. Попробуй, но толку, думаю, мало. Я тоже в центре живу, но воду жена всегда отстаивает перед тем как что-то готовить. А в чайнике все равно – всегда есть осадок… Может, в обкомовском доме она и почище… Должна быть почище.

Вода, привезенная Евдошенко из дома, где живет его теща, тоже оказалась не пригодной для пищевых целей.

– Кишечные палочки имеются, правда, в меньшем количестве, – сказал главный врач, подписывая заключение, – но все же имеются, вода очень и очень плохая. Продолжайте промывать и хлорировать трубы.

В кабинете Скорина Евдошенко удрученно оправдывался:

– Я пробовал уговорить его. У них там – страшно войти: штукатурка в коридоре осыпалась, линолеум вздулся, в санузле – только следы остались от плитки. Я говорю: поможем материалами, только пересмотри заключение. Он – ни в какую! «Да как я могу?! Это же уголовное преступление! У меня дети!»… Я опять чуть было не высказал ему: как же вы сами употребляете эту гадость? И весь район травите.

– Вот бы глупость спорол, – буркнул недовольно Скорин.

– Да это я так, к слову. Не сказал бы конечно.

У Скорина после этих известий едва не случился нервный припадок, и вылилось все почему-то в жгучую ненависть к Шашкину.

Скорин был закален в борьбе с неприятностями, он был настроен на эту борьбу. А здесь – коварная, расслабляющая уверенность в легком успехе, и – неожиданный срыв.

– Башку оторву этому рыжему! – сквозь сжатые зубы пробормотал он и велел секретарю поменять воду в графине.

– Так только утром чистой заправили, – недоуменно сказала женщина.

– Смени, тебе говорят!!! – рявкнул Скорин. – Рассуждать научились!.. Шашкина ко мне! Срочно!..

– Он у себя на объекте…

– Послать за ним! Чтобы утром был у меня!

За ночь Скорин не успокоился.

– Ты чего?! – встретил он окриком Шашкина. – Ты чего мне мозги канифолил?! Где твой хваленый водопровод?!

Шашкин, остановившись в двери кабинета, непонимающе хлопал глазами.

– Чего вылупился?! – гремел начальственный бас. – Иди ближе! Докладывай!

– Я… Я не знаю… А чего?.. У меня все готово…

– Готово! Как же! А санитарники?!..

– Вчера взял у них заключение, – Шашкин раскрыл свою папку и, нервничая, начал рыться в бумагах. – Вода хорошая… Не плохая… Надо комиссию на приемку…

– Что-о? – недоверчиво протянул Скорин. – Какая – хорошая-неплохая? Чего ты буровишь?! Где заключение?!

– Вот.

Шашкин нашел наконец в потрепанной папке бланк заключения санитарных врачей и протянул его начальнику.

Скорин быстро прочитал документ, но не усвоил сразу его содержание – сказалось нервное напряжение. Прочитал снова, потом еще раз, заставляя себя вникнуть в написанное. Понял наконец, но не поверил. Не может быть, чтобы сразу оказалось так хорошо, такого у них еще не бывало! Главный санитарный врач подтверждал, что вода соответствует ГОСТу и пригодна для хозяйственно-питьевых нужд.

Шашкин тем временем торопливо досказывал:

– Мы же старались. Делали так, как нас учили: несколько раз промывали, хлорировали. И с трубами мы – аккуратно: развозили их на прицепе, разгружали прямо на бровку траншеи. Вручную…

Скорин оторвал свой взгляд от бумаги и перевел его на переносицу Шашкина. Грозный вид его постепенно смягчался, глаза заблестели весельем, и он вдруг оглушительно захохотал.

– Ай, молодец!!! Вот так Шашкин! Вот так Скользкий Бугор!.. Какая вода! А?!.. Обкомовские водопроводы! Райцентровские! Тьфу! Куда им до шашкинского!.. Молодец, Рыжик!

Раскаты хохота Скорина разносились по всей территории. Дребезжали раскрытые окна, а у проходной во дворе заливались лаем собаки.

1992 г.