Текст книги "В игре. Партизан"

– Есть! – козырнул я, поправив пилотку.

А в спину донеслось едва уловимое:

– Вроде был телок телком, а посмотри, как вырос…

Вперед так вперед. Оторвался я метров на триста, хорошо, что лес попался довольно густой, идти хоть и тяжело, зарослей хватает, но все не по полю. Когда забрезжил рассвет, мы ушли километров на восемь, может десять. Сержант опять разрешил бойцам передохнуть, а мы с ним вдвоем рванули осмотреться. Мне ужасно хотелось курить, но когда заикнулся, выяснилось, что мое новое тело, оказывается, не курит. То-то, думаю, дыхалка не сбивается. Да и вообще прежний владелец, Зверев в смысле, был достаточно спортивным парнем, повезло мне с этим, только вот мышцы какие-то дубовые. Я и сам в прошлой жизни был хоть и курильщиком, но старался не запускать форму. Заметил, что все, что я знал и умел в той жизни, довольно легко удается воплощать в этой. Взять хоть ту же рукопашку, кулаки у «тела» набиты хорошо, с реакцией вообще отлично, немного беспокоит отсутствие пластичности, но это я и сам со временем подтяну.

– Немцы? – командир нашего «огромного» подразделения смотрел в трофейный бинокль на проезжающую невдалеке по проселочной дороге колонну.

– А фиг ли бы им на запад ехать? – Действительно, зачем? До колонны было километр-полтора, поэтому сразу разглядеть не могли, техникой нашей и фрицы пользуются. Но спустя минуту наблюдений увидели хвост идущей позади техники пехоты.

– Наши! – воскликнул радостный сержант.

– Точно, – кивнул я. Вряд ли бы фрицы шли на запад пешком, да еще и с нашим флагом.

– Дуй вперед, я подтяну остальных и постараюсь догнать, – приказал сержант.

Перечить не хотелось, поэтому побежал. Когда до колонны оставалось метров триста, меня наконец-то заметили. Техника продолжала двигаться, но пехтура остановилась и, развернувшись, выставила винтовки в мою сторону.

– Эй, не стреляйте, свои! – заорал я, размахивая руками. Из глубины строя вышли две фигуры и махнули мне.

– Красноармеец Зверев… – Дальше я протараторил все то, что было указано у меня в красноармейской книжке.

– Откуда ты, боец? Ваш полк вроде как должен прикрывать погранцов, что мост держат, километрах в двадцати отсюда на север? – задал мне первый вопрос командир со знаками различия пехотного капитана.

– Пограничников смяли еще вчера утром. Мост они уничтожили. Наша рота была на левом фланге батальона. Несколько раз посылали в атаку, а когда наконец-то захватили немецкие позиции, оказалось, что вокруг только немцы и диверсанты, такие же немцы, но в нашей форме. Взяли нескольких, какой-то «Бранденбург-800».

– Нет, не слыхал, – покачал головой капитан, – мы из Могилева идем. Приказ прибыть как раз в вашу дивизию. Из командиров кто-то остался?

– Нет, товарищ командир, только сержант Черный, он и принял командование ротой.

– Сколько вас осталось?

– Двадцать восемь штыков. Да вон и они! – я указал в сторону леса, откуда по полю быстрым шагом топали мои товарищи.

– Хорошо, боец, сейчас решим, что с вами делать. Кузьмин!

– Я, товарищ командир! – отчеканил стоявший за спиной командира боец со знаками различия младшего сержанта. Парень с виду молодой, но усищи как у таракана.

– Пошли кого-нибудь, чтобы догнали колонну.

– Да как их догонишь, они ведь на машинах? – удивился Кузьмин.

– Выполнять! – рявкнул капитан. – Что, думаешь, они совсем идиоты, не видят, что мы отстали?

– Виноват! – вытянулся Кузьмин и бросился к бойцам.

– Товарищ красноармеец, документы предъявите, а то вы нам тут про диверсантов рассказываете, а документы не показали, – тихим, даже каким-то вкрадчивым голосом вдруг произнес стоящий рядом с капитаном военный. Это был невысокого роста, гладко выбритый человек в круглых очках и с двумя кубарями в петлицах. Протягивая ему красноармейскую книжку, заметил шевроны на рукавах.

«Политработник», – промелькнуло у меня в голове. С этими зверями я еще не встречался.

– Пожалуйста. – Как будто вы мои документы отличите от вражеских, тут, по-моему, вообще об этом не догадываются. Я стоял вытянувшись перед командирами, а к нам уже подбегали наши бойцы во главе с сержантом.

Наш командир, сержант Черный, повторил все, что я уже сообщил капитану, и тоже протянул документы политруку. Нас не разоружали, никто ничего пока не предпринимал. Все наши бойцы, с кем мы сюда выбрались, один за другим подходили к политруку и протягивали свои книжки.

– Сержант, а почему у тебя бойцы с нештатным оружием? – спросил вдруг капитан.

– Так к нашему боеприпасы кончились, товарищ командир, – воевали тем, что добыли у врага.

– Молодцы, и свое, гляжу, сохранили? – капитан кивнул, одобряя ответ сержанта.

– Не все, к сожалению, – развел руками Черный, – у многих оружие пришло в негодность, чтобы не терять в эффективности, разрешил заменить свое на трофейное…

– Да все правильно, сержант, «молоток», я так спросил, – улыбнулся капитан.

В этот момент прибежал посыльный.

– Товарищ капитан, подполковник Семецкий приказал всем двигаться за основной группой. Они будут нас ждать возле рощи, в двух километрах отсюда, – выпалил посыльный и застыл.

– Спасибо, – ответил командир и зычно гаркнул: – Строиться!

Политрук молча отдал нам всем документы и указал в конец строя.

– Становитесь в конце колонны, идете с нами.

Жаль, что мы пришли с севера, а не с запада. Ни фига неизвестно, как там дела обстоят в том месте, куда двигается колонна. Вновь идем пешком, некоторые сильно устали, да и ели мы давненько, а мы с сержантом еще и не спали, от слова «совсем». Вообще, сейчас только и появилось время на то, чтобы наконец-то подумать о себе. Что мне-то делать? Воевать? Какой сейчас день, двадцать восьмое июня уже, и где я вообще??? Умирать не хочется, вроде последний шанс дали. Да и если меня опять закинут обратно, начинать вчерашний день заново… Это будет чересчур для меня, блин, в голове не укладывается. Черт, если мне дали «пять жизней», я что, так бездарно потратил четыре? Хотя, может, это и к лучшему. Представляю, что провоевал бы я, скажем, месяц или год, а потом раз и… Опять все заново?! Ну уж нафиг. Надо теперь осмотрительнее быть.

Как я попал сюда, в это время, вроде понятно, угодил в какую-то игру каких-то хакеров, что ли. Как такое возможно, почему я? Да, выживать, стрелять и воевать, в конце концов, я умею, причем вроде как неплохо. Много знаю, умею чуть меньше, но все же не полный ноль. Попробовать рвануть к Сталину? Да как-то очково это, шлепнут на хрен, и что, вот это все зря? Черт, как в книге о пришельцах, где главный герой, умирая, просыпается вновь днем ранее.

– Игорь, жрать хочешь? – раздавшийся справа голос Черного вывел меня из размышлений.

– А-а?

– Держи, говорю! – сержант передал мне кусок черного сухаря, хоть так, вода еще во фляге есть, нормально.

– Спасибо, куда идем-то, сержант?

– Идем, пока идется. Скажут – остановимся, – коротко, но емко ответил командир.

В этот момент из начала колонны крикнули нашего сержанта, и тот побежал туда. Спустя несколько минут он вернулся с задумчивым видом.

– Что случилось, товарищ сержант? – спросил я, стараясь придать голосу оттенок спокойствия.

– Через пять километров будет конечная цель маршрута этого полка. Пока вольемся в него, до тех пор, пока выяснят, куда нас девать. То есть, я думаю, там и помирать будем.

– Ну, не хорони заранее, может, выкрутимся.

Идти надоело конкретно! Пыли разве что в желудке нет, да и то уже не уверен. Ноги стоптал в кровь наверняка, болят, спасу нет. На последнем привале менял портянки, волдыри были уже приличными, а сейчас вообще ноги режет как ножом, стер в хлам. Вода тоже кончилась, а по пути как назло ни одного ручья.

Все же через несколько долгих часов марша колонна наконец-то остановилась. Где бы вы думали? У моста, конечно. Переправа была основательной, хоть и деревянной. Речка, а внизу, в овраге под мостом бежала именно речка, была маленькой и мелкой, но нам разрешили привести себя в порядок, и я был, наверное, первым, кто до нее добежал. Плюхнулся прямо в сапогах и форме, только оружие сбросил. Упав лицом вниз, просто задержал дыхание и лежал, наверное, секунд двадцать, пока меня не выдернули.

– Эй, боец, ты охренел, что ли? – Два красноармейца держали меня под руки и, тряся, пытались привести в чувство. Это, по их мнению, я-то был в норме, а вот что они подумали, не знаю.

– Чего пристали, видите, я по воде соскучился, даже жить не могу! – Я рассмеялся, видя их растерянные лица, и, вырвавшись, плюхнулся вновь в воду. Спустя несколько минут я уже вылез на берег и отжимал прополосканное только что белье, вокруг творилось то же самое.

Все стирались, мылись и приводили в порядок себя и амуницию. Жара стоит, наверняка за тридцать, одежка, развешанная на перилах моста, уже подсыхает, дурак был, что прямо в сапогах прыгнул, долго сохнуть будут. Так-то это трофейные сапоги, я ботинки с обмотками вчера сразу поменял, как немцев в траншее добили. Ботинки не выбросил, в сидоре лежат, поэтому все же неплохо, что я и сапоги простирнул.

Бриться опасной бритвой тот еще головняк. Сержант даже посмеялся, заметив при этом, что усы он носит в том числе и для того, чтобы не драть кожу лезвием. Посмеялись, и он сам меня побрил, а то я весь изрезался. Мужики вокруг смотрят настороженно, мы для них чужие, да еще я, блин, бриться не умею. Пояснил, когда последовал вопрос, что уметь-то я умею, но мне для этого надо пару часов, а сейчас их нет. Опять посмеялись, причем от души. Когда наконец-то был приготовлен обед, полевая кухня в полку была, то один, то другой красноармейцы начали задавать вопросы о немцах. Их интересовало буквально все, хотя пришлось одного заткнуть, кричал больше всех о желании поскорее добраться до немцев. Я-то ладно, один день и повоевал всего ничего, а ребята, что вышли с нами, с первого дня войны здесь. Ретивого заткнул сержант, просто кинув ему в руки гранату. Немецкая «колотуха» с навинченным колпачком не взорвется. Надо было видеть, как подпрыгнул боец, только что рвавшийся в бой.

– Подожди, вот бой начнется, такие подарки будут часто прилетать, только без колпачков, – добавил на словах сержант Черный.

– Что тут происходит? – тут же раздался голос, в котором явно слышались нотки недовольства.

– Обкатываем новобранцев, товарищ политрук, им ведь, возможно, уже сегодня в бой, а они и гранату в глаза не видели, вон как боятся. – Сержант своим спокойствием все больше мне нравился. Чуть позже этот видавший войну вживую боец расскажет, как участвовал в Финской кампании. С сержантом нам вообще повезло, мировой мужик оказался. Нашу компанию хотели было раскидать по взводам, но Черный уперся, доказывая, что мы уже сложившееся подразделение и толку от нас будет больше, если нас оставить вместе.

Окапываться никто не приказывал, что странно. Командир лишь приказал рассредоточиться и куда-то уехал на «полуторке». Оставшийся рулить начштаба полка был все-таки умнее. Приказав рыть ячейки и два блиндажа, ушел с разведчиками вперед, за мост. Почему не заминировали мост, я не понял. Ведь все равно не удержим, это же ясно как божий день. Нас сюда кинули просто для выигрыша времени, задержать немцев на столько, насколько получится. Но ведь конечный итог должен быть одним – подрыв моста, лишение фрицев переправы. Берега здесь высокие, а у самой воды довольно топкие, противнику будет с чем помучиться.

Копал вместе с сержантом. Вообще, наша сборная солянка, как и говорил, держалась вместе, поэтому и звездюлей получили вместе – за то, что выкопали траншею, а не ячейки. Неглубокую, конечно, времени-то не было.

– Кто разрешил? – орал политрук. – Что, трусы, боитесь по одному сидеть, в кучу собрались?

– Товарищ старший политрук, при чем тут трусость? – сержант был пока спокоен. – Ведь так мы дольше проживем и больше урона немцам нанесем…

– Вы не прятаться должны, а быть готовыми умереть за Родину, стоять насмерть! – Вот это приехали.

– Товарищ политрук, вы хоть сами-то поняли, что сказали, – это уже я. – Вы хоть больше так кому не скажите, а то бойцы подумают, что их не в армию призвали, а к расстрелу приговорили…

– Что ты сказал?!! – Ну вот, похоже, я допрыгался.

– Вы слышали меня! – зло бросил я, идти на попятную не собираюсь.

– Ну-ка вылезай сюда, ты арестован!

– А за что? – спокойно спросил я.

– За предательство и паникерство! За трусость! За…

– А вас в таком случае давно арестовать нужно, раз вы помогаете противнику путем уничтожения бойцов Красной Армии. – Вот я отмочил!

На политрука было страшно смотреть, он судорожно лапал кобуру, пытаясь выдернуть наган, да только я не стал ждать, а просто поднял свой автомат.

– Не глупи, политрук, скоро бой, лишних людей не будет, нам нужно приказ выполнять. Не мешай, – по-человечески, спокойным голосом проговорил я. Этот политически подкованный руководитель дернулся еще раз всем телом, а затем рванул к штабу полка.

– Зря ты так, Зверев, он не простит.

– Да клал я на него вприсядку, нехай жалуется. Мне жить осталось несколько часов, а какая-то падаль только из-за того, что у него нашивки на рукавах, пытается на моем горбу себе дорогу проложить. Хрена ему.

– Чего, и стрелять бы стал?

– Не знаю, – честно ответил я. А вообще, появилась подленькая мыслишка: вальнуть политрука по-тихому и решить проблему, но посмотрим, как жизнь повернется.

Повернулась она не тем боком, каким мне было нужно. Шестеро бойцов во главе с политруком шли прямо на меня. Стоя в окопе, я решал, что делать. Вальнуть я их всех сейчас могу, а что потом? При чем тут парни из комендантского, они-то не виноваты.

– Вылезай, оружие на землю, ты арестован! – еще издали начал орать политрук.

– Вот, я же говорил, вы и есть настоящий враг народа! – громко ответил я. – По законам военного времени…

Договорить я не успел. С неба послышался вой, и на наши позиции обрушился ливень из мин. Разрывы вспухали, казалось, на каждом квадратном метре. Я вжался в дно траншеи, щелей мы выкопать еще не успели, так что будем молиться, чтобы мина напрямую не залетела внутрь. Очень страшен и неприятен минометный обстрел. Падая, мина воет так, что реально не знаешь, куда она шмякнется и куда тебе бежать или ложиться. Вдруг именно туда и упадет. Спустя несколько бесконечно долгих минут минометного обстрела наступила тишина. Ее тут же сменил выстрел «сорокапятки», который ни с чем не спутаешь. К первому присоединился второй и третий, что-то маловато, вроде орудий я утром видел шесть штук. Захлопали винтовки и ППД, залязгал «дегтярь». Наконец схлынуло оцепенение, и я начал подниматься, стряхивая с себя кучу земли.

– Зверев, живой? – донесся голос сержанта.

– Да вроде да…

– Немцы мост штурмуют, там даже танки есть!

Выглянув, немного охренел. Четыре серые коробочки стояли за мостом, метрах в ста всего, и постреливали из пушечек. Нашей артиллерии уже не слыхать, наверняка фрицы подавили. Твою дивизию, благодаря таким вот политрукам пушкари тоже были не замаскированы, а стояли прямо в поле, возле рощи.

– Сержант, надо мост взорвать к бениной маме…

– Да кто-то уже полез, видно, командиры отправили.

– Я и забыл, что мы тут не одни. Где этот придурок, ты видел?

Сержант явно понял о ком речь.

– Как мины посыпались, так пропал, – сержант сидел в окопе справа от меня, но там был поворот, и мы друг друга не видели. – Двое из конвоя со мной, но не горят желанием тебя арестовывать.

– Зверев, нам даже не сказали, кого и за что, после боя, если доживем, повторят приказ – будем выполнять, нет – воюй дальше, – крикнул кто-то с той же стороны, где был сержант Черный.

– Ладно, сержант, наши все целы?

– Еще не знаю, спроси у себя слева, есть кто живой?

Крикнул, ответили. Значит, еще поживем немного. Немцы усилили огонь. К стрелковому присоединились минометы. Тьфу ты, до чего же противная штука! Воет, аж мурашки бегут по спине. Моя винтовка лежала на дне траншеи, присыпанная землей. Отложив автомат в сторону, начал отряхивать «мосинку». Тут до фрицев метров двести пятьдесят, автомат не помощник. Протер затвор, вставил патроны и высунул голову. Все это под выстрелы с обеих сторон и канонаду. У нас ожила одна пушка, а у немцев горел один из танков. Кстати, что-то маленькое, Т-2, наверное. Ага, вот и я вижу фигурки в серой форме. Короткими перебежками, при поддержке оставшихся трех танков, фрицы пытаются сблизиться с мостом. Прижав приклад к плечу, ищу цель – и тут… Не знаю даже как объяснить. Я отчетливо, как будто он был прямо передо мной, увидел немца, сидящего в танке на месте механика-водителя. Точнее, я вижу его глаза сквозь узкую смотровую щель.

«Как это? Чего это?» – Я зажмурился и тряхнул головой. Снова открыв глаза, взглянул на руки и обнаружил, что зрение обычное.

«Не понял, что это было-то?» – Я вновь прицелился и вновь увидел танкиста. Это что, у меня в голове оптический прицел с баллистическим вычислителем, что ли? Так-так, а что там говорили голоса в голове? Бонусы проявятся через сутки, если выживу… Так-так, а сутки-то как раз и прошли. Ну-ка, ну-ка…

Совмещаю прицел винтовки с переносицей фашиста. Выстрел, затвор, еще выстрел. Первой пулей я пустил трещины по триплексу, что ничуть не мешало видеть, как фашист дернулся в испуге, а вторая пуля, пробив стекло, разнесла голову механика-водителя.

– Вот это ни хрена себе! – аж в голос воскликнул я. Надо срочно повторить… Я не только вижу словно через оптику, у меня и руки будто сами пулю в цель несут.

Рядом лопнула мина, и я отчетливо видел, как осколки брызнули в мою сторону. Спасла винтовка. Раскаленный кусочек металла, ударив в цевье, отскочил в сторону. Укрывшись в окопе, я осмотрел винтовку. Черт, похоже, ствол погнуло. Глянув по сторонам, в поисках другой, ничего не обнаружил.

– Сержант, у меня винтовке хана, у тебя там запасной нет? – крикнул я.

– Вон от бойца осталась, забирай!

Метнувшись к сержанту, встретил того сразу за изгибом траншеи. Тот протянул мне винтовку и взглянул в глаза.

– Не ранен? Кровь у тебя на лбу.

Я провел рукой и взглянул на ладонь.

– Хрен его знает, не помню, чтобы меня зацепило…

Рванув назад, я вновь высунулся из окопа. Черт, винтовку-то не проверил! Дернул затвор и взглянул на блеснувшие патроны, порядок. Следующим я выбрал такой же Т-2, что был уже практически на мосту. Такими же меткими выстрелами я остановил и его. Интересно, это так и останется со мной или исчезнет? На возникший вопрос почти сразу появился ответ. В небе появилась авиация, естественно, противника. Два худых силуэта промелькнули в сторону наших позиций, а спустя пару секунд где-то за нами дважды что-то рвануло.

– Зверев, немцы авиацию вызвали, значит, уперлись, суки! – прокричал сержант.

А я вдруг решил попробовать стрельнуть по самолету.

Положив винтовку на бруствер, присел, ожидая разворота самолетов. Те неспешно делали пологий вираж, набирая высоту.

– Сейчас пушками месить будут, бомбы уже сбросили, – опять сержант.

– Что, приходилось уже под них попадать? – бросил я, не отвлекаясь от наблюдения.

– А тебе нет? Ты же давно в нашем полку, – явно удивился Черный.

– Да хрен его знает, забыл как-то…

– Такое забудешь!

Самолеты противника тем временем начали пикирование. Дождавшись сближения, при котором я четко разглядел кабину пилота, я спокойно спустил крючок. Промах. Так, какая-никакая пристрелка все-таки нужна, видимо, зависит от расстояния до цели. Руки работали сами, я вновь поймал на мушку кабину с пилотом внутри и потянул спуск. Удивление было уже меньшим, но все равно серьезно меня поразило. Идущий на нас самолет ведущего немецкой пары, не выходя из пикирования, воткнулся в землю и почти сразу взорвался. Краем глаза отметил, что место падения этот урод «выбрал» крайне неудачно для нас, воткнувшись где-то на позициях полка. Черт, досталось кому-то, причем всерьез.

– Слышь, Зверюга, ты когда успел так стрелять научиться? – На меня смотрел сержант, явно охренев от моих возможностей.

– Да я и сам не понимаю, как получается, – искренне ответил я, – просто вижу, как и куда надо выстрелить, вот и стреляю.

– Молоток, глядишь, с твоей помощью мы и устоим.

– А второй-то испугался, – тем временем заметил я. Действительно, ведомый сбитого мной фрица почти сразу рванул свою машину в сторону и ушел из-под огня.

Не успели толком порадоваться, как пришёл идиотский приказ командира полка.

– Вперед, в атаку! – «Да что же они все так сдохнуть-то торопятся!» – выматерился я про себя.

– Сержант, вот как хочешь, но я не пойду! Это ж натуральная подстава…

– Чего это? – в который уже раз за сутки удивился командир.

– Ну, ведь стоим же крепко, на фига дохнуть-то?

– Я с тобой согласен, но приказы…

– А ну, чего тут улеглись, вперед, в атаку! – раздался рядом голос кого-то из командиров.

Ну, что рассказывать? Да положили полк товарищи командиры, но я это узнаю чуть позже.

В голове звенело так, что было страшно шевелить даже ресницами. Звон заглушал все остальные звуки, которые, скорее всего, были не тихими. Открыв глаза, я увидел картину маслом. На нашем берегу речки стоял последний немецкий танк, стоял вполне целый, что и напугало. Дальше произошло то, что напугало еще сильнее. Меня грубо перевернули на спину, отбирая из крепко сжатых ладоней винтовку, и ударили ногой в живот.

– Больно же, суки! – вырвалось у меня, и сапог с коротким голенищем врезался в живот с новой силой. Дух из меня вышел вместе с криком.

Очередное пробуждение не порадовало. Голоса в голове не появились вновь, это означало одно – я, блин, живой еще. Тело болит, кажется, все целиком. Очнулся я, кстати, от того, что меня кто-то поднимал.

– Игорек, живой? Давай, дружище, очухивайся. Эти добивают, если сам идти не можешь!

«Какое идти, куда идти, я, сейчас сдохну!»

– Дайте помереть спокойно человеку, чего издеваетесь…

– Ну, рано еще помирать-то, браток, авось, и в плену не загнемся…

«Вот тебе, бабушка, и плюшки с изюмом! В каком, на хрен, плену?» – мысли начали проноситься в башке со скоростью звука. Так, нас подняли в атаку, выбравшись на бруствер, успел сделать несколько шагов, потом – темнота. Ну ладно, попал на передовую, а в плен-то на хрена??? Нет, чего-то мне уже не хочется здесь находиться, может, сдохнуть в последний раз, авось в свое время вернусь…

– Где мы? – едва разжимая зубы, скорее прошипел, чем проговорил я.

– Немцы дальше ушли. Тут тыловиков каких-то оставили…

– А полк?

– Да нет больше никакого полка, разделали нас «под орех». Когда в атаку пошли, немец артиллерией ударил, причем густо так и таким калибром, что все наши позиции перемешали с дерьмом в минуту. А старлей, что нас поднял, считай, нам жизнь спас. То ли снаряд, то ли мина лопнула прямо возле него, нас с тобой от осколков только его тело и закрыло, правда, не целиком…

– У меня что-то с башкой и рука правая словно чужая. Вроде и чую я ее, но как-то не так.

– Тебя в голову по касательной зацепило и в руку. Но в руку серьезней, осколок там, вот и болит.

– Надо вытаскивать…

– Да кто ж нам даст-то? Насмешил. – Теперь я уже совсем отчетливо слышал голос сержанта. – Только увидят, что зашевелился, сразу очередь, патронов на двадцать.

– Грустно все это, спать хочу и пить, – пошамкал разбитыми и обветренными губами я.

– Терпи, хрен его знает, дадут ли фашисты воды, скорее, расстреляют на сухую.

– Вряд ли, смотри, заграждение строят. – Фрицы действительно споро так сооружали заграждение из колючки. – Если бы не нужны были, давно бы покрошили.

Когда все пинки закончились и нас более или менее оставили в покое, дав возможность перевязать раненых и привести себя в порядок, осмотрел сам себя. Нет, медикаментов, конечно, никому не дали, нательные рубахи рвали, но хоть не запрещали перевязываться. Вообще, тыловики, что подошли во втором эшелоне, были к нам более лояльны, сказывалось то, что их-то мы не убивали, в отличие от их товарищей с передовой.

Осмотревшись, понял, почему болит все тело. Форма была просто рваниной. Столько мелких порезов, трещин и просто кусков, оторванных от гимнастерки и галифе, я еще не видел. Соответственно, все тело было в синяках, ссадинах и порезах. В бою-то не обращал внимания, а вот сейчас все это разом заболело. Помочился на тряпицу, оторванную от рубахи, и протер все, что можно было. Рука с застрявшим осколком болела, но пока было терпимо. Пугало одно, что могу руку потерять. Рана-то вроде пустяковая, я, протираясь, кажется, даже задевал осколок, неглубоко сидит. Сержант предложил попробовать вытащить прямо руками, но пока я боялся, руки-то у всех как у мотористов по локти черные.

Спасло мне руку то обстоятельство, что у фрицев здесь же появился санбат, ну, или как он у них называется. Видимо, в начале войны немцы еще не были столь злыми. Меня, да и еще человек десять, осмотрел фашистский врач. Ничего серьезного не делал, конечно, ни лекарств, ни бинтов нам не дали, но хоть осколки и пули вытащили, и то хлеб. Сам-то фельдшер, может, и обработал бы раны, да вот его сдернул какой-то хрен с обер-лейтенантскими погонами, запретив тратить на нас лекарства, так нужные для войск вермахта. Откуда я знаю? Так вон он, в пяти метрах стоит и разговаривает. А, забыл сказать, я знаю немецкий, причем очень хорошо знаю. Это я осознал почти сразу, как глаза открыл, уже в плену. Говорить не пробовал, но понимаю отлично. Вон сейчас лейтенант приказывает доктору ехать дальше, в двух километрах на север от нас еще одна часть фрицев билась, срочно требуется помощь раненым.

Фельдшеру не дали даже зашить раны, комендант нашего лагеря запретил, сказав, что если нам судьба сдохнуть, значит, сдохнем, независимо от того, зашиты раны или нет. Я еще раз обильно смочил тряпку мочой и, зажав в зубах воротник гимнастерки, засунул в рану конец тряпицы и попытался почистить. Крови было не очень много, но от болевого шока я снова вырубился. Очухался от ударов по лицу.

– Сержант, да хватит меня буцкать уже, ты бы еще кирпич в руку взял да саданул бы со всей дури, и так все болит, – это я выпалил Черному, который приводил меня в чувство пощечинами.

– Извини, переборщил слегка, ты как? – сержант был чем-то удивлен.

– Да вроде лучше, дергать перестало.

– И кровь не идет уже, даже странно…

А уж мне-то как странно! Я ведь и боль по телу уже не так воспринимаю. Нет, она безусловно есть, но какая-то несерьезная уже. Интересно, это что, тоже подарок от голосов в голове?

Охраняли лагерь несерьезно. Я даже повеселел наутро, увидев нашу охрану. Нас тут фигня осталась, конечно, но и десять гансов при одном пулемете и одном МП на нас явно маловато. Поговорил с сержантом, высказав мысль, что нас скоро куда-нибудь поведут.

– Да скорее еще таких же, как мы, сюда забросят.

– Вряд ли. Смотри, огородили-то совсем чуток, периметр как носовой платок. Охрана опять же десять человек. Наверняка потащат дальше в тыл, а вот туда мы дойти не должны!

– Бежать хочешь? – на удивление, с каким-то сомнением в голосе спросил сержант.

– А ты нет? – удивился я.

– Да бойцы уж больно не надежные у нас, говорил с ними, боятся они всерьез. Уже пошли разговоры, что у фрицев в плену будет лучше, чем возвращаться назад в окопы.

– До окопов еще дойти надо, нам бы поначалу просто свалить отсюда.

– А дальше? Фронт-то уже где? Даже орудий почти не слышно, бегут наши товарищи, отступают…

– Слышь, сержант, ты чего-то расслабился больно, ты же командир!

– Да какой я к хренам командир. Был бригадиром трактористов в колхозе под Брянском. Еще два месяца назад в поле работал, а тут на тебе. Призвали на сборы, повесили «треугольники» и айда, командуй!

– Вот и командуй! А вообще, есть идейка, главное, чтобы нас раньше не погнали по этапу.

Плана побега как такового не было, действовать будем экспромтом. Заграждение у нас фуфловое, так, колючка реденькая, столбы из тонких сучьев едва на полметра вкопаны, толкни – и все развалится. Самое главное, что беспокоило, это пулемет у фрицев. За ним хоть и сидит один солдат, но, блин, он от него почти не отходит. Радовало то, что нет вышек, местность как стол. Пулемет находится в двух десятках метров от импровизированных ворот лагеря. Быстро до него не дойти, положить может буквально всех, а значит, будем думать.

– Мне нужно хоть что-нибудь наподобие камня…

– Да уж, тут как по заказу, один песок и ни одного булыжника, – отозвался командир.

– Ты спроси, может, у кого из бойцов что-то есть. Найдем что-то подходящее, пулеметчик мой, но если остальные зевнут или струсят… Я, сержант, за тобой с того света вернусь.

– А как ты до пулеметчика доберешься? – удивился сержант, пропуская мою угрозу мимо ушей.

– Увидишь, камень найди!

Обсуждать и строить планы в нашей ситуации было просто смешно. Нас больше, но за фрицев ограждение и оружие. Как уже говорил, в основном винтовки, а с ними быстро не постреляешь, особенно во время приема пищи. Немцы, как и наши на привале, стволы составляют в пирамиду, и быстро привести к бою оружие сможет только дежурная смена, а это всего три бойца, включая пулеметчика. Тот сидит в небольшом углублении, типа мелкой ячейки, жрать ему носят прямо туда. Но я надеюсь или на то, что смену ему все же дадут, или, что естественно, он когда-нибудь захочет «до ветра».

Удача вернулась к нам под вечер третьего дня. Мы уже были всерьез голодны, фрицы за три дня только раз дали попить какой-то бурды, помои от их обеда, что ли, но мы и этому были рады. У фрицев из действующих охранников нашего маленького лагеря остались стоять на часах всего двое. Пулеметчик сидел в своей ячейке, а еще один балабол стоял возле него, пытаясь поговорить.

– Отстань, Ханс, я сейчас обделаюсь, а отходить мне нельзя, – услышал я разговор немцев. Тут близко, да под вечер тишина стоит, как в морге.

– Я же сказал тебе, Отто, сейчас наш коршун уйдет в палатку ужинать, я тебя отпущу, куда денутся эти красные, они же обделались все со страха, сидят и пикнуть боятся.

– Сержант, жди сигнала, как увидишь, что я рванул, поднимай бойцов, пусть только хоть один «зассыт», урою сам. – Вид я сделал самый грозный, и сержант проникся.

– Игорек, аккуратнее только, может, помочь тебе? У тебя же рука…

– Да в порядке рука, кровь не идет, повязка свежая, да и не буду я ее сильно нагружать, мне только камень метнуть она и нужна. – Не говорить же командиру, что рана у меня почти и не болит вовсе.

Вся надежда в моем плане побега только на мою «бонусную» меткость. Просто решил, раз мог из винтовки так стрелять, а главное, видеть то, куда стрелять, значит, и камень смогу кинуть так, как надо. Сержант раздобыл мне сразу два камешка, один с куриное яйцо, в дело пойдет именно он, а второй маленький голышок. Последний я кинул не сильно, метров на восемь, попал точно, куда и хотел, в руку одному из пленных, потому надежда есть.