Текст книги "Дорога оружия"

Мажуга остановил сендер. Окутанная клубами пыли колонна тоже встала. Сзади подкатила мотоциклетка. Йоля подтянулась на сиденье, а то прямо едва на пол не сползла. Теперь она села ровней и снова огляделась. От колонны спешили несколько человек в желтых жилетках, первым бежал Курчан.

– Что случилось?! Почему назад едешь?! – выкрикнул он.

С другой стороны примчался стрелок с мотоциклетки. Этот сразу принялся орать и тыкать пальцем в Мажугу:

– Сбежал! Мы в бой вступили, а он сбежал! К некрозу такого попутчика! На кой он сдался! Сбежал, пока мы с бандитами схватились! Слышь, ты, селюк, об тебе говорю!

Мажуга неторопливо выбрался из сендера, оглядел харьковчанина.

– Чё зыркаешь?

– Так ты в бой вступил? – уточнил Ржавый.

– Ну!

– И бандиты на тебя насели со всех сторон? Или, может, им на тебя плевать было и они за мной погнались? И палили в меня? Пока я от тебя их уводил? – Мажуга обернулся к Курчану: – Слышь, командир, это по мою душу приходили. Не знаю, почему, а только на твоих стрелков им было плевать, они мотоциклетку объехали стороной и за мной гнались, покуда не увидали колонну.

Курчан глянул на мотоциклетчика.

– Ну ваще-то… – протянул тот. – Ваще-то… как-то так примерно…

– Ладно, – буркнул Мажуга. – Тронулись дальше, что ли? А ты, парень, в другой раз думай, прежде чем пасть открывать.

Каратель с мотоциклетки проглотил отповедь молча, почесал в затылке и побрел к своей машине. Мажуга плюхнулся на сиденье и бросил Йоле:

– Капюшон поправь, не отсвечивай. Видала, как стрелок на тебя пялился? Не надо этого.

– Подумаешь, пялился… И чего им всем от меня надо?

– Известно, чего, – вздохнул Мажуга.

Больше бандиты не появлялись, Мажуга остановил сендер только раз – на заправке. Залил горючего и погнал дальше. Колонна следовала за ним. Когда дело шло к вечеру, он объявил:

– Скоро подъедем до места. Пока я с Самохой сговариваться буду, сиди, не вылазь. Из сендера не выходи, ни с кем не заговаривай.

Йоля пожала плечами. Больно надо ей с кем-то разговаривать. Или не так – больно надо ей Мажугу слушаться? Как будет правильней? Так ничего и не надумала.

Ржавый остановил сендер у обочины. Вскоре подкатила мотоциклетка.

– Чё стоим?! – крикнул водитель.

Стрелок вылез из своего железного ведерка, будто хотел размяться, а сам подошел к сендеру и, хотя отвернулся вроде как в сторону, то и дело заглядывал в кабину. Йоля, когда он в очередной раз уставился, скорчила ему рожу и натянула капюшон поглубже.

Мажуга тяжко вздохнул и ответил водителю мотоциклетки:

– Мы уже почти на месте, дождусь Самоху, переговорю с ним. А вы, чем тут торчать, поезжайте по дороге чуть вперед. Только далеко не суйтесь, шагов на двести.

Когда мотоциклетка потарахтела дальше по дороге, он вылез из сендера, Йоля за ним. Ждать было скучно, она вытащила подарок Луши, развернула. Игнаш подошел ближе. Помолчали, потом он заговорил:

– Луша добрая.

– Пришибленная.

– Много ты понимаешь, заноза.

Йоля обиделась и мстительно буркнула:

– В отца, видать, пошла.

Сказала – и тут же пожалела. Лицо Мажуги враз потемнело, он шагнул к ней, занося руку. Йоля присела и сжалась – вот щас как врежет… Но бить он не стал, сплюнул под ноги и с чувством сказал:

– Дура ты, дура…

Молчание вышло напряженное, что-то будто в воздухе повисло, так что Йоля крепко обрадовалась, когда на дороге показалась грохочущая харьковская колонна.

Разговор с Самохой на этот раз получился короткий и очень деловой, без всяких там подначек и зряшных упреков.

– Действуем так, – принялся объяснять Мажуга. – Я отправляюсь в это местечко, где оружием торгуют, там кручусь и вызнаю, что удастся. Ваших рядом чтоб и духу не было, это строго. Если карателей увидят – все пропало. Поэтому вы не рыпайтесь и без меня – ни шагу. Мы сейчас достаточно далеко, чтобы никто из торговцев не всполошился.

– Ждем тебя, значит, – вставил Самоха.

– Точно. И сидите тихо-тихо, готовьтесь. Я возвращаюсь, тогда – ваш черед. Разносите этот оружейный притон к некрозной плесени, но правило опять же твердое: никто не должен живым уйти. Никто из тех, которые меня видели, перед тем как каратели на них напали.

– Это верно, – согласился Самоха. – Нам самим резону нет когось выпускать.

– Тогда вроде все сказано. И держи своих крепко, чтоб не вздумали по округе шарить. Ночью отведут душу, а теперь – ждать и не рыпаться.

– Ты уж говорил, я помню.

– Я бы и десять раз тебе сказал, если б считал, что от того польза получится. Моя голова на кону стоит. Если кто уйдет оттуда и меня припомнит после – покоя боле не увижу. Тогда я буду знать, с кого ответ стребовать, – не обижайся, Самоха.

– Да ступай уже…

Когда отъехали от колонны и миновали головную мотоциклетку, Йоля решила, что дядька уже отошел и не слишком на нее серчает. Стало быть, можно поговорить.

– Дядька Мажуга, а дядька Мажуга, что за правило у тебя такое – харьковчанам людей на расправу выдавать?

– Они сами виноваты. Оружейные цеха правило установили, а эти нарушают. Рано или поздно нагрянут на них каратели, и они это знают. Ну, из-за меня чуток раньше получится.

– А Самохе ты наказал, чтоб никто живым не ушел. Недобро как-то выходит!

– А если бы я так не сказал, харьковские незаконных торгашей пирогами бы накормили, да и отпустили с миром? Ты, заноза, лучше не о моей доброте печалься, а о себе думай, как ты там держаться станешь.

– А как?

– Те люди, к которым в гости придем, на самом острие живут, нравы у них простые. Поймают на краже – пожалеешь, если сразу не прикончат. С ворами там круто обходятся.

– А я чё… я ж ничё такого…

– Нет, Йоля, ты «чё такого». И попомни: там я тебя не спасу. Если потянешь руку к чужому, считай конец тебе. А если сдержишься, обещаю: получишь оружие. Настоящее. Сам тебе куплю.

– Не врешь?

– Не вру, это тоже правило – без большой нужды не врать.

– Ой, дядька…

– Чего?

– Ну вот же ты сейчас врать едешь, а мне сказал – не врешь.

– А я тебе толкую: не за мной, а за собой следи. Вон уже показалось место. Готовься. Как на тамошний рынок пойдем, капюшон натяни поглубже, но сама гляди и слушай, вдруг что важное заметишь. Может, кто знакомый попадется.

Подпольный рынок оружия обосновался в развалинах поселка. На окраинах дома лежали в руинах и остатки стен поднимались разве что до пояса в высоту. Ближе к центру несколько строений сохранились получше – их обнесли оградой, вбили столбы и натянули колючую проволоку, так что между «колючкой» и стенами оставалась изрядная полоса свободного пространства, и оно отлично просматривалось. Сами здания – приземистые бетонные бараки, широкие, с железными воротами – образовывали незамкнутый четырехугольник, над кровлями клубился густой дым. В красном свете заката казалось, что поселок горит.

– Гля, дымит, – заметила Йоля. – Прям как у нас.

– Так и здесь оружейники, – пояснил Мажуга.

– А чё там, вроде люди стоят? По-над забором?

Тут Мажуга смолчал, а как подъехали ближе, девчонка поняла, почему он не хочет говорить. К столбам ограды были все той же колючей проволокой прикручены скелеты. Часть костей держалась, а некоторые просыпались и валялись белесой грудой под столбами, в зеленых густых кустах. Ворота – рамы, сбитые из бревен и густо перетянутые «колючкой», – были на запоре. Сендер подкатил к въезду и затормозил. Появилась охрана, двое мужчин с дробовиками. Один взялся оттягивать нетяжелые створки, другой уставился на приезжих:

– По какому делу?

– А я для харьковских тута все разведываю, – ухмыльнулся Мажуга, – вот щас помчусь к ним с докладом.

Охранник хмыкнул.

– По торговому делу я, – продолжил Мажуга. – Сговориться насчет поставок, как обычно. Купить кой-чего по мелочи. Сафьян-то здесь?

– Проезжай, – мотнул головой охранник. И опустил дробовик.

Сендер вкатился в просвет между длинными бараками и остановился. Здесь, меж серых стен, было темно, дневная жара уже спадала. Окна светились, оттуда доносился бойкий говор, а во дворе было пусто.

– Ну что, заноза, не соврал я?

– Хитрый ты, дядька. Э, а чё, сендер так покинешь, без присмотра?

В длинном узком дворе стояло еще с полдесятка сендеров и самоходов, никто их не стерег.

– Так и покину. Говорил тебе – здесь не воруют. Видала скелеты на заборе? Это кого на воровстве поймали. И заметь, ни одного свежего покойника, все старые. Давно уже здесь не крадут. Идем, что ли. – Мажуга направился к широкому входу в барак, откуда лился яркий свет.

Едва вошли, Йоля замерла, потом качнулась назад.

– Ой, дядька Мажуга-а-а…

Вдоль длинного здания тянулся непрерывный ряд прилавков, а на них чего только не было! Масляно светились стволы, тесаки и ножи блестели колючими россыпями, патроны теснились в открытых коробах… а еще вышитые пояса с кобурами, сапоги и портупеи, ярко начищенные бляхи и пряжки. Над каждым продавцом горела лампа, все сверкало, все лучилось, пестро одетый народ прохаживался вдоль лотков, покупатели тыкали пальцами, спрашивали цену, бойко торговались…

– Что, заноза?

– Держи меня, дядька, держи крепко – не сдержусь, руки сами потянутся по чужим карманам. У-у-у, какое место… Богато здесь, глаза разбежалися-а-а-а…

Яркий свет, пестрые одежды, блестящий металл – все оказалось слишком неожиданно по сравнению с облезлыми бетонными стенами снаружи. И еще запахи здесь тоже были богатые: воняло горелым, дымком тянуло, кислым запахом свежевыделанных кож, еще порохом и сталью, и всевозможной снедью – где бойкое место, там и жратву покупают, и пьют, само собой. С нескольких лотков бойко уходили пиво и брага, там же и мясо жарили, и вареная кукуруза паром исходила, и лепешки с острыми начинками источали ароматы… У Йоли голова враз закружилась. Одной рукой девчонка вцепилась в Мажугину куртку, другую поглубже в карман плаща упихнула – чтоб не чесались ладошки воровать.

Игнаш двинулся вдоль рядов, не спеша оглядывал товары, прислушивался, о чем судачат. Мало-помалу Йоля опомнилась, стала рассматривать, как устроено торговое место. Длинный барак из бетона справа и слева простенками разбит на отсеки. Она бы поразилась, скажи ей кто, что до Погибели здесь была ферма, скотину в отсеках держали, а посередке – проход широкий, чтобы трактор проезжал. Сейчас тут был рынок оружия – как раз такой, за какими каратели охотятся.

Пройдя между торговыми рядами почти до самого конца, Игнаш остановился у прилавка с пистолетами. Провел рукой над матово блестящей сталью, будто целился, взял «шершень», быстро отложил, пошевелил еще пару стволов – те даже в руки брать не стал. И рожу скорчил скучающую, словно ему тошно на это барахло глядеть.

Подошел торговец, раскрасневшийся, потный – только от прилавка, где водкой угощают.

– Подсказать чего? Предложить? – Пахнул луковым духом.

– Это ж местное, здесь клепаете, – проворчал Мажуга, – мне несподручно. Хочу вещь посерьезней, из старых времен, настоящую.

Торговец уже успел оценить его здоровенный кольт и согласно кивнул – верно, дескать.

– Местное, да. Но делаем на совесть, каждый ствол пристрелян и опробован.

– Дык, понятно, что десяток-другой раз пальнет, не развалится. А после – как удача выпадет.

– Метко пальнет! Очень метко! Все пристреляны, все…

– Мне вещь нужна, – перебил Мажуга, – чтобы послужила, чтобы вспоминали, кто подарил. От чистого, как говорится, сердца чтоб.

Торговец сам сунулся к прилавку, легонько отодвинув Йолю, пошевелил собственный товар, выбрал здоровенный пистолет, быстро отер полой плаща и, развернув рукоятью, протянул Мажуге:

– От вещь! Гляди, почтенный! Это сразу видно, что от сердца.

– Нет, не то. Я ж не себе, племяшке вон, чтобы дитю сподручно было.

– Почему дитю? – засуетился торговец. – Девице-красавице! Щас я… я щас… Если б сразу знал, что красавице, другой бы предложил. А погодь-ка, почтенный! – Оставив покупателей, красномордый нырнул за прилавок, вытащил откуда-то из-под низа небольшой револьвер с красивой инкрустацией на рукояти: – От славная оружия для красы-девицы! До Погибели сделана, а все как новая. Гляди-ка, блестит узор!

– «Леди Смит»? Та не, то игрушка. А мне вещь нужна. Вроде «Беретты М-92», к примеру.

Торговец смерил Мажугу внимательным взглядом, снова нырнул под прилавок, вытащил пистолет. Мажуга осмотрел его, протянул руку. Торговец вручил магазин. Оба не произнесли ни слова, но Йоле казалось, что они беседуют. Ржавый снарядил оружие, что-то дернул, чем-то щелкнул, вскинул руку, будто прицелился в развешанные на стене кобуры, посмотрел на хозяина лотка, тот кивнул. Взгляды и жесты заменяли продавцу с покупателем человеческую речь. Наконец Игнаш решился:

– Поработала вещица немало, но еще послужит. Цена?

– В какой монете?

– Киевское золото.

– Два золотых. Полсотни патронов – еще три серебряка.

– Это с двумя магазинами.

– Один всего и есть. Кобуру дам хорошую.

– Не стоит двух гривен.

Пока торговались, Йоля выпустила куртку Мажуги и изо всех сил стиснула ладони – очень уж тянуло цапнуть что-нибудь с прилавка. Ну прямо невмоготу было.

Продавец заулыбался, источая волны перегара и лукового духа, кивнул:

– Соглашайся, почтенный, вон красавица твоя как разволновалась. Очень ей «беретта» глянулась. А разве можно красавице отказывать?

Мажуга подумал немного и сказал:

– Можно.

Продавец так искренне расстроился за Йолю, что едва слезу не пустил. Но Мажуга уже решился:

– Ладно, беру. Кобуру только покажь.

Когда торг подошел к концу и торговец взвешивал на пальце золотой, собираясь сказать, что слишком легковесный, Мажуга склонился к нему и тихо произнес:

– А теперь и о моем деле поговорить можно. Для себя тоже кой-чего ищу.

– С твоим-то кольтом? – Торговец так поразился, что не только забыл о привычных ужимках, но и не стал даже спорить по поводу подпиленной гривны. – Я ж знаю, кто к такому привык, ни на что не променяет! Хотя есть стволы получше, на мой вкус, но тут дело привычки!

– А! – Мажуга махнул рукой. Сунул Йоле «беретту» с кобурой и снова обернулся к продавцу: – Слушай, Сафьян, мне кое-что посерьезней требуется.

– Знаешь меня? – Продавец насторожился. – Что-то не припомню…

Он вгляделся в невыразительное лицо Мажуги, тот с готовностью стянул кепку и повернулся к свету. Вообще, держался Ржавый так, будто торговец оружием непременно должен его признать. Тот и впрямь вроде что-то припомнил, кивнул, хотя и без уверенности. Внешность Мажуги была как бы и примечательная, но с другой стороны, ничего особенного, обычные черты. Он походил на сотни и сотни людей. Загорелый, коренастый, неспешный в движениях – мало ли таких в Пустоши!

– Говори, что за дело.

Ржавый склонился через прилавок, продавец подался навстречу; мужчины зашептались. Йоля, прицепляя кобуру к дареному ремню, едва слышала отдельные слова Сафьяна:

– Да… что ж, сведу… был такой, конечно. Ну да… обязательно. Мой процент за знакомство… Ну, ежели так, то будем говорить… Да хоть щас! – Торговец окликнул соседа: – Эй, Проня, приглядишь за моим хозяйством? Я отлучусь ненадолго.

Сговорившись с Проней, Сафьян кивнул Мажуге:

– Шагай за мною.

Втроем они дошли до конца торгового ряда, там двое охранников караулили вход. Сафьяна пропустили без вопросов, ну и спутников его тоже, когда торговец сказал, что эти с ним. Дальше был поворот, полутемный коридор, потом еще дверь – вход во второе крыло фермы. Оно целиком принадлежало хозяевам этого места, и ворота во двор обычно оставались запертыми. Здесь охраны не было, Сафьян уверенно вошел. Они оказались в небольшой клетушке, за столом сидел пожилой мужичок, прихлебывал из кружки чай. В другой руке у него был обрез двустволки – стволы глядели на вход, прямо в грудь вошедшему. В углу печка, на ней помятый жестяной чайник.

– Что, Сафьян, – не опуская дробовика, поинтересовался старичок, – нешто расторговался уже, за товаром сходить решил?

– Не, я потолковать. Клиент хороший эвон. Не моего полета птица. – Сафьян посторонился, чтобы видно было Мажугу с Йолей.

Старик отхлебнул из кружки, поморщился… опустил обрез на колени и покачал головой:

– Проходьте.

Йоля будто затылком чуяла взгляд старика, когда они проходили дальше по коридору. За поворотом снова пошли стойла, но теперь каждый отсек был отгорожен от прохода дощатой стеной с дверью. Под ногами глухо стучал молот, что-то повизгивало, пол мерно вздрагивал – в подземелье под этим крылом был обустроен подпольный цех. Йоле в звуках сразу почудилось что-то знакомое. Такое в Харькове не раз услышишь.

– Склады? – спросил Мажуга, кивком указывая на двери вдоль коридора.

– Ага, товар тута держим. Нам чуток далее.

Пройдя мимо череды запертых клетушек-складов, Сафьян остановился и обернулся к спутникам:

– Ну, правила вам известны?

– Твой процент, – отозвался Мажуга, – если дело сладится. Серебряк, если холостой заход выйдет.

– Все верно. – Сафьян подставил ладонь. – Пожалуй серебряк вперед, почтенный. Остальное – уж как выйдет, ну а я тебе удачи пожелаю. Твоя удача – мой прибыток!

Получив монету, он постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, осторожно заглянул:

– Покупателя примете? Человек верный.

– Заходи, Сафьян, и человека веди.

– Да их двое, – пояснил торговец, распахивая дверь шире.

В комнате был накрыт стол, здесь тоже пили чай. Йоля, как ни озиралась, хмельного не приметила. В комнатенке окон не было, а печка грела, так что Йоле стало жарко, она распахнула плащ.

За столом сидели трое, все разные. Один долговязый тощий парень в очках, молодой совсем, но с прочими на равных. Двое других – в летах, седые, толстые. У одного сквозь седину желтые волосы пробиваются, у другого черные. Хозяева придирчиво оглядели Мажугу с Йолей, покивали. Тот старик, что с прожелтью в шевелюре, велел Сафьяну:

– Ты ступай, дальше мы сами.

Торговец убрался, как показалось Йоле, с большим облегчением, едва ли не бегом.

– Ну а вы, гости дорогие, садитесь, – предложил тот старик, что почернявей, – вот стулья, устраивайтесь. Чаю не желаете ли?

Молодой молчал, но Йоля поймала на себе его взгляд.

– С каким таким вопросом к нам? Чем помочь можем? – опять подал голос блондинистый старик. Они с чернявым говорили будто по очереди. Фразу один, фразу другой, а молодой, что при них сидел, помалкивал, только на Йолю пялился.

– Имелся у меня сговор с человеком насчет товара редкостного, – заговорил Мажуга, усаживаясь. – Жаль, в те поры был я не при деньгах, разговор так разговором и окончился. Но вещица дорогая, так, гадаю, может, по сей день не продана. Если она и ныне торгуется, я бы в дело вошел. С капиталом вошел, ясно.

Старики переглянулись, посмотрели на молодого, тот кивнул.

– Сказывай, что за вещь, – велел чернявый старик.

– Ракетная установка, ракеты самонаводящиеся, детектор на металл, радиус поражения до шести километров. – Говорил Мажуга четко, будто рубил, а слова были все сплошь незнакомые, чужие, Йоле даже захотелось отодвинуться от дядьки подальше.

А Игнаш выкладывал все, что вычитал в заметках Самохи в Харькове. Оттарабанил и смолк, глядя на троицу напротив.

Старики переглянулись, потом уставились на молодого. Тот снова кивнул, яркий огонь лампы перелился по стеклам очков.

– Была вещь, стояла на кону, – ответил блондинистый. – Ты напомни-ка, человече, с кем об ней торговался-то?

– С Графом. Он, от оружейников уходя, через эти края путь держал. Знакомство у меня с ним давнее, а он в деньгах нуждался. И на беду, у меня в делах заминка вышла, а не то я бы купил, вещь знатная.

– Все верно, – согласился чернявый старик, – торговал Граф этот товар, да опоздал ты, человече, продал ужо.

– Кому – не скажем, и не пытай, – дополнил блондинистый. – То дело секретное, нам доверено секрет хранить. Так что продана вещь, и Сафьян нынче без процента останется.

Мажуга потупился, покачал головой – жалко, дескать, обидно.

– Скажите хоть, где Граф нынче. Может, сумею покупателя опередить, большую цену посулю.

Пока шел разговор, долговязый очкарик не сводил глаз с Йоли. Она уж и так, и этак поворачивалась, а как ни глянет в его сторону – тот пялится по-прежнему. Тогда она вместе со стулом отъехала в тень и капюшон натянула поглубже. Когда Мажуга заговорил о большей цене, очкастый впервые посмотрел на него и тихо сказал:

– Тот человек, что с Графом столковался, очень не любит, когда его цену перебивают. Рискуешь, уважаемый.

– Да вы только скажите, где Графа искать, – попросил Мажуга, – дальше мой ответ будет.

– Товар сторговал очень опасный человек, – заявил чернявый старик.

– Очень опасный, – отозвался блондинистый, словно эхо.

– Скажите уж, жалко вам, что ли? – неожиданно для себя самой попросила Йоля. И уставилась на молодого.

– Две тысячи серебром, пятьсот золотых, – задумчиво произнес очкарик. – Такую цену перебьешь, человече?

– Перебью с лихвой.

– Стало быть, плати процент Сафьяну да три нам.

– У меня при себе золото. Пересчитай всю сумму на гривны, что ли? – предложил Мажуга. Потом медленно, чтобы не заставлять нервничать хозяев, отогнул полу куртки, показал, что там оружия не припрятано, и уже после извлек мешочек с гривнами.

Когда старики приняли золото, молодой сказал:

– На Корабле Графа ищи, в Донной пустыне. Но недолго он там будет – едва деньги получит, снова снимется с места. Послушай, человече, мне с тобой переговорить надобно. Выйдем в коридор, а девчонка пускай здесь подождет.

– Эй, чегой-то? – встрепенулась Йоля. – Не остануся! Дядька, скажи им!

Мажуга встал и поправил ремень.

– Нет, отсюда мы вдвоем выйдем. Я, паря, вижу, что у тебя на уме. Даже не думай.

– Да ведь не твоя она. – Очкарик привстал и словно вырос вмиг – росту он был немалого. – Я ж вижу. Уступи, а?

Йоля не понимала, о чем речь, но ей стало страшно, потому что очкастый глаз с нее не сводил. Она дернула Мажугу за рукав:

– Дядька, идем, что ли?

– И то верно, пойдем…

Мажуга отступил к двери, распахнул ее, не поворачиваясь спиной к комнате, пропустил Йолю и вышел следом. В коридоре он сразу ускорил шаг, Йоля семенила рядом и помалкивала, хотя на языке вертелась сотня вопросов. Мажуга сам заговорил:

– Этот молодчик глаз на тебя положил. Очень удачно получилось, прямо как по заказу! Теперь ходу отсель!

Они прошли мимо старика с обрезом, тот все так же невозмутимо пил чай и, когда гости миновали его комнатенку, сопроводил их шаги движением ствола.

Вывалились в полутемный переход между бараками, и тут Мажуга чуток придержал Йолю:

– Слышишь?

За ними кто-то шел. Торопливо.

– Случилось чего? – спросил за стеной старик. – Пособить?

– Не, все в порядке, сиди. – Голос очкастого.

И верно, оружейный торговец выскочил в переход, увидел гостей, подошел.

– Чего тебе, паря? – спросил Мажуга.

– Человече, я не шучу, – парень запыхался, но говорил четко, – оставь ее здесь хоть на три дня, я за это с тобой человека к Графу пошлю. Моего человека Граф послушает. И золота дам. Ну?

– Отвали, – посоветовал Мажуга. Потом Йоле через плечо бросил: – Ступай до поворота, там жди.

– Нет, постой! – вскинулся долговязый.

Что случилось дальше, Йоля не разглядела в полутьме. Очкарик резко выдохнул, сложился пополам и осел на пол.

– Ноги! – рявкнул Мажуга.

Они с Йолей устремились к выходу, прошли мимо охранников, зашагали по торговым рядам сквозь звуки и запахи. Мажуга задержался у прилавка Сафьяна, сунул тому несколько монет, буркнул: «Сладилось дело!» – и тут же двинул дальше, увлекая Йолю за собой. Уже во дворе, садясь в сендер, он снова повторил:

– Сладилось дело. Теперь уезжаем.

Их выпустили за ограду, не задавая вопросов, и Йоля помалкивала. Уже когда катили прочь, спросила:

– Дядька Мажуга, а дядька Мажуга, этот длинный чего хотел?

– Известно, чего. Чтоб я тебя оставил. Очень удачно вышло. Теперь никто не всполошится от нашего скорого отъезда – будут думать, что я за тебя боялся, потому и свалил быстро. Со всеми верно рассчитался, не обманул, однако поспешно уехал. Небось уже теперь к Сафьяну приступили с расспросами.

Йоля не очень поняла, чего это означает, погладила рукоять дареной «беретты» и притихла. Мотор ревел, на ухабах трясло, в свете фар метались тени. Долго молчали, и только когда вдалеке показались огни харьковской колонны, Йоля спросила:

– Дядька, чего они все от меня хотят, а?

– Красивая ты, – со странной интонацией ответил Мажуга. – Необычная.

Йоля выросла в трущобах, где нравы были очень простыми, она отлично представляла, что мужик хочет от бабы, на которую глаз положил, однако чтоб такое внимание именно ей – не привыкла. Всю жизнь считала себя самой что ни на есть обычной. С такими не церемонятся и золота за таких не сулят.

– Не дразнись, дядька. Не то и я тебе кой-чего скажу.

Йоля поняла так, что Мажуга над ней посмеивается, но подарок был ей до того по душе, что препираться охоты не возникло. Она вытащила «беретту» из кобуры и погладила ствол.

Мажуга задумчиво пробурчал под нос:

– Ничего не поменялось, все по-прежнему… Хороши девки харьковские… покуда молчат. А как рот разинут, никакой красоты не хочется.

Йоле бы и тут обидеться, но она смолчала, только пистолет вертела так и этак, примерялась – хороша вещица!

Мажуга бросил:

– Спрячь игрушку! На будущее вот тебе правило: на человека ствол не наставляй, если не хочешь в него стрелять! Сейчас разговор будет, ты помалкивай, в спор не лезь, заноза, и мысли при себе держи.

– Так я ж молчала всю дорогу.

– То мне и удивительно. Но, чую, ненадолго твоего молчания хватит, запасец на исходе, так ты уж сделай милость, держись.

Каратели стали лагерем у дороги. Над кругом из самоходов высилась башня, прожекторы на ней глядели в разные стороны, в полосы света размеренно вплывали лопасти ветряка и снова возносились к темному небу. Мажуга повел сендер медленней, вглядываясь в поросшие кустарником канавы, которые тянулись вдоль дороги. Не зря глядел – из кустов показались двое карателей, один махнул рукой – узнал, стало быть.

Йоля спрятала подарок в кобуру.

– Дядька Мажуга, патронов дашь?

– На месте дам. У этого пистолета магазин на пятнадцать зарядов, я уж прикинул, чтоб тебе нечасто перезаряжать. Как подумаю, что ты своими пальчиками магазин снаряжаешь, да потом его суешь в гнездо криво, да не попадаешь в спешке… Так, думаю, чтоб пореже совать пришлось.

– А что пальчики?

– Твоей ручкой только кошельки из чужих карманов таскать. Не для оружия эти пальчики. Эх, Йолька…

Тут они въехали в освещенный круг около лагеря, Мажуга вырулил между бронеходом и мотоциклеткой, завел сендер в лагерное кольцо. Посередине жарко пылали костры, расхаживали каратели; позади башни, по другую сторону, кто-то горланил песню, отбивая такт по прикладу. Слышались смех и залихватские крики. Для карателей нынче время веселое. Несколько человек обернулись, когда сендер подъехал к кострам, остальные продолжали гулянку.

Из бронехода выбрались веселый Курчан и печальный Самоха – этому увальню поход был не в радость.

– Ну что, Мажуга, разузнал чего? – спросил пушкарский управленец.

– Разузнал, да тебе в этой новости маловато счастья. Далеко Граф укрылся.

– Но ты узнал, где он?

– Узнал, конечно, и вещь при нем. Пока что. Покупатель уже нашелся и вскоре с Графом встретится, ежели до сих пор не поспел. Арсенал – слыхали о таком местечке?

– В Донной пустыне… – протянул Самоха. – Далеко.

– Ну, так поскоку мы вызнали, что требовалось, пора гнездо незаконных оружейников разносить! – сделал собственный вывод Курчан. Для него здесь имелась возможность отличиться, раздолбать конкурентов, стать героем-карателем. Таких в Харькове очень уважают! – Щас по ним вдарим! Слышь, Мажуга, далеко дотудова?

– Погоди маленько, еще не время выступать, – осадил парня Игнаш. – Чуток позже надо бы, чтоб под рассвет подгадать, самое сонное время. Уговор-то помнишь?

– Какой уговор?

– Живым оттуда никто не должен уйти.

На лице Курчана возникла глуповатая ухмылка:

– Уж чего-чего, а это мы – в лучшем виде! Со всем нашим удовольствием!

Не слушая уговоров выступить попозже, кудрявый пушкарь умчался раздавать распоряжения. Тут же у костров загомонили, песня смолкла, зато раздались радостные возгласы: бой – это значит добыча, веселуха! Среди костров заметались длинные тени, каратели побежали готовить оружие и машины к выступлению.

Игнаш привалился к горячему пропыленному капоту сендера и принялся сворачивать самокрутку. Йоля следила за ним из кабины и помалкивала, она уже заметила: если дядька закуривает, значит что-то вертит в голове и не нужно к нему лезть. Самоха топтался рядом. Вроде хотел что-то спросить, да не решался. Игнаш пыхтел самокруткой, вспыхивал красный огонек, вокруг шумели, сворачивая лагерь, бойцы, а Йоля вдруг отчетливо осознала, что прежняя жизнь миновала, канула и уже не вернется. Нет больше уличной воровки, грязной и нахальной, есть девица, на которую все встречные озираются и глядят, как на диковину какую.

Тем временем Самоха наконец решился:

– Игнаш, послушай, чего скажу…

– Чего?

– Ты со мной до Корабля съезди.

– Нет резона.

– Деньги, вот тебе резон.

– Самоха, я уже срубил прилично, с Асташкой уладил, мне боле не надо. И между прочим я потратился, чтобы насчет Графа вызнать. Четыре процента посредникам цех пушкарей мне вернет. Цена товару – полтысячи золотом и две тысячи серебром, сосчитаешь проценты.

– А ты что, неужто не хочешь на ракетную установку поглядеть, увидеть, из-за чего столько шума? Я ж тебя знаю, ты – человек! Ты ж не угас пока.

– И что?

– Ты такое увидишь, чего никогда не видывал. Я покажу тебе, как эта вещь работает. Это не оружие, Игнаш, это…

– Песня? – подсказал Ржавый. – Ты мне уже говорил.

– Это песня, которую раз в жизни спеть можно, понимаешь? – В голосе оружейника что-то странное прорезалось, невероятное для толстого выпивохи, торгующего смертью. Даже Мажугу проняло, когда пушкарь это высказал. – Прикинь, Игнаш, если не теперь, ты никогда в жизни не увидишь, никогда! Чего бы ты ни достиг, как бы высоко ни поднялся, а этой песни тебе боле не слыхать! Вот для чего ты живешь, Игнаш?

Мажуга бросил окурок под ноги, затоптал.

– У меня есть цель в жизни, и она осталась дома.

– Видел я твои цели, Игнаш. Ничего-то ты не знаешь… даже жалко мне тебя. Да что я говорю с тобой о песнях – разве ты пел когда? Эх… – Самохе не хватило слов, чтобы объяснить свои непростые мысли, и он удрученно махнул рукой.

Подошел Курчан – этот тоже разве что не пел на ходу, шагал подпрыгивая, даже светился изнутри, таким счастливым был.

– Сейчас выступать будем! Расскажи, Мажуга, как это место выглядит, что там? Какая оборона, сколько человек?

– Бараки из старого бетона, вот так друг к дружке пристроены. – Игнаш показал руками, какую форму имеет постройка. – Окон мало, и те кирпичом заложены, ворота плевые, а ограды вокруг считай, что нет, «колючка» натянута, это от мутафагов разве что. Любой самоход проломит, не заметив. Вот с бараками придется повозиться. Народу с полсотни, не меньше – это те, что на виду. Ну а сколько в подземном цеху трудятся, сам прикинь. Вам, оружейникам, лучше знать, как производство налажено, какая обслуга нужна.