Текст книги "Размышления о былом. Книга 1"

Виктор Моисеев
Размышления о былом. Книга 1

© Моисеев В. А., 2018

© Живило М.А., иллюстрации, 2018

© Оформление. «Мон литера», 2019

* * *

Уважаемый читатель!

(А я обращаюсь к тем, кому случайно или по доброй воле, попала на глаза эта книга.) Не судите меня строго за эти мои первые поэтические изыскания, за некоторую, может быть, корявость стихоизложения, учитывая, что до этого не занимался поэзией, хотя я ее очень любил и люблю, и ранее не написал ни одной поэтической строчки, даже во времена юности, когда этому искусу подвергались все молодые люди, испытывая первую влюбленность. Но все, что в этой книге написано, изложено с максимальной честностью, правдиво и искренне.

Это история моего детства, моей жизни. Она проходила, как и у многих моих сверстников, в сложное, но интересное время. Читая книгу, вы поймете, что я излагал прожитые мною годы в ракурсе исторических событий, которые происходили в нашей стране. Эту книгу я не назвал бы моими мемуарами, а, скорее, исповедью перед близкими, родными, друзьями или летописью прожитых мною дней.

Я родился и вырос в очень доброй и трудолюбивой семье. Своим родителям, маме – Марии Андреевне и отцу – Александру Андреевичу, я обязан тем, что они привили мне любовь к труду и к людям, воспитали во мне чувство долга и честность, а также, хотя и звучит сегодня это пафосно, любовь к Родине. Поэтому эту книгу я, в первую очередь, посвящаю им. Они всегда были молодыми душой и останутся такими до конца моей жизни. Царство им небесное!

Вот уж скоро (20 декабря 2018 г.) будет 50 лет, как мы в браке с моей несравненной и любимой Ириной Глебовной, которая подарила мне отличного сына. И эти все годы она терпит далеко не сладкий мой характер. Она всегда была рядом и оказывала помощь и поддержку во всех моих начинаниях, в том числе и в написании этой книги, которая посвящена также ей и приурочена к знаменательной юбилейной дате.

Не могу не вспомнить всех моих родных и близких, как по линии моего отца, так и мамы, которые всегда относились ко мне с любовью, как и я к ним, и всегда приходили мне на помощь в трудные для меня периоды жизни. К сожалению, их уже нет на этом свете. Добрая им память!

И в заключение… Мой жизненный опыт показал: чтобы понять себя, надо не бояться попробовать себя в различных сферах деятельности, что я и сделал – рискнул и написал в стихах эту книгу. А судьей будете вы – мои будущие читатели.

Дерзайте, и у вас все получится!

С уважением,

Виктор Моисеев

I. О личном и о семье Соколовых в Никольском

 
Да простят меня родные,
Близкие и дальние,
Рискну писать в стихах
Мои воспоминания.
 

 
Весна. Войне конец…
С Победой в дом пришел отец.
Медалями звеня, слегка хмельной,
Он вдоль деревни шел родной…
 
 
Навстречу шла девушка – одна,
«Учителкой» в школе работала она.
Влюбившись, повенчались, знать, судьба.
А девять месяцев спустя
На божий свет явился я.
 
 
И этой встречи пересказ
От бабушки я слышал – и не раз.
Вы спросите: «К чему преамбула моя?»
Вот мой ответ: «Оттуда я!»
 
 
Из прожитого на склоне лет
О смысле бытия хочу найти ответ.
Порой – тупик и, кажется, прохода нет,
Но вновь и вновь в конце тоннеля появлялся свет.
И так всю жизнь: волнения, страданья
И круговерть, и счастья ожиданье!
 
 
Снег пошел, а майский день:
Солнце взглянет и – снова в тень.
И в жизни не всегда все в лад:
Мгновенье счастья, а остальное – хлад.
 
 
Во все времена был любопытен человек,
А достигнув возраста, когда уж сед,
Свой взор он обращает вглубь веков и лет,
Вперед заглядывать не хочет – да и смысла нет.
 
 
Возник и у меня вопрос,
Когда прожил уж не один десяток лет:
«Где памяти моей исток? Где рос?
И где искать на все ответ?»
 
 
Разгребая памяти завал,
Гоню года свои я вспять.
И, наконец, нашел, что в памяти искал…
А было мне всего годков четыре-пять,
 
 
Перед глазами – горница светла,
По стенам – игра зайчиков, теней.
Стрекочет швейная машинка,
И бабушка моя сидит за ней.
 
 
На полу, среди красивых лоскутков,
В свете солнечного дня
Играет радостно малыш.
Кто бы подумал?! Это я!
 

 
Жизни первый эпизод —
Как сон, как озаренья миг.
В памяти моей отложен он
И вот, как наяву, возник.
 
 
В жизни всякое бывало —
Счастье, горести, обман —
А что в голове застряло,
Выбирать, увы, не нам.
 
 
Продолжу я рассказ,
Не пожалев на это времени,
Вернувшись лет на сто назад,
Чтобы узнать, какого рода я и племени.
 
 
Но где искать и где найти
Историю семьи моей?
Поиски с чего начать?
Остался ли свидетель ей?
 
 
Спросил одних, спросил других…
К стыду по молодости лет
Об этом не спросил родных,
И не получил ответ.
 
 
Вот что знаю толком,
И в этом нет сомнений:
Родился я в селе Никольском
Воронежской губернии.
 
 
И сразу же возник вопрос:
Какова история села,
Где с малолетства рос
И где мне путевка в жизнь дана?
 
 
Вопрос-то есть, а где ответ?
Книг много я прочел,
Заглядывал и в интернет —
Но ничего там не нашел.
 
 
Устав, искать уж перестал,
Но вот мелькнул просвет,
Откуда даже не мечтал,
И получил на многое ответ.
 
 
Заимев в подарок книгу,
Скромную, без лоска,
Но в названии была интрига:
«Наша жизнь в Никольском».
 
 
Затеряна она в Воронежском архиве,
И пролежала там более ста лет,
Пока Воронежский духовный центр
Не возродил ее на белый свет.
 
 
Стала книга Никольским гидом.
Изучил ее от слова и до слова.
А на обложке – автор: Алексеева Зинаида,
В замужестве ставшая Соколовой.
 
 
А как она в Никольское попала,
Эта потомственная дворянка?
 
 
И в книге я нашел ответ:
Поместье это муж Соколов купил,
Получив от Эртеля совет,
Писателя, который по соседству жил.
 
 
Село Соколовыми куплено
По прибытии из Москвы в Никольское
У потомственного дворянина Халютина,
Повенчанного с княгинею Волконской.
 
 
Ранее Никольское и вокруг земля
Принадлежали Халютину-деду,
Дарованные за верную службу от царя
В честь победы в войне 1812 года.
 
 
Жизнь хозяев Никольского
Во времена Халютиных правления
Протекала, как и на всей Руси,
По-помещичьи сонно и размеренно.
 
 
А у селян – пропитанья семьи забота.
С утра до вечера – на поле барина,
А перед сном – на своем огороде работа.
 
 
От безысходности такой,
Не находя других занятий,
Мужик частенько уходил в запой,
А женщине – так хоть иди на паперть.
 
 
А что не так —
От мужа получи кулак…
 
 
Все сказанное вкратце выше
Описано подробно Эртелем в его книжке.
 
 
До прихода в село Соколовых
Так продолжалось из века в век.
А они порушили той жизни основы,
Привнеся сюда просвещения свет.
 
 
И что подвигнуло молодых людей
На переезд из Москвы в деревню?
Были они не из бедных семей
И уменьям своим везде б нашли применение.
 
 
И как бы пафосно это ни звучало
Для сегодняшних бездушных дней,
Видели смысл своего существованья
В улучшении жизни обездоленных людей.
 
 
Не найдя средь селян и селянок
Знающих азбуку чтения,
Решили они первым делом
Начать местных детей обучение.
 
 
И на свои средства,
Помолившись с любовью Богу,
Построили одну сперва,
А затем и вторую школу.
 

 
А Соколов Константин – врач-хирург —
Для лечения больных людей, с недугом
Создал амбулаторию в селе,
Куда стекался люд со всей округи.
 
 
Вновь и вновь открываю книги страницы.
Читаю и смотрю фотографии в ней:
Какие красивые и благородные лица,
А сколько добрых свершено ими дел!
 
 
Любя беззаветно Россию, ее культуру и быт,
Организовали для селян литературные чтения,
А позднее, когда театр был открыт, —
Уроки музыки и даже пения.
 
 
Культурным центром досуга сельчан,
А для Соколовых – актерского творчества,
Стал созданный ими Народный театр,
Заслужив на все времена любовь от народа и почести.
 
 
Слушали музыку у Соколовых дома,
А смотрели спектакли в помещении риги.
Ставили пьесы Островского, Чехова,
Звучала музыка Глинки, Брамса, Грига,
Опера «Русалка» шла в театре с успехом.
 
 
Кто связан с театром, тот знает ему цену:
Бесконечные репетиции спектаклей новых,
А к спектаклю – пошить костюмы, оформить сцену…
И все это решала в селе чета Соколовых.
 
 
Но даже не это главные были заботы
У создателей театра и его режиссеров,
А в поисках в селе и окрест талантов.
Где найти хороших актеров?
 
 
Главные роли играли сами.
А бывало – актеры из Москвы заезжали
(Соколовы на отдых их приглашали),
И им в сельском театре роли давали.
 
 
А массовку и другие роли
Живо и с искренностью природной
Артисты-сельчане на сцене играли,
Поэтому и назван театр – Народный.
 
 
Екатерина Полянская, Малого театра актриса,
Побывав в Никольском у Соколовых,
В своих воспоминаниях и письмах
Отмечала сельских актеров словом добрым.
 
 
«…На сцене сельчане играли правдиво, смело,
Каждый в роли хотел отличиться, —
По возвращении в Москву она написала. —
Нам еще надо у них поучиться».
И это было весной 1901 года.
 
 
Но откуда ж любовь к театру, искусству?
Профессиональное знание этого дела?
Ответ: оно перешло Алексеевым по наследству
От бабушки – известной артистки Варле —
                                        и фабриканта деда.
 
 
А отец создал театр семейный
В Москве на участке Красных врат,
И в этом театре ставились пьесы,
Где Зинаида играла, а режиссером был брат.
 
 
Теперь открою секрет вам один
Любви Алексеевых к театру веский:
Брата Зинаиды звали Константин,
Известный под фамилией Станиславский!
 
 
Позднее писала его сестра Зинаида:
«Какая радость была для всех нас
Узнать, что Станиславский с супругой будет
Проездом в Никольском из Москвы на Кавказ!»
 
 
К их приезду началась подготовка:
Выделили комнату в школе светлую,
Помыли полы, поменяли обстановку.
Получилось «очень уютно и даже кокетливо».
 
 
Но в другом у Зинаиды было волнение:
А как отнесется к театру ее брат-реформатор,
К сельским актерам и ролям в их исполнении?
Хотелось бы знать его просвещенное мнение.
 
 
И вот настало спектакля время.
В театре – зрители из села и округи.
А в первых рядах – знатные люди,
На почетном месте – Станиславский с супругой.
 
 
За кулисами массовка затихла:
Команду к началу спектакля ждали.
Там же находилась Соколова-артистка,
С волнением наблюдая за братом в зале.
 

 
К приезду знаменитого брата
Подготовили известных спектакля два,
Где режиссером была и играла Соколова сама.
Это «Женитьба» Гоголя и Карпова «Мирская вдова».
 
 
Для показа третьего – своя причина:
Главную роль там играл Константин,
И была хороша в его исполнении
Остросюжетная драма «Кручина».
 
 
Играли в спектаклях ярко, правдиво
Сельчане-актеры и семья Соколовых.
Было много оваций и криков восторга,
Выходили на бис снова и снова.
 
 
Станиславский от спектаклей
                                       был также в восторге,
И свидетельство этому следующий факт:
По окончании их поблагодарил за игру актеров,
А семью Соколовых пригласил на работу во МХАТ.
 
 
Но, к удивлению мэтра театра,
Неожиданным был обоих ответ:
«В Москве мы будем затеряны,
Нужнее здесь мы, и наш ответ – нет».
 
 
Наутро гости засобирались в дорогу.
Загрузив скарбом, подарками свой тарантас,
Поцеловав Соколовых и помолившись Богу,
Чета Станиславских отбыла отдыхать на Кавказ.
 

 
А у оставшихся в селе Соколовых
Хлопот и забот полон рот:
То репетиция спектаклей новых,
То поездка к больным за несколько верст.
 
 
Не было места встреч для крестьян —
Построили светлую чайную.
А позже, по просьбе сельчан, —
Небольшую лавку, в этом же здании.
 
 
И стало помещение чайной
Местом культурного досуга и просвещения,
Где были музыка и книжек чтение.
Сюда тянулся люд со всей губернии.
 
 
Пришла весна – и на земле работа:
Уборка парка, сада, посадка грядок.
Две дочери растут, и им нужна забота,
А еще к спектаклю успеть пошить наряды.
 
 
Но вдруг пришла беда и не одна:
По окончании зимы 96-го начался голод.
Нет жита для еды и сева, а за окном – весна,
И многие за пропитанием подались в город.
 
 
А там работу найти не каждый смог,
Ведь голодающих собралось море.
Кто устроился, тому, знать, Бог помог,
А кто без работы – хоть плачь – в семье большое горе.
 
 
И здесь Соколовы не бросили сельчан,
Да и других жителей округи.
Организовали помощь, начав с выдачи семян,
А затем картофеля и лошадей с плугом.
 

 
Среди спасенных – бабушка моя,
В то время девочкой она еще была.
Затем родилась мама, а позже появился я.
Поэтому за жизнь на этом свете
Им благодарна вся моя семья.
 
 
Шесть лет прошло – вновь судьбы удар:
Несчастье страшное – в селе пожар.
Сгорело 48 хат – почти что все село.
Огнем весь день было охвачено оно.
 
 
А предсказано несчастье было раньше
Странником под Пасху на Великий пост.
Молвил он, увидев сельского дурачка Яшку:
«Ждите беду, когда его повезут на погост».
 
 
Как предсказано было, так и вышло:
Горячее солнце, ураганный ветер
Гонит пожар по соломенным крышам,
А по селу везут Яшки усопшего тело.
 

 
Настала ночь, и ветер стих,
Пожар устал, натворивши бед.
Кто спасал свой скарб, а кто и сник,
Потерявши все. Что делать? Где искать ответ?
 
 
Поутру, сельчан оповестив, собрался сход
Решить, как до зимы село восстановить
И где на время разместить народ,
На стройку денег где найти, кого о помощи просить.
 
 
После горячих споров и обсужденья дел
Для восстановления сгоревшего села
Из сельских умельцев была создана артель,
А поиск средств Зинаида на себя взяла.
 
 
Как и ранее, во время голодного года,
На помощь пришли сердобольные люди.
Не только богатые, но и бедные, из народа.
Не остались в стороне и родные
                                      Константина и Зинаиды.
 
 
Не только финансовое нужно решение,
Много и других на стройке хлопот:
Ко времени материалами обеспечение,
Печников найти… Столько забот!
 
 
Чтобы по справедливости и всем не обидно,
Восстанавливать избы, кинув жребий, решили
По очереди. Работа закипела во всю силу,
Ведь нужно успеть не уйти с бедой в суровую зиму.
 

 
Селянам Казанская Божия Матерь решила помочь.
И к сентябрю, до заморозков и снежного крова,
В канун ее престольного праздника – в ночь
Все избы были построены и для жизни готовы.
 
 
Среди пострадавших от пожарища огня,
В одночасье лишившихся над головою крова,
Почти половина Никольского села – моя родня,
А их фамилии – Подтынниковы,
                                        Пронины и Родионовы.
 
 
В семье Прониных девочка в те времена росла,
Звать Евдокией. Это бабушка моя.
 
 
И моей родне после пожара
Построили хату новую, теплую,
За что от потомков и лично меня
Благодарность приносим, хоть и запоздалую,
Всем сердобольным людям и семье Соколовых,
Заслужившим на века память добрую.
 
 
1905 год. Волна бунта и народного гнева.
Горят поместья по всей губернии.
Но знали в округе добрые дела Соколовых,
И минула эта участь село и наших героев имение.
 
 
Видя боль и страдание народа,
Взяла Зинаида на себя и другую обузу:
Имея деятельный характер от природы,
Приняла участие в работе Крестьянского Союза.
 
 
Перед съездом сельчан решили собрать,
Чтобы услышать «правдивое слово народа»,
А все их требования в петиции указать —
Такое решение было сельского схода.
 
 
Было много вопросов и предложений:
У женщин с мужьями – равенство прав,
Охрана мирного жития всех евреев,
Земли справедливое распределение —
                                        запрос от крестьян.
 
 
Много других тем отразили в петиции:
О помиловании Кронштадтского бунта матросов,
О запрете процветающей везде проституции,
Об отмене смертной казни вообще —
                                  один из главных вопросов.
 
 
Записаны и озвучены были проблемы на съезде,
Нужна борьба и время, чтобы пробил решения их час.
Но разве виноваты те депутаты и сама Зинаида,
Что поднятые ими вопросы
                                  актуальны и сегодня, сейчас?
 
 
Жизнь продолжалась, несмотря на невзгоды,
И жизненный путь, как ни тяжек,
                                        но нужно пройти,
Пожары и беды девятьсот пятого года
Не сравнимы с теми, что им пришлось
                                       испытать впереди.
 
 
Девять лет прошло в трудах и заботах
У сельчан и всего российского народа.
И нежданно опять над страною беда:
Грянула Первая мировая война 14-го года.
 
 
О причинах той войны судить не мне,
Но принесла она беду для нашего народа.
И следствия ее – две революции грянули в стране,
Сначала в феврале, а затем в октябре 17-го года.
 
 
Пошел народ вразнос. И не его вина.
Кто с белыми, кто с красными, а кто от дури…
Опустошая села, шла гражданская война,
Катилась по стране смертельной бурей.
 
 
Война прошлась по многим родным и близким,
Разделила она и семью Соколовых жестоко.
Зинаида была с детьми в Москве,
А муж Константин врачевал
                                      и застрял в Никольском.
 
 
Здесь и закончилась земная жизнь Соколова,
Земского врача, чтеца и актера.
И земле его предали в конце 19-го года
На Мало-Приваловском кладбище, от села недалёко.
 
 
Спасая от тифозной заразы крестьян,
Он рисковал заболеть многократно,
И не бросил их, пока не слег сам,
Верный долгу и клятве Гиппократа.
 
 
Хоронили его крестьяне из села и округи,
Процессия долго тянулась за печальным гробом.
Зинаида не смогла проститься с супругом,
Разделенная с любимым огненным фронтом.
 
 
Нашей героине еще прожить суждено
Долгую жизнь, более 30 лет без него.
Тяжелые, трудные были эти годы
У семьи Соколовых, как у народа всего.
 
 
Гремела гражданская война.
В Москве, где она жила, – разруха, голод.
Чтоб выжить, в больнице для слепых работала она,
А позже – в общежитии,
                         где пригодился театральный опыт.
 
 
Учила слепых читать и поделкам различным.
«Выступали с концертами к известным датам,
Ставили спектакли на сцене фабричной,» —
Писала Зинаида Сергеевна позже
                                            неизвестному солдату.
 
 
Помогая знаменитому брату, всегда
Театром, искусством Зинаида жила,
30 лет сцене она посвятила,
И в актерской студии уроки вела.
 
 
Красивую, долгую жизнь она прожила,
Но все на земле временно, а мы – гости…
На 85-ом году Зинаида из жизни ушла,
Похоронена в Москве на Алексеевском погосте.
 
 
Воронежские земляки и семья моя
Вспоминают с благодарностью снова и снова
Основателей театра и меценатов села
Константина Константиновича и Зинаиду
                                                  Сергеевну Соколовых.
 
 
Созданный ими театр для крестьян
Продолжает жить и поныне.
Там, помимо артистов-селян,
Играли в спектаклях и Родионовы —
                                        дядя и тетя мои родные.
 
 
Славен театр сейчас фестивалем
Актерского мастерства и народного творчества,
За что заслужил повсеместное признание
С названием «Театральные встречи в Никольском».
 
 
Искры пламени их сердец,
Задев родных моих, и до меня долетели.
В ответ им – мой благодарный стих —
То, что мои предки сказать хотели, но не сумели.
 

II. Раннее детство. Переезд семьи из села Мильгуновка на военную базу Порккала-Удд в Финляндии

 
Рассказав по возможности подробно
О селе Никольском и жизни в нем Соколовых,
Продолжу далее своей памяти я сказ,
Мысленно вернувшись лет на 65 назад.
 
 
Это были тяжелые послевоенные годы
(В словах родителей об этом подчас звучало).
Ну, а дети, от невзгод оберегаемые ими,
Большей частью этого и не замечали.
 
 
Краюху хлеба взяв, и – ну вперед!
Летом – бултых в речку, а зимою – бегом на лед!
И еще радость для детей-сельчан,
Когда коробейник в село приезжал.
 
 
Останавливал телегу с лошадью
Он на центральной площади.
Рожок его на все село звучал.
Созвав народ, сундук свой открывал.
 
 
А там – красивые вещи и игрушки,
Бусы, ленты, леденцы и книжки.
Глаз не отвести от этих побрякушек.
И всё хотели б заиметь сорванцы-мальчишки.
 

 
А мне приглянулась дудочка-свисток,
Разукрашенная красками радужными.
Выглядела она, как соседский петушок,
И издавала при желании звуки разные.
 
 
Красива – глаз не отвести!
Завидовать будут соседи-пацаны,
Если смогу свисток приобрести.
Готов был всё отдать, ведь нет ему цены.
 
 
С дрожью в голосе коробейника спросил
О цене дудочки и получил ответ.
Начал шарить деньги по карманам,
Но, кроме дырок, там ничего не было и нет.
 
 
Видя неплатежеспособность малыша,
Коробейник дал совет:
«У тебя, я вижу, в кармане ни гроша,
Неси из дома вещь, если денег нет».
 
 
Бегом домой, только засверкали пятки.
Мамочка в то время на уроке была в школе.
А отец находился в командировке.
Дома – я и два младших брата, никого боле.
 
 
Ну, а коли так, сам себе хозяин.
Быстро нашел, что искал.
Это была большая простынь.
Ее на дудку и обменял.
 
 
Вернувшись из школы, усталая мама
Увидела сына счастливую рожу,
Дудку в руках и вещи пропажу.
Вздохнув, промолчала. И я тоже.
 
 
Памятны мне и летом вечера,
Когда, заслышав гармони звуки,
Со всех сторон сбегалась молодежь и детвора
Попеть и поплясать под деревенские частушки,
 
 
А также погоняться друг за другом
Между парами на танцах у села.
Там, с трудом отпросившись у мамы,
С сельской детворой бывал и я.
 
 
Забористы и откровенны частушки эти были.
А мы, сопливые, до времени не понимали,
Почему девчата, зардевшись, глаза опускали,
А парни от частушек этих громко хохотали.
 
 
В селе не долго время для секрета,
Все знают друг о друге всё, все на виду и всё открыто,
И вскоре старший друг раскрыл частушек тайну этих,
А были мы совсем еще малые дети.
 
 
И сразу на меня как бы сошло прозренье.
На соседскую дочь, с которой
                                      играли часто в прятки,
Я посмотрел внимательнее и по-иному.
Понял: она совсем другая – от головы до пяток.
 
 
Играя как-то в прятки, поцеловал ее я в щеку.
Покраснев, она воскликнула: «Ты что, дурак?!»
И если б вскоре не уехал я с семьею из села,
Не знаю, чем закончился бы детский мой роман…
 
 
Жили мы с мамой в селе Мильгуновка,
От известного вам Никольского недалеко.
Отец был в длительной командировке.
А где? Тогда не знали мы толком.
 
 
Мы видели: у мамы светлее становилось лицо,
Когда в дом заходил почтальон с почтой.
Она очень радовалась, в руках держа письмецо
С обратным адресом: полевой номер – такой-то.
 

 
Наша хата стояла с краю,
За ней – вишни, сарай и огород.
И рядом центр притяжения сельчан – сельмаг,
Куда стекался за покупками народ.
 
 
На нашей улице, невдалеке от дома,
Находилась и семилетка-школа,
Где преподавала литературу мамочка моя,
И куда, достигнув семи лет, пошел и я,
 
 
Но не проучился там и двух дней.
Мама, вздохнув, сказала мне с утра:
«Оставайся и будь за няньку у детей,
Ведь здесь они без всякого присмотра.
 
 
В школе что нового узнаешь? Вряд ли.
Писать, считать тебя давно успела научить.
А за меньшими братьями необходим пригляд:
Покормить, одеть и на прогулку вовремя сводить».
 
 
Но вдруг – двойная радость для всех нас:
Отец вернулся из командировки – это раз,
А еще объявил, не войдя в хату, с порога,
Чтоб собирались всей семьей в дорогу.
 
 
В доме сборов наступил наконец-то час,
Радовались отъезду мама и, конечно, я,
А пунктом назначения для всех нас
Была военная база Порккала-Удд, Финляндия.
 
 
Но перед отъездом возникла вдруг проблема,
Ведь мы в стране Советов жили, такое было время.
Мама с папой по старинному обычаю
Были официально не расписаны.
 
 
Но что для них важно —
В церкви они повенчаны.
Но если в паспорте отметки о браке нет,
Нас не пустили бы на секретный в Финляндии объект.
 
 
А коли так, решили вопрос немедля:
Поехали в ЗАГС, одевшись во все новое.
И в 53-м году в их паспорте появился штамп,
И с этого времени мы стали с мамой Моисеевы,
                                                      а не Родионовы.
 
 
И началась паковка сумок, чемоданов,
А мама, перекрестившись, со стены сняла
Подарок к ее свадьбе – две старинные иконы,
Бережно перевязала их и с собой взяла.
 
 
Погрузили скарб свой на телегу.
Возничий поправил у лошадей подпругу,
Попрощавшись с родными, сами в нее сели
И мы поехали до Графской – ближайшей станции.
Но так далеко еще до конечной цели!
 
 
Вот и последний дом села.
Оглянулся – соседская девчонка махала мне вслед.
Навернулись нежданно слезы на глаза,
Вытер их и замахал рукой в ответ.
 
 
Но разве печаль у меня надолго?
Ведь все интересное, возможно, впереди.
Не портят настроение колдобины дороги,
И хочется быстрее ехать, а не «ползти».
 
 
Как бы поняв мыслей моих слова,
Лошадка вздрогнула и рысью побежала.
А вокруг перелески и поля, поля, поля…
И так до самой станции, от села до села.
 
 
Боже, а как похожи друг на друга эти сёла.
Убоги, как будто не поменялись времена.
Соломенные крыши, без электрического света
Печально вдоль дороги стоят крестьянские дома.
 
 
Наверное, час, как мы в пути,
Закончилась дорога через колхозные поля.
Показался лес в осенних красках впереди,
А внутри него – Усманка, тихая река,
Куда купаться летом прибегал и я.
 
 
Остановка у реки. Вокруг дубрава.
Слышен шум деревьев и птичек голоса.
Мама присела рядом и обняла меня.
Отдохнув, поехали, напоив коня.
А мама прошептала:
«Уезжаем, но помни: это – Родина твоя».
 
 
Но вот выглянул большой поселок впереди:
Знать, закончился отрезок нашего пути.
Старое здание станции, «Графская» названием она.
Сутолока, галдеж, у касс толпа народа.
Мама на вокзале в бидон набрала кипятка,
А отец с трудом достал билеты
                                        на московский поезд.
 
 
Вдруг слышим издалека протяжный звук гудка,
И, гремя на стыках, напустивши пара,
Скорый поезд подошел на первый путь.
А из динамика бравурная музыка зазвучала.
 
 
Вновь захрипел динамик. Объявлена посадка.
Стоянка поезда всего лишь 5 минут.
И сразу же у выхода с вокзала – давка.
Времени на посадку мало, и все бегут.
 
 
Сломя голову я за ними побежал,
И не заметил, как маму с папой потерял.
Гвалт, крики, и откуда-то раздался плач.
Остановился я, с испугу тоже громко закричал.
 
 
Но вдруг услышал я знакомый голос,
Оглянулся – догоняли папа с братом младшим,
А с другим братом – мама, вытирая слезы.
Моя радость беспредельна – нашлись все наши.
 
 
Бегом с родителями – не опоздать бы на посадку.
С вещами по проходу пробираемся с трудом.
Только сели на свои места, колокол
                                                пробил отправку.
И сразу же гудок, толчок, и тронулся вагон.
 
 
Ну, а я к окну присел поближе.
Позади – платформа станции и Графское село.
Поезд, набирая скорость, в неизвестное
                                                  нас движет.
Перед глазами замелькали виды,
                             как кадры интересного кино.
 
 
Незаметно и вечер наступил.
На верхних полках для нас постель расстелена.
Туда забрался я, а брата папа подсадил,
С пожеланием хороших снов спать
                                             нам было велено.
 
 
Лег на полку и впялился в окно.
Слышен стук колес и поездов проходящих гул,
Череда огоньков вдали, становится темно.
Смотрел я в темноту и незаметно для себя уснул.
 
 
Проснулся от солнца яркого луча,
Поезд, видимо, стоит. Слышу
                                    приглушенные голоса.
Смотрю вниз – на столе в стаканах чай,
Там же сахар, хлеб в нарезке и колбаса.
 
 
Рядом с отцом мужик сидит.
Обсуждают тему наболевшую одну.
53-й год. Умер Сталин. Страна скорбит.
Во главе партии Хрущев. Куда он поведет страну?
 
 
Это было до отъезда, тот день – перед глазами.
Утро. Мама дома. Мы только что с постели встали.
Вдруг к нам мамина подруга прибежала со слезами.
И с порога: «Умер Сталин». В трауре вся страна.
Посудачив еще о том о сем, ушла подруга.
А мама вдруг тихо: «Наконец-то помер
                                           антихристов сатана!»
 

 
А у отца-фронтовика другое мнение.
Живым оставшись в страшной той войне,
В День Победы он поднимал бокал за Сталина,
Не зная о 37-м годе и репрессиях в стране.
 
 
Мама также роль его в Победе признавала,
Ценила, что образование получали в стране дети,
Но не могла простить, что власть Советов уничтожала
Личные хозяйства, духовность и повсеместно церкви.
 
 
Разделившись, кто за красных, кто за белых,
Спорили часто и у нас в родне,
Но спорили всегда мирно, без злобы было.
Вот так бы стало и сейчас у нас в стране.
 
 
Учиться у истории постоянно надо,
Ее не изменить, и у народа она одна.
Не враждовать и воевать друг с другом,
А думать наперед, как лучше бы жила страна.
 
 
Отвлеклись и не заметили, что остановка.
За окном – платформа, высокие дома,
Музыка в вагоне зазвучала громко.
Казанский вокзал. Столица нашей Родины – Москва.
 
 
На платформу вышли из вагона,
Круговерть людей вокруг меня,
Слышу громкие слова песни:
«Просыпается с рассветом вся Советская страна».
 
 
Навстречу носильщик бежит с тележкой,
Приценившись, погрузили сумки, чемодан,
Где бегом, а где походкой спешной
Через площадь трех вокзалов
                                 на Ленинградский нам вокзал.
 
 
Мама с братом далеко от нас отстали,
Но на вокзале, запыхавшись, догнали.
А из динамика прозвучала справка:
На Хельсинский поезд объявлена посадка.
 
 
И снова бегом к конечной цели.
Отец достал билеты, предъявил проводнику.
Зашли в вагон, на свои места сели,
А я, конечно, ближе сел к окну.
 
 
Толчок, и поезд набирает ход.
Улицы, дома, машин на переезде ряд.
Позади Москва. С нетерпением смотрю в окно
И жду, когда же будет остановка —
                                                город Ленинград.
 
 
Страна всегда гордилась творением Петра,
Увидев город, никто забыть его уже не сможет.
Став студентом, полюбил его и я,
И будет это навсегда, но много позже.
 
 
Лежа на полке, сопротивлялся сну, как мог,
Но наступила ночь, и я под стук колес уснул.
Проснулся. Утро. Мы стоим. Слышу шум и топот ног.
И поезда, отходящего с соседнего перрона, гул.
 
 
А с нижней полки говорит мне Юра, брат:
«Ну и спишь ты, как сурок.
Еще немного – и проспал бы Ленинград».
А я глаза протер и скорее с полки – скок.
 
 
Посмотрел в окно, глянул я и в коридор:
Вдоль платформы строй стоит солдат,
А по вагону – туда-сюда то лейтенант, а то майор,
Кто с семьей, а кто один: свои места занять спешат.
 
 
Слышна звучная команда: «По местам!»
И строй – бегом до общего вагона.
Проводник разносит чай. Принес и нам.
Лязг сцепок, и поплыла назад платформа.
 
 
По стенам замелькали светотени
                                        все быстрее и быстрее.
Громко зазвучала музыка: радио включили.
Мама стол накрыла. Всей семьей покушать сели.
Запахи дразнящие поплыли. Все в вагоне ели, пили.
 
 
Мимо шел офицер навеселе.
Посмотрел на нас и остановился вдруг.
«Саша! Неужто это ты, друг?! Пойдем в мое купе!
И ты едешь с семьей в Порккала-Удд?»
 
 
Присев за стол, он продолжал:
«С вашим отцом, а моим другом,
Я на Белорусском фронте воевал.
А расстались после ранения меня под Бугом».
 
 
Чуть позже – вновь знакомый
Служит с папой в одной части,
С семьей он едет в этом же вагоне,
В разговоре также принял он участие.
 
 
Поезд, набирая ход, летит вперед,
Мелькают полустанки, поля, леса.
За разговорами настал и выпивки черед,
И на столе возникли водка, колбаса.
 
 
В соседнем купе весело гармонь запела,
С братом навострили уши. Я – туда, за мной и он.
Там группа офицеров с выпивкой сидела,
Не прошло и часу, как гулял уж весь вагон.
 
 
Ну, а где гармонь – туда и тянется народ,
Мало места стало всем в купе.
Офицеры, жены, дети – все радостно в проход.
Зазвучали песни, помогавшие выжить в войне.
 
 
Гармонист, передохнув, переменил тональность вдруг,
Весело пробежал по клавишам
                                       сверху вниз и наоборот.
Жаль, что мало места, а то стали б в круг.
Все пустились в пляс – засиделся наш народ.
 

 
Под стук колес и звуки нежные гармони
Одаренная сладостями гуляла также детвора.
А взрослые, перезнакомившись, в вагоне,
Не вспоминая больше войну-бойню, гуляли до утра.
 
 
Пограничники с кондуктором вошли в вагон —
Сразу трезвые у пассажиров стали лица:
Проверка командировок, паспортов.
Поезд остановился – советско-финская граница.
 
 
А мы прилипли все к окну,
Впервые едем за границу из Союза,
Через страну, с которой пережили не одну войну,
И где по договору есть Страны Советов база.
 
 
«Что за люди – финны эти?
И как, бедные, они при капитализме жили?» —
С любопытством спрашивали у взрослых дети.
«У нас лучше!» – ответы взрослых были.
 
 
Проверив документы у пассажиров из вагона,
Внешность тщательно с паспортами сверив,
Пограничники ушли, потребовав зашторить окна
И закрыв на ключ все из вагона двери.
 
 
А взрослые так нам это объяснили:
«Провокации раньше были,
Поэтому закрыты окна, двери.
От войны еще не все остыли».
 
 
Ну, а у меня в башке одно:
Скоро буду я в другой стране!
Отодвинул шторку и впялился в окно,
Ведь все, что там, за ним, интересно мне.
 
 
Стояли долго, но вдруг колеса заскрежетали,
Поезд тихо переехал на другую сторону границы.
Выплывает станция, платформа… И снова встали.
Смотрю, а за окном другие дома, люди
                                                      и даже птицы.
 
 
Мимо окна военных строй проходит,
Их форма на нашу не похожа.
Финские пограничники к нам зайти не могут,
А осматривают вагоны поезда снаружи.
 
 
Но, видимо, закончился осмотр.
Гудок паровоза слышен, взлетели птицы,
Поезд быстро набирает ход,
И вечером мы – в Хельсинки, их столице.
 
 
На платформе полно людей. Все куда-то торопились.
Снег вокруг. В теплое народ одет.
Женщина и девочка у вагона остановились,
Помахали мне рукой, и я им помахал в ответ.
 
 
Мимо проходил мужчина, но остановился,
Что-то женщине сказал сердито,
А затем зло глазами в меня он впился,
Женщина ушла, а мной штора на окне быстрей закрыта.
 
 
В то время я никак не мог найти ответ
(Простительно было по малолетству),
Почему финны зло нам смотрели вслед?
Казалось бы, жить должны мы в мире по соседству.
 
 
В истории стран бывало этак, бывало так.
До революции в состав России они входили,
А было время, когда Финляндия – наш враг.
Но это позже, когда от большевиков
                                      они свободу получили.
 
 
У каждой страны своя судьба,
И история у нее должна быть, кажется, одна.
Но бывает так, что память у народов —
                                                      у каждого своя,
И зависит часто от политиков, и избирательна…
 
 
Финны помнят и забыть не могут
Зимней войны с Советами 39-го года,
Прорыва «Линии Маннергейма» и огненного там ада.
А наш народ – участие финнов с фашистами
                                              в блокаде Ленинграда.
 
 
В 44-м закончена война на финском фронте,
И на Карельском перешейке тихо стало сразу.
А в сентябре, по Соглашению о перемирии сторон,
СССР в аренду на 50 лет передан Порккала район.
Началось строительство военной базы.
 
 
А до этого провели демаркацию границы,
Установив вокруг территории 111 погранзнаков.
«И обустроить ее так, чтобы не пересек ее никто,
                                                           даже птицы!» —
Так повелел пограничникам сам товарищ Жданов.
 
 
А стройку возглавил Леонид Тарханов,
Полковник, ранее – начальник
                                          Воркутинских лагерей.
Выселение 7 тысяч финнов из 4 районов
Он организовал за 10 календарных дней.
 
 
Погрузив свой скарб на авто и повозки,
А урожай и скот – в железнодорожные вагоны,
Оставив в целости дома, набив на двери доски,
Мрачные уходили с территории людей колонны.
 

 
После выселения финнов из переданных районов
Началось формирование там военной базы,
Устроено более 300 дотов и окопов,
А затем заполнены они оружием и войсками.
 
 
Выглянув из дома своего в окно,
Маннергейм, их в то время президент,
Увидев краснозвездных танков эшелоны,
Воскликнул: «Оккупации Финляндии настал момент!»
 
 
В те времена я был еще пацан
И все, что выше про базу написал,
Не мог тогда я знать и, конечно же, не знал,
А много позже, когда уж взрослым стал,
Об этом в книгах, в интернете с интересом прочитал.
 
 
А сейчас, в вагоне сидя у окна,
Еду в поезде по чужой стране,
Смотрю – природа здесь совсем не та:
И леса здесь не такие и поля не те.
 
 
Озера, скалы, хвойные леса…
И ночи здесь по осени длиннее.
И не такие голубые небеса.
А летом – белы ночи: нету дня конца.
 
 
Вечер. Свет в окнах появился.
Поезд под парами дальше мчится,
Пути остаток недолго длился.
База рядом – 10 верст от их столицы.
 
 
Незаметно переехали с базою границу,
Еще немного до Киркконумми-городка.
Здесь штаб. Здесь армии «столица»,
Команды все отсель идут в войска.
 
 
Поезд замедляет ход и – остановка.
Отец достал чемоданы с полки,
Я взял сумку и с водой бидон,
Мамочка подняла на руки Вовку,
И все скорей на выход – на перрон.
 
 
Сходя с вагона, вдруг, споткнулся,
Бидончик полетел, облив меня водой,
Поднимает меня кто-то. Слышу смех.
Посмотрел сердито вверх,
А это дядя Петя, папин брат родной,
Он служит также здесь,
Встречает нас со всей своей семьей.
 
 
Погрузив поклажу, сели сами на ГАЗон,
Вперед! Остался нам последний перегон.
И через полчаса – окраина села,
Табличка, по-фински надпись: «Masala».
 

 
Вдоль дороги раскиданы дома,
Стоят они в лесу и на скале,
Льется свет почти из каждого окна.
«Здесь нам жить», – сказал с улыбкой папа мне.
 
 
Вблизи села – узкоколейная дорога,
Переезд. Проехали еще немного.
У речки – дом. Подъехали к самому порогу,
Наконец-то мы добрались. Слава богу!
 
 
Я с машины спрыгнул. Размял колени.
Слышны голоса. В темноте мелькают тени.
Кто-то меня целует, кто-то обнимает,
Понял – здесь родные, нас они встречают.
 
 
А я в дом хочу войти скорей,
Приветливо горит где в окнах свет.
Здесь детства моего пройдет немало дней.
Приезд тот помню я по истеченьи многих лет.
 
 
Вошли все в дом, стряхнув с обутков снег,
Вместо тусклых «керосинок» – абажуров свет,
На стенах – яркие обои, на полу – паркет.
Безмерна радость – рядом с домом теплый туалет.
 
 
С любопытством далее по дому пробежал,
Веранда, кухня, три комнаты – я насчитал,
А в каждой комнате – с изразцами печка,
И из окон – красивый вид на лес и речку.
 
 
Но поздно. Настало время детям спать.
В доме – лишь скамейка приставлена к столу,
Да – видимо, оставшиеся – стульев пять.
Постель нам разобрали в одной из комнат на полу.
 
 
Выключив свет, родители тихо удалились,
Пожелав быстрее засыпать и добрых сновидений,
Но из кухни приглушенно долго разговоры лились,
А я не мог уснуть: за день так много впечатлений!
 
 
Незаметно и я уснул: поздно стало совсем уже.
Проснулся – утро. Солнце светит мне в лицо.
«Здравствуйте, родные!» – чувство радости в душе.
Куртку, валенки надел и – скорее на крыльцо.
 
 
Глаза зажмурил от радужных искринок снега,
Нападало его за ночь по самое колено.
Совсем недалеко – но как дойти до туалета?
Мороз крепчает, а валенки и куртка
                                            на тело голое надеты!
 
 
Но, делать нечего, рискнул и к туалету побежал,
А на полдороге вдруг валенок в снегу застрял.
Пыхтел, сопел, но так его и не достал.
Замерз серьезно. Маму вспомнил, закричал.
 
 
Кричал недолго. Мама с папой появились на крыльце.
Что за крик? И что случилось с сыном?
Испуг сначала я вижу, а затем улыбку на их лице.
А папа подбежал и с валенком меня из снега вынул.
 

 
После улицы морозной – скорее греться к печке,
Но недолго я сидел у ней, перекусил и – к речке.
Воскресенье, и с поселка детвора
Там в хоккей играла с самого утра.
 
 
Накинув шапку и надев пальто,
И поплотней на ноги валенки,
Скатился я от дома на каток.
«Застегнись!» – вдогонку голос маменьки.
 
 
Здесь азарт, здесь поле боя,
Туда-сюда гоняет шайбу детвора,
Здесь, падая, никто не ноет.
Забивши шайбу – крики радости и громкое «ура!»
 
 
А я стою в сторонке за бортом,
Для них я незнакомец. Кто такой?
Со всеми познакомлюсь, но потом,
Пока – болельщик, наблюдаю за игрой.
 
 
Но вот прервалась вдруг игра,
Домой позвали игрока,
А один из них спросил меня:
«Сможешь ты играть за вратаря?»
И мой ответ: «Конечно, да!»
 
 
Далее продолжилась в хоккей игра,
Пока из дома мама не позвала и меня,
А паренек меня теперь спросил:
«Скажи, как звать, пацан, тебя?» —
«Витькой Моисеевым, мне 7 лет», – ответ мой был.
 
 
«Неплохо на воротах ты стоял,
Хотя не силен на вид и ростом мал!
Ты в этом доме будешь жить?»
А я кивнул в ответ и в дом скорее побежал.
«Меня Алешкой звать, давай с тобой дружить!» —
Вдогонку мне он прокричал.
 
 
Раскрасневшийся и возбужденный вошел я в дом,
От мороза и забитого напоследок нами гола.
А мама мне с порога: «Садись за стол.
И спать, завтра идем с тобой мы в школу».
 
 
Проснулся я утром рано,
Услышал в кухне голос мамы,
Оттуда льется свет, а за окном темно,
Печь натоплена и в комнате тепло.
 
 
Попрощаться заглянул к нам папа,
Ему – на службу. Дверь хлопнула, и тихо стало.
«Сынок, вставай», – меня позвала мама.
Не хочется вставать, но надо.
 
 
Позавтракав, школьную надел я форму,
Взял портфель, а мама перекрестилась на икону.
Пошли, держась за руки, мы вместе в школу,
Я – в первый класс, а мама – на работу.
 
 
Недолог был наш путь:
Пять минут – и мы у входа в школу.
Остановились чуть-чуть передохнуть,
Ведь тропинка шла все время в гору.
 
 
С шумом, гвалтом пробегает детвора,
Директор в школу входит спешно.
Постояли. И нам идти пора:
Школьный колокольчик слышен.
 

 
А я смотрю вокруг, не закрывая рта, —
Двухэтажный дом, колонны, резная дверь.
От волнения забыл, зачем пришел сюда,
А мама говорит: «Тебе учиться здесь теперь».
 
 
И вот я в новой школе,
На первом здесь уроке,
А мальчишка за партой рядом
С любопытством окинул меня взглядом.
 
 
Звонок. Окончился урок,
И в центре круга оказался я:
«Кто и откуда, новичок?» —
С расспросами обступила ребятня.
 
 
Краснея от их внимания,
Ответил, как звать, откуда я,
А по окончании школьного дня —
Со всеми я знаком и все – мои друзья.
 
 
Так началась и дальше жизнь пошла на базе.
Поцеловав детей, рано уходил на службу папа,
Мама – в школу преподавать, а я – учиться в
                                                 первом классе.
За хозяев дома оставались два младших брата.
 
 
Но вот пришла весна, длиннее становился день,
Солнце светит ярче, с крыш звенит капель,
На площадке играют дети, легко одеты,
Конец урокам скоро в школе – наступает лето.
 
 
Проснулся рано, солнце светит мне в глаза:
Каникулы! Свободы чувство! И скорей во двор.
Слышу, мама мне вдогонку: «Да куда ты, егоза?!
Поешь! Возьми хотя бы бутерброд!»
Взял бутерброд я и – бегом:
Поем потом.
 
 
За лето нужно все на базе посмотреть,
До нас ведь здесь другие люди жили.
Дома, поселки все отличные от наших деревень.
А какие в жизни сами финны были?
 
 
Гулять по базе тянет любопытства пыл.
Смотрю – дворец у озера стоит.
Кто здесь сейчас и кто хозяин раньше был?
А что за пушка у дороги из земли торчит?
 
 
И было интересным зрелищем для нас —
«Турку – Хельсинки» поезд скорый.
У него был темно-коричневый окрас,
И через базу он проходил без остановок.
 

 
А чтобы пассажиры не шпионили за нами,
На подножках пограничники стояли,
И окна на вагонах закрыты темными щитами.
Поэтому прозвали этот поезд финны
Тоннелем самым длинным в мире.
 
 
Однажды, загорая с Лешкой на песке,
Разглядел я домик за рекой.
По-видимому, там никто не жил, он был пустой,
Казалось, он рядом, подать всего рукой.
 
 
И сразу план в моей башке созрел:
Пойти и, что в том доме, посмотреть.
Чуть позже Алексею приказал:
«Пошли, кончай на солнце спину греть».
 
 
Полчаса ходьбы – и мы стоим у дома.
Двери нараспашку, в окнах стекол нет.
Зашли и от удивления рот раскрыли оба:
Пол завален стопками журналов и газет.
 
 
Поднял я журнал, обложку вытер:
Надпись на финском потерта временем.
Портрет. А на портрете – Гитлер
У себя встречает Маннергейма.
 
 
Нам ненавистны были эти имена:
За войну и блокадные дни Ленинграда,
За страдания и беды в те времена
Навсегда остались они исчадьями ада.
 
 
А финнов, немцев-солдат мы простили.
Не помнит зла долго русский народ.
Жить бы всем в добрососедстве и мире,
А судьей для них будет Бог.
 
 
Листаю я желтых газет страницы,
Смотрю фотографии прошлых лет,
И люди мне кажутся перелетными птицами,
Вот здесь они были, а теперь уж их нет.
 
 
Отобрали все журналы и газеты,
Где тех супостатов были портреты,
Быстро костер развели на лугу
И бумажную рухлядь предали огню.
 
 
С чувством исполненного долга
Собрались дальше мы в дорогу,
Впереди – ручей и мост,
Видим, финский за мостом погост.
 
 
Вошли за ограду, от страха вытерли пот.
Мраморные плиты. На них имена и даты:
Первые цифры разные, а вторые – 39-й год.
Той зимней войны здесь лежат солдаты.
 
 
И нам, пацанам, их жалко стало,
На плиту ромашку положили и бегом назад.
Может кто-то пожалеет на чужбине
И павших наших в той войне солдат.
 
 
День – на закате, домой бегом,
Поле, речка, за мостом – наш дом.
Вдоль моста ограды колючий провод,
Базы здесь граница, здесь – кордон.
 
 
За мостом – конец той речки.
Большого озера приток она.
За озером мерцают окна-свечки,
В лунном свете видны финские дома.
 
 
После школы, студентом став,
Увидев карту того места, я узнал:
Был то фиорд, Балтики залив,
То, что в детстве озером считал.
 
 
Но возвратимся в тот самый вечер.
Мы на мосту. Видим: фонарик светит.
Два человека плывут к нам на понтоне,
А Лешка мне: «Наверное, шпионы!»
 
 
И бегом вдоль колючей той ограды,
Мы – пионеры, и сообщить об этом надо.
Вот и тот дворец, у озера он был рядом,
Здесь расположен штаб пограничного отряда.
 

 
Часовой стоит один у входа,
А нам нужен старший офицер,
С нашей помощью поймают тех шпионов,
А нам за это – орден, и в школе мы – пример.
 
 
Часовой, подумав, взял трубку телефона:
«Здесь пацаны Вас ждут, товарищ командир,
С сообщением. Пустить в штабную зону
Или пожелаете сами выйти к ним?»
 
 
Вышел командир, ждали мы недолго:
«Что привело вас сюда? И что стоите на крыльце?»
Рассказали все, что видели, ему тут же, у порога.
Выслушал, и вдруг – улыбка появилась на его лице:
 
 
«Благодарю за службу вас, ребята.
Вы молодцы и заслужили все награды.
Но это проверяли связь бойцы из нашего отряда.
Часовой, неси им конфет, а также лимонада».
 
 
Осмелев, с любопытством командира я спросил:
«Красивый здесь дворец, а кто в нем раньше жил?»
– «Маннергейм, его дача, – офицера был ответ. —
Он бывший русский генерал, а стал финский
                                                            президент».
 
 
Так закончился на базе этот день, потом другой,
И побежали дальше дни своею чередой.
С утра хочется поспать, вставать мне лень,
А вечером не загонишь и палкою домой.
 
 
Но, встав, хотелось все узнать и все бегом,
Услышав рев машин вдали, как будто гром,
Скорее на военный за горою полигон,
Там защищать границу пехотный учат батальон.
 
 
Сели на скале, как на смотровой площадке,
А внизу с криками «ура!» бегут солдаты.
Впереди в дыму мчатся наши танки,
И мы кричим «ура!», атаке этой рады.
Подобные учения здесь проходили часто,
Как по приказу своего,
                                так и из Москвы начальства.
 

 
А вечером – фильм скорее посмотреть.
Из простыни солдаты сделали экран.
Все ждут, когда начнет темнеть.
Сегодня покажут новое кино – «Тарзан».
 
 
Поляна недалеко от штаба
Ныне выбрана для кинозала.
Ряды скамеек, а для начальства – стулья,
И пацаны на травке ждут фильма начало.
 
 
Какими благодарными зрителями мы были!
Смотрели совсем не так кино, как смотрят ныне.
Зрители артистов-героев жизнью жили,
Глядя на экран, плакали, смеялись и любили.
 
 
А на праздники приезжали знаменитые артисты.
Офицеры с детьми и женами, надев обновы,
Спешили в Дом офицеров посмотреть
                                          Моисеева танцоров,
Послушать Черкасова, Утесова, Любовь Орлову.
 
 
На базе и простые были развлечения.
В Кирккануми известны были две пивные,
Прозванные «Зайди, голубчик»
                                    и «Кровавая харчевня»,
Где за кружкой пива офицеры вспоминали
                                                  времена былые.
 
 
Однажды к нам зашла директор школы,
Посмотреть, как мы живем,
                                     а заметив на стене иконы,
Моей маме повелела сразу же с порога:
«Немедля снять, иначе не быть Вам педагогом!»
 

 
Но мама вежливо промолвила в ответ на это:
«Это свадебный от родителей подарок нам.
А веру не навязываю ни своим, ни чужим я детям,
Поэтому не сниму и никому их не отдам».
 
 
Упрямство мамы повлияло или аргументы эти,
Но перед уходом молвила директор,
                                             задумавшись немного:
«Забудем этот разговор, оставим без последствий».
А мама далее продолжила работать педагогом.
 
 
Потихоньку налаживался быт, обживаться стали.
Все жили простенько тогда, не то, что ныне.
Раньше говорили, что «достали», а не «купили»
Полотенца из Китая и одеяла из Румынии.
 
 
А как наступало лето – в отпуск уезжали,
Бесплатно проездные на всю семью давали.
И в 56-м году хотели провести мы отпуск
В родном селе Никольском.
 
 
А перед отпуском прошла молва,
Облетевшая всех жителей поселка сразу,
Хоть новость эта и не для всех была нова,
Уже в 55-ом говорили, что закрывают нашу базу.
 
 
Но в отпуск все равно поехать мы решили,
В Никольское в то лето приезжали все родные,
И многие в родном селе давно не были,
И будут ли у нас еще бесплатно проездные.
 
 
По приезду у братьев и сестер много разговоров,
Ведь мы приехали из капстраны Суоми,
Где база военных наших и полно шпионов.
А пацаны-сельчане меня встречали, как героя.
 
 
Закончился наш отпуск, и возвращаться надо.
Снова мы в пути. А вот наш дом и двор.
По приезду – новость, и мы ей совсем не рады:
Эвакуация базы началась,
                                 с финнами подписан договор.
 
 
А эту весть принес солдат нам вестовой
И передал, что папе срочно нужно в штаб,
Отец ушел, какие-то бумаги взяв с собой.
«Вернусь – все рассажу», – сказал он нам.
 
 
Отца более двух часов мы ждали.
Придя, ответил на вопрошающие взгляды мамы:
«По состоянию здоровья меня комиссовали,
Сказались войны незаживающие раны.
 
 
И нужно срочно чемоданы, вещи паковать,
В десять дней покинуть всем необходимо базу.
А перед этим все военные строения взорвать.
Такие вот в войска пошли приказы».
 
 
Утром следующего дня мы проснулись рано,
Слышен рев машин, топот ног не меньше роты,
Громко где-то раздаются звуки канонады,
Исполняется приказ: взрывают все окопы, дзоты.
 
 
И на улицу бегом: все хочется окинуть взглядом,
Сюда, быть может, мы не вернемся никогда.
На станцию сперва, она вблизи, от дома рядом,
Туда на загрузку непрерывно подходят поезда.
 
 
Толкотня, шум, у вагонов давка,
Все торопятся успеть на посадку.
А по соседству мужики в военной форме
Размещают танки, пушки на ЖД-платформе.
 

 
Загрузился поезд, и пробили склянки,
Слышна громкая команда на отправку.
А кто не сел, понурив голову, стоят в сторонке,
Как птицы, не взлетевшие ввысь подранки.
 
 
Средь отъезжающих – знакомые мне лица:
Увидел Лешку, стоит он на перроне.
Рассмеялись, вспомнив казус на границе.
А как сейчас там на кордоне?
 
 
Недолго думая, до штаба мы бегом.
Туда, где командир нас шоколадом угощал.
Вот дворец, и от удивления открылся рот:
Ворота нараспашку, будто был пожар.
 
 
Зашли мы в холл – и вытянулись лица…
Пусто, ветер, бумаги на полу и пепел в печке.
Значит, без охраны советско-финская граница.
А в окна видим – мост разрушен через речку.
 
 
Хорошо виден и берег озера другой.
На той стороне жизнь совсем иная.
Но пора и нам бежать домой,
Ведь скоро тоже с базы уезжаем.
 
 
Я дома папе помогаю паковать вещи в чемоданы,
Помыв посуду, в доме убирает мусор мама…
Между делом рассказал, что видел на вокзале,
И что отсутствует граница и все уехали из штаба.
 
 
А папа про недавний случай рассказал:
Увидев, что граница вдруг открыта стала,
Рядовой солдат из части в Финляндию сбежал,
Но финская полиция его быстренько поймала
И, по соглашению сторон, его Советам сдала.
 
 
А чтобы неповадно было бегать впредь,
Его в тюрьму надолго могут запереть.
А мама, подумав, вдруг сказала:
«Парня жалко, еще совсем он малый.
Хотел, наверное, узнать, как за кордоном,
Или совсем невмоготу жизнь на базе стала».
 
 
И далее отец вот что поведал нам:
«Чтобы анархии не было и вольностей,
Жданов, обкома секретарь, приказ издал:
Всех комиссованных расселить
                                      в Ленинградской области.
 
 
Тот приказ подписан и принят к исполнению.
Какие могут быть еще другие мнения?!
И вчера мне объявили место поселения:
Пограничный город Светогорск, Карелия».
 
 
Утро. Последний раз мы в доме этом.
Перед дорогой на чемоданы все присели.
Октябрь месяц, уж давно не лето…
Вышли на крыльцо, и отец закрыл все двери.
 
 
Мама остановилась на крыльце – совсем недолго,
Всех перекрестила перед дальнею дорогой,
Ведь не знали, что нас ждет в конце пути.
Вытерла слезу и улыбнулась.
                                Все, пора на станцию идти.
 
 
Проходили мимо школы нашей,
Она была от дома совсем рядом,
Но с сентября там не было занятий.
Дети все довольны, а родители, конечно же, не рады.
 
 
Разрешение спросив, заглянул я в школу.
Окна, двери – все раскрыто и без охраны.
Какие-то бумаги, глобус,
                                   кассеты диафильмов на полу.
Соблазн велик: кассетами набил себе карманы.
 
 
Догнал родителей, и вот мы вместе у вокзала.
Людей набралось много, как вчера,
Подходит поезд, посадки объявлено начало,
Зашли в вагон, на лавку сели. У окна, конечно, я.
 
 
Дрогнул поезд и набирает скорость,
В окне бегут знакомые места.
Частица сердца здесь нашего осталась,
А впереди – другая жизнь, и снова с чистого листа.
 
 
Пути до Хельсинки совсем немного.
Незаметно переехал поезд бывшую границу,
Затем стояли в чистом поле долго,
Но к вечеру приехали. Платформа. Их столица.
 
 
Встречи такой от финнов мы не ждали:
Пока не остановились, за нами все они бежали,
А затем цветы и сладости в окна нам бросали,
Радовались, что мы досрочно с базы уезжали.
 
 
И мне захотелось что-то дать в ответ,
Но не было у нас самих тогда конфет.
Достал я из кармана те кассеты,
И диафильмы полетели им из окна в ответ.
 

 
Поезд наш стоял недолго.
Финны помахали нам вдогонку.
Впереди еще долгая дорога,
И в вагоне многие достали закуску, водку.
 
 
А где выпивка, там – душевный разговор,
И о нашем бегстве с базы загорелся спор.
Выпив стопку, один заговорил:
«Бежим, а кто в войне той победил?»
 
 
Ответ от другого пассажира услышал я:
«Конечно, мы! И доказательств здесь не надо,
Но ультиматум предъявили скандинавов страны:
Американцев с атомным оружием
                                               будут видеть рады,
И согласие на размещение базы им дадут,
Если из Финляндии войска Советов не уйдут».
 
 
А чтобы мир надолго установлен был,
Соглашение такое мы с ними подписали,
Войска выведены и базу СССР закрыл.
От войны, ведь, все тогда устали.
 
 
Многих вывезли в чисто поле.
Такой вывод войск у нас нормой стал.
Наш народ терпелив и это стерпит.
А зачем такая спешка, и кто нас гнал?!
Видимо, за это никто и не ответит!
 
 
Ночь. Заснули все, и я на верхней полке.
Проснулся. Утро. Потянулся сладко.
Поезд замедляет ход. Выборг. Остановка.
На Светогорск здесь будет пересадка.
 
 
Вышли из вагона – и сразу на вокзал.
Через три часа поезда нашего отправка.
«Пойдем, посмотрим город, – мне отец сказал, —
И что-нибудь в дорогу купим, рядом лавка».
 
 
Город небольшой, самобытен и красив.
Шведской крепостью и башней с рынком знаменит,
Стал он снова принадлежать России,
Когда в Северной войне Петр I шведов победил.
 
 
А после революции хозяевами здесь стали финны,
Карельский перешеек до Ленинграда
                                              почти что захватили.
И были бы земли эти в их власти и поныне,
Если бы в 44-м году мы их не освободили.
 
 
Появилась площадь, на ней Ленин в чугуне стоит.
Затем улица с его именем, в конце – рынок, башня.
Воскресенье, отовсюду в парке музыка звучит.
Вдоль улицы – дома, непохожие совсем на наши.
 
 
Шведы, финны бывали в разные здесь времена,
Поэтому так не похожи стоящие рядом все дома.
Гудок паровоза прозвучал, возвращаться нам пора.
Бегом до вокзала, пассажиров не ждут ведь поезда.
 
 
Стоим с вещами на платформе снова.
Напустив пару, подходит паровоз
                                           и четыре с ним вагона.
Зашли в вагон, народу в нем совсем немного,
60 км всего до Светогорска, но ехали мы долго.
 
 
Проехали совсем немного и – остановка.
Появились пограничники в вагоне.
Началась паспортов у всех проверка:
Находились мы в пограничной зоне.
 
 
Замелькали дальше станции и полустанки.
Смотрю – дома такие же, как в Порккала-Уде.
Только поблекшими от времени немного стали.
Как будто и не уезжали мы с семьей оттуда.
А все просто – строили их также финны,
                                                    те же люди.
 
 
Пошла череда станций с окончанием на – горск.
Каменогорск медленно проплывает мимо,
Следом – Лесогорск, за ним и Светогорск.
Позже все места здесь стали мне родными.
 
 
Располагались эти городки, поселки все
На красивейшей реке Карелии – Вуоксе.
И когда здесь проживали финны,
Названия были у них совсем иные.
 
 
Но я отвлекся. Поезд – в Светогорске, остановка.
Мы с папой взяли чемоданы,
А на руки взяла мама Вовку.
Конечная станция, и этому все рады.
 
 
Мне было 10 лет, когда приехал в те края.
Всякое было впереди – 7 лет прожил я тут.
Не знал, сходя с поезда тогда,
Что в Лесогорске окончу школу я,
Отсюда поступлю и в институт,
Что рядом живет девочка одна,
Женой любимой станет позже для меня.
 
 
Но всё, не буду я заглядывать вперед, и это точно.
Здесь на описании части жизни моей
                                                 я ставлю точку.
 

P. S.

 
После нашего отъезда с Порккала-Удд, с базы
Прошло уж более 50 лет,
Но память, будто бы застрявшая заноза,
Возвращала меня в детство, нет да нет.
 
 
В молодые годы, да и старше став,
Чтобы туда съездить и посмотреть, как там,
Живя в СССР, я даже не мечтал.
Денег – шиш, да и визу мне никто б не дал.
 
 
Но пришли совсем другие времена.
На полках – ничего, но перестройка, гласность.
Правил Горбачев, и развалена великая страна,
А в Беловежской пуще – заговор,
                                            и Ельцин уж у власти.
 
 
Пришли лихие 90-е года Время
большого хапуна.
Без предела крали, находившиеся у власти ближе,
А что лежало плохо, воровали те, что ниже.
А простому люду кость швырнули – свободу слова,
Говори, что хочешь, и товаров много новых.
 
 
С Запада демократия продвигалась,
Там загнивать она совсем уж стала.
А обратно доллары полетели в их оффшоры,
Где надежно прятали их и наши воры.
 
 
Но памятно мне то время не только этим было,
А тем, что деловая инициатива поднялась в цене.
И я, как многие тогда, открыл свою фирму, дело,
Что дало возможность достойно жить моей семье
И воплотить давнюю мечту —
                                     съездить за границу мне.
 
 
После семейного обсуждения и горячих споров,
Дела на работе в порядок приведя,
Собрались, наконец-то, в дальнюю дорогу,
Туда, где детство раннее было у меня.
 
 
Без затруднений визу получили,
Я, сын с невесткой и супруга Ира,
На своей машине ехать мы решили,
Рано встали: долго ехать от Минска
                                       до столицы финнов.
 
 
Псков уж позади, в Питер мы, наконец, приехали,
Здесь есть, где нам переспать и отдохнуть,
Что с удовольствием по приезду
                                          мы здесь и сделали.
А с утра – вперед. Короче нам
до Хельсинки остался путь.
 
 
По новой трассе машина наша мчится,
Песня из динамика знакомая звучит, и мы поем.
Незаметно появилась российская граница.
Проверка паспортов и что в багажнике везем.
 
 
Наконец-то все проверки осталась позади.
Мы переехали и финскую границу,
Немного еще осталось быть в пути.
И вот – отель. Приехали. Мы в их столице.
 
 
В детстве видел этот город из вагонного окна,
Другой возможности тогда не мог иметь.
И Хельсинки, распорядилась так судьба,
Наконец, смогу я ближе посмотреть.
 
 
Позавтракав в отеле, в автобус сели.
От отеля и до центра – Маннергейма проспект.
С остановками долго ехали,
                                 и, наконец-то, мы у цели.
На площади Сенатской вышли,
                                     здесь их столицы центр.
 
 
Выйдя из автобуса с родными, огляделся я,
Вижу – Александру II в центре памятник стоит.
Финнам от царя дарована автономия широкая,
И в благодарность ему за это сей монумент отлит.
 
 
А на горе, над площадью, как на небесах,
                                                        собор парит
Кафедральный, и назван в честь святого Николая.
Наверное, он у финнов известен, тем и знаменит,
Похож он на Исаакиевский, что в Питере стоит.
Но вера здесь не наша, Лютеранская —
                                                    совсем другая.
 
 
На стенах – штукатурка, а не мрамор и гранит.
Окрашен как внутри, так и снаружи в белый цвет,
Зайдешь – там пусто: икон в соборе нет.
 
 
Но в этом городе есть храм иной,
Он расположен по ту сторону залива,
Названием Успенский, православный он,
Так же стоит на высоте, красив на диво.
 
 
Вокруг площади невысокие дома.
Показалось, что их где-то видел.
Посмотрел внимательно и понял я тогда:
Проектировали их те же архитекторы, что и Питер.
 
 
И сразу мысль возникла у меня одна,
Ее я высказал жене, она того же мнения:
Хельсинки провинциальным городом
                                                показался нам,
В огромной Российской (тех времен) империи.
 
 
Хожу по улицам и всматриваюсь в пожилые лица:
Может встречу тех (и я питал себя надеждой этой),
Кто провожал нас на платформе их столицы,
А я бросал им из вагона диафильмов
                                                 разные кассеты,
Хотя и понимал: абсурдны мысли эти.
 
 
Вечер наступает, и нам пора в отель.
По той же улице назад проделан путь.
Поужинав в кафе, спать с семьей легли скорей,
Но воспоминания наплыли, и не могу уснуть:
Ведь завтра предстоит поездка в детство мне.
 
 
Потихоньку задремал и незаметно для себя заснул.
Проснулся от слов супруги: «Вставай! Утро, 7 часов».
И меня с постели как будто ветер сдул.
Позавтракав, собрались. К поездке экипаж готов.
 
 
Выехав за город, дорогу с картой сверил.
Молча едем, видимо, здесь и не нужны слова.
Мои родные понимают, что я в волнении,
Ведь впереди поселок с названием «Мasala».
За поворотом – столб, табличка знакомая
                                                    на нем висит,
И поселок, знакомый с детства.
И, кажется, не изменился он.
Но нет. Был, где раньше военторг —
                                         торговый центр стоит.
Проехав дальше, увидел новый стадион.
Все дома покрашены, в основном в вишневый цвет.
Такое впечатление – весь поселок будто бы умыт.
 
 
Проехали поселок и переезд
                                  через узкоколейную дорогу.
Раньше дорога вела к штабу, школе, дому.
Вроде узнаваемы места, но изменилось много.
А что нас ждет впереди, одному известно Богу.
 
 
Видим – в лесу машина на площадке.
Свое авто оставили на этой же стоянке.
Дальше пошли пешком по тропке. Но и ей конец,
И перед нами вдруг появился
                                       тот Маннергейма дворец.
 
 
Подошли, а он как будто бы совсем другой.
И не пойму, рад, что я здесь, или не рад.
В то время он был кирпичный и здесь был штаб.
А сейчас он в краске белой, и здесь пансионат.
 
 
Посидев у фиорда-озера немного,
Дальше мы двинулись в дорогу.
Тропинка вдоль озера шла недолго,
В конце увидел с мансардой дом,
Знакомым показался он.
Вспомнил: здесь когда-то дядя жил.
Слава Богу, кто-то дом тот сохранил.
 
 
Какой-то финн появился у порога дома.
Неловко стало, и мы пошли по той тропинке снова.
 
 
Дальше должна быть школа,
Но вместо школы – дом высокий, новый.
А в нем расположена какая-то контора.
Вздохнул я: ждал совсем другого.
 
 
Но главное притяжение мыслей и сердца моего —
Тот дом, в котором в детстве с семьей проживал.
Подошли к тому месту, ищу. Но нет его.
Споткнувшись о фундамент, покрытый мхом,
Понял: да вот же это место! Здесь наш дом стоял!
Слезы на глазах и в горле появился ком.
Перед поездкой совсем я думал об ином.
 
 
Наш отъезд из Масалы был похож на бегство,
Быстрей за руль! Мне стало здесь
                                            совсем не интересно.
Хотел повернуть я время вспять, но всем известно:
Никому и никогда не удалось вернуться в детство.