Книга: Македонская критика французской мысли (сборник) - Виктор Пелевин

Просыпаясь утром, в полусне еще с закрытыми глазами я увидела открытую передо мной книгу, где над печатным текстом крупными буквами было написано имя автора - ВИКТОР ПЕЛЕВИН. Это было странно потому, что я совершенно не думала об этом авторе и вовсе не намеревалась его читать.

Мне стало любопытно, и я открыла список написанных Пелевиным книг. Из всех книг узнала по названию только "Любовь к трем цукербринам" (правда раньше я не придавала значения, кто именно написал эту книгу, и не проявляла особого стремления ее прочитать). Остальное всё было совершенно незнакомо. И я решила начать знакомство с творчеством Пелевина со сборника рассказов "Македонская критика...".

И не пожалела.

Да, это не какой-то "умный" философский трактат или эссе, это - сборник художественных рассказов.

Сразу скажу, что я прочитала только первый рассказ, по которому и назван сборник "Македонская критика", довольно длинная история, способная быть отдельной книжкой, жанр которой я определила как "интеллектуальный детектив".

И, судя только по этому рассказу, могу сказать, что это - объективно высокий уровень. А Пелевин - писатель с большой буквы "П". В этом произведении есть всё: захватывающий сюжет; стиль изложения, основанный на остроумной иронии и юморе; высокий интеллект; познавательность; объективность... Поднявшись на такой уровень, опускаться ниже уже не хочется (например, на некоторые "женские" романы, а особенно когда женщины пытаются писать детективы. Агата Кристи не в счет.)

Кроме того, в "Македонской критике...", я нашла несколько точек соприкосновения со своей жизнью и интересами. Вот некоторые из них: я сама живу в Европе; имею интерес к французской мысли и философии вообще; интерес к творчеству одного современного эпатажного французского философа, который тратит много сил на критику великих философов прошлого, посвящая каждому по книге, и к критике которого лично я отношусь скептически (созвучно тому, что делал Кика, хотя этим сравнение ограничивается); немецкий детский канал "Кика", по которому герой Пелевина получил прозвище, занимает далеко не последнее место в нашей с моим ребенком повседневной жизни, и у нас даже есть мягкая игрушка кислотной расцветки с гипертрофированно длинным хвостом, которую без малого год назад мы прозвали Кика... Ну и просто сюжет захватил, как ни крути.

Кроме того, после чтения этой истории, естественно возникает вопрос: А есть ли у Кики прототип? С кого это писалось? Или Кика - плод фантазии автора?..

Ничего, кроме "высшего балла" Пелевину поставить не могу. И, поскольку я осталась высокого мнения о творчестве Пелевина, то вряд ли остановлюсь на чтении только указанного произведения...

Кто-то спросит, если так понравилось, то почему я, прочитав первый рассказ не стала читать дальше? Причина только в нехватке времени и других планах, между которыми приходится быстро переключаться.

«Македонская критика» - это небольшая штука, которая должна издаваться в виде предисловия к «Символическому обмену…» Бодрийяра. Яркая художественная зарисовка, которая в большинстве своём будет почти не понятна, если нету какого-либо предварительного знакомства с идеями французского философа. Впрочем, она вполне доставляет и без знания подтекстов, её можно прочитать чисто как художественный текст без всякого там и она вполне доставит, разве что только будет немного раздражать ощущение отсутствие почвы под ногами и постоянные упоминания странных имён.

Превосходная игра языка и смыслов, тонкий стёб на тему и без темы – это всё, что особенно характерно для более раннего Пелевина, то за что его любят и, как не странно, это именно то, за что его часто и ругают; с другой стороны многим это не мешает его ругать за отсутствие всего этого в поздних произведениях — парадокс. В этом смысле Пелевин универсален: разные люди за одни и те же вещи-приёмы его и ругают, и хвалят.

***

О чём текст? По сути мы тратим нашу жизнь на работу, что ни для кого не секрет. Но, нечто новенькое заключается в том, что, следовательно, тут имеется процесс символического обмена нашей жизни (жизненной энергии) на покупку отсрочки смерти. В некотором смысле мы конвертируем себя в получаемые нами деньги, которые становятся нашим откупом от смерти, а затем (после смерти) нашим остатком, отпечатком в мире, даже уже после того как мы из мира уходим. Чуете что получается? Ага, это почти что тот самый симулякр - копия, у которой уже нет оригинала. Всё это в рассказе вяжется с коммунистической формулой «советский человек после смерти живёт в своих делах». Кстати, между делом, примерно такая же идея развивается и в ещё одном его рассказе «Некромент».

Основная коллизия тут в том, что ставится под вопрос принцип эквивалентности этого обмена: один доллар заработанный дворником в Бомбее будет ли равняться одному доллару заработанному работником офиса, таким яппи в белой рубашке, например, в Вашингтоне?

Между делом Пелевин кидает небольшие камешки в клумбы великих французов, тонко подкалывая их по поводу содержания и способа преподнесения их идей. Для этого он использует Кику – такого экстравагантного, малость (да не малость, а - напрочь) сумасшедшего наследника-миллионера, обучавшегося философии в Сорбонне, - который «расстреливает» труды философов с «двух рук», по-македонски (Кика тут выступает некоторой моделью самого В.О., т.к. там между делом есть намёк на, кхм, знаменитую футболку, что позволяет его в какой-то мере ассоциировать с самим автором). Суть метода: резкие хлёсткие нападки на основные постулаты без какого-либо глубокого понимания сути идей. Так, например, он предлагает все утвердительные предложения в трудах Бодрийяра заменить на отрицательные, что не должно понести какого-либо ущерба смыслу, т.е. фактически ставит под сомнение осмысленность его трудов.

А теперь — суть, как бы пафосно это не звучало, бгг. В чём символический обмен? Углубимся в геологические слои. Раньше на земле были динозавры и прочие милые штуки, которые все весело подохли, сгнили и превратились в нефть, которую нынче качают нефтяные магнаты, с чего имеют неплохой профит — динозавры мертвы, остальные довольны. А что происходит с людьми после смерти? Получают ли они тоже жизнь в виде какой-либо новой субстанции? Кика решает, что да. Только они становятся не нефтью, а деньгами (исчо раз: «советский человек живёт в плодах своих дел»). Вот она главная способность Пелевина – адаптация, умение всё перевести на родную почву. Кто-нибудь когда-нибудь задумывался над этой советской формулой? Её знает-слышал каждый и не раз, но вряд ли хоть кто-то задумывался о её смысле.

Итак, динозавры нам оставили нефть, а люди – деньги; деньги и есть человеческий эквивалент нефти (человеконефть). Люди рождаются и умирают, от них остаются деньги – поэтому денег в мире всё больше и больше, а мировая элита – на подобии египетских жрецов, руководивших душами, - руководит этими деньгами-душами. Круто, мутно, запутано, но что-то в этом есть. А кем-чем ты, анон, желаешь стать после смерти?

И, возвращаясь к вопросу о равнозначности денег, Кика решает, что так быть не может, чтобы русские человекодоллары слились свободно с человеческими евродолларами и при этом не произошло ничего страшного. И Кика решает спасти Европу путём совершения акта символического обмена – обратного вывоза капитала с Европы в Россию, чтобы восстановить символический балланс. На сей коллизии и строится этот чудо рассказ. Дальше, чем всё закончилось, — читайте сами.

В итоге можно сказать, что этот рассказ - сферический постмодернизм в вакууме. Спеллчекер подчёркивает слово "постмодернизм", видимо, потому что его нет, - постмодернизма то есть нет, хе-хе. Отсутствие постмодернизма в постмодернизме это очень постмодернистско. Ну да ладно, так вот... в рассказе закрученный и мутный сюжет, куча отсылок, всякий стёб, много дискурса и симулякров, смешение реальности и фантазий. Категорически годно, читать стоит.

***

Когда-то мне пришлось делать доклад на тему поэтики Пелевина. Я нашёл одно заинтересовавшее меня исследование, касавшееся античных реминисценций в его раннем творчестве. Античный пласт оказался неожиданно огромным (впрочем, может его там и не было, но его нашли, хе-хе, филологи же!) Мы привыкли не замечать его античности за более явным буддизмом (впрочем, которого может тоже там нет, но мы его нашли, хе-хе, филологи же!) Мне ещё тогда задали вопрос: «что у Пелевина более весомо: античность или буддизм?» Тогда я задумался, ибо после той статьи этот вопрос действительно (в)стал достаточно неожиданно актуальным. Не помню, что ответил, но сейчас бы я сказал, что для Пелевина важнее Бодрийяр и прочие французские друзья человечества.