Текст книги "Купите девочку"

– Зачем?

– Познакомиться хочу.

– Не надо с ней знакомиться.

– Почему?

– Не советую. Могу я тебе посоветовать? Могу. Вот и советую. Открытым текстом говорю – не надо. Хлопотно тебе будет с ней. Чревато. Может быть, даже опасно.

– Спасибо, конечно… Но совета принять не могу.

– Обязанности не позволяют?

– Вроде того.

– Ладно, зовут ее Надя. Это все, что я знаю. Мне пришлось несколько раз переснимать… Сам видишь, в таком жанре я не работаю. Так что справился с заданием не с первого раза. То грудь недостаточно видна, то недостаточно хороша, то…

– А было именно задание? – уточнил Андрей.

– Да, – усталый мужчина вытер ладонью пот со лба и твердо посмотрел на Андрея.

– Чье?

– Ха! – мастер покачал головой.

– У вас ведь заказы регистрируются?

– Не все.

– Почему?

– Коммерческая тайна.

– Ну а все-таки?

– Господи… Молодой человек, зачем нам говорить о таких вещах? Все вы знаете и без меня… Самая простая причина – чтобы уменьшить налоги, утаить хотя бы часть доходов… Потому что если я не буду этого делать, то заведение мне придется закрыть с завтрашнего утра. Меня постигнет полное и окончательное разорение.

– Есть и другие причины?

– Конечно. – Мастер вынул из нагрудного кармана мятую пачку сигарет, выловил одну, сунул в рот, протянул пачку Андрею, но тот отрицательно покачал головой. – И правильно, – сказал мастер. – Одобряю. А что касается причин… Не все хотят оставлять о себе какие-то сведения, адреса, телефоны… Я и не настаиваю.

– Мне необходимо ее найти, – Андрей положил руку на снимок, найденный при обыске у старика Чувьюрова.

– Они у меня даже негативы изъяли, – сказал мастер.

– Кто?

– Заказчики.

– Выходит, она не сама к вам пришла, а был заказ некоей фирмы или отдельного человека?

– Оплата пришла по перечислению, – неожиданно влезла в разговор кудрявая девчушка из-за прилавка. Она, похоже, чувствовала себя уязвленной – разговор проходил без нее, ею как бы пренебрегли, вот она и решила напомнить о себе.

– У вас и такое бывает? – удивился Андрей. – Обычно за фотографии расплачиваются наличными, разве нет?

– Когда заказчиком выступает частное лицо, да, наличными. Если же заказ делает организация, фирма… Мы не возражаем против перечислений. А им это гораздо проще.

– И часто такое случается?

– Чрезвычайно редко. Школа может заказать альбом для выпускников, завод – по случаю какого-нибудь своего юбилея. – Фотограф был несколько растерян неуместным вмешательством рыженькой приемщицы. Но вскоре оправился, и к нему вернулась обычная его устало-безразличная манера разговора. – Если у вас больше вопросов нет… – Фотограф поднялся, снова всмотрелся в мокрый отпечаток и уже хотел было скрыться за черной шторой, но Андрей остановил его.

– Простите, – сказал он торопливо, пока фотограф не успел скрыться. – Если, как вы говорите, подобные заказы случаются чрезвычайно редко… – Он говорил медленно, подбирая слова, понимая, что каждое его неосторожное слово может попросту оборвать разговор. – А на этом снимке не завод, не школа, здесь полуголая красавица… То вы наверняка запомнили, кто же захотел иметь такие снимки, какая такая организация пожелала украсить стены подобными произведениями…

– Не могу припомнить…

– Господи, Николай Иванович! – опять влезла в разговор приемщица из-за прилавка. – «Фокус» оплатил нам эти снимки, вы что, забыли? Два месяца тянули, пока я сама к ним не пошла! Такие жмоты! Ужас! – От охватившего ее гнева девушка резко отвернулась – есть такая манера у девушек, которые считают себя красивыми и во всем правыми. Сказав что-либо, они тут же отворачиваются, давая понять, что нет у них никаких сил разговаривать с такими бестолковыми собеседниками, обсуждать эту тему, объяснять очевидное.

– Да? – переспросил фотограф, и лицо его на какое-то мгновение окаменело. – Может быть, не знаю… Мое дело – фокус навести. А кто платит, – он развел руками, – так ли уж это важно, – и поспешил нырнуть за черную занавеску.

Психологом стал Андрей в последнее время, чертовски проницательным психологом – по одному только движению сероватой, размокшей в растворах ладони фотографа, которой он бросил за собой шторку, понял, что тот находится в крайней степени раздражения. Не понравился ему Андрей со своими вопросами, и поведение глуповатой подчиненной, которая сует свой конопатый нос во все щели, тоже не понравилось.

– Чего это он? – спросил Андрей у девушки, кивнув в сторону дернувшейся занавески. В голосе его прозвучали чисто пафнутьевские простоватые нотки, в которых можно было уловить и наивное удивление, и сочувствие девушке, которой приходится работать с таким грубым человеком, и раскаяние в собственной настырности, если таковая будет ею замечена и осуждена.

– А! – и девушка пренебрежительно махнула ручкой. – Старость – не радость! – она шало сверкнула подведенными глазами.

Простые вроде бы, непроизвольно сорвавшиеся слова с ее почти детских неумело, но ярко накрашенных уст, но все понял Андрей и даже устыдился. Почти открыто сказала ему девушка, что уж он-то, Андрей, никак не стар, он молод и нравится ей, не то что прокисший в этих проявителях и закрепителях склеротик, который не помнит даже того, что с ним случилось вчера.

– А то я уж подумал, может, сказал чего не того, – растерянно пробормотал Андрей и опять слукавил, понимая, что колется приемщица, на глазах раскалывается.

Девушка поманила Андрея пальцем, подзывая его поближе, а когда он приблизился, прошептала на ухо:

– Чем-то припугнули его эти фокусники. Он в штаны и наделал.

– Может, заплатили маловато? – тоже вполголоса предположил Андрей.

– И это тоже, – заговорщицки кивнула девушка и в этот свой кивок сумела вложить даже восторженность проницательностью Андрея, дескать, уж мы-то с тобой прекрасно понимаем, в чем тут дело.

– Валентина! – раздался из глубин лаборатории нарочито требовательный голос фотографа. – Иди сюда!

– Сейчас такое начнется, – сказала она Андрею на ухо и уже громко крикнула: – Иду!

– Пока! – Андрей от двери махнул рукой, но Валя и здесь сумела пойти дальше – послала воздушный поцелуй. И уже когда он хотел выйти, настигла его с ручкой и клочком фотобумаги.

– Запиши свой телефон! Мой у тебя же на фотке. Если чего узнаю про эту красотку – позвоню.

– Тоже верно, – согласился Андрей и быстро нацарапал на полоске бумаги домашний телефон. И приписал внизу имя.

– Андрей! – восторженно прошептала Валя. – Ой, до чего мне нравится это имя! Балдею! Представляешь? От одного имени балдею!

– У тебя тоже имя ничего, – улыбнулся Андрей.

– Нравится?!

– Балдею!

– Жди! Позвоню! Сдохнуть мне на этом месте, позвоню! – И, озорно подмигнув чуть ли не половиной лица, девушка скрылась за черной занавеской.

* * *

Направляясь в морг, Пафнутьев и так, и этак прикидывал события, происшедшие в последние несколько дней. Он оказался втянутым в них так быстро и необратимо, что не успел даже спохватиться, оглянуться по сторонам.

Убийство в кабинете начальника милиции… Такого действительно еще не было. Какую нужно иметь ярость в душе, злобу, ненависть, чтобы, не заботясь о собственной судьбе, заколоть человека, который наверняка втрое крупнее старика, втрое моложе. Эти удары за спину, наискосок, чуть вверх оказались столь убийственно точными, что громадный, полный сил детина рухнул на пол и умер в течение нескольких минут. Да, конечно, штык был довольно длинным, и хотя сантиметров десять пришлось на рукоять, все равно в нем оставалось не менее тридцати сантиметров. А если учесть ту остроту, до которой он был доведен, то от Чувьюрова много сил и не требовалось. В рыхловатое тело Оськина штык входил почти без сопротивления.

Но и это не все, далеко не все… Дело идет к тому, что первого парня тоже заколол старик. Что могло его заставить? Жил себе и жил, кефир хлебал, по праздникам плавники тараньки сосал, орденами любовался… Вот и все. Больше ничего по результатам обыска о старике сказать было невозможно.

Теперь эта кошмарная находка в холодильнике… Может, он людоед?

Но где остальные части тела?

Съел?

А почему пальцы свернуты в кукиш?

Это что, такие забавы нынче пошли?

Может, он и первого парня заколол, чтобы обеспечить себе пропитание на весну, а учитывая, что тот оказался при теле да с жирком, старику на все лето его хватило бы при скромном расходовании…

Если все это так, то тогда понятно, почему он заколол парня в собственном подъезде – старик попросту не смог бы притащить его с улицы, силенок бы не хватило. А так – дверь рядом. Но почему все-таки не затащил? Кто-то помешал? Ну да, Оськин и помешал. В первом случае старик успел скрыться, но, когда вышел на второго парня, удача ему изменила.

А рука? Как понимать руку в холодильнике?

От нищеты и беспросветности сейчас многие умом трогаются, людоедов отлавливают по всей стране едва ли не каждый день – то детишек кушают, то девиц забивают, то собутыльников на закуску зазывают… Говорят, счастливые времена настали, свобода слова наступила, теперь каждый может о ком угодно самое разное произнести… Теперь уж никого за крамольные мысли и безнравственные желания не посадишь, да и надобности нет, все мысли, самые дикие, дозволены, все желания, самые злобные и продажные, законны… В этом нас убеждают с утра до вечера все телевизионные дивы… Ладно, разберемся с дивами. Нам бы только людоедов маленько отловить.

Шагая по лужам, Пафнутьев некоторые слова проговаривал вслух, прохожие оглядывались на него с улыбкой, повело, дескать, мужика. А Пафнутьев никого не замечал, он перепрыгивал через ручьи, когда успевал их заметить, а если запаздывал, то шагал прямо по сверкающим солнечным бликам, сунув руки в карманы куртки, натянув клетчатую кепку на брови, снова и снова прокручивая в уме все те сведения, которые удалось ему получить за последние два дня.

Единственный просвет, который удалось высмотреть Пафнутьеву, был связан с фирмой «Фокус» – оба убитых парня были сотрудниками этой фирмы, и опять же «Фокус» оставил свои следы в квартире Чувьюрова, да, фотография красотки, слишком легкомысленная для домашнего снимка, каким-то образом оказалась в семейном альбоме.

«Ничего, – успокоил себя Пафнутьев, – заговорит Чувьюров, никуда не денется. Пройдет шок, он успокоится, не надо только слишком уж давить на него, торопить, требовать показаний полных и чистосердечных. Завтра же, с утра, возьмусь за старика», – решил Пафнутьев и рванул на себя тяжелую низкую дверь морга.

Патологоанатом, или, как его называли проще, эксперт, был на месте и встретил его обычным своим взглядом – громадные белесо-голубого цвета глаза, увеличенные до кошмарных размеров толстыми стеклами очков, смотрели не то осуждающе, не то изучающе, будто видели не живого человека, а труп на каменном своем столе.

– Здравствуйте, – сказал Пафнутьев гораздо громче, чем требовалось, чтобы хоть самим голосом разрушить мертвенную тишину помещения и как-то расшевелить этого маленького человека с печальными глазами и пересохшими от частого мытья руками.

– Здравствуйте, – ответил тот и почтительно склонил голову.

– Я не слишком рано пришел? – произнес Пафнутьев дежурные слова, но уже потише, поняв, что криками он здесь никого не расшевелит и не поднимет.

– В самый раз, – ответил эксперт. – Знаете, у меня для вас хорошая новость.

– Боже! – вскричал Пафнутьев. – Хорошая новость из морга?! Мне страшно.

– Обнаружилась вполне определенная вещь, – впервые в глазах эксперта Пафнутьев увидел искорки радости, будто тот действительно хотел сообщить нечто забавное.

– Говорите же, – простонал Пафнутьев.

– Оказывается, руку, которую вы мне принесли, отделили от туловища, когда человек был уже мертв.

– Думаете, это хорошо? – осторожно спросил Пафнутьев, боясь обидеть этого странного человека.

– Конечно! Представьте себе, что руку отрубили бы у живого.

– В самом деле, – согласился Пафнутьев. – Скажите, это совершенно точно, что руку именно отрубили, а не отделили скальпелем, что проделали это с мертвецом, а не с живым человеком, что…

– Остановитесь, пожалуйста, а то я забываю ваши вопросы. Да, можно сказать вполне определенно, что рука отрублена. Топор ли это или что-то другое, но оборванные мягкие части тела, сосуды… Все это позволяет мне сделать достаточно уверенное предположение.

– И когда это произошло?

– Сие есть тайна великая. Непознаваемая.

– И даже предположить нельзя?

– Предполагать можно все, что угодно, но ведь вам нужны даты, цифры, имена… Дело в том, что после отделения от туловища рука хранилась несколько небрежно, в не приспособленных для этого условиях.

– В холодильнике лежала. В морозильном отделении.

– В таком случае холодильник был не очень хорош.

– Да, холодильник следовало давно выбросить.

– Должен вам заметить, что нынешние холодильные установки, в том числе и импортного производства, внешне могут выглядеть довольно привлекательно, но, с другой стороны…

– Простите, а можно что-нибудь сказать о хозяине этой руки, если можно так выразиться?

– Хозяином ее был мужчина. Он не чурался физического труда, ни в молодые годы, ни в более старшем возрасте…

– А сколько ему было лет?

– Сие есть тайна великая.

– Да, я знаю, тайна сия непознаваема! – Пафнутьев начал раздражаться, но все-таки держал себя в руках, и ему воздалось, потому что эксперт вдруг произнес и нечто существенное.

– Согласен с вами, уважаемый Павел Николаевич, – эксперт так проникновенно посмотрел на Пафнутьева, что тот устыдился своей короткой вспышки. – Есть одно обстоятельство, которое позволяет если и не установить точный возраст хозяина руки, то достаточно обоснованно об этом судить, – глаза эксперта колыхнулись за стеклами очков, как две медузы в аквариуме.

– Вам удалось…

– Удалось, – кивнул человечек. – Видите ли, мне пришла в голову удивительная мысль… Я просветил эту руку на рентгеновской установке. Вы ни за что не угадаете, что я увидел на экране! Я был потрясен!

– Что-то таинственное? – слабым голосом спросил Пафнутьев.

Не отвечая, медэксперт полез в свой стол, вынул небольшой бумажный пакетик и осторожно, боясь дохнуть на него, развернул и короткими движениями руки придвинул к Пафнутьеву. Заглянув в пакетик, Пафнутьев увидел что-то маленькое, черное, продолговатое, неопределенно ломаной формы.

– Что это? – спросил он.

– Осколок.

– Не понял, какой осколок?

– Это осколок времен Великой Отечественной войны, которая закончилась полным и сокрушительным разгромом фашистской Германии в тысяча девятьсот сорок пятом году. Тогда наши доблестные войска взяли Берлин и заставили агрессора подписать акт о безоговорочной капитуляции.

Все это эксперт произнес негромко, но торжественно, а при последних словах даже встал, словно говорить о такой войне сидя было кощунством. Подчиняясь его волнению, поднялся и Пафнутьев и невольно склонил голову.

– Садитесь, – скорбно сказал эксперт и первым опустился на свое место. – Правда, несколько лет назад нашелся предатель, враг нашего народа, которому удалось свести на нет эту великую победу…

– А не мог ли этот осколок попасть в руку позже? – спросил Пафнутьев, боясь оскорбить чувства этого человека.

– Характер шрама позволяет утверждать, что ранение получено все-таки в сороковые годы. Шрам был почти незаметен, он зарос за полвека. Этот человек был ветераном Второй мировой войны.

– Так, – протянул Пафнутьев. – Значит, ему было где-то около семидесяти?

– Если мне позволительно предположить, то я бы еще пяток лет добавил. Семьдесят пять.

– Так, – снова протянул Пафнутьев. Его подозрение о том, что этот человек был съеден, пошатнулось. Вряд ли Чувьюров, который на глазах у кучи народа заколол амбала из «Фокуса», стал бы на пропитание заготавливать такого старца.

– Напрашивается еще одно предположение, если позволите, – эксперт несмело взглянул в глаза Пафнутьеву.

– Слушаю вас внимательно.

– В руке, в предплечье, остался еще один осколок, поменьше этого.

– И что же следует?

– Если вам удастся найти оставшееся тело, то появляется надежда установить родственность руки и других частей. Не только по анализам, которые не всегда убедительны и достоверны, а и по осколкам. Дело в том, что этот человек попал в действие разрыва снаряда или гранаты, которые разлетаются чрезвычайно маленькими осколками. И в его теле наверняка остались такие осколки. И еще… Между большим и указательным пальцем просматривается очертание небольшого якорька… Вполне возможно, хозяин этой руки имел отношение к флоту.

– Так, – опять крякнул Пафнутьев.

– Уважаемый Павел Николаевич, у меня к вам просьба, если позволите…

– Конечно! – искренне воскликнул Пафнутьев. – Я буду рад выполнить любую вашу просьбу.

– Когда что-либо выясните о судьбе этого человека, о его личности… Не сочтите за труд, сообщите мне хотя бы по телефону… Если, разумеется, это вас не слишком затруднит, – глаза эксперта за толстыми стеклами колыхнулись и замерли, уставившись на Пафнутьева.

– Договорились. Я сделаю это обязательно. Сразу, как только что-нибудь станет известно.

– Благодарю вас. Искренне вас благодарю.

– Тогда я напоследок тоже задам один вопрос. – Пафнутьев помолчал. – Пальцы руки были свернуты в кукиш… Что бы это могло означать?

– Сие есть тайна великая и непознаваемая, – скорбно произнес эксперт, и после этих слов Пафнутьев заторопился уходить. – Буду ждать вашего звонка.

– И вы его дождетесь! – заверил Пафнутьев, уже сбежав по ступенькам крыльца.

– Такие вещи нельзя оставлять безнаказанными.

– Полностью с вами согласен!

Перепрыгнув через лужу, Пафнутьев тут же попал еще в одну, но это его даже не огорчило. Сведения, которые он получил, показались ему обнадеживающими. Что-то впереди забрезжило, появился какой-то просвет, пока еще сумрачный и непонятный, но он уже был. Пафнутьев и самому себе не смог бы объяснить, откуда у него появилась уверенность в успехе. Может быть, странная просьба эксперта так повлияла на него, может быть, тот неожиданный порыв, когда, казалось бы, омертвевший среди бесконечного потока вскрытых, развороченных трупов человек вдруг встал при упоминании о прошедшей войне.

Может быть, может быть…

* * *

Вернувшись в прокуратуру, Пафнутьев молча и тяжело прошествовал в свой кабинет и плотно закрыл за собой дверь. И все сотрудники поняли – к начальнику следственного управления сейчас заходить не надо. По-разному может закончиться такой визит, но вряд ли итог будет хорошим, желанным.

Бросив куртку на диван, запустив вслед за ней кепку, Пафнутьев прошел к столу и основательно уселся, нависнув над полированной поверхностью. Но раздумья его оказались куда короче, чем он сам предполагал. Уже через десять минут Пафнутьев поднял трубку и несколькими звонками включил в работу все службы, которые только мог, – Шаланду, налоговое управление, Андрея, Худолея, двух оперативников. Задание всем было дано одно – выяснить все, что касается фирмы «Фокус».

И каждый раз, с кем бы ни говорил, Пафнутьев повторял с небольшими отклонениями одни и те же слова:

– Все! Ты понимаешь? Абсолютно все. Слухи, сплетни, домыслы, факты, имена, даты, жены и любовницы, дети и родители, города и веси! Номера и марки машин, телефоны, факсы, пейджеры-шмейджеры! Кредиторы и должники! Банковские счета! Куда кто ездил, когда и сколько отсутствовал! Повторяю – все!

Положив разогревшуюся трубку, Пафнутьев некоторое время сидел молча, прикидывая, всех ли задействовал, не упустил ли кого. И вспомнил-таки еще одного человека, его он не мог не вспомнить. И тут же набрал еще один номер телефона.

– Пафнутьев беспокоит!

– Это прекрасно! – ответил знакомый голос. – Всегда рад слышать тебя, Паша, всегда рад видеть! Более того, готов наполнить твою рюмку! И чует мое сердце – очень скоро, может быть, даже сегодня мне представится такая возможность. А, Паша?

– Представится, – добродушно проворчал Пафнутьев. – Все тебе представится.

– Сегодня?! – захлебнулся от счастья Халандовский.

– Только сегодня!

– Паша… С этой самой секунды жизнь моя обрела смысл. Кончилось прозябание, кончилось существование, мыканье и смыканье! Я снова почувствовал себя нужным человечеству! Я снова молод и влюблен!

– Как, опять?

– Паша… Не обижай меня в эти святые минуты! Я ни в кого не влюблен, никто не потревожил покой моего сердца, я о другом… Общее состояние моего организма – влюбленное! И я, кажется, ко многому готов.

– Вот это уже хорошо, вот это уже по делу! – подхватил Пафнутьев, поймав Халандовского на первых же неосторожных словах. – Именно это от тебя и потребуется.

– Паша, мне страшно… Это не очень круто?

– Для тебя? Аркаша, для тебя есть что-либо слишком крутое?

– Есть, но когда я с тобой, Паша…

– Мы вместе, Аркаша! Мы опять вместе!

– И что… Опять разворачиваем знамена? – спросил Халандовский, и в голосе его прозвучала тревога.

– Да! – закричал Пафнутьев в трубку. – Разворачивай знамена, Аркаша! И не только!

– А еще что?

– И шашки вон!

– Паша, – осторожно проговорил Халандовский. – А не хочешь мне сказать, о чем мы с тобой будем говорить при нашей дружеской встрече?

– О жизни, Аркаша. О чем же еще?

– Я жду тебя, Паша. Приходи.

– Буду, – сказал Пафнутьев и положил трубку.

Недолгий разговор с Халандовским придал сил Пафнутьеву, ушла угнетенность, подавленность, он распрямился за столом, в окно посмотрел ясно и твердо, ощутив готовность действовать. Неопределенность, разорванность всего, что он знал о Чувьюрове, о событиях, связанных с ним, уже не давили его. Казалось бы, он не узнал ничего нового, но Пафнутьев явственно почувствовал идущую откуда-то изнутри теплую волну уверенности. Скоро должны пойти первые телефонные звонки, и с каждым звонком он будет узнавать о «Фокусе» все больше и больше.

Но первым оказался не звонок, первым пришел Худолей.

Осторожно приоткрыв дверь, он просунул в щель свою тощую, измятую жизнью и пороками мордочку и в скорбном молчании смотрел на Пафнутьева до тех пор, пока тот не поднял голову и не увидел его.

– Входи! – сказал Пафнутьев.

Худолей приблизился к столу, оставляя на полу за собой редкие капли влаги – с мокрых еще снимков падала вода.

– Извини, Паша, я тут нагадил у тебя, – пробормотал эксперт. – Я больше не буду.

– Что там у тебя?

– Снимки, Паша… Очень хорошие получились снимки… Вообще-то в приличных конторах за такую срочную и качественную работу платят премиальные…

– И что?

– Я не намекаю, я понимаю, где работаю. Надеяться здесь на что-то не приходится…

– Почему же? Надейся!

– Я действительно могу надеяться? – в глазах Худолея сверкнула робкая искорка зарождающейся жизни.

– Можешь.

– Господи! – Худолей подкатил глаза к потолку. – Как хорошо жить на свете, когда тебя окружают добрые, нравственные, отзывчивые люди, всегда готовые прийти на помощь в трудную минуту, когда тебе тошно, свет не мил, а в душе адский огонь, который жжет и испепеляет все, что осталось в тебе чистого и трепетного…

– Снимки на стол! – приказал Пафнутьев, понимая, что только такие вот команды, не допускающие никаких других толкований, могут сейчас подействовать на Худолея. И действительно, он тут же четко и быстро разложил на столе несколько довольно прилично сделанных снимков. – Что это? – спросил Пафнутьев.

– Это, Паша, фирма «Фокус»… Вот их главное здание…

– Особняк в три этажа?!

– Да, Паша, да… Они его отремонтировали, обязались сохранять как памятник архитектуры прошлого века… Украсили коваными решетками, внутри восстановили мраморные камины, на двери навесили бронзовые ручки с львиными мордами…

– Ни фига себе!

– А это машины перед их подъездом… Обрати внимание, Паша, на эти машины…

– Уже обратил.

– Ни единого «жигуленка». Некоторые я вообще никогда раньше не видел. Сплошные «роллс-мерсы». Или «мерс-ройсы», как скажешь.

– А это что за хмыри? – показал Пафнутьев на нескольких амбалов, которые прохаживались вдоль особняка, лениво прохаживались, это было заметно даже по снимкам.

– Наверное, Паша, охрана. Я поснимал их немного, думаю, вдруг тебе пригодятся их физиономии. Они довольно тупые, эти физиономии, на них даже смотреть противно. С трудом заставил себя навести на них фотоаппарат и установить резкость. Но ты же не будешь вешать их портреты в собственной спальне? А для дела… Чего не бывает – сгодятся.

– А морду они тебе не набили?

– Пытались.

– Отбился?

– Нет, дураком прикинулся.

– А зачем тебе прикидываться?

– Не обижай, Паша. Я жизнью рисковал, а ты всякие слова непотребные в мой адрес произносишь. Так это… Ты же ведь хозяин своего слова?

– Хозяин.

– Тогда, Паша, я буду надеяться, начиная с этого вот самого мгновения, ладно?

– Ладно, – ответил Пафнутьев, всматриваясь в снимки, принесенные Худолеем. Они и в самом деле были необычно крупные, размером со стандартный лист писчей бумаги. На снимках можно было рассмотреть и модели машин, и их номера, и смурные морды амбалов, охраняющих вдоль особняк. Стоянка перед домом была огорожена невысокой кованой решеткой, и посторонних машин здесь быть просто не могло. К тому же в сторонке был установлен небольшой шлагбаум, который поднимался автоматически, по команде из самого особняка – будки вахтера возле шлагбаума не было. Значит, действительно все машины, стоящие на площадке, имели отношение к фирме «Фокус».

– Хорошая работа? – Худолей безошибочно уловил тот момент, когда он мог задать вопрос без риска вызвать раздражение Пафнутьева своей настырностью. – Нравится?

– Катись. Все помню, все знаю и ничего не забываю. Ты что, засомневался?

– Упаси боже! – в ужасе замахал руками Худолей и даже попятился к двери, будто само лишь это подозрение Пафнутьева повергло его в ужас. – Упаси боже!

– Забери снимки, высуши, отглянцуй… А потом приноси. Только это… Смотри, чтобы пленка не пропала.

– А может?

– У тебя? Конечно.

– Горько, как горько слышать такие слова, Паша, от человека, которого любишь давно, искренне и преданно, – последние слова Худолей произнес уже в коридоре, по взгляду Пафнутьева поняв, что нельзя бесконечно злоупотреблять его терпением. Осторожно прикрыв за собой дверь, он быстро зашагал по коридору обычной своей походкой – все шаги у него получались разной длины, то он делал рывок вперед, то топтался на месте, а иногда его резко бросало к стене.

Следующим заглянул опер, который посетил налоговое управление. Короткая стрижка, худощавое лицо, натруженные, сухие руки боксера сразу выдавали в нем профессию телохранителя, опера, бандита – что-то в этом роде.

– Что скажешь, Олег? – Пафнутьев показал на стул у приставного столика.

– Все в порядке, Павел Николаевич. В налоговом управлении о фирме «Фокус» самого лучшего впечатления. Налоги платят своевременно, без задержек и опозданий.

– Так не бывает.

– Конечно, – усмехнулся опер, показав ряд железных зубов – видимо, не во всех схватках он одерживал победы, ему тоже случалось пропускать удары. – Они охотно платят и дорожные поборы, и за милицейское обслуживание, и в Пенсионный фонд вносят все, что положено…

– Так не бывает, – повторил Пафнутьев еще более твердо.

– Бывает, – поправил опер, – но только у очень уж крутых мошенников.

– Ты их расколол?

– Немножко, – улыбнулся опер.

– Как?

– Приемчик довольно простой… Я вошел к начальнику налогового управления с небольшой сумкой. А в ней магнитофон. Самый обычный, на стандартных кассетах работает. Сумка, естественно, закрыта на замочек, а магнитофон, естественно, включен. Наш разговор продолжался пятнадцать минут, а кассета работает все сорок пять.

– Неплохо, – одобрил Пафнутьев.

– Когда он ответил на все мои невинные вопросы, я раскланялся и вышел. А вернулся через десять минут. Извинился за оставленную сумку… Ну и так далее.

– Он удивился?

– Он сделался белым, как… Как дерьмо.

– Белое дерьмо? – удивился Пафнутьев.

– Чего не бывает, Павел Николаевич… А сумку я положил на стул у самого стола. Он ее даже не увидел. Простак.

– Дурак, – поправил Пафнутьев.

– И не без этого, – согласился опер. – Запись получилась отличная. Причем я вставил в разговор сегодняшнее число, собственное имя, название его должности…

– И он не врубился?

– Как вы правильно заметили, Павел Николаевич, он немного дурак. Сразу, едва я вышел, он позвонил некоему Борису Эдуардовичу и доложил, что его фирмой интересуется прокуратура. Тот, конечно, поблагодарил.

– Откуда ты знаешь, куда он звонил?

– Из слов того же начальника. Сначала он нарвался на секретаршу. Спрашивает: это «Фокус»? Попросил к телефону Бориса Эдуардовича… И опять понес дурь… Не за что, говорит, дорогой Борис Эдуардович. Все равно, говорит, я ваш должник, дорогой Борис Эдуардович… Ну и так далее.

– Кто такой этот Борис Эдуардович?

– Не знаю, не успел. Но мой аппаратик записал набор номера, треск телефонного диска… Отдайте экспертам, они вам через пять минут скажут, по какому номеру был сделан звонок. Вот телефон этого налогового проходимца, Фильчиков его фамилия. Фильчиков Александр Яковлевич.

– Он знает, что ты записал его разговор?

– Вряд ли, может только догадываться. Я ему ни на что не намекал. Извинился, улыбнулся, поклонился на прощание… Ну и так далее.

– Чем занимается «Фокус», на чем деньги делает?

– В его уставе упомянуты все виды человеческой деятельности. От разведения крокодилов до издания книг. По городу разбросана сеть киосков. Торгуют жвачкой, шоколадными яйцами, презервативами. Газовыми баллончиками, женскими титьками, мужскими делами… Ну и так далее. Но самое главное – ремонт квартир.

– Это уже кое-что, это уже всерьез. Как ты думаешь?

– Согласен, Павел Николаевич.

– Пленка, – напомнил Пафнутьев.

Опер молча вынул из внутреннего кармана кассету в прозрачной коробочке и положил на стол.

– Здесь и ваш разговор, и его звонок?

– Да.

– Копию снял?

– Конечно, – улыбнулся опер, опять сверкнув металлическими зубами.

– Береги ее. И себя береги!

– Стараюсь.

– Пройдись по киоскам… Поговори о том о сем… Только осторожно. Смотри не подставься.

– Намечается что-то крутое?

– Боюсь, что да.

– Это хорошо.

– Да? – удивился Пафнутьев.

– Руки чешутся, Павел Николаевич.

– Это хорошо, – на этот раз те же слова произнес Пафнутьев. – Предложи киоскерам товар, поговори о ценах, о поставщиках, взаимоотношениях с начальством…

– Знаю я эту систему, – сказал опер, поднимаясь.

– Звони мне сразу, как только что-то засветится. Сразу, понял? В ту же минуту.

– Усек.

Пафнутьев уже был хорошо наслышан о новом промысле – состоятельные люди, побывав за рубежом, насмотревшись заморских чудес, повально принялись ремонтировать свои квартиры, переделывать их на западный манер. Меняли двери, устанавливая вместо картонных дубовые, линолеум заменяли паркетом, ванные и туалеты покрывали испанским, итальянским кафелем, хрустальные люстры заливали комнаты радужным переливающимся светом, глубокие кожаные диваны звали к себе в объятия.