Текст книги "Куликовская битва"

Глава шестая
Мухаммед-Булак

После резни, устроенной Бердибеком при восшествии на ханский трон в Сарае, когда за один день было перебито около тридцати его родных и двоюродных братьев, а также все троюродные братья и внучатые племянники, после этой резни не осталось ни одного царевича из рода Узбека. Прямая линия потомков Бату-хана прервалась после бойни, учиненной Бердибеком. У самого Бердибека не было сыновей, одни лишь дочери. Когда зверства Бердибека утомили золотоордынскую знать, его самого удавили петлей в результате заговора. Смута, начавшаяся в Золотой Орде после убийства Бердибека, выносила наверх разных случайных отпрысков некогда могучих ханов, которые в лучшие времена никогда не принимались в расчет, поскольку были рождены не ханскими женами, а наложницами. Таким же сыном ханской наложницы был и Мухаммед-Булак, занявший трон в Сарае благодаря Мамаю.

Прибыв в Сарай, где у него был свой дом с обширным тенистым садом, Бетсабула уже на другой день получил повеление явиться во дворец пред ясные ханские очи.

Бетсабула отправился в ханские чертоги с тайной радостью в сердце. Роскошь, в какой жили золотоордынские ханы, пробуждала в Бетсабуле сильнейшую зависть и одновременно злость. Он видел, что за последние пятнадцать лет ханы менялись на троне почти ежегодно. Те из них, кто сам добивался трона, вроде Арабшаха и Урус-хана, действительно были похожи на истинных правителей. Все остальные оказывались на ханском троне по милости походных эмиров, таких, как Мамай. Эти марионеточные ханы лишь назывались владыками Золотой Орды, истинная власть была в руках у тех, кто возводил их на трон.

Вот и ныне на хана Мухаммед-Булака оказывают давление прежде всего те походные эмиры, которые группируются вокруг Мамая, и в последнюю очередь придворные эмиры во главе с беклербеком Коктаем. В ордынской чиновничьей иерархии беклербек считался старшим эмиром, в ведении которого находились все войсковые дела. Он же являлся главой дивана, ханского совета. Вторым по значимости в ханском диване был визирь, который распоряжался всеми денежными поступлениями в ханскую казну, становлением и смещением чиновников всех рангов.

Визирем при нынешнем хане был давний недоброжелатель Бетсабулы – эмир Бувалай.

Кое-кто в окружении Мухаммед-Булака полагал, что Бетсабула чуть ли не правая рука Мамая. По этой причине ханские вельможи приглядывались к Бетсабуле, частенько приглашали его во дворец, желая через него вызнать что-нибудь о сокровенных замыслах Мамая. Бетсабула умело делал вид, что он запросто вхож к Мамаю и пользуется полнейшим его доверием.

Вот и на этот раз, оказавшись в ханской канцелярии, Бетсабула чуть свысока поглядывал на ханских советников, которые во многом зависели от милости капризного Мухаммед-Булака, но все они вместе со своим ханом, по сути дела, были подвластны воле Мамая. Мамай редко появлялся в Сарае. Он не любил этот город, его душные пыльные улицы с извечной людской толчеей. Если хан желал видеть Мамая, то он сам ехал со своей свитой в его степную ставку.

Ближайший ханский совет – диван – состоял из четырех улусных эмиров. Эти эмиры, собственно, и управляли Золотой Ордой в мирное время ежедневно и ежечасно. Поскольку ханские советники были осведомлены, что Мамай стягивает к своей ставке войска, поэтому они в первую очередь интересовались у Бетсабулы, с кем Мамай собирается воевать, с Русью или Синей Ордой?

Бетсабула отвечал на все вопросы так, как ему велел Мамай. Мол, главная угроза для Золотой Орды ныне исходит из-за Яика от воинственной родни Урус-хана. За реку Яик Мамай и собирается вести войско будущим летом, но прежде ему нужно окончательно покорить отколовшийся Булгар и разорить мордовский улус Арабшаха.

Неожиданно визирь Бувалай предложил Бетсабуле пройти в ханские покои, где с ним желает побеседовать сам Мухаммед-Булак. Бетсабула в сопровождении Коктая и Бувалая прошел в то дворцовое крыло, где царили роскошь и нега среди настенных фресок, кисейных занавесок, мягких ковров, резных колонн и дорогой мебели.

В зале, куда пришел Бетсабула, сопровождаемый двумя эмирами, царила прохлада. Там возлежал на софе Мухаммед-Булак, похожий на жирного ленивого сурка. Одна полуголая рабыня подстригала ножницами ногти у него на ногах, другая рабыня, стоя на коленях подле софы, держала в руках серебряный поднос со сладостями.

В этом году Мухаммед-Булаку должно было исполниться тридцать лет. Его пухлое гладкое тело, белое, как у женщины, не истомленное ничем, кроме лени и всевозможных удовольствий, было небрежно прикрыто светло-зеленым шелковым халатом с широкими рукавами. Круглая бритая голова хана напоминала шар из слоновой кости. Узкие глаза-щелочки, светлые, еле заметные брови, маленький нос и небольшой рот – все это выглядело несообразно малым на столь широком лице. У хана были тонкие усы и маленькая бородка цвета выгоревшей на солнце травы. Матерью Мухаммед-Булака была рабыня-славянка, от нее-то он и унаследовал такую белокожесть тела и светло-русый оттенок усов и бороды.

– А, Бетсабула! – хан расплылся в приветливой улыбке. – Привет тебе! Иди сюда! Давненько мы не виделись с тобой.

Повинуясь жесту хана, Бетсабула присел на низенькую скамеечку. Оба его спутника так и остались стоять у него за спиной.

– Говорят, по воле Мамая ты ходил в набег на Русь, – промолвил Мухаммед-Булак. – Так ли это?

– Так, светлый хан, – ответил Бетсабула.

– Удачный ли был набег?

– О да, светлый хан.

– Тебе ведомо, что замышляет Мамай? Он же собрал в своей ставке тьму войска! – в голосе Мухаммед-Булака слышалось нескрываемое беспокойство.

– Мамай собирается сокрушить Синюю Орду, – сказал Бетсабула, – а для этого понадобится очень большое войско.

– Когда Мамай намерен пойти войной на Русь? – опять спросил Мухаммед-Булак. – От русских князей уже давно не поступает никакой дани.

– Не знаю, – Бетсабула пожал плечами. – Русь не столь опасна, как Синяя Орда.

Мухаммед-Булак обменялся выразительными взглядами с обоими улусными эмирами. Затем ошарашил Бетсабулу неожиданным вопросом:

– Мамай слишком зазнался! Он давно мне в тягость. Ты можешь убить Мамая?

Бетсабула вздрогнул. Что это – подвох или шутка?

– Говори смело, Бетсабула, – промолвил визирь Бувалай, усевшись на стул сбоку от него. – От твоего ответа зависит твое будущее. Убьешь Мамая – разом возвысишься и обогатишься!

– Мамай доверяет тебе, Бетсабула, – заговорил эмир Коктай, подходя к самому ханскому изголовью, чтобы Бетсабула мог видеть его лицо. – Тебе убить Мамая проще, чем кому бы то ни было. Подумай сам, чем ты обязан Мамаю? Мамай помыкает тобой, гоняет в набеги, держит тебя на коротком поводке. Сегодня ты ему нужен, так он делится с тобой добычей, а что будет завтра?

– Ты же не глуп, Бетсабула, – сказал Мухаммед-Булак, жестом повелевая рабыням удалиться. – Милость к тебе Мамая до поры… Даже меня – чингисида! – Мамай уничтожит не задумываясь, едва почувствует угрозу с моей стороны, так что говорить о тебе. Тебя Мамай может убить в любой момент просто за косой взгляд или неудачную реплику. Тебя устраивает такое неопределенное состояние?

– Нет, не устраивает, – неожиданно для самого себя выпалил Бетсабула. Его и самого уже посещали такие мысли.

– Значит, мы договорились, Бетсабула, – улыбнулся Мухаммед-Булак, при этом на его пухлых щеках образовались две ямочки, а узкие глаза сузились еще больше. – Заметь, мы не торопим тебя. Дело это опасное. Зато и награду получишь весьма достойную!

– Какую награду? – невольно вырвалось у Бетсабулы. – Об этом следует поговорить в первую очередь.

– Ну, бессмертие я тебе не обещаю и ханский трон тоже, – с иронией в голосе проговорил Мухаммед-Булак. – К примеру, могу отдать тебе в жены свою сестру. Могу сделать тебя визирем, если захочешь. Могу отдать тебе в управление город или целую область. Проси, чего хочешь.

От всего услышанного у Бетсабулы даже ладони вспотели. Вот он – предел его мечтаний! И если ради этого нужно убить Мамая, значит, так тому и быть! Этот сутулый желтолицый хромец и впрямь слишком зазнался!

– Я должен все обдумать, светлый хан, – волнуясь, произнес Бетсабула. – От твоих обещаний у меня слегка закружилась голова. Мамай очень осторожен и недоверчив, как камышовый кот. Его ведь уже пытались убить…

– Я знаю, – сказал Мухаммед-Булак. – Если для этого дела тебе нужен яд или золото для подкупа ближайших слуг Мамая, проси. Если понадобятся помощники, обращайся к Бувалаю и Коктаю. Сколько времени тебе нужно на обдумывание, друг мой?

Бетсабула потер вспотевший лоб тыльной стороной ладони, затем ответил:

– Два дня вполне хватит, светлый хан.

* * *

Придя домой, Бетсабула уединился с супругой и пересказал ей всю свою беседу с ханом и двумя улусными эмирами. Бетсабулу распирало от мстительного торжества и горделивого самомнения. Наконец-то ему представился прекрасный случай не только возвыситься, но и расквитаться с Мамаем за все унижения и насмешки, за все помыкания и лживые обещания. Бетсабула поведал жене о тех вознаграждениях, какие обещал ему хан в случае устранения им Мамая, умолчав лишь о возможной женитьбе на ханской сестре.

– Хан и его советники совершенно правы: мне убить Мамая легче, чем кому бы то ни было, – усмехался Бетсабула. – Мамай не ждет от меня подлости, полагая, что я без него пропаду. С каким удовольствием я всажу Мамаю кинжал между ребрами! Когда этот желтолицый уродец будет подыхать у моих ног, я загляну ему в глаза, чтобы насладиться его бессилием и мукой!

Однако супруга Бетсабулы стала решительно возражать против этого. Союн-Беке происходила из древнего кипчакского рода Эльбули, который совершенно зачах с той поры, как монголы захватили все кипчакские степи от Яика до Днепра. Много мужчин из рода Эльбули погибло в битвах, сначала сражаясь против монголов, потом в составе монгольских туменов совершая походы то на юг, то на запад, то на восток. Лишь при хане Узбеке род Эльбули начал возрождаться и входить в силу. Однако кровавое правление хана Бердибека, внука Узбека, убившего отца и всех своих братьев, вновь подкосило род Эльбули. Кипчакская знать из рода Эльбули служила опорой Бердибеку, смерть которого стала крахом и для рода Эльбули, угодившего в опалу.

Кипчакские беки рьяно участвовали в смене ханов на троне Золотой Орды, один кипчакский род вставал войной на другой род, стремясь оттеснить противников от ханского трона. Никто из знатных кипчаков не мог стать ханом Золотой Орды, ибо для этого нужно было принадлежать к золотому роду чингисидов. Но находиться подле ханского трона кипчаки вполне имели право. За это право кипчакские роды жестоко грызлись между собой.

Для рода Эльбули имелась одна-единственная возможность снова оказаться возле ханского трона – это всегда и всюду поддерживать Мамая. К тому моменту, когда Союн-Беке выходила замуж за Бетсабулу, все ее братья и племянники уже сложили головы в междоусобных сварах. У родни Союн-Беке все надежды были связаны с ее сыновьями, которые, возмужав, могут оказаться подле ханского трона. Но это может случиться лишь в том случае, если Мамай сам займет ханский трон по примеру Арабшаха. И если супруг Союн-Беке не лишится милости Мамая.

– Я советую тебе все хорошенько обдумать, – заявила мужу Союн-Беке. Ее большие миндалевидные глаза были полны беспокойства. – По-моему, если ты убьешь Мамая, то и сам недолго проживешь на этом свете. В ханском дворце у тебя полно недоброжелателей, тебе это известно. Мухаммед-Булак сам ничего не решает, за него думают и управляют государством улусные эмиры. Бувалай и Коктай давно хотят избавиться от Мамая, но они не могут подобраться к нему. Мамай очень редко бывает в Сарае. Эти хитрецы вознамерились убить Мамая твоей рукой, Бетсабула. – Союн-Беке схватила мужа за руку. – Тебе наобещали золотые горы, а ты и поверил, как мальчишка! Ты недоволен, что Мамай помыкает тобой. Ну так сделай так, чтобы Мамай изменил свое мнение о тебе. Выдай ему заговорщиков! Но не сразу, а при удобном случае, ведь жаркое лучше всего подавать к столу горячим. До поры до времени води за нос Мухаммед-Булака и его советников, выпрашивай у них подарки. Если ты им действительно нужен, то они будут щедры с тобой. Если же они станут отделываться обещаниями, тогда их двойная игра будет налицо.

Бетсабула взирал на жену серьезными глазами. Сколько раз Союн-Беке давала ему верные советы! Правда, Бетсабула нечасто прислушивался к советам супруги, но на этот раз он сделает так, как ему подсказывает ее изощренный ум. Он заставит заговорщиков раскошелиться, а потом выдаст их Мамаю. И впрямь, лучше помогать тому, кто имеет сильное войско и прочную власть, чем рисковать головой ради ничтожного хана, вся власть которого ограничивается стенами дворца. Мухаммед-Булак – ставленник Мамая, в случае гибели которого от него тоже могут избавиться те же улусные эмиры.

«Надо будет предложить Мухаммед-Булаку, чтобы он взял в жены или наложницы мою дочь, – размышлял Бетсабула уже наедине с самим собой. – Если у моей дочери родится сын, в нем будет кровь чингисида, а это даст ему право на ханский трон. Вот, пожалуй, и вся польза от Мухаммед-Булака».

Глава седьмая
Исабек

Еще во время долгого пути по степям все русские пленницы и несколько юношей-подростков были поделены между татарскими военачальниками. Настасью и еще одну молодую женщину из Таловой Пади присвоил себе самый главный предводитель татарского отряда. Звали его Бетсабула.

Это был высокий крепко сложенный мужчина, с громким властным голосом, в его руке всегда была плеть, которую он без раздумий пускал в ход, если замечал среди воинов своего отряда малейшее неповиновение или проявление лени. Особенно жесток Бетсабула был к дозорным, заснувшим на своем посту. За такую провинность нерадивого воина избивали палками до бесчувствия. Ни стоны, ни мольбы избиваемого нисколько не трогали Бетсабулу.

Лицо Бетсабулы было покрыто шрамами, один шрам тянулся через всю левую щеку от уха до уголка губ, другой был на лбу как раз между бровями, третий шрам виднелся на подбородке, в этом месте в короткой бородке эмира образовалась маленькая проплешина. Густые черные волосы Бетсабулы были подернуты проседью на висках, волосинки в его дремучих бровях были такие длинные, что Бетсабуле приходилось обстригать их, чтобы они не лезли ему в глаза.

Первое знакомство Настасьи со столицей Золотой Орды произошло поздно вечером, когда отряд Бетсабулы вступил в Сарай. Огромный город был объят тишиной, которую нарушали лишь протяжные завывания собак за высокими глинобитными дувалами, да с минаретов разносились на арабском языке призывы муэдзинов к вечерней молитве.

Улицы Сарая представляли собой длинные узкие проходы между глинобитными изгородями и глухими стенами домов, главные улицы были очень широкие, но их было всего несколько.

Бетсабула, его слуги и две пленницы свернули в какой-то переулок, где и вовсе с трудом могли разъехаться два всадника.

Настасья ехала верхом на низкорослой лошадке и беззвучно глотала слезы. Расставание с Яниной отозвалось мучительной болью в ее сердце. Ей казалось, что они расстались навсегда. Когда люди Бетсабулы и он сам отделились от основного отряда, Настасья и Янина успели обменяться торопливым рукопожатием, поскольку их кони шли бок о бок.

Едва на небе зажглись первые звезды, густой мрак мигом окутал Сарай, будто черной вуалью.

Кони остановились возле большого двухэтажного дома с плоской крышей на берегу рукотворного пруда. С медленным скрипом отворились створы ворот. Бетсабула что-то зычно выкрикивал слугам, которые, как ему показалось, не слишком расторопно отворяют ворота. Несколько раз просвистела в воздухе плеть Бетсабулы, опускаясь на чьи-то мелькающие в полумраке спины в белых одеяниях.

Дальнейшее Настасья воспринимала как во сне. Ее подруга по несчастью, которую звали Ольга, помогла Настасье сойти с лошади на теплые плиты широкого двора, в центре которого били вверх три струи небольшого фонтана. Настасья как завороженная глядела на это диво – неиссякаемые водяные струи. Такое она видела впервые! Девушка не сразу обратила внимание на пожилую толстую татарку в длинном балахоне, с головой, плотно укутанной белым покрывалом.

Татарка произнесла что-то на ломаном русском. Впрочем, и это Настасья пропустила мимо ушей.

– Живее! Оглохла, что ли? – прикрикнула на девушку толстуха в балахоне.

– Чего она хочет? – Настасья взглянула на Ольгу.

– Раздевайся, – коротко бросила Ольга, стянув через голову свой белый льняной сарафан.

Настасья нехотя последовала ее примеру. Она видела на другой стороне двора кучку слуг-мужчин, которые с явным любопытством разглядывали двух новых рабынь своего хозяина.

Татарка жестами показала пленницам, чтобы те сняли с себя и длинные исподние рубахи.

Ольга и Настасья подчинились, бросая одежду туда, куда тыкала пальцем толстая ворчунья. Кто-то из слуг принес ворох сухого сена и горящий факел, рыжее пламя которого озарило двор, словно маленькое горячее солнце.

Оказавшись в центре мужского внимания, освещенные светом факела, Ольга и Настасья стыдливо прикрыли обнаженную грудь руками.

Засыпав сеном одежду пленниц, молодой слуга поднес к сену факел.

Настасья изумленно уставилась не на огонь, в котором сгорали ее одежды, а на слугу с факелом в руке. Он был черен, как уголь. На его темном лице с широким приплюснутым носом блестели, как жемчуг, большие белки глаз. Темнокожий человек улыбнулся Настасье, сверкнув ослепительно-белыми зубами.

Настасья испуганно спряталась за спину Ольги.

Затем толстая татарка привела нагих пленниц в баню и велела им забраться в большую круглую ванну из белого камня, наполненную до краев теплой водой. О мыльном корне Ольга и Настасья слышали и раньше, но увидели его воочию лишь теперь. От обычного щелочного мыла, которым торгуют новгородцы, этот диковинный мыльный корень отличался большим количеством мыльной пены и нежным ароматом.

Из бани Ольга и Настасья вышли одетые в непривычные для них местные одежды. Им пришлось облачиться в широкие тонкие шаровары до щиколоток, узкие цветастые безрукавки, поверх которых они надели длинные платья с разрезами на бедрах. Рабыни в Сарае ходили простоволосыми, поэтому толстая татарка не дала Ольге и Настасье ни платка, ни покрывала.

Поселили невольниц вместе в одной комнате на втором этаже дома. Даже постель у них была одна на двоих. Кроме кровати на небольших ножках в комнате был низенький стол и две маленькие скамеечки. Еще был большой сундук для одежды. Дверь в комнату запиралась снаружи на засов, в середине двери было маленькое зарешеченное отверстие размером с женскую ладонь.

– Ты видела во дворе чернокожего раба? – прошептала Настасья, лежа с Ольгой под одним одеялом. – Почему он такой черный, будто обгорелый? Это татары его так обожгли, или он на солнце сгорел?

– Не ведаю, милая, – обняв Настасью, промолвила в ответ Ольга.

Она была старше Настасьи на восемь лет, поэтому относилась к ней, как старшая сестра к младшей.

* * *

Настасью определили в служанки к хозяйской дочери Бизбике, которой было пятнадцать лет. Настасья сразу понравилась Бизбике. В обязанности Настасьи входило находиться подле своей юной госпожи с утра до вечера, помогать ей выбирать наряды, подгонять какие-то из платьев по ее фигуре, прислуживать ей за трапезой, сопровождать ее во время прогулок по тенистому саду и за пределами дома. Бизбике была непоседой, любила наведываться в гости к подругам и родственникам, частенько бывала на базаре, где сама присматривала ткани для своих нарядов, украшения и ароматические масла.

С первого же дня знакомства с Настасьей Бизбике сама занялась ее обучением татарскому языку, проявляя в этом деле терпение и такт, в общем-то несвойственные ее вспыльчивому нраву. Бизбике подарила Настасье несколько своих платьев и различные украшения из серебра и полудрагоценных камней, чем очень удивила свою мать. До этого Бизбике никогда ничего не дарила ни одной из своих служанок. Если Бизбике заказывала себе новый наряд у портнихи, то и для Настасьи тоже делался заказ на новое платье или шальвары. Питалась Настасья за одним столом с Бизбике, в баню ходила также вместе с ней.

Благодаря Бизбике Настасья уже через три месяца довольно неплохо изъяснялась на том диалекте тюркского языка, какой был распространен среди поволжских кипчаков. На этом же языке разговаривали и осевшие здесь монголы, за полтора столетия совершенно слившиеся внешним обликом и бытовой культурой с местными кочевыми племенами.

Ольга тоже быстро поднаторела в овладении местным наречием. Ее хозяева приставили нянькой к младшему из своих сыновей, к восьмилетнему Самату. Ежедневно общаясь с Саматом и другими слугами, Ольга не только освоила чужой для нее язык, но даже выучила несколько татарских колыбельных песен, которые она пела по вечерам, укладывая Самата спать.

Но была у Ольги еще одна повинность, коей не избежали все молодые рабыни в этом доме. Время от времени Ольга по ночам делила ложе со своим хозяином. Супруга Бетсабулы относилась к этому с полнейшим безразличием. Бывало, она сама приводила на ночь к супругу какую-нибудь из невольниц, если чувствовала недомогание или просто хотела отдохнуть от ненасытных ласк Бетсабулы.

Настасья в душе была признательна Бетсабуле за то, что он еще в пути объявил ее своей собственностью. Это избавило Настасью от грубых приставаний татарских воинов и младших военачальников, которые на каждой ночной стоянке подвергали насилию одну или несколько пленниц. К концу пути все невольницы, кроме Ольги и Настасьи, были изнасилованы не единожды. Особенно тяжело переносили эти унижения совсем юные девочки. Одна из них, тринадцатилетняя Ульяна, тронулась рассудком, и татары закололи ее копьем, бросив в степи без погребения. Эта девочка тоже была из Хмелевки. Настасья хорошо знала ее родителей и старшего брата, который частенько помогал в кузнице ее отцу.

Милосердие Бетсабулы стало понятно Настасье только здесь, в его доме. Старшему сыну Бетсабулы было четырнадцать лет. Его звали Исабек. Однажды Бетсабула привел Настасью в спальню к Исабеку и велел ей раздеться донага. Исабек наблюдал за Настасьей, лежа в постели.

Бетсабула расплел у Настасьи косу, гладил ее по спине и бедрам, расхваливая все ее прелести, потом сказал сыну, что дарит ему эту русскую невольницу.

– Тебе пора становиться мужчиной, сын мой, – промолвил Бетсабула, подтолкнув Настасью к кровати, на которой возлежал Исабек. – Возьми эту рабыню и сделай с ней то же самое, что делаю я по ночам с Ольгой. Не бойся причинить ей боль, ты же ее господин!

Настасья, сгорая от стыда, была вынуждена отдаться Исабеку, который с жадным старанием выполнял все наставления отца, находившегося тут же. Настасья лежала с закрытыми глазами, вцепившись пальцами в простыню, а юный сын эмира шумно дышал ей в лицо, взгромоздившись на нее и сотрясая кровать своими резкими частыми телодвижениями. Вскоре из груди Исабека вырвался блаженный стон и он уронил голову Настасье на грудь.

Настасья открыла глаза. Она не чувствовала ничего, кроме боли и отвращения. Видимо, это отразилось у нее на лице, поскольку Бетсабула повелел ей встать и одеваться, не слушая протестующих возгласов сына, который неистово хотел продолжения этой сладострастной гимнастики.

С этого дня и для Настасьи наступили ночи унижений. Частенько ее поднимали с постели вместе с Ольгой, которая шла в опочивальню к Бетсабуле, Настасью же служанка отводила в спальню Исабека. Иногда за Настасьей приходила супруга Бетсабулы, чтобы отвести ее к Исабеку. Это для Настасьи было особенно неприятно, так как Союн-Беке любила понаблюдать за совокуплениями своего сына. Если Бетсабула в таких случаях давал наставления Исабеку, то Союн-Беке изводила своими поучениями Настасью, веля ей почаще менять позы, пошире раздвигать ноги, смотреть на Исабека с покорной улыбкой, ласкать его не только пальцами, но и языком.

Однажды, когда Настасья отказалась проглотить семя Исабека, излившееся ей на уста, Союн-Беке ударила ее по щеке.

– Гнусная рабыня, семя моего сына для тебя как живительный нектар! – гневно воскликнула она. – Как ты смеешь сплевывать его на пол! Еще раз увижу такое, прикажу посадить тебя в глиняную бочку с крысами!

Невольниц в доме Бетсабулы не секли плетью, их наказывали страхом. За какую-либо провинность рабыню могли подвесить за ноги над ящиком со змеями, или сажали в бочку с крысами, или раздевали догола и сыпали на тело ядовитых скорпионов… Одно название наказания вызывало у невольниц сильнейший ужас. Никто из них не осмеливался ни в чем прекословить своим хозяевам. Покорна была и Настасья, до смерти боявшаяся крыс и змей.

Исабек был очень похож на отца. У него были такие же грубоватые черты лица, крупный нос и широкие скулы, такие же густые волосы и брови. Он даже сложен был, как Бетсабула. Для своих лет Исабек обладал немалой силой, его гибкое тело было покрыто мускулами, как защитной броней. Исабека часто можно было видеть во дворе упражняющимся в стрельбе из лука. Мишенью ему служило соломенное чучело в человеческий рост. В другую мишень – деревянный щит на треноге – Исабек кидал дротики. Даже дома Исабек всегда ходил с кинжалом на поясе.

Бизбике недолюбливала Исабека, поскольку тот частенько бывал грубоват с нею, а с появлением у них в доме Настасьи вражда между братом и сестрой стала еще более непримиримой. Бизбике считала Настасью не просто служанкой, но близкой подругой, поэтому она пыталась всячески ограждать ее от непристойных домогательств брата. Бывали случаи, когда Бизбике оставляла на ночь Настасью у себя в спальне, куда Исабек не имел доступа ни днем ни ночью.

И все же превосходство Исабека над сестрой было очевидно. На его стороне всегда были отец и мать, которые охотнее потакали его капризам, нежели капризам дочери.

– Потерпи, милая. Скоро я выйду замуж, и ты уедешь отсюда со мной в дом моего мужа, – сказала Бизбике Настасье в один из осенних вечеров, когда та вернулась из опочивальни Исабека усталая и опустошенная.

Чтобы уверить Настасью в том, что это непременно случится, Бизбике заговорщическим тоном сообщила ей, что отец уже подыскал ей достойного жениха, а мать согласилась с тем, что Настасья будет частью ее приданого.

«Мне бы токмо не забеременеть до той поры! – подумала Настасья. – С дитятей на руках я здесь непременно пропаду!»