Текст книги "Похититель бриллианта"
Автор книги: Виктор Пронин
Жанр: Современные детективы, Детективы
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Виктор Пронин
Похититель бриллианта
Медленный, торжественный снег ложился на ветки деревьев, на крыши машин и шапки прохожих, а светофоры мигали, как может мигать в минуту слабости человек, вспомнив свои счастливые годы. Ксенофонтов чувствовал, как с каждой минутой ему становится все печальнее. Казалось, там, за окном его кабинетика, идет жизнь, а здесь ему предстоит лишь ее описывать. Ксенофонтов уселся за маленький тесноватый стол, усыпанный начатыми листками бумаги, и снова прижался лбом к холодному стеклу. Нет, не мог он отдаться светлой печали до конца, насладиться видом падающего света, розовыми лицами прохожих и разноцветными вспышками светофора на перекрестке, поскольку сегодня, как и всегда, ему предстояло сдать двести строк в номер. Двести строк о слесаре Жижирине, о котором он только-то и знал, что тот выполнил план на сто двадцать один процент и выточенные им болты отличались потрясающим качеством, потому как полностью соответствовали техническим требованиям.
«Когда щуплый паренек Женя Жижирин впервые переступил порог заводской проходной, сердце его радостно дрогнуло…» – мелькнули слова у Ксенофонтова, но он даже не пошевелился, хотя такое начало обещало получить желанные двести строк. «Думал ли школьник Женя Жижирин, получая из рук любимого директора аттестат зрелости, что через два года его портрет будет висеть у заводской проходной…» – промелькнула следующая фраза, тоже вполне приличная, но Ксенофонтов не смог найти в себе сил отойти от окна, за которым продолжал падать снег. «Когда воспитательница детского сада спрашивала у худенького Жени Жижирина, кем он мечтает стать, мальчик отвечал не задумываясь: «Слесарем, как мой дед!» Прошли годы…»
Но и это спасительное начало Ксенофонтова не привлекло. Впрочем, была причина его задумчивости. Вчера вечером он со своим другом был в гостях и далеко не всеми тостами смог пренебречь. Тем более что были и такие, которые обязывали выпить до дна, во всяком случае, так утверждали некоторые гости, большие знатоки застольных ритуалов.
Именно этим состоянием Ксенофонтова можно было объяснить то, что телефонный звонок он услышал не сразу, не бросился к трубке, как обычно. Он обернулся, с недоумением посмотрел на нее, словно бы не понимая, чего она от него хочет, и наконец, осознав происходящее, подошел к телефону.
– Да, – сказал Ксенофонтов, словно бы оторвавшись от непосильных дел.
– Ты что это как вареная вермишелина на веревке? – требовательно спросил Зайцев.
– Снег идет, старик, – безнадежно проговорил Ксенофонтов. – Такой идет снег… Я вот смотрю на него и думаю, не назначить ли мне кому-нибудь свидание… В сквере… У заснеженной скамейки… Средь бела дня… В рабочее время… Чтобы уже в этом была крамола, опасность разоблачения, чтобы уже в этом был вызов высшим силам в лице нашего редактора…
– Так, – проговорил Зайцев тоном врача, собирающегося поставить безжалостный диагноз. – Все понятно. Тебе Рая привет передает.
– Какая Рая? – живо спросил Ксенофонтов.
– За которую ты вчера придумал столько дурацких тостов, и все гости были так благодарны, так благодарны, что сегодня тебе лучше не показываться им на глаза.
– Да, кажется, я был в ударе, – скромно заметил Ксенофонтов. – Какая Рая? Надеюсь, она прекрасно себя чувствует?
– Рыдает. С вечера.
– Это с той поры, как я ушел?
– Почти. Колечко у нее пропало, а цена ему – три тыщи. Созвала гостей на день рождения, а гости, видишь, как с ней обошлись… Пить за ее здоровье не отказывались, а колечко сперли.
– Я не брал, – твердо сказал Ксенофонтов. – И потом… Разве есть такие колечки? За три тыщи?
– Бриллиант в нем, в кольце, понял? Старинная работа. Бабка подарила на день рождения. Ты вот что подарил вчера? Сумку с портретом Пугачевой, а бабка колечко заветное не пожалела.
– А ты попробуй достань эту сумку, – обиженно сказал Ксенофонтов. – Мне ее по блату раздобыли, и заплатил я за нее вдвое больше, две трешки. Вот так, старик. Если бы на сумке твой портрет был, ее в уцененке и за пятак никто бы не взял, а поскольку Пугачева… Сам понимаешь. А что, Рае не понравился мой подарок?
– Ксенофонтов! Заткнись. Колечко у нее пропало. Понял? Звоню от нее, с утра я здесь.
– Похмеляешься?
– Провожу следственно-оперативные мероприятия, так это называется. Тебе не понять.
– Нашел злодея?
– Как тебе сказать, – замялся Зайцев. – Отпечатки, конечно, есть, но дело в том, что гости оказались столь любезными, что перещупали все, что нашли в доме.
– Включая хозяйку?
– Какой ты пошляк, Ксенофонтов! Газета действует на тебя плохо. Приезжай немедленно. Пользы от тебя немного, как от козла молока, но хоть слово душевное скажешь, вчера ты был горазд поговорить. Приезжай.
Ксенофонтов сгреб длинной ладонью разбросанные листки бумаги, извинился мысленно перед слесарем Жижириным, оделся, осторожно выглянул в коридор – там никого не было. Тогда он быстро проскользнул на лестничную площадку, сбежал по ступенькам вниз и выскочил на улицу.
Подняв лицо, Ксенофонтов постоял некоторое время, ощущая, как на его лоб, на щеки и глаза опускаются холодные снежинки и тают, превращаясь в маленькие капельки. Он вздохнул, вытолкнув из себя воздух, пропитанный бумажной пылью редакции, и широко зашагал к дому, где вчера позволил себе несколько расслабиться.
Дверь открыл Зайцев. Был он без пиджака, озабоченный и деловитый. В глубине комнаты Ксенофонтов увидел хозяйку дома Раю, которая еще вечером блистала свежестью. Сейчас она была заплаканная и какая-то потухшая. Из последних сил Рая улыбнулась Ксенофонтову, но он понял, чего ей это стоило.
– Ксенофонтов, – сказала она, – это ужасно.
– Да, – согласился он, – три тыщи коту под хвост!
– Я не об этом… Черт с ними, с этими тремя тысячами, жила до сих пор без них и… Вчера был полный дом друзей, да? А сегодня нет ни одного… Не считая, конечно, тебя и Зайцева. Понимаешь, ночью начала прикидывать, кто мог взять, а кто не мог… И знаешь, до чего я додумалась? Кошмар… Мог взять каждый. Сволочная память подбрасывает то одно воспоминанье, то другое… Тот на машину собирает, у того жена красавица, наряды требует, у того долгов на три года вперед… Понимаешь, Ксенофонтов, я не могу относиться к ним как прежде, я лишилась друзей. – Не договорив, Рая вышла на кухню. Ксенофонтов проводил ее взглядом, повернулся к Зайцеву.
– Докладываю обстановку, – Зайцев взял Ксенофонтова под локоть, провел в комнату и закрыл за собой дверь. – Садись в кресло и слушай внимательно. Рая, как женщина…
– Молодая и красивая, – кивнул Ксенофонтов.
– Это я и без тебя знаю, – несколько ревниво сказал Зайцев. – Я о другом. Она ведет довольно замкнутый образ жизни, для ее лет, разумеется. Работает в технической библиотеке. Заведует залом периодики. Так что можешь иногда заглянуть к ней почитать газеты. С моего разрешения, конечно. Живет с бабкой. Родители в длительной командировке. Бабка вчера ушла к подруге, чтобы не мешать молодежи веселиться. Перед уходом подарила Рае кольцо. С бриллиантом. Это Рая для собственного утешения сказала, что цена ему три тысячи, оно стоит все пять.
– Вы поженитесь? – спросил Ксенофонтов невозмутимо.
– Если найдется кольцо.
– Какой-то юмор у тебя корыстолюбивый…
Вошла Рая и принесла на подносе чашечки с кофе. Поставив поднос на журнальный столик, она присела на подлокотник кресла. В брюках и тонком свитере она казалась и меньше, и моложе, нежели вчера, когда была в платье.
– Мальчики, – сказала она, – верните мне друзей… Кольцо, уж ладно, как получится, но только скажите, кого я могу не подозревать? Представляете, сама себя начинаю уже ненавидеть… Ну что ты молчишь, Ксенофонтов?!
– Думаю. Хотя некоторые считают, что думать вовсе не обязательно, что достаточно провести оперативно-следственные мероприятия. Скажи, Рая, если я правильно понимаю, торжества вчера проходили не в этой комнате, в той, верно?
– Все уже записано, опрошено, установлено! – нетерпеливо бросил Зайцев. – Зачем начинать все сначала?
– Да? – Ксенофонтов в недоумении осмотрел друга с головы до ног. – В таком случае верни человеку друзей, да и колечко не забудь.
– Видишь ли…
– Помолчи, старик, пей кофе и наслаждайся звуками наших с Раей голосов. У нас приятные голоса. Особенно у Раи, верно, Рая? Продолжим. Стол был накрыт там?
– Да. А здесь отдыхали, курили, танцевали… А колечко лежало вот здесь, на этой полке. – Рая легко спрыгнула с кресла и, подойдя к книжному шкафу у окна, показала полку. – Коробочка осталась, а кольца нет. Вечером, когда все ушли, я убрала квартиру и решила еще разок взглянуть на кольцо… А его нет.
– Красивое колечко? – спросил Ксенофонтов.
– Да с виду обычное, но… из платины, и еще этот камушек.
– Кто-нибудь знал об этом кольце, о том, что оно у тебя есть, что оно из платины да еще и с бриллиантом?
– Нет, никто… Не успела никому похвастаться.
– Ты совершенно в этом уверена?
– Да, – кивнула Рая.
– Прекрасно! – Ксенофонтов подошел к шкафу, осмотрел полку.
– Там отпечатков на три следствия хватит, – заметил Зайцев. – Наши ребята уже все сделали, перед тобой ушли.
И снова Ксенофонтов остановился у окна, глядя, как идет снег. На балконе стояли занесенные снегом пустые бутылки, видно, Рая еще с вечера вынесла их из комнаты.
– Прекрасная погода, не правда ли? – спросил Ксенофонтов, но никто ему не ответил. – Где у тебя телефон? – спросил он, обернувшись.
– На кухне, – ответила Рая. – Хочешь позвонить в редакцию?
– Нет, я приглашу похитителя бриллианта.
И Ксенофонтов, оставив за спиной ошарашенное молчание, вышел из комнаты. Когда он вернулся через пять минут, Рая и Зайцев сидели в тех же позах. Они смотрели на него так, будто он только что на их глазах прошелся по потолку и снова сел в кресло. А Ксенофонтов невозмутимо выплеснул в рот всю чашку кофе, отставил ее и только тогда вроде бы заметил, что в комнате есть еще люди.
– Сейчас придет, – сказал он успокаивающе.
– Кто… придет? – спросил Зайцев, запинаясь.
– Похититель.
– А кто же он?! – не выдержала Рая.
– Еще не знаю, – беззаботно ответил Ксенофонтов и снова наполнил себе чашечку из кофейника. – Послушай, Рая… Мы вот вчера с Зайцевым вместе пришли, а как собрались остальные?
– По одному, по двое… Даже трое сразу пришли – в подъезде столкнулись.
– Стол уже был готов или девушки помогали?
– Конечно, помогали, а как же!
– А мужчины судачили в этой комнате?
– Да, я их сразу сюда выпроваживала, чтоб под ногами не путались.
– Какая погода! – Ксенофонтов снова подошел к окну. – Снег идет… Хочу на свидание. Хочу говорить глупости, бросаться снежками и это… целовать заснеженные ресницы.
– Знаешь, Ксенофонтов, я, кажется, готова пойти тебе навстречу, – улыбнулась наконец Рая.
– Может быть, сначала колечко найдете? – резковато спросил Зайцев. – А то вы что-то заторопились…
– Найдем, – заверил Ксенофонтов. – Знаешь, Рая, друзей я тебе верну, а что касается колечка, им займется Зайцев. У тебя еще остался кофе?
Рая пошла на кухню варить кофе, а Ксенофонтов, зябко пожав плечами, передвинул свое кресло от балконной двери поближе к книжному шкафу.
– Дует, – пояснил он. – Значит, так, я пригласил троих. Кроме нас, вчера было трое мужчин, верно?
– А женщин ты сразу отмел? – спросил Зайцев с усмешкой.
– Да. Сразу.
– Почему?
– Думай, Зайцев. Думай, почему я отмел женщин. Итак, придут трое. Инженер из стройуправления, этот, как его… Лошкарев, я с ним вчера познакомился. Потом фотограф Сваричевский и… Да, Цыпин, преподаватель какой-то важной науки в ПТУ. Лошкарев, Сваричевский и Цыпин. Идти им недалеко, сейчас обеденный перерыв, кроме того, они наверняка надеются опрокинуть рюмку-вторую из оставшихся запасов Раи.
– Ты им сказал, что у Раи пропало кольцо?
– Конечно! Даже сказал, что у нее есть мысль подключить к этому делу оперативно-следственную группу. Я не скрывал, что наша общая любимица очень огорчена, плачет и рыдает, что ее необходимо утешить. Они придут ее утешать. Впрочем, кто-то, возможно, и не придет, но это меня не огорчает. Похититель придет обязательно.
– О, мальчики! – воскликнула Рая, входя с подносом кофе. – Как здорово вы тут устроились… А я и не сообразила, что кресло можно от окна сдвинуть… Так гораздо лучше…
– Свежий взгляд, – заметил Ксенофонтов. – Присаживайся к нам. У тебя есть еще несколько минут, чтобы выпить чашечку кофе, – он потянул носом воздух. – Идет.
– Кто? – насторожилась Рая.
В этот момент раздался звонок в дверь.
Это был фотограф Сваричевский. Верткий, оживленный, несмотря на, казалось бы, печальный повод, он быстро сбросил на пол дубленку, пригладил темные волосы, заглянул в комнату.
– Ребята! Вы уже здесь… – На ходу поцеловав Раю в щечку, он прошел в комнату, быстро пожал всем руки и тут же пристроился к столику. – Пьете… Это хорошо. Плохо, что раньше не позвали. Ну, ничего, наверстаем… Так что тут у вас произошло?
– Колечко вот у хозяйки пропало, – сказал Ксенофонтов. – И не может найти… Со вчерашнего вечера.
– Немудрено, – заметил Сваричевский. – Вечером тут такое творилось, что я сам мог закатиться куда угодно.
– А колечку цена три тыщи, – заметил Зайцев.
– Три?! – Фотограф изобразил крайнее удивление, отставил чашку, посмотрел на каждого. – Надо искать… Может, в самом деле закатилось… А какое оно из себя?
– С виду невзрачное колечко такое, платина, бриллиант… Вон там на полке лежало. – Ксенофонтов ткнул большим пальцем за спину. – В коробочке.
– Ну, Рая, никогда бы не подумал, что ты такая состоятельная баба! – воскликнул Сваричевский. – Давно бы на тебе женился!
– Со вчерашнего дня у нее колечко, – проговорил Ксенофонтов. – Но ты, конечно, не знал, что оно столько стоит, а?
– Ты напрасно так со мной, – Сваричевский осуждающе покачал головой. – У меня японская камера стоит не меньше. И, между прочим, она того стоит.
– А что бы ты сделал, если бы нашел такое кольцо? – спросил Ксенофонтов.
– Купил бы еще одну камеру. Шведскую. «Хассельблад»! Ребята, вы не знаете, что такое «Хассельблад»! О! Конечно, чтобы купить «Хассельблад» со всеми приспособлениями, мне пришлось бы найти три таких колечка… «Хассельблад», между прочим…
Звонок в дверь заставил Сваричевского прервать гимн во славу шведской фотокамеры.
– Входи, Коля, – Рая пропустила в прихожую Лошкарева. Тот вошел спокойно, с достоинством, кивнул всем, начал обстоятельно раздеваться, причесал перед зеркалом прямые светлые волосы.
– Здравствуйте, – скорбно сказал Лошкарев. Он оказался более способным проникнуться чужим горем. – Как же это могло случиться, а?
– Да вот, – Ксенофонтов беспомощно развел длинные руки. – Было, да сплыло.
– Хватит вам с этим кольцом! – воскликнула Рая. – Я так рада, что вы снова все собрались! Пейте кофе, сейчас еще сварю. – Она опять убежала на кухню.
– Где оно лежало-то? – спросил Лошкарев.
– Да вот, на полочке, за стеклом… Видишь пластмассовую коробочку? В ней и лежало.
Лошкарев протиснулся между коленками Ксенофонтова и краем стола, отодвинул стекло и, взяв коробочку, заглянул в нее.
– Да, – сказал он, – действительно пуста.
– Три тыщи колечко стоит, – сказал Зайцев, прихлебывая кофе.
– Неужели есть еще такие кольца? – Лошкарев поставил коробочку на место.
– Но ты не знал, что оно столько стоит? – спросил Ксенофонтов.
– Ты о чем?
– О кольце. А что бы ты сделал, если бы нашел такое кольцо?
– Да ну тебя! – отмахнулся Лошкарев. – Нашел о чем спрашивать!
И прозвенел третий звонок, и вошел полный, неповоротливый Цыпин в громадной мохнатой шапке, в каком-то плаще с толстой меховой подстежкой. Был он румян, свеж и изо всех сил старался выглядеть опечаленным.
– Что же вы не сказали, что сегодня все продолжается? Я бы отменил занятия в ПТУ и уже с утра был бы здесь! – Он с силой потер друг о дружку розовые ладони. Потом, хлопнув себя по лбу, вернулся в прихожую и из глубин своего зипуна вынул бутылку водки. – Вдруг, думаю, не лишняя окажется, а? Как вы?
– Некстати, – заметил Зайцев. – Обеденный перерыв кончается, да и это… Повод у нас сегодня не очень веселый… Оказывается, пропащее колечко три тыщи с гаком стоит.
– Мать моя женщина! – воскликнул Цыпин. – Откуда же, Рая, у тебя такие сокровища?
– Бабка вчера подарила, – ответил Ксенофонтов. – Вон там оно лежало, на полочке… Лежало, лежало и, похоже, в чей-то карман забежало.
– Да! – Цыпин осуждающе покачал головой и, отвинтив крышку с бутылки, задумчиво налил в кофейную чашечку. Не обращая внимания на мутный цвет получившейся смеси, задумчиво выпил.
– Но ты не знал, что оно столько стоит? – спросил, скучая, Ксенофонтов.
– Да я и о кольце ничего не знал! Рая не похвасталась, хотя и могла бы, учитывая нашу давнишнюю дружбу. Я, например, всегда делюсь, если радость какая заведется, а вот она – нет… Горько это сознавать, но что делать…
– А что бы ты сделал, если бы нашел такое кольцо? – прервал Ксенофонтов.
– Немедленно отдал бы владельцу! – выпучив от усердия глаза, ответил Цыпин. – Хотя, конечно, пару бутылок коньяка содрал бы с ротозея.
Получив такой ответ, Ксенофонтов потерял к разговору всякий интерес и отправился на кухню помогать Рае варить кофе. Потом все наспех выпили по чашечке и начали собираться – обеденный перерыв заканчивался. Цыпин хотел было задержаться, ни за что не желая уходить вместе со всеми, к тому же в бутылке кое-что еще оставалось, но Ксенофонтов проявил решительность и, набросив на Цыпина плащ с подстежкой, вытолкал вслед за Сваричевским и Лошкаревым. Он даже вышел на площадку, провожая гостей. А вернувшись через пять минут, прошествовал к шкафу, отодвинул стекло в сторону и положил в пластмассовую коробочку в серванте кольцо, сверкнувшее сильной белой искрой.
– Оно?
– Да… Кажется, оно… Кто же его взял?
– Не будем об этом, – Ксенофонтов небрежно махнул рукой. – Человек действительно не знал его цены. А может, и знал. Будем считать, что это была очень глупая шутка. Как только он понял, что шутка не удалась, он тут же принес его. Но поскольку события накалились, просто так вернуть кольцо не решился… Вот и все.
– Видите, как все хорошо кончилось, – Рая была счастлива такому объяснению. Оно снимало с нее тяжелые раздумья, и мир ее снова становился спокойным и ясным.
Провалившись глубоко в кресло, Зайцев исподлобья молча наблюдал за Ксенофонтовым, и на улице, когда они уже шагали по мягкому снегу, следователь не выдержал.
– Ну, говори уж наконец, как ты его вычислил?
– Кого?
– Похитителя!
– Какого?
– Слушай, перестань издеваться. Я не догадался. Не смог. Или чего-то не заметил…
– Все происходило на твоих глазах. Ты все заметил, но далеко не все понял, – рассудительно сказал Ксенофонтов. – Давай так договоримся… Даю тебе неделю на раздумья. Попробуй, пошевели мозгами. Не получится – жду в любое удобное для тебя время. Приходи сам, пригласи меня… Всегда к твоим услугам.
Через две недели вечером Зайцев зашел в редакцию. Коридоры и кабинеты были уже пусты, только из-под двери ответственного секретаря пробивался свет, да Ксенофонтов был на месте – вычитывал завтрашний номер газеты.
– Что пишут? – спросил Зайцев.
– А, это ты… О трудовой дисциплине в основном. Знаешь, старик, что я тебе скажу… Добросовестно относиться к своим обязанностям – это не только твое личное дело, это влияет на положение во всем народном хозяйстве, отражается на международном авторитете нашего государства.
– Надо же, – озадаченно проговорил Зайцев. – Никогда бы не подумал.
– Я заметил, что у тебя вообще с думаньем не все в порядке.
– Неужели я произвожу впечатление дурака?
– Нет! – вскочил Ксенофонтов. – Но в том-то и дело, старик, что дураки часто выглядят неимоверно умными людьми. И знаешь почему? Они много думают. Они постоянно над чем-нибудь думают. Даже над тем, над чем вообще думать вредно. И постепенно от этой страшной умственной работы их лица приобретают выражение серьезное и значительное. А у людей умных часто выражение бывает совершенно дурацким, поскольку думать им нет никакой надобности, им и так все ясно. Вот ты интересуешься, какое впечатление производишь… Значит, ты думаешь над этим?
– Мне бы твои заботы, – вздохнул Зайцев.
– Опять кого-то посадил?
– Посадить не посадил, но руку приложил.
– За что же ты его?
– Понимаешь, пришел человек к выводу, что он гораздо лучше других, что ему больше позволено, больше причитается…
– Это, наверно, плохой вывод?
– Сам по себе вывод можно бы и простить, но то, как он взялся его доказывать…
– Понятно. Старик, вот тебе газета, завтрашняя, между прочим. Читай. Вообще надо чаще читать завтрашние газеты, а ты все небось вчерашними балуешься… Нехорошо. Сядь и затихни, мне еще нужно целую полосу вычитать.
Зайцев послушно углубился в газету, а Ксенофонтов выбегал куда-то, шелестя серыми газетными листами, что-то вычеркивал, куда-то звонил, снова возвращался и наконец, опустошенный, упал в кресло.
– Все, старик, – сказал он. – Машина заработала. Благодарный читатель даже не знает, каково нам выпускать газету, которую он частенько пробежит глазами по заголовкам, по картинкам…
– Я насчет кольца, – сказал Зайцев.
– Что, опять пропало?
– Как ты его нашел?
– А, понимаю! По дороге постараюсь растолковать, хотя не уверен, что ты поймешь. Это, старик, тонкая вещь, психология называется, наука такая. Не слыхал? Напрасно. Она изучает внутреннее состояние человека, его чувства, мысли, ощущения, ты, может быть, не поверишь – даже предчувствия.
На улице была уже ночь, прохожие исчезли с проспекта, и только парочки еще маячили кое-где среди заснеженных деревьев. Фонари казались ярче обычного, воздух был свежим и холодным.
– Прекрасная погода, не правда ли? – спросил Ксенофонтов.
– Согласен целиком и полностью, – ответствовал Зайцев. – Но я это… Насчет кольца.
– Хорошо. Слушай, прежде всего надо ясно осознать, что мы живем в мире дешевых, бездарных вещей. У тебя есть ручка? Дай мне ее… Вот видишь… Грязно-серая пластмасса, треснувший колпачок, подтекающая паста, обломленный рожок… Цена ей тридцать копеек, верно? И это инструмент профессионала? Не обижайся, у меня такая же. Я попрошу у тебя блокнот, галстук, перчатки, прости меня, трусики… И все это, Зайцев, окажется паршиво сделанным из плохого материала, пьяными халтурщиками. Наши души рвутся к чему-то прекрасному, как лебедь рвется в облака… Но нам не суждено окунуться в мир прекрасных вещей.
– Никогда?
– Не суждено, Зайцев. Одни это переносят мужественно, с пониманием законов общественного и производственного развития, другие теряют самообладание и посвящают жизнь тому, чтобы устранить эту несправедливость. Самые нетерпеливые попадают в твой кабинет, становятся твоими клиентами. Если хочешь, могу назвать их пациентами, но пациенты иногда выздоравливают, а ты своих не излечиваешь, нет, ты тычешь их мордой в грязь из поступков, но морда от этого не становится чище…
– Я насчет кольца, – напомнил Зайцев.
– И я о том же! Когда мы на своем жизненном пути встречаем добротную, красивую вещь, мы теряем самообладание, даже если по простоте и невежеству не понимаем, в чем ее достоинство. Мы готовы отвалить месячную зарплату за брезентовые штаны, если они прилично сделаны.
– Это ты о себе?
– О себе, о тебе, о похитителе бриллианта. Кольцо Рая получила в подарок. Никогда раньше у нее не было столь дорогого, прекрасного кольца, поэтому похищение не могло быть продуманным, заранее подготовленным. Увидел, сунул в карман, вот и весь разговор. Похищение было случайным. Я бы назвал его сорочьим. Влетела сорока в форточку, увидела блестящую вещь, хвать и назад. Похититель скучал в ожидании застолья и беспорядочно хватался за различные предметы – книги, статуэтки, картинки… Попалась и коробочка. Открыл – кольцо. Не совладал с собой, сунул его в карман, отошел к другому шкафу. Вопросы есть?
– Нет, пока все железно. Но почему ты решил, что похититель обязательно мужчина? Сорочьи привычки присущи и женщинам.
– Женщины помогали Рае готовить стол. Они не маялись в ожидании. А мужчин Рая сразу выпроваживала в эту комнату, чтобы не видели таинства приготовления пищи.
– Да, возможно, ты прав…
– Я прав, без всяких оговорок, потому что кольцо уже две недели лежит в коробочке, там, где ему положено лежать. Мужчин на торжестве было пятеро. Мы с тобой и те трое. Себя я сразу исключил из числа похитителей. Мне ли не знать – брал я кольцо или нет… Тебя тоже исключил.
– Интересно, почему?
– Если бы кольцо взял ты, то не осмелился бы звонить мне и приглашать заняться этим делом. Остаются трое – Сваричевский, Лошкарев и Цыпин. Пока ты утешал красивую девушку Раю тем, что поглощал ее кофе, кстати, кофе она делает неважно, но я на нее не обижаюсь, может быть, другое у нее получается лучше.
– Ты пошляк, Ксенофонтов.
– Нет, пошляк ты, Зайцев! Я подумал, что, возможно, она умеет чай заваривать, а ты подумал черт знает что. Ладно, замнем, не буду упрекать тебя в безнравственности, это сделает Рая, если сочтет нужным. Так вот, пока ты утешал ее, я позвонил всем троим и пригласил их. Я сказал им, что пропало колечко, очень ценное для Раи колечко, что она вся в слезах и собирается даже обратиться к следователю, чтобы он по отпечаткам пальцев нашел злодея.
– Дальше, дальше! – нетерпеливо сказал Зайцев.
– Торопишься? Напрасно. Только что я сказал самое главное в моем замысле. Торопимся, торопимся, и некогда нам даже послушать заветного друга…
– А что ты сказал? Что Рая плачет? Подумаешь…
– Я сказал им, что на стекле книжного шкафа остались отпечатки пальцев похитителя бриллианта.
– Там все было захватано пальцами гостей!
– Это знаешь ты, но он-то не знает. Забываешь, Зайцев, самое важное и помнишь какие-то пустяки. Самым важным является то, что похититель полез в книжный шкаф, в эту уродливую коробочку без какой-то цели, не знал о существовании кольца и потому не предпринял никаких мер, чтобы не оставить следов. Понимаешь? Мои слова об отпечатках пальцев его встревожили. Он понял, что у него нет времени, что нужно торопиться, пока не приехал следователь.
– Они все приехали, – заметил Зайцев.
– Правильно. И похититель в том числе. Он оказался в сложном положении – признаваться поздно. Просто вернуть кольцо, подбросить, уже не мог…
– Что же ему остается?
– Ему остается попытка обесценить отпечатки. Заметь, мы говорим не о реальных отпечатках, а о тех, которые после моего звонка возникли в его взбудораженном мозгу. Он-то считает, что и на коробочке, и на стекле действительно остались его следы. Вечером, во время всеобщего ликования у него не было возможности их убрать, не мог же он на глазах у всех протирать стекло, коробочку, полку… Смешно.
– Как же он может их обесценить?
– Для этого есть единственный способ – снова у всех на глазах потрогать эту коробочку, стекло, полку. Чтобы потом можно было сказать – простите, но отпечатки я оставил на следующий день, когда меня пригласили, когда… И так далее…
– Значит, это был…
– Совершенно верно. Помнишь, я передвинул кресло? Я отгородил угол комнаты так, чтобы пройти к шкафу легко и непосредственно стало невозможно. А похититель, едва войдя в квартиру, устремился к шкафу. Невинный человек, увидев, что пройти к нему трудно, не станет этого делать.
– А может, это будет человек, которому любопытнее других, или человек менее других воспитанный… Да мало ли какие причины можно придумать!
– Придумать можно. А зачем? Человек отодвигает кофе, чуть не падая мне на колени, протискивается к шкафу и тут же начинает хватать стекло, коробочку, полку! Смотрите, дескать, когда возникли эти отпечатки – сейчас, а уж никак не вчера.
– Как-то жидковато это, неубедительно…
– Как бы там ни было, хозяйка счастлива, а слабонервные подруги ее любимые теряют самообладание при виде кольца! Но! – Ксенофонтов поднял длинный указательный палец. – В отличие от некоторых работников правосудия, я не спешу с выводами, я продолжаю поиск. Задаю вопрос. Какой вопрос задаю?
– Не помню…
– Это говорит о небольших возможностях твоего мышления. Вопрос совершенно невинный: «Ты ведь не знал, что оно такое дорогое?» Пустой, казалось бы, вопрос, но сколько в нем коварства! О! – Ксенофонтов покачал головой, словно бы в восторге перед собственной проницательностью.
– Не вижу никакого коварства!
– Что мне отвечает на этот вопрос Сваричевский? Он не увидел в нем подвоха, понял только, что намекаю – дескать, у него таких вещей никогда не было и не будет. И понес чушь про японскую фотокамеру. Тон вопроса и ответа несерьезный, шутливый. Игра! Мы не вытираем слезы с красивых щек Раи, не промокаем носовым платком ее красивые глаза, мы искренне ей сочувствуем, но делаем это не слезливо. Понимаешь? На шутливый вопрос я получаю шутливый ответ. Все правильно. Я бросаю мяч, Сваричевский принимает подачу. Я снова бросаю мяч, задаю второй вопрос: «Что бы ты сделал, найдя такое кольцо?» И он не уклоняется, он снова принимает подачу. «Купил бы еще одну камеру! – отвечает он. – «Хассельблад». Я задаю те же вопросы Цыпину, и он отбивает мои мячи. Он беззаботен – вот что следует из его ответов.
– А Лошкарев?
– О! – восклицает Ксенофонтов. – Лошкарев мои подачи не принимает. Я бросаю ему мяч, а он не знает, действительно ли это мяч, или, может быть, чугунное ядро, а может, бомба?! И вместо того, чтобы отбить мяч, он шарахается от него в сторону. Спрашиваю у Лошкарева: «Ты ведь не знал, что оно такое дорогое?» Что он отвечает? Говорит: «Ты о чем?» Ужас! Кошмар! Прокол! Мы все собрались из-за кольца, это злосчастное кольцо у всех в мозгах, а он у меня спрашивает – ты о чем? Не знает, что ответить, и боится попасть впросак. Невинный мяч он принимает за бомбу с дымящимся фитилем. И хотя мне уже все ясно, я спрашиваю – что он сделал бы с таким кольцом, если бы нашел. Но Лошкарев насторожен, обеспокоен, он раздраженно отмахивается от моего милого вопроса! Да ну тебя! – говорит он, нашел о чем спрашивать… Другими словами – я ему мяч, а он – прыжок в сторону.
– И ты уверен…
– Зайцев! За пятнадцать минут он прокололся трижды. Этого мало? Мне оставалось выйти вслед за ним на площадку, объяснить суть его поступков и попросить колечко. Кажется, он расстался с ним без сожаления.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.