Текст книги "Дети оружия"

В самый разгар веселья Левана разыскал Снулый и буркнул:

– Новый человек объявился. Поговори с ним.

– Новый? Что за человек? – Леван заинтересовался. Кто это мог прийти сюда сквозь разъезды дикарей?

– Ну, не человек, – поправился Снулый, – так, половина.

Ответ мог озадачить, но Леван уже и сам разглядел пришельца. И впрямь половина человека – карлик в пестром наряде, да еще с татуировкой на лбу. Не каждый день на Пустоши встретишь этакое чудо. Крошечный гость сам направился к атаману и уставился снизу вверх прозрачными светлыми глазками.

– Ты, что ли, большак, тут за главного? – затрещал он. – С кем можно по делу поговорить? С тобой, так?

– Смотря какое дело. – Леван потер челюсть, задумчиво разглядывая ножи на перевязи, перечеркивающей короткий трос пришельца. Вверху маленький нож, затем побольше, а внизу – настоящий тесак, любой мясник обзавидуется. – Вот если, к примеру, ты лазутчик кочевых и явился сюда разнюхивать, как нас лучше взять, то вот тебе Дуля, он лазутчиков дикарских быстрей всех кончает.

– Что мне кочевые? – возмутился карлик. – Я сам по себе! Чаком меня звать. Дело у меня, говорю тебе, человече.

– А я все-таки думаю, что тебя, мутант, кочевые подослали. Иначе как бы ты сюда попал, если они по всей степи сейчас рыщут?

– Вон и знак у тебя на лбу, – подхватил Дуля. – Дикари себе морды размалевывают, это всем известно!

– Знак этот крабодианский, – тихо вставил Снулый. – Я с крабодианами много говорил, у них такие же.

– Ты? Много говорил? – удивился Леван. – Ты никогда много не говоришь.

– Ну, не говорил, слушал. У них у всех на лбу такой знак был.

– Эй, большаки, – снова затрещал Чак, – может, вы потом про крабодиан договорите, без меня? А я дело слажу и пойду? А, человече? Слышишь меня, что ли? Я, чтобы вы знали, доставщик, я всегда в пути. Сезон дождей уже считай начался, а я тут торчу у вас, как блоха на плеши. Мне в дорогу надо. Давайте уж выложу свое дело, да и…

– Ладно, выкладывай. – Нахальство пришельца скорей удивило Левана, чем разозлило. – Только покороче. Рост у тебя малый, а слов говоришь слишком много. Поучись вон у Снулого, как говорить коротко.

– Дело вот какое: эти черные штуковины у тебя на крыше, я могу их одному богатому большаку продать. И тебе прибыль, и мне.

– И что же, мне в самый сезон дождей ради тебя крышу разорить? – Леван по-прежнему дивился нахальству карлика.

– Не, это ж не так быстро! Я пару плиток на пробу возьму, большаку тому свезу, предложу, расхвалю товар. А дожди пройдут, я за товаром вернусь. Все путем будет, начальник!

Чак улыбнулся. Ухмылка вышла до того хитрая, что не заподозрить обмана атаман никак не мог. Да и вообще история карлика была странная, неправдоподобная. Что за богатый человек, согласный выложить монеты за бесполезные штуковины? Чаку же хотелось лишь заполучить пару фотоэлементов, которыми была выложена кровля, да и смыться поскорее от этих бандитов. Конечно, не следовало так вот запросто являться сюда, на подворье, но Чака обманула ярмарка. Он увидел, что на этом дворе пьют и веселятся, и, конечно, решил, что приезжий человек не вызовет подозрения.

Сейчас он понял, как ошибался, но было поздно – он уже здесь. Поэтому Чак торопился наговорить как можно больше и пробудить в атамане алчность. Начал расписывать, из каких он дальних краев, какие там богатые и глупые люди встречаются, как легко у них монету выманить, если с умом подойти, а уж у него, Чака, ума хватит…

– Так что, идем, человече, к тебе на крышу, что ли? Я на товар гляну. Убедиться мне надо, что это самые те плиточки, которые мой большак ищет. Некогда ждать, время, время, человече! Время для нас, доставщиков, – те же монеты, одно, слышь, в другое переходит. Идем, начальник, идем!

Леван не верил ни единому слову мелкого вруна, но его заинтересовало, что Чак назвался доставщиком. Если он не лазутчик дикарей, как заподозрил Дуля, значит, имеется способ проскочить мимо кочевых и накупить оружия – так, выходит? И этот мелкий такой способ знает. И может рассказать. Или транспорт у него какой-то быстрый, или еще что… Леван кивнул:

– Ну, идем. Глянешь на мою крышу. Дуля, с нами. Может, чего понадобится, пособишь.

– Инструмент, инструмент прихвати, большак! – поддакнул Чак. – Сразу плитку и сковырнем.

Пока шли по дому, карлик семенил, быстро-быстро перебирая маленькими ногами, ну и головой вертел тоже с приличной скоростью. Зыркал, где что расположено, запоминал. Леван и это приметил, однако смолчал. Главный разговор он хотел завести на крыше, там, где никого лишнего рядом не будет.

Когда выбрались наверх, Леван позволил карлику осмотреть фотоэлементы. Чак опустился на колени, стал ползать, изучать повреждения на черных плитках. Ворчал, ругался. А Леван громко сказал:

– Я думаю, инструмент не понадобится, вон у Чака ножи какие. Таким ножиком можно не то что плитку с крыши, весь мой дом разнести, – и украдкой подмигнул Дуле.

Тот хоть и дурак дураком, но сообразил верно – придвинулся поближе и встал так, чтобы оказаться за спиной гостя, когда Леван его окликнет.

Атаман кивнул и обратился к Чаку:

– Слушай, доставщик, а на чем ты товар-то доставишь? Транспорт твой где?

– Где надо, – пробурчал Чак, пытаясь поддеть самым маленьким ножом плитку фотоэлемента.

– Э, да кто ж так делает, дай я! – Леван сел рядом и протянул руку.

– Не трожь моих ножиков, – бросил Чак.

Тут Леван коротким резким движением схватил запястья карлика. Тот заверещал, попытался вырваться, но Леван держал крепко. Дуля подскочил сзади, сдернул перевязь с ножами. Потом ухватил Чака за шиворот и, когда Леван разжал пальцы, занес карлика над краем крыши. Чак поначалу трепыхался, брыкал ногами и орал: «А ну отпусти!» – пока не оказался над пустотой.

– Ну что, Леван, отпустить его? – встряхивая Чака, спросил Дуля. – Жалко мне мало́го, отпущу, пожалуй, раз просит.

– Ладно, потом отпустишь. Слушай, ты, мелочь. Если ты доставщик, то где твой транспорт? – Леван сделал шаг и подался вперед, заглядывая в лицо пленника. – Говори, не то и впрямь отпустим, тут лететь недалеко, у тебя уже времени подумать не будет, так что решай сейчас.

– Если с крыши сбросите, не узнаете, где мой транспорт!

– А если ничего у тебя нет и ты вовсе не доставщик?

– А кто ж я тогда? Да Чака вся Пустошь знает! Доставщик я! Знаменитый! Всегда в срок! – Карлик болтался над пустотой и боялся лишний раз дрыгнуть ногами. Дуля блаженно улыбался – наконец-то он получил власть над кем-то, кто его боится!

– А я так полагаю, – неторопливо продолжал Леван, – что ты не доставщик, а лазутчик и подослали тебя…

– Кочевые! – истошно заорали внизу. – Кочевые фермы разоряют!

Леван глянул – толпа пришла в движение, фермеры торопились к воротам, всякий спешил к своему подворью. Тут же образовалась толчея, в давке люди отпихивали друг друга, а у ворот охрана, выставленная атаманом, не знала, пропустить бегущих или запереть.

Леван заорал сверху:

– К фургонам! Снулый, тащи «гатлинг»! Я сейчас! – Потом обернулся к Дуле: – За доставщика головой отвечаешь. Останешься здесь за старшего. А этого… запереть его, что ли, в погребе пока? Эй, доставщик, что с тобой сделать?

– Что хочешь, человече, делай, только не в подземелье! – запричитал Чак. – Очень я темноты боюсь, не надо меня в темноту! Меня всякие замки и решетки до смерти пугают, особенно если в темноте!

Дуля расплылся в радостной ухмылке, предвкушая, как карлик станет орать в темном погребе и просить, чтобы его выпустили на свет. Он поволок Чака к люку, потом по лестнице вниз. По дороге расписывал:

– Погреб у нас знатный, темный, стены крепкие. Посидишь, подумаешь, как атаману отвечать.

– Не надо в темноту! – грея душу Дули, умолял Чак. – Страшно же там! Замки небось на дверях, решетки?

– Сейчас, мало́й, сам увидишь. Не, не увидишь – пощупаешь, потому что в такой темени видеть ничего неможно.

Леван не слушал, он уже спешил, обогнав Дулю, вниз. Забежал в комнату, чтобы схватить оружие, бросил сердитый взгляд на Сану, погрозил ей кулаком и метнулся наружу. По пути ему снова попался Дуля, который тянул Чака в подвал:

– Шагай, шагай, шевели поршнями, мелкий!

– Сердца у тебя нет! Желудок есть, утроба, то бишь, сплошная, а сердца нет!

– Есть у меня все, что человеку полагается, и все – нормального размера, не то что у тебя, недомерок.

– И сердце, что ли, есть?

– А как же! И главное, нога у меня подходящего размера, на́ тебе! Чтоб живей шагал!

– Я проверю, есть ли сердце у тебя, большак, – пообещал Чак. – Порежу тебя да внутрь загляну.

Это последнее, что донеслось до слуха Левана. Сейчас его больше интересовало, что там с кочевыми – правда напали или так, спьяну кому-то привиделись? Он сбежал вниз и махнул рукой – заводите! Двор наполовину опустел, фермеры спешили к своим хозяйствам, последние повозки уже теснились перед выездом, ожидая своей очереди. Леван вскочил в прицеп, оглянулся. Дуля показался на пороге, махнул рукой – дескать, все в порядке, запер карлика. По его веселой роже атаман заключил, что Дуля доволен. Потом поднял глаза и увидел в окне Сану – женщина наблюдала за сборами, ее губы шевелились. Почему-то он решил, что она бормочет: «Хоть бы его там убили…» По шевелению губ не определишь наверняка, но настроение испортилось окончательно. Сана перехватила взгляд атамана и отступила в комнату, пропав из виду. А водитель сендера уже орал на возниц, загородивших ворота, требовал, чтобы пропустили. Леван сунул руку в карман, нащупал «беретту», и почему-то возникла мысль: «Вот это я с прииска привез. За этим пистолетом оттуда хвост тянется». Но думать о странном было некогда: выезд освободился, и фургон тряхнуло – мотоциклетка тронулась с места.

Между подворьем бандитского клана и оградами фермерских хозяйств лежала незастроенная полоса шириной в сотню шагов – так повелось издавна, некроз знает кем из прежних вожаков установленное правило, но фермеры его блюли до сих пор. Дальше шли заборы, ограждающие фермерские дворы, и свалки хлама, а между ними – что-то вроде улиц. Леван выбрался на крышу фургона и сел на теплой броне.

Сендер, выкативший из ворот первым, встал, водитель ждал приказа. Рядом с ним сидел Снулый, готовый взяться за тяжелый приклад «гатлинга». Сзади в прикрытом стальными листами кузове горбились двое бойцов, они выставили стволы. На голове одного Леван приметил медный котелок, надетый как шлем. На плечах у парня топорщились стальные щитки. А что? От пули не защитит, зато ножом такую броню не пробить, и от стрелы она прикроет.

Леван огляделся. Слева что-то горело, но не шибко – дым поднимался тонкими струйками, их подхватывал ветер, трепал и развевал в полупрозрачные ленты.

– Давай туда, но осторожно! – приказал Леван, указывая на дым.

Что именно там запалили, отсюда было не разглядеть даже с высокой крыши, потому что заслоняли ближние постройки. Там, куда ткнул пальцем атаман, тревожно перекликались люди, их голоса едва слышались сквозь рокот двигателей. Но выстрелов вроде было не слыхать. Сендер, а за ним мотофургон вкатились в промежуток между заборами. Третий водитель слегка отстал, и Левана это вполне устраивало – так дикарям будет труднее их окружить.

Миновали фермерское хозяйство, впереди была ограда следующего. Похоже, там и горит. Ворота заперты, на окнах – тяжелые ставни, в щель между ставнями выставлен ствол длинного ружья; на чердаке тоже кто-то затаился, блестит ружейное дуло. У соседа горит, а эти даже не сунулись глянуть, что там. Леван тоже не сунулся бы, но это другой вопрос, он здесь чужак, а этими, надо понимать, страх правит. Сендер взял правее, водитель мотоциклетки поравнялся с ним, здесь места было достаточно. Уже стало ясно, что загорелось что-то на подворье, а дом стоит целый.

Перед воротами остановились, Леван встал во весь рост и позвал:

– Эй, хозяева, кто там? Что стряслось? Почему горит?

Из чердачного окна высунулся мальчишка, совсем сопляк, еще усы не выросли. Он стал размахивать пороховым самострелом и заорал:

– Вон они, вон, на холме!

Леван, прикрывая глаза ладонью от света, глянул. Солнце уже опустилось к линии холмов, и его лучи слепили. Но Леван увидел – за гребень дальних холмов переваливают наездники. Понукают манисов, заставляют преодолевать крутой подъем. Последний придержал ящера, обернулся и махнул рукой. Что за знак подавал и кому – не разобрать. Но главное – бегут мутантские отродья.

– Они стрелы пустили с огнем! – продолжал орать с чердака парнишка. – Я стрельнул, батя тоже стрелял! Испугались людоедские морды, сбежали от нас!

– Как же, твоего самострела испугались, – хмуро буркнул Кудря в кузове. Он смотрел в бойницу и видел куда меньше, чем Леван. – Небось нас углядели – и тика́ть.

Отворилась дверь, на крыльцо вышел хозяин:

– Испугались, атаман, сбежали кочевые.

– А вроде стрельбы большой не было? – Леван снова посмотрел на холмы, за которыми исчезли людоеды. Враги сбежали, но ему эта история не нравилась. Он не понимал, что здесь случилось. Зачем людоедские рожи вообще сюда заявлялись? Чтобы отступить без боя?

– Точно, – согласился фермер. – Трусливые попались. Пару раз в них бабахнул, они и наутек.

И тут раздался грохот, потом выстрелы – далеко, в другом конце долины. Звуки едва пробивались сквозь рокот двигателей.

– Чтоб тебя некроз накрыл! – рявкнул Леван. – Туда, туда гони!

Он указал рукой направление. Эти дикари, пустившие несколько горящих стрел, только отвлекали внимание, а всерьез нападение они устроили в другой стороне. Судя по тому, что стрельба не прекращалась, вдалеке шел настоящий бой.

Водитель рванул с места так, что Леван не удержался на ногах, едва не свалился в люк и, выругавшись, сел. Пришлось ухватиться обеими руками, чтобы не полететь с крыши. Он крикнул водителю мотоциклетки, чтобы не спешил, но тот не расслышал. Отряд миновал ограду, за которой все еще вились чахлые дымки́, и покатил вдоль соседнего хозяйства. Чтобы не петлять между подворьями, бандиты направились в объезд, вокруг всего широко раскинувшегося поселка.

Бой шел в другом конце долины. Пока добрались, все уже было кончено – ферма горела, да не так, как первая. Здесь полыхало всерьез, и густые жирные столбы дыма поднимались к небесам. Кочевые не успели уйти далеко, они едва-едва выбрались из-за ограды, проломанной в нескольких местах. Мотоциклетка, которая тянула фургон, свернула – водитель сменил направление, чтобы выйти наперерез всадникам. Те уже уходили, прихватив мешки с добычей. Завидев погоню, они тоже свернули.

Бандит с котелком, надетым на манер каски, встал позади Снулого. Сендер подпрыгивал на ухабах и трясся, поэтому пришлось держаться. Другой рукой бандит поднял винтовку и выстрелил вслед беглецам. Конечно, пуля ушла далеко в сторону, а расстояние, отделяющее дикарей от погони, медленно росло. Здесь не было дороги – сплошные кочки и заросли колючки. Манисы неслись длинными прыжками, с хрустом сминая жесткие выгоревшие побеги. Вот они миновали пустырь и вылетели на поле, покрытое щетиной ровно скошенной стерни. В руках у нескольких всадников полыхнули огни, светящиеся точки разлетелись, выписывая широкие дуги, – дикари подпалили свертки пакли, пропитанной маслом, или что-то подобное. Кочевники отшвырнули горящие комья, которые были привязаны к длинным веревкам. Плюющиеся искрами сгустки пламени запрыгали вслед за ними по стерне, поджигая высохшие стебли. Тут же повалил густой дым, отряд дикарей скрылся за сплошной стеной чада и рассыпающихся искр.

Леван заорал, перекрывая грохот:

– Стой! Стой! На подворье сворачивай! Все равно не догоним! Стой!

Мотоциклетка снизила скорость, вслед за ней стали притормаживать и сендер с отставшим фургоном. Описав дугу, они подъехали к проломам в ограде фермерской усадьбы. Леван оглянулся – перед холмами, там, где уже начинался пологий подъем, лежала густая тень, наездники выскакивали из полосы дыма и тут же ныряли в тень, как в тяжелую стоячую воду. Совсем мало. Значит, другие группы уходят в стороне, рассыпались на кучки, людоедские морды, бегут порознь, теперь их не настичь.

Когда фургоны покатили во двор, сендер остался снаружи. Снулый поднялся с сиденья и взялся за приклад «гатлинга». Стволы смотрели вслед убегающим дикарям.

– Ты чего не стрелял? – крикнул сквозь бойницу Кудря.

– Далеко, не попал бы, – медленно ответил Снулый. Последние слова он произнес уже вслед прокатившему мимо прицепу.

Во дворе мотофургоны встали. Леван, хватаясь за приваренные к броневым листам скобы, спустился на землю. К нему подошел Кижан, это было его подворье. Совсем недавно пивовар казался вполне счастливым и довольным собой, но сейчас от того веселья не осталось и следа. Ограда его хозяйства была разрушена, сараи горели, один уже превратился в груду обугленных обломков, торчащих из развороченного грунта. Дом уцелел, подожженная пакля тлела на воткнувшихся в стены стрелах, одна ставня была наполовину оторвана и косо висела на единственной петле. Из окна выглядывал бородатый мужчина – батрак Кижана. В дом дикари пролезть не успели, но, видно, не очень-то и стремились, их больше тянуло к припасам съестного, а это добро лежало в сараях. Вот сараи в основном и пострадали.

Бандиты по одному спрыгивали из кузова и расходились по двору, оценивая разрушения.

– Вот и попили пива, – бросил один. – Кижан, в этом сарае варил-то?

Хозяин мрачно кивнул. В уничтоженном сарае как раз и была пивоварня. Он подкатил на грохочущей бочонками повозке немногим раньше атамана, но сам, конечно, не рискнул врываться на подворье и отгонять грабителей – выжидал, пока дикари уберутся. Теперь он мысленно подсчитывал убытки и тосковал по разрушенным постройкам, которые своими руками поднимал. Наконец Кижан обернулся к атаману и с раздражением спросил:

– Чего ж не погнался за кочевыми, а? Ведь они совсем рядом были. Что ж ты им уйти дал?

Леван как раз оглянулся и увидел, как солнце пропадает за дальним холмом. Наступали сумерки, и живо представилось, как он преследовал бы по степи уходящих налетчиков, как всматривался в темноту, как прислушивался бы, не зашелестят ли над головой широкие черные крылья… От этой мысли у него будто кусок льда вдоль позвоночника вниз соскользнул, а в животе тоскливо заныло. Страх наполнил душу, затопил разум, и атаман, сам едва понимая, что делает, с размаху врезал фермеру в челюсть. В руке была «беретта», вот рукоятью и перепало Кижану.

Леван медленно поднял руку, поглядел на пальцы, судорожно сомкнувшиеся на пистолетной рукояти, потом понаблюдал, как Кижан ворочается в пыли, отхаркивается и сплевывает кровью. Страх немного отпустил, Леван перевел дух. Все во дворе притихли, все таращились на него – бандиты, домочадцы Кижана, которые как раз вылезли из дома. Бородатый работник даже рот разинул.

– Будешь еще у меня ответ спрашивать, и не так приголублю, – пообещал Леван. – Ты с кем заговорил, подумай! – Повернулся и, четко вбивая каблуки в пыль, пошел к прицепу.

Следом потянулись и остальные. Женщины сбежали с крыльца, стали поднимать Кижана, тот все утирал окровавленную бороду и всякий раз, проведя ладонью по губам, смотрел на руку, будто снова и снова изумлялся виду собственной крови.

– Поехали обратно, пока не стемнело совсем, – рявкнул Леван водителю. – У меня еще в усадьбе дела остались…

На обратном пути он сидел мрачный. Глядя на него, приуныли и остальные. Сперва бандиты обрадовались: не нужно драться, дикари сами убрались, вот и повод для веселья. Однако, косясь на Левана и вспоминая его внезапную вспышку ярости, они не решались проявлять довольство.

Когда вкатили в ворота усадьбы, Леван пошел к выходу, и его люди притихли, замерли на лавках вдоль бронированных стен, даже ноги под себя подобрали. Во дворе было тихо и пусто. Солнце село, и Дуля спрятался под крышей – когда начинало темнеть, он боялся открытого пространства. Леван и сам чувствовал нечто в этом роде, потому сразу устремился в дом.

Дуля встретил его в зале и нарочито бодрым голосом спросил:

– Ну как? Прогнали кочевых? Много в этот раз настреляли? – Нарвавшись на тяжелый взгляд атамана, он сразу скис и попятился, бормоча: – А у нас тут полный порядок, тишина и спокойствие… Леван, что было-то? Что там в другой стороне полыхало? Кочевые? Или чего случилось?

Атаман, не отвечая, прошел мимо, и Дуля торопливо бросил ему вслед:

– Доставщик-то под замком сидит! Все в лучшем виде! В погребе я его запер!

– Доставщик? – Леван только теперь вспомнил о Чаке. – Мелкий этот? Завтра ему допрос устроим по всем правилам. Узнаем, что он за доставщик и почему в тот самый день объявился, когда кочевые напасть решили.

– Мутант он, потому и мелкий такой! – тут же подхватил Дуля, держась на порядочном расстоянии от Левана. – Это дикари его подослали!

Тем временем вслед за атаманом в зал вошли остальные, участвовавшие в вылазке. Один из бандитов рискнул подать голос:

– Я слыхал про этого доставщика. Вроде дирижабля у него или еще чего.

Леван обернулся, и чересчур смелый бандит даже отступил на шаг, такой тяжелый взгляд был у атамана.

– Дирижабль? – повторил Леван. – Тогда ему кочевые не помеха, он вполне мог проскочить сюда… Да и мы, пожалуй, смогли бы…

Тут его взгляд упал на окно. Вид быстро темнеющего неба, как обычно, вогнал атамана в тоску. Страх, о котором он на миг позабыл, увлекшись мыслью о доставщике на дирижабле, снова зашевелился в животе. Захотелось к Сане, к ее теплым объятиям, в которых можно забыться и не думать о страхе.

– Ладно, завтра с ним разберемся, – буркнул атаман и потопал к лестнице.

Вслед за ним разбрелись и остальные. Они, в отличие от Левана, не испытывали страха перед ночью, но настроения не было. Пива больше никто не привезет, кочевые обнаглели, на поселок нападать рискуют, атаман чудит, и непонятно, чего от него дальше ждать, – все это навевало тоску. Еще и погода того и гляди испортится, дожди начнутся. Кто-то заметил, что ветром разорвало пересохшую ползунью шкуру в окне. Если так будет дуть, дождевые тучи нагонит через день-другой…

Вскоре в зале остался один Дуля. Он не обзавелся подругой, и некому было помочь ему заглушить страх. Потому и сидел он в зале допоздна, покуда хоть кто-то мог составить компанию, лишь бы не оставаться в одиночестве.

Что хуже всего, Дуле в этот раз не спалось. Снова и снова бандит пытался забыться, но сон никак не шел, а стоило сомкнуть веки – тьма наваливалась, душила, сжимала сердце холодными тисками… Полночи Дуля промучился, потом сел в смятой постели. Он знал способ прогнать страх. Для этого нужно было спуститься в подвал.

– Как же, завтра допросим… – проворчал он. – Значит, мелкий урод так и будет ночевать спокойно? А некроза ему в печенку! Пойду пощупаю недомерка, учиню ему первое дознание… Завтра Леван пожелает с ним потолковать, а мутант уже готов на все вопросы ответить – мягкий, как масло.

Дуля представил себе, как будет запугивать карлика, как даст ему раз-другой по соплям, повертит перед носом острым ножом – недомерок будет визжать от страха! Мелкий толковал, что темноты боится, так сейчас, посидевши во мраке, небось уже зубами стучит. А если ему еще ножик показать… Бандит приободрился. Вид чужого страха и чужих страданий помогал ему справиться с собственной трусостью – так было на прииске, так будет и здесь. Левана пусть баба ласкает, а у Дули есть свои способы приятно провести время.

Он взял лампу и отправился в погреб. Для пленных там был уже давным-давно устроен угол, отгороженный кирпичной стеной от склада. При Мархаде узников не бывало – он либо убивал, либо отпускал обобранных торговцев, – но кто-то из предшественников южанина зачем-то обзавелся собственной тюрьмой. За перегородкой располагались три камеры, отделенные одна от другой решетками. Низенькие двери тоже были решетчатые, сваренные из толстых прутьев, и запирались на замки.

С собой Дуля прихватил перевязь с ножами, которую отобрал у карлика. Собственные ножи бандит точить ленился, а эти были острые, хоть брейся – Дуля даже палец порезал, когда проверял. Самого маленького клинка не хватало. Бандит сперва обеспокоился, потом решил, что Чак обронил нож на крыше, когда атаман его схватил.

Дуля спустился в подвал, оглядел ряды мешков, занимающие бо́льшую часть погреба, – свезенный фермерами урожай. Бандит ухмыльнулся: пусть кочевые жгут усадьбы сколько угодно, а здесь, в подвале, жратвы хватит! Он побренчал ключами, нашел нужный и отомкнул замок двери, ведущей к камерам. Шагнул за перегородку, поднял повыше лампу, надеясь увидеть, как трясется мелкий доставщик… Но камеры пустовали – все три. Дверь той, в которой Дуля самолично запер пленного, была приоткрыта. Бандит ахнул и подскочил к решетке. Ощупал замок и поразился: не взломали и не отперли – засов и часть замка были оплавлены! Дуля склонился над дверью, снова и снова ощупывая изуродованный металл. Тихих шагов за спиной он так и не услышал. Он вообще ничего не почувствовал, только миг страшной боли, когда холодное лезвие вошло под лопатку.

Чак придержал обмякшее тело, аккуратно опустил на пол и заявил:

– Ну вот и проверили. Было, значит, у этого большака сердце. Тут он не соврал.