Текст книги "Легионер из будущего. Перейти Рубикон!"

Выслушав меня до конца, Регина все же осталась при своем мнении: она не верила в то, что существует некая машина времени, которой распоряжаются какие-то фээсбэшники, проникшие в наше время из будущего. Регина ссылалась на моего приятеля Максима Белкина, который убеждал ее в том, что мое внезапное исчезновение связано с поездкой в Италию на археологические раскопки.

– Если хочешь знать, Макс тоже замешан в этом деле, – потеряв терпение, бросил я Регине. – Его тоже трижды забрасывали в древний Рим. Макс был моим связником и передавал мне различные инструкции, так как сотовой связи между Москвой и древним Римом не существует! В древнем Риме Макс попал в жуткую переделку, римляне распяли его на кресте. Мне кое-как удалось его спасти. При встрече посмотри на ладони Макса, на них остались следы от гвоздей, которыми он был прибит к перекладине. Регина, расспроси Макса, каково это – висеть на кресте? И ты увидишь, как весельчак Макс изменится в лице. – Я помолчал и добавил жестким голосом: – Когда я и мои люди снимали Макса с креста, от него несло сильной вонью, знаешь почему? Потому что Макс обмочился и обделался от ужаса, сутки провисев на распятии!

Регина ушла от меня растерянная и озадаченная. По ее глазам было видно, что она поражена той переменой, какая произошла со мной. Она и рада бы посчитать меня за сумасшедшего, если бы не сознавала своим здравым умом, что это не так. Прощаясь со мной у двери, Регина вдруг приникла ко мне всем телом, подставив губы для поцелуя. Я сразу догадался, что это еще одна проверка со стороны Регины. По моему поведению Регина хотела определить, кто перед ней: аспирант Андрей Калугин или чужой человек, похожий на меня внешне.

Я поцеловал Регину, чуть прикусив зубами ее нижнюю губу, по своей привычке. Одновременно моя смелая рука жадно и сильно поласкала упругую широкую попку Регины. Такие ласки были в ходу у нас с Региной в пору наших безоблачных отношений.

– Я позвоню тебе, – шепнула мне Регина и выскользнула за дверь.

Однако этого звонка от Регины я так и не дождался, поскольку через два дня за мной приехала Мелинда, которая привезла меня в Северное Чертаново, в особняк профессора Пазетти. Там меня опять раздели донага, поместили в яйцеобразную телепортационную капсулу и отправили в очередное путешествие в далекое-далекое прошлое.

* * *

От воспоминаний меня отвлек стук в дверь: у древних римлян было в обычае стучаться, прежде чем войти в помещение.

Я встал с кровати и громким голосом позволил постучавшемуся ко мне войти. Дверь отворилась, и передо мной возник статный мускулистый мужчина лет тридцати пяти в серой тунике и военных сандалиях-калигах. Он представился Титом Децианом, а его должность при сенаторе Гае Меммии называлась старший сателлит. Иными словами, Тит Дециан был главой телохранителей сенатора Меммия.

По роду своей деятельности Тит Дециан был обязан провести со мной беседу и необходимый инструктаж, поскольку с сегодняшнего дня я поступал под его начало.

Усевшись на стул, Тит Дециан ознакомил меня с кругом моих обязанностей. Прежде всего, мне предстояло каждое утро провожать до школы, а после полудня вести из школы домой младшего сына сенатора Меммия. «Квинту тринадцать лет, – сказал Тит Дециан. – Он озорной мальчишка, за ним нужен глаз да глаз! Прежний раб-педагог по старости лет уже не мог с ним сладить».

Главной же моей обязанностью было обучение старшего сына сенатора Меммия обращению с оружием, также я должен был сопровождать Публия в его вечерних прогулках по городу. «Привыкай к тому, приятель, что на поясе у тебя всегда будет висеть меч или кинжал, – предупредил меня Тит Дециан. – Ты не воспитатель, а телохранитель. Как сателлит, ты обязан постоянно быть начеку и мгновенно пускать оружие в ход, если твоему хозяину или кому-то из его сыновей будет угрожать опасность. Скажу тебе по секрету, Авл, недругов у нашего хозяина хватает!»

Тит Дециан пожелал узнать, где я научился так мастерски драться и владеть кинжалом. Я не стал юлить и честно признался, что в прошлом был гладиатором. Это было чистой правдой, если взять во внимание мои боевые приключения, через которые я прошел в своей первой древнеримской эпопее. Титу Дециану я наплел, что завербовался в гладиаторы по своей воле, когда жил в Капуе. Честно отработав на арене отмеченные в контракте три года и выйдя живым из всех поединков, я получил свободу и денежное вознаграждение.

«Тебе крупно повезло, приятель, что в столь молодые годы ты прошел через такие серьезные испытания и остался жив», – с восхищением в голосе проговорил Тит Дециан.

О себе Тит Дециан поведал, что он почти пятнадцать лет прослужил в войске, дослужившись до центуриона. С сенатором Меммием его свела судьба, когда тот исполнял должность наместника Вифинии семь лет тому назад. По римским законам всякий курульный магистрат, то есть имеющий военную власть, после исполнения своей годичной должности в Риме обязательно отправлялся тоже на год наместником в одну из провинций. Гай Меммий выезжал в Вифинию по окончании своей службы городским претором. Всякий наместник едет в свою провинцию со свитой и небольшим войском, набором которого он обычно занимается сам. Тит Дециан оказался командиром одной из трех когорт, набранных Гаем Меммием. В Вифинии Тит Дециан показал себя умелым и отважным военачальником, поэтому сенатор Меммий уже по возвращении в Рим приблизил центуриона к себе, назначив его своим телохранителем.

Впрочем, Тит Дециан был не просто наемным сателлитом при сенаторе Меммии. Он был его клиентом, то есть поклялся в верности семье Меммия на алтаре фамильных ларов и пенатов. То же самое предстояло сделать и мне через какое-то время, если я намерен обрести надежного покровителя в Риме, где постоянно происходят кровавые склоки и раздоры между оптиматами и популярами.

Глава третья
Луций Сцевола

Летние каникулы у школьников в древнем Риме продолжались с июля по октябрь. В переводе на латынь каникулы называются вакациями. Школьные учреждения в Римском государстве подразделялись на начальные школы, средние, или грамматические, и высшие, или риторические. Все школы были частные, и обучение в них было платное.

В начальных школах мальчики и девочки обучались вместе. Учеников отправляли в школу с семилетнего возраста. Курс обучения в начальной школе был рассчитан на пять лет. Предметами начального обучения были: чтение, письмо и счет.

В грамматическую школу принимали только мальчиков, и обучение там продолжалось около трех лет. В программу средней школы входили: греческий язык, грамматика латинского языка, география, основы астрономии, греческая и латинская литература, мифология, история.

Большинство римских граждан довольствовались начальным и средним образованием. Однако в кругу высшей римской знати учение этим не ограничивалось. Юные римляне с пятнадцати до семнадцати лет продолжали свое образование в риторических школах. Там они постигали ораторское искусство, юриспруденцию и основы философии. Без этих знаний было невозможно сделать политическую карьеру.

Если за обучение в начальной школе родители ученика платили весьма небольшую плату, то за обучение в грамматической и риторической школах сумма оплаты вырастала в несколько раз.

В Москве было начало июня, когда я в очередной раз отправился в глубь веков. Оказавшись в древнем Риме, я обнаружил, что здесь уже начало октября.

Мое знакомство с младшим сыном сенатора Меммия состоялось сразу после беседы с бывшим центурионом Титом Децианом.

Квинт в отличие от своего старшего брата Публия оказался мальчиком довольно упитанным, но, несмотря на это, в нем не было склонности к ленивой бездеятельности. Наоборот, некая внутренняя пружина постоянно понуждала Квинта к действию, так что топот быстрых ног этого непоседы был слышен и на мужской, и на женской половине дома.

Квинт уже знал, что отец подыскивает ему провожатого на период школьных занятий, поскольку его прежний воспитатель от старости занемог и был отправлен в сельское имение. Узнав при встрече со мной, что отныне в школу и из школы его будет сопровождать бывший гладиатор, Квинт пришел в неописуемый восторг. Квинт тут же признался мне, что он сам мечтает стать гладиатором, когда вырастет. Квинт не скрывал своей досады от того, что в цирк на представления гладиаторских боев не допускают детей моложе семнадцати лет.

Квинт привел меня в свою комнату и стал показывать свои игрушки, среди которых самыми его любимыми были отлитые из меди и олова фигурки гладиаторов и римских легионеров размером с детскую ладонь. Я невольно залюбовался медными и оловянными воинами и гладиаторами, отлитыми столь искусно, что на их крошечных лицах были отражены многие оттенки чувств. Фигурки были раскрашены яркими красками, которые только дополняли их совершенство, подчеркивая мускулатуру оловянных гладиаторов, кровь на их ранах, металлический блеск оружия и доспехов у медных легионеров.

Увидев, что у Квинта имеется игрушечный деревянный макет амфитеатра, я предложил ему разыграть несколько поединков гладиаторов. Я объяснил Квинту правила игры, по которым оловянные секуторы и ретиарии должны были сражаться в парах, и эти поединки нам с Квинтом предстояло разыгрывать поочередно, бросив перед этим жребий. У розовощекого мальчишки загорелись глаза от радостного предвкушения выйти победителем в этой игре. Но тут пришел старший брат Квинта и велел ему немедленно отправляться на ужин в триклиний. Затем Публий сказал мне, что трапезная для отцовских сателлитов и клиентов находится рядом с поварней, куда он готов меня проводить, поскольку мне тоже пора ужинать.

Мне понравилось дружелюбие, с каким Публий относился ко мне, нисколько не задаваясь передо мной своим знатным происхождением.

На другой день меня разбудили очень рано, когда розоватый рассвет только-только окрасил небо над Вечным городом. По заспанному лицу Квинта было видно, что и его довольно бесцеремонно подняли с постели, заставили умыться и собрали в школу. К моему удивлению, Квинту даже не позволили позавтракать, отец и слуги с ворчанием поторапливали мальчишку, совершенно не помогая ему одеваться и затягивать ремешки сандалий на ногах. У римлян было принято с ранних лет приучать своих детей к самостоятельности, к умению быстро собраться в дорогу, жертвовать едой ради того, чтобы не опоздать куда-то по делам. «Позавтракаешь в школе в перерыве между уроками, – молвил Квинту его суровый отец, запихивая ему в сумку сверток с чем-то вкусненьким. – Запомни, сынок, с пустым желудком худо-бедно прожить можно, но с пустой головой – никогда!»

В столь ранний час на улицах Рима было еще пустынно. Прохожих было мало, среди них в основном были ремесленники и поденщики, спешившие на работу в мастерские или в речной порт, также попадались закутанные в плащи, зевающие на ходу ученики, которых тащили за руку в школу рабы-педагоги.

Грамматическая школа, куда с этого года был определен на учебу тринадцатилетний Квинт, находилась на Палатинском холме, путь туда был не близок. Сначала мы с Квинтом прошли по Сабинской улице до переулка, который вывел нас на Священную улицу, застроенную высокими роскошными домами и великолепными храмами. Пройдя по Священной улице, по гладким плитам из песчаника и базальта, которыми она была вымощена, я и Квинт свернули на узенькую улочку Юноны, названную так из-за храма этой богини, выстроенного на ней. Потом мы с Квинтом оказались на Этрусской улице, более похожей на извилистое мрачное ущелье, так как здесь по обе стороны возвышались пяти-, шестиэтажные каменные дома-инсулы, плотно примыкавшие друг к другу. Этрусская улица вывела нас к довольно крутому склону Палатина. Подняться наверх здесь можно было по каменной лестнице Колец, названной так по находившимся неподалеку мастерским ювелиров, изготовлявших золотые кольца и браслеты.

Оказавшись на Палатине, мы с Квинтом сначала шагали по тропе вдоль крепостной стены, которая окружала Палатинский квартал с запада и северо-востока, затем по Царской улице мы дошли до первого поворота, который вывел нас к коротенькой Тамфилиевой улочке, заканчивавшейся тупиком. Там-то в совершенно неказистом старом доме с покосившейся крышей и находилась частная грамматическая школа, владельцем и основателем которой был грамматик Трихон.

Внешность Трихона, который стоял у дверей школы под черепичным навесом, произвела на меня отталкивающее впечатление. Это был невысокий тщедушный человечек, пучеглазый, с горбатым носом и большой залысиной на голове. Белая чистая тога смотрелась на нем мешковато, верхний край ее то и дело сползал с тощих плеч грамматика. В руках у Трихона была тонкая длинная трость. Он улыбался, здороваясь с учениками, подходившими к школьным дверям один за другим, но при этом взгляд у грамматика был холодный, как у змеи.

– Возвращайся домой, Авл, – с этими словами Квинт взял из моих рук свою школьную сумку. – Придешь за мной в полдень. В это время всех учеников отпускают домой перекусить, на это нам отводится час времени. Если ты опоздаешь, то я выйду из школы один, и тогда мы встретимся с тобой на лестнице Колец.

– Договорились! – Я похлопал Квинта по плечу.

Перед школой был расположен широкий двор, обнесенный невысокой каменной оградой. На этом дворе одиноко росла кудрявая смоковница. Под этим деревом я расстался с Квинтом, проводив его взглядом до дверей школы.

Вернувшись в дом сенатора Меммия, я первым делом позавтракал полбяной кашей и козьим сыром, запивая все это свежевыжатым яблочным соком. Настроение у меня было приподнятое после прогулки по улицам Рима. Я отметил для себя, что со времен восстания Спартака в огромной столице римлян мало что изменилось.

После завтрака я около двух часов занимался с Публием фехтованием на деревянных мечах. Наше занятие происходило во внутреннем дворике. Для начала я показал Публию основные атакующие и защитные приемы мечом, применяемые гладиаторами в пеших поединках один на один. Также я показал Публию, как нужно перемещаться, чтобы все время держать противника под контролем, как надо действовать мечом при смене позиций и угла атаки. Публий старательно выполнял все мои наставления, глядя на мои уверенные движения, которые я совершал с мечом в руке, действуя в чуть замедленном темпе.

Посмотреть на наш учебный поединок пришли отец и мать Публия, а чуть позднее к ним присоединилась Камилла, сестра Публия. Свободные от работ рабы и служанки собрались у перил крытой террасы, идущей по периметру двора на уровне второго этажа. Им тоже было интересно посмотреть на то, как владеет мечом новый молодой сателлит сенатора Меммия. Среди расположившихся на террасе служанок я заметил и румяную зеленоглазую любимицу госпожи Альбии. Я уже знал, что эту улыбчивую большеглазую рабыню зовут Агамедой. Встретившись со мной взглядом, Агамеда быстро подмигнула мне, не пряча озорной улыбки.

Вечером этого же дня я столкнулся с Агамедой лицом к лицу в купальне. Я только-только привел Квинта из школы и собирался ополоснуться, так как после вечерней трапезы мне предстояло сопровождать Публия, который собрался в гости к своему приятелю, на днях приехавшему из Афин. Публий предупредил меня, что семья этого юноши из среды самых знатных нобилей, где придают большое значение внешнему виду человека. «Эти люди смотрят косо на тех, у кого грязные ногти или уши, – сказал мне Публий. – Тем более недопустимо, Авл, чтобы от тебя пахло потом. Непременно помойся под душем перед тем, как отправиться со мной в гости».

Я уже начал раздеваться, когда в душевую неожиданно заскочила Агамеда. Внутренней защелки на двери купальни не было, так как это была мужская душевая, все в доме это знали. Женская купальня находилась по другую сторону перистиля. Перепутать две эти купальни было невозможно, поэтому я сразу смекнул, что пронырливая Агамеда просто воспользовалась случаем, чтобы оказаться со мной наедине.

– Привет, красавчик! – улыбнулась Агамеда, легонько ущипнув меня за руку. – Хочешь, я помою тебе спинку? Это правда, что ты бывший гладиатор?

– Правда, – ответил я и обнял Агамеду за плечи. – Может вместе примем душ, милашка?

– Как-нибудь в другой раз, – продолжая улыбаться, промолвила Агамеда, даже не пытаясь освободиться от моей руки.

По игривым зовущим глазам Агамеды я мигом догадался, каким желанием объята эта зеленоглазая очаровательная бестия. Крепко прижав Агамеду к себе, я с жадным удовольствием соединил свои губы с ее мягкими розовыми устами. После долгих лобзаний мне захотелось большего. Я стал задирать платье на Агамеде. Но служанка выскользнула из моих рук, шепотом сообщив мне, где находится ее комната.

– Приходи ко мне сегодня ночью, – отступая к двери, сказала Агамеда, глядя мне в глаза. – Дверь будет не заперта. Придешь?

– Непременно приду, милашка, – сказал я.

* * *

Приятеля Публия звали Луцием. Его отцом был весьма уважаемый в Риме патриций Сервий Сициний Сцевола. Патрицианское семейство Сцевола старалось во всем придерживаться старинных римских законов и обычаев, хотя жить по старине ныне считалось в Риме не модным. Сенатор Сцевола, а под его влиянием и его сын Луций были ярыми сторонниками аристократической республики. Обоим не нравилось, что лидеры популяров, такие как Цезарь и Эмилий Лепид, всячески принижают римскую знать в угоду народу и богатым плебеям, которые ныне наравне с патрициями заседают в сенате, в судах и различных городских коллегиях. Типичным представителем богатой плебейской верхушки является Гней Помпей, обладающий неограниченным влиянием на сенат и народную массу. Поддерживая честолюбивые устремления Цезаря, воюющего в Галлии, Помпей тем самым подрывает авторитет знатных римских родов и, сам того не ведая, расчищает Цезарю путь к неограниченной единоличной власти.

Находясь в соседней комнате, я невольно услышал разговор собравшихся в таблинуме юношей, среди которых были Публий и сын хозяина дома – Луций Сцевола. Если Публий больше помалкивал, то все прочие юноши, и прежде всего Луций Сцевола, так и сыпали гневными речами, обличая недалекого самодовольного Помпея, хитрого Эмилия Лепида и расчетливо-коварного Цезаря.

«Друзья, если сейчас не остановить Цезаря, то он, обладая войсками и богатствами, пойдет по головам наших отцов к единодержавной власти! – с негодованием в голосе молвил Луций Сцевола. – Цезаря нужно убить, пока он в Галлии, иначе Рим ожидает кровавая гражданская распря и диктатура похлеще зверств Суллы!»

Мне сразу стало понятно, что молодой Луций Сцевола собрал своих друзей у себя дома с единственной целью составить заговор против Цезаря. Ему хотелось знать, кто из его близких товарищей по детским играм и грамматической школе готов пойти вместе с ним на это опасное дело. Замысел Луция Сцеволы был прост. Поскольку немало юношей из знатных семей Рима уезжали в Галлию, чтобы под знаменами Цезаря добыть себе высокий воинский чин и золото галлов, вот и Луций Сцевола собирался в ближайшее время отправиться на север за Альпы. Знатное происхождение позволяло Луцию Сцеволе рассчитывать на то, что его определят куда-нибудь в ближайшее окружение Цезаря. Пользуясь этим, Луций Сцевола надеялся выждать момент, чтобы напасть на Цезаря и заколоть его кинжалом.

При этом Луций Сцевола не скрывал того, что таким своим поступком он желает превзойти славой своего далекого предка Муция Сцеволу, который во время осады этрусками Рима проник во вражеский стан и пытался зарезать этрусского царя Порсенну. Схваченный телохранителями Порсенны Муций Сцевола выказал такую железную выдержку и презрение к боли, что даже враги прониклись к нему невольным уважением. Видя, что пленник не желает с ним разговаривать, царь Порсенна пригрозил римлянину пытками. Тогда Муций Сцевола приблизился к жаровне с раскаленными углями и положил свою правую руку прямо на пышущие жаром уголья. Он не произнес ни звука и даже не изменился в лице, в то время как его рука чернела и сгорала на глазах у Порсенны и его приближенных. Пораженный Порсенна даровал Муцию свободу и прекратил осаду Рима, рассудив, что среди римлян наверняка имеется немало таких, как Муций. То, что не удалось Муцию, вполне сможет осуществить другой римлянин, поскольку самопожертвование ради отечества является в порядке вещей для этого мужественного народа. Таким образом, Порсенна заключил мир с Римом, этрусское войско удалилось в свои пределы, а благодарные сограждане дали отважному Муцию прозвище Сцевола, что значит Левша.

Потомки Муция Сцеволы и поныне живут в Риме, гордясь своей знатностью и громкой славой своего родоначальника.

Возвращаясь домой по ночному Риму, Публий то ли после выпитого вина, то ли от волнения вдруг стал делиться со мной своими мыслями и переживаниями. Публию в целом импонировали устремления Луция Сцеволы, который не желал, чтобы нобили уступили власть популярам и чтобы выскочки вроде Цезаря шли прямой дорогой к личной диктатуре, подкупая всех и вся. Однако безоговорочно принять сторону Луция Сцеволы Публий не мог по ряду причин, первой из которых было то, что Луций Сцевола был настроен и против Помпея, родная сестра которого является матерью Публия. К тому же Публий завидовал Цезарю, который разбогател и сделал оглушительную карьеру, постоянно враждуя с сенатом и опираясь на поддержку народа. Публий сам хотел пойти по стопам Цезаря, но для начала ему хотелось разбогатеть на грабеже галльских земель. Отец подталкивал Публия ко вступлению в войско Помпея, расквартированное вблизи Рима, но Публий признался мне, что он желает служить в войске Цезаря, где платят высокое жалованье и есть возможность быстро дослужиться до высокого чина.

«Цезарь, конечно, выскочка и авантюрист, но что делать, если пришло время таких людей, – молвил Публий, ища у меня поддержки. – И Сулла обладал таким же складом характера, и отец нынешнего претора Эмилия Лепида, и Катилина, организовавший заговор против сената больше десяти лет тому назад. Многие римские законы устарели, вот почему Сулла, став диктатором, внес свои изменения в римское законодательство. Ныне сулланские законы отменены сенатом, и народ недоволен этим. Цезарь это тонко чувствует и обещает плебсу еще большие льготы, если народ и дальше будет поддерживать его в борьбе с сенатом. Мир меняется на глазах, и вместе с ним меняется и римское общество. Такие люди, как Цезарь, понимают это и этим пользуются для личной выгоды. А патриции вроде Катона, Цицерона и Сервия Сициния Сцеволы не желают видеть этих перемен и упрямо борются с любыми новыми веяниями. А это неизбежно ведет к гражданской войне…»

Здравомыслие юного Публия восхитило меня. Несмотря на свои молодые лета, Публий прекрасно разбирался в политической ситуации, царящей в Риме, знал сильные и слабые стороны сенатской партии и партии сторонников Цезаря. Публий не желал смерти Цезарю, так как хотел использовать его могущество для собственной выгоды. Законы Рима и республиканское правление уже не казались Публию чем-то незыблемым и непогрешимым. В этом Публий был готов поспорить и с Луцием Сцеволой, и со своим отцом, но ему не хватало смелости для такого шага. К тому же Публий понимал всю бессмысленность этого спора, а потому не хотел портить отношения с отцом и настраивать против себя своего давнего друга.

Я спросил у Публия, какова вероятность, что Луций Сцевола все же отправится к Цезарю с намерением убить его.

«Вероятность крайне мала, – ответил мне Публий, – на столь дальнюю поездку нужны средства, а их у Луция нет. Отец Луция кругом в долгах, а его ближайшие родственники тоже не богаты. Есть еще одна загвоздка. Луций помолвлен с моей сестрой Камиллой, у них вот-вот должна состояться свадьба, тут уж не до поездки в Галлию!»

Внимая Публию, я решил про себя, что мне нужно как-то сблизиться с Луцием Сцеволой, поскольку этот юноша имеет решительный нрав и способен на безрассудные поступки. Поскольку моим главным заданием в этой заброске в древний Рим было физическое устранение Цезаря еще до битвы при Фарсале, я мог бы использовать в этом деле Луция Сцеволу. Во всяком случае, в связке с ним мне было бы легче подобраться к Цезарю.

«Если у смельчака Луция вдруг появятся деньги, то он без колебаний устремится в Галлию даже от своей юной жены, – подумал я. – Мне надо только постараться, чтобы нужная сумма вдруг оказалась в руках у Луция. Мне надо втереться в доверие к Луцию! Но как это сделать?»