Текст книги "Арийский миф в современном мире"

В частности, они открывали читателю суть «тайной еврейской миссии» в этом мире, якобы заключавшейся в закабалении человечества. Ведь Фарлаф оказывается «кадровой базой самой богатой и самой культурной мафии» и в свою очередь верой и правдой служит «генералитету в лице Наины». Хазары же объявляются «частью славянского этноса», чья родовая элита приняла иудаизм и тем самым обрекла свой народ на гибель. Авторы объясняют, что по самой своей сути иудаизм был изначально создан для того, чтобы закабалять людей и превращать их в «биороботов». Поэтому, приняв иудаизм, эти «славяне-хазары» тотчас утратили свой боевой дух, а затем и вовсе исчезли с лица земли. Обвиняя в этом иудаизм, авторы дают понять, что такая жалкая участь ждет любой народ, который поддастся иудеохристианской пропаганде.

Другой хитрой уловкой того же злокозненного врага авторы называют «безнациональных подружек», то есть жен-евреек, которые нередко имелись и у советских вождей326326
  Воспроизводится известный миф о «женах вождей», входивший в обойму советского бюрократического антисемитизма. Об этом см.: (Митрохин 2003).


[Закрыть]. Вопреки всем фактам, говорящим о прямо противоположном, эти жены наделяются мистической способностью так воздействовать на своих мужей, что те забывали свои язык и культуру (Руслан… 1997: 4–5, 40, 57). Авторы откровенно сообщают то, о чем Гумилев решался когда-то говорить лишь иносказательно. Они показывают, для чего им нужен хазарский эпизод. Ведь «на примере хазар Внутренний Предиктор России осознал опасность культурной экспансии иудаизма», который якобы отбирал у народа память, превращая его в «безнациональный сброд». «Внутренний Предиктор» заявляет, что именно в этом состоит миссия евреев в современном мире, чему следует всеми силами сопротивляться (Руслан… 1997: 61–62). Трудно не заметить, насколько идеи «Мертвой воды» перекликаются с откровенно антисемитской концепцией В. Емельянова.

Первоначально авторы концепции «Мертвая вода» пытались сделать ее стержнем идеологии Русского национального собора (РНС), возглавлявшегося генералом А. Н. Стерлиговым. Для этого некоторые из них вошли в руководящие структуры этой организации, регулярно читали лекции и широко распространяли свои печатные издания на проходивших в начале 1990-х гг. национал-патриотических конференциях. Однако эти материалы не были восприняты руководством РНС как «чересчур заумные». Затем одному из активных деятелей движения, капитану 2-го ранга М. Н. Иванову, удалось, став членом ЛДПР, попасть в Госдуму РФ, где он начал распространять соответствующие идеи и материалы среди депутатов. Концепция «Мертвая вода» и связанные с ней публикации КОБР показались до того привлекательными многим депутатам Госдумы РФ, что 28 ноября 1995 г. прошли специальные посвященные ей парламентские слушания. Концепция была признана заслуживающей большого внимания, и соответствующие документы были направлены на рассмотрение в Администрацию президента. Ознакомившись с ними, 28 ноября 1997 г. советник президента Т. Дьяченко отправила их заместителю руководителя Администрации президента М. В. Комиссару для рассмотрения и подготовки ответа авторам документа. Но до президента документы так и не дошли. Однако показательно, что, ознакомившись с ними, помощники президента фактически не дали им никакой оценки (Шлейнов 1998а)327327
  Правда, Петров был отправлен в отставку именно после его выступления на парламентских слушаниях в ноябре 1995 г.


[Закрыть].

Понадобились антисемитский демарш генерала А. Макашова и поддержка его Госдумой в начале ноября 1998 г., а также возмущенные отклики из-за рубежа, чтобы президент РФ и его помощники наконец-то озаботились проблемой антисемитизма и нацизма в современной России. Тем не менее и позднее КОБР и ее идеи пользовались популярностью в правоохранительных органах, привлекали некоторых российских политиков и законодателей, а также проникали в отдельные вузы прежде всего военного профиля. Кроме того, активисты КОБР занимают ключевые посты в ряде самопровозглашенных академий, связанных с информатизацией и геополитикой, под крышей которых собираются эзотерики, экстрасенсы, уфологи, всевозможные маги и пр. (Солдатов, Бороган 2004; Мороз 2005б: 15, 61–79).

В декабре 1997 г. активисты КОБР учредили в Москве собственное Общероссийское народное движение «К Богодержавию». На выборах в Госдуму в конце 2003 г. сторонники концепции «Мертвая вода» выступали под эгидой концептуальной партии «Единение», созданной в 2000 г. Однако они проиграли выборы, собрав лишь 1,3 % голосов328328
  Существенно, однако, что они набрали почти в три раза больше голосов, чем православные фундаменталисты, объединившиеся тогда в движение «За Русь Святую».


[Закрыть]. В следующем году была сделана попытка объединения с праворадикальной Национально-Державной партией России, правда неудачная. Затем Петров вел переговоры с краснодарским лидером Союза славянских общин славянской родной веры и даже подумывал о приходе к власти в России (Мороз 2005б: 72–74). Движение вновь проявило активность в июле 2009 г., когда была создана партия «Курсом Правды и Единения». Однако в связи с последовавшей вскоре смертью Петрова активность движения резко упала. Кроме того, в связи со своей агрессивной антихристианской позицией это движение не находит понимания у нынешней российской власти, которая стремится поддерживать добрые отношения с РПЦ.

Неоязычники и христианство

Амбициям русских неоязычников тесно в рамках русского или, шире, славянского ареала, и, отдавая дань традиционной идее русской философии о «вселенскости» русской души, они хотели бы распространить свою идеологию на более широкий круг народов. Но это идет вразрез с акцентом на русском язычестве как ядре этой идеологии. Вот где коренится причина их колебаний в отношении к христианству и даже к атеистическому коммунистическому мировоззрению. Ведь в сравнении с язычеством эти идеологии создают несравненно более крепкую основу для возведения прочной опоры внутри страны, а также открывают путь к широкой международной коалиции. Кроме того, ослабление коммунистической власти, КГБ и цензуры привело во второй половине 1980-х гг. к массовому сдвигу новых русских националистов к традиционному православному мировоззрению. Именно в этом контексте следует рассматривать отрицательное отношение лидера НПФ «Память» Д. Васильева (1988: 213) к Емельянову и его взглядам. Ту же позицию занял тогда выходивший в эмиграции журнал русских националистов «Вече», поспешивший отмежеваться от русских неоязычников как от «узкой группки экстремистов» (Назаров 1987: 92–93). Впрочем, одновременно тот же журнал не счел для себя зазорным повторять небылицы о славянских племенах среди сарматов, о «русском вожде Одоакре», о докириллической славянской письменности, памятники которой святой Кирилл (Константин) будто бы встретил в Крыму, и т. д. (Вулич 1986: 125–127). Там же в апологетических тонах преподносилось творчество Ю. П. Миролюбова. Не было у журнала и сомнений в аутентичности «Влесовой книги» как исторического источника (Е. В. 1982; Сказ 1986: 169–176). Иначе говоря, судя по изменению отношения «Вече» к неоязычеству, этот журнал, подобно многим другим русским националистам, именно в 1986–1987 гг. переходил от мягкого неоязычества к ортодоксально православной позиции.

Подобным образом, мечтая о более массовой поддержке, часть неоязычников избегают прямой конфронтации с христианством и ведут поиск общих с ним установок. Например, делаются попытки доказать, что идеи как монотеизма, так и Троицы были самостоятельно разработаны в русле русского язычества. Тем самым, принятие христианства в 988 г. трактуется как определенная веха плавного развития, а вовсе не разрыв с традицией (Псевдоязычник 1990; Штепа 1991, № 3; Рыжков 1991: 48; Антоненко 1997а: 197–198). С. Антоненко даже называет принятие христианства на Руси «не только прогрессивным, но и мистически неизбежным актом». Похоже, он склонен сближать русское православие дониконианского времени с «ведическим наследием», в то же время резко противопоставляя его православию, реформированному патриархом Никоном (Антоненко 1997б: 79). Аналогичную позицию продемонстрировал и журнал «Москва», где православный философ доказывал, что истоки русского православия следует якобы искать в глубинах славянского язычества (Савельев 1993: 177, 182–183).

Такая позиция привела к размолвке газеты «Родные просторы» с Емельяновым, напугавшим ее своим агрессивным неприятием христианства. И она поспешила отмежеваться от него как от «нерусского», а также заодно и от зоологического антисемитизма ряда известных борцов с сионизмом (Псевдоязычник 1990). Однако, как мы уже имели возможность убедиться на примере Безверхого, для петербургских неоязычников это оказалось лишь временным тактическим маневром. Впрочем, во второй половине 1990-х гг. венеды вновь почувствовали симпатию к православию, и, возможно, именно поэтому в 1997 г. Безверхий потерял место «деда венедов» и должен был довольствоваться статусом «почетного венеда». Во всяком случае, в начале 1997 г. Союз венедов провозгласил «дружелюбный курс по отношению к Русскому Православию» и попытался заключить союз с Е. А. Щекатихиным, бессменным издателем петербургской православной антисемитской газеты «Наше Отечество» (Родные просторы, 1997, № 2).

Заигрывание с христианством характерно и для ряда других неоязыческих движений и отдельных авторов. Однако именно то, что для них это является не столько искренней позицией, сколько политическим маневром, ведет к весьма противоречивым построениям и диаметрально противоположным интерпретациям одних и тех же фактов. Так, когда-то петрозаводский неоязычник В. И. Штепа, с одной стороны, недвусмысленно отождествлял христианство со специфической формой иудаизма и в его распространении по Руси обвинял извечных «злейших врагов русов» – греков, пытавшихся навязать тем рабство. Но с другой стороны, он признавал ценность христианского учения и благородную деятельность Иисуса Христа и Его апостолов. Чтобы выпутаться из этих противоречий, ему приходилось прибегать к версии о том, что князь Владимир получил христианство не прямо из Византии, а от диссидентствующих священников Сурожа, причем в еретической арианской форме (Штепа 1991–1992). Все же это автору мало помогало, ибо он как будто бы одобрял именно изначальное неискаженное учение Христа, базировавшееся, по его собственным словам, на «аморальном» иудаизме. Греческих миссионеров он невероятным образом отождествлял с фарисеями. Доставалось от него и иудеям, которые якобы обманным путем захватили власть над славянами в эпоху Хазарского каганата, а затем будто бы повторили этот эксперимент уже в XX. Он настаивал на том, что будто бы вот уже 1300 лет Русь непрерывно изнывает под гнетом чужеземцев.

В этой связи показательна эволюция взглядов В. И. Скурлатова, постепенно перешедшего от акцента на необычайной древности славянства к поискам христианства на Руси до 988 г. Объявляя Крым и Северное Причерноморье едва ли не изначально славянскими и отождествляя германоязычных готов с восточными славянами, Скурлатов пытался доказать, что уже самые первые русские князья стремились к христианству. Путем манипуляций с источниками он сумел «обнаружить» славянские христианские общины в Крыму и в Приазовье в первых веках н. э. Тем самым, восточные славяне оказались едва ли не первыми христианами на Земле (Саратов 1988). Сформулировав эту концепцию, Скурлатов фактически встал на позицию традиционного русского национализма, связывающего русскую государственность с православием, и тем самым порвал с неоязычеством. Аналогичную эволюцию с головокружительной быстротой проделал уже упоминавшийся выше С. Антоненко (1996), перешедший от своих прежних симпатий к критике неоязычества с христианских позиций.

Нетрудно заметить, что и антихристианский пафос Кандыбы и его единомышленников направлен прежде всего против западного христианства. Русское православие хотя и критикуется за некоторые уступки западному христианству, но все же воспринимается как часть «Русской Религии», уходящей корнями в глубины дохристианской древности. Сходную позицию, как мы видели, можно обнаружить и у ряда упоминавшихся выше писателей (Сергеев 1995: 96–96, 106, 324, 345–346; Асов 2001а; Петухов 2001: 242–243; 2008: 292–293, 300–303; 2009б: 130). Все эти деятели считают единство русских гораздо более важной ценностью, чем религиозные разногласия, и ради этого они порой согласны участвовать в одних и тех же торжествах, посвященных русской культуре (см., напр.: Егоров 1996).

Стремление к православно-языческому синтезу нашло место и на страницах фундаментальной энциклопедии «Святая Русь», выпущенной усилиями известного конспиролога и борца с масонами О. А. Платонова и посвященной памяти митрополита Иоанна. Заявляя о своей православной позиции, Платонов, тем не менее, проявляет весьма благожелательное отношение к славянскому язычеству и даже утверждает, что в нем выработалось единобожие – вера в «Бога Рода». Якобы поэтому славянам не составляло труда принять христианство, принесшее им «настоящее религиозное сознание» (Платонов 2000: 1013–1015). Ни о каких конфликтах язычества с христианством Платонов знать не хочет и настаивает на том, что язычество будто бы органично вписалось в православие. Врагов он видит не среди язычников, а среди иудеев, и именно иудаизм пытается выставить зловредной идеологией, несущей смертельную угрозу славянам. Для этого он возрождает кровавый навет и вспоминает о «ритуальных убийствах», осуществлявшихся «тайной иудейской сектой» (Платонов 2000: 720–723). Свою нескрываемую антипатию к Западу Платонов объясняет тем, что тот покорился «талмудической иудейской идеологии». По сути, это отражает позицию тех русских националистов, которые заражены ксенофобией и для которых различия между православным христианством и славянским язычеством отступают на второй план перед идеей национального единства и борьбы с врагом, кем бы он ни был – «еврейским иудаизмом» или «американским империализмом».

Аналогичная тенденция обнаруживается и в книге М. Г. Мяло «Звезда волхвов. Или Христос в Гималаях», где делается попытка примирить эзотерику Блаватской и Рерихов с русским православием, мобилизуя их на защиту России от «протестанизации, иудаизации и оккультизации» (Мяло 1998: 94). При этом автор безо всякой критики принимает идеи Жарниковой о «санскритской топонимике» Русского Севера, с умилением вспоминает об «арктической родине Ригведы» и даже допускает, что пришедшие к младенцу Христу волхвы могли происходить из Индии (Мяло 1998: 53, 56, 92). Иными словами, популярные эзотерические и неоязыческие идеи и в этом случае мобилизуются против ненавистного Запада с его Новым мировым порядком.

В 1996 г. издательство «Витязь» выпустило книжку «патриотических» юдофобских довольно косноязычных стихов престарелой учительницы П. Д. Рубановой, которая в послесловии прямо и честно высказала свое отрицательное отношение к христианству как чуждой идеологии, навязанной русскому народу некой враждебной силой. Она призывала читателя сравнить Ветхий Завет с Евангелием, из чего, на ее взгляд, становилось очевидным, что иудеи выработали для себя агрессивную идеологию, призывающую к кровавым завоеваниям и истреблению других народов, а последним подсунули «своего Иисуса Христа с совершенно противоположными библейскому толкованию заповедями», обучающими послушанию и покорности. Новоявленная поэтесса утверждала, что в 1917 г. к власти в стране пришли «иудеи», задавшиеся целью уничтожить русский народ, включая и «духовных служителей»329329
  Получается, что «иудеи», силой навязывающие всем христианство, одновременно ненавидят и истребляют христианских священников!


[Закрыть]. Своего предела разгул «иудейской власти» достиг, по мнению поэтессы, в современной России (Рубанова 1996: 152–154). Все эти идеи звучат и в ее стихах. Расписывая ужасы «иноземного ига», под которым якобы стонет современная Россия, неудачливая поэтесса прямо связала это с жестокими «хазарами» во главе с премьером, который «Черной Мордою все поверг в прах» (Рубанова 1996: 43)330330
  Корчагин считал Черномырдина «иудеем». См.: (Корчагин 2001: 18).


[Закрыть]. Публикуя эти стихотворные опыты, уже известный нам В. И. Корчагин сопроводил их введением, где сообщил о том, что якобы в современной России русским поэтам путь к широкой публике заказан (Рубанова 1996: 3).

Стихи Рубановой примечательны тем, что их автор смело отказывалась от каких-либо эвфемизмов типа «сионисты» – она прямо писала о «картавых», иудеях, евреях, называла их сатанистами и призывала на их голову все кары Господни. Примечательно и то, что, выказывая неприязнь к христианству, автор в своих стихах постоянно взывала к Богу, Иисусу Христу! Впрочем, видимо, это имеет слабое отношение к христианскому Богу, ибо сборник завершался гимном Богу-Солнцу, который, видимо, и считался автором истинным Русским Богом. Тем не менее явное смешение христианских мотивов с языческими налицо, и это характерно для немалого числа русских неоязычников.

Как бы то ни было, по тактическим соображениям часть неоязычников готова пойти на союз с христианами для борьбы против общего врага. Это проявляется в политической риторике некоторых лидеров патриотического движения. В частности, выступая на пресс-конференции народного православного движения России 21 марта 1990 г., ответственный секретарь национально-патриотического фронта «Память» А. Э. Кулаков яркими красками живописал действия «сионистов», направленные будто бы на разрушение «арийского мира» и православной веры. Опуская подробности взаимоотношений церкви с язычниками, он делал акцент именно на том, что и отцы Церкви, и ведические дохристианские проповедники якобы предписывали России покончить с «мировым злом в виде сионизма». Примечательно, что в той же конференции участвовал и активный деятель Союза венедов К. В. Сидарук, являвшийся тогда по совместительству и председателем Русской народной партии. В своей речи он не преминул упомянуть о ведущихся в партии исследованиях по установлению принадлежности к русскому народу, в том числе по крови, что представляется части неоязычников гораздо важнее, чем какая бы то ни было конфессиональная принадлежность (Дейч 1992: 234–237). В 1993 г. Русская партия приняла программу действий, где всячески подчеркивалась роль Русской православной церкви в развитии и укреплении русского национального самосознания. В программе также декларировалось уважение к традиционным религиям народов России и отмечалась необходимость возрождать и укреплять как русское православие, так и «арийское ведическое мировоззрение» (Программа Русской партии 1993: 14, 33).

Движение РОД изначально занимало более гибкую позицию по отношению к христианству, чем многие другие неоязыческие группы, и к середине 1990-х гг. она еще более смягчилась. Уже в ранних своих проповедях руководитель РОДа, врач и психолог С. П. Семенов, с одной стороны, отмечал тесную связь христианства с иудаизмом и его экспансионистскую сущность, но, с другой, пытался видеть в нем лишь легкий покров, скрывающий своеобразные национальные духовные представления. В частности, он обнаруживал в Русской православной церкви «тысячелетний облик нашей национальной культуры в иудеохристианских лицах» (Семенов 1991б: 5–6). Он соглашался с тем, что в течение тысячелетия Русское православие служило духовной основой русского народа, но утверждал, что к концу XIX в. оно себя изжило и реставрировать его уже невозможно. Поэтому и следует искать истинного бога, залогом чего служат глубокие национальные духовные основы. Нелепо, утверждал Семенов, «вглядываясь в еврейские лики Ветхого Завета, искать там духовность русского народа» (Семенов 1995а: 11–12, 16).

Впрочем, представления Семенова об исторической роли христианства на Руси удивительно противоречивы. С одной стороны, он утверждает, что принятие христианства ослабило Русь и сделало ее беспомощной жертвой татаро-монголов, с другой – связывает становление мощной Московской Руси с русским (народным) православием и в то же время подчеркивает, что «разрушением народной православной веры» при патриархе Никоне церковь себя дискредитировала еще в XVII в. (Семенов 1995б: 12–13). Иными словами, остается совершенно непонятным, как, ослабляя Русь перед лицом смертельной внешней опасности, христианство сумело стать основой народной веры и почему руководители Русской церкви подрывали в народе веру, которую сами же ему несли. Как бы то ни было, в середине 1990-х гг. движение РОД начало демонстрировать симпатии к традиционным религиям «российской нации», причисляя к ним православие, ислам и буддизм, но полностью игнорируя иудаизм (Воля РОДа 1996: 2).

Позиции «мягкого неоязычества» разделяла петербургская национал-патриотическая газета «Россиянин». В 1995 г. она организовала на своих страницах дискуссию об «исконных духовных ценностях» русского народа. Дискуссию начал краснодарский автор С. Кузнецов, который полностью отверг христианство как «религию завоевателей», отождествил христианскую символику с «иудейской» и призвал вернуться к языческим представлениям. Для этого он даже предложил учредить фонд по восстановлению «истинной древнеславянской веры» (Кузнецов 1995). В ответ ему писатель А. Канавщиков возразил, что христианство органически выросло из русского язычества. Поэтому оно якобы было изначально понятно русскому народу, который поэтому и принял его без сопротивления. Канавщиков утверждал, что «по большому счету всякий русский язычник (если он именно русский по духу и крови) – протохристианин» (Канавщиков 1995). Подводя итоги этой дискуссии, газета, симпатизирующая неоязычеству, дала понять, что нация много важнее каких-либо религиозных споров. Устами В. Петруничева газета заявила, что, каким бы неоднозначным ни казался переход от язычества к христианству, нация сумела себя сохранить, и это главное (Петруничев 1995). В том же духе эту тему развивала и ориентированная на силовые структуры газета «Народная защита», видевшая большие преимущества Русской православной церкви перед западным христианством в том, что первая является «проязыченной», то есть сохранившей языческое начало, а следовательно, и ведущей Россию по особому «антииудейскому» пути (Комаров 1995).

Для руководителей Народной национальной партии приоритетной целью поначалу являлось объединение всех русских людей независимо от вероисповедания. Поэтому они конструировали «Русскую веру», якобы состоящую из таких компонентов, как Православие нового обряда (Московская патриархия), Православие старого обряда (старообрядцы, поморы) и Православие исконного обряда (русские язычники). Одновременно эта «Русская вера» противопоставлялась «западным христианским сектам», которые, по утверждению лидеров партии, никакого отношения к ней не имели. Все делалось для того, чтобы свести к минимуму различия между православием и язычеством; они рассматривались как ветви и корни одного мощного древа. Мало того, термин «православие» вообще отрывался от христианства и интерпретировался как «Правь славим», где под Правью понимался небесный мир богов, или рай. С этой точки зрения, принятие христианства мало что изменило в русской духовности; название же веры вообще не изменилось (Попов 1998). На этой основе делалась попытка заключить некий «пакт о взаимном ненападении» между русскими радикалами языческого и православного толка (Тулаев 1997б).

Решая проблему христианства, русские неоязычники прибегают и к другому приему, противопоставляя ему русское народное православие, якобы сохранившее «здоровую языческую основу» и отвергнувшее присущие христианству «семитские черты». Такой подход характерен для культурного центра «Вятичи». В этом ему видится залог того, что русские сумеют вернуться на верный исторический путь, с которого их пыталось сбить христианство (Сперанский и др. 1997: 19).

В конце 1990-х гг. у неоязычников наметился еще один подход к решению проблемы соотношения славянского язычества и христианства. Некоторые из них выказали склонность называть древнюю «русскую веру» «древлеправославием», включать в нее старообрядчество и связывать крушение этой «древней ведической религии» с деятельностью Петра I или династией Романовых в целом. Вот почему, выйдя из заключения, неудачливый бывший лидер Национально-республиканской партии Н. Лысенко объявил о своей склонности к старообрядчеству (Осипов 1997). В том же духе православную религию одно время понимали А. Дугин, А. Баркашов и ряд других лидеров или идеологов русских радикальных движений, склонных к неоязычеству.

Смысл этого раскрывал Доброслав: «Старообрядчество, внешне проявившееся как движение против церковных нововведений, было, по сути, бессознательной попыткой сохранения тех пережитков дохристианских воззрений и обрядов, что таились в народе под личиной казенного православия» (Доброслав 1995б: 4). Неоязычник Велеслав прославляет протопопа Аввакума, восставшего против Антихриста (Черкасов 1998: 45). А вот какой позиции придерживался, например, Е. М. Луговой, бывший фотограф, а затем главный редактор «культурно-просветительной газеты» «Советы Бабы Яги», пропагандировавшей магию, неоязыческие идеи и народную медицину. Он считал себя старообрядцем, но при этом объявлял о своей полной толерантности в отношении «христианства, язычества и других конфессий». «Я за синтез всех конфессий», – заявлял он (Луговой 1996б: 4). В то же время при всей заявленной толерантности назывались и враги староверов – чужеземцы (будь то иезуиты, магометане и пр.), силой или обманом устанавливавшие на Руси свои порядки. И Луговой заявлял: «История староверов неразрывно связана с борьбой народа с ненавистным крепостничеством за свободу» (Мы 1996).

Эта тенденция нашла примечательное выражение в публикации «Русского природного календаря». Он содержал типично неоязыческий текст, тогда как сопровождавшие его иллюстрации были наполнены христианской символикой – почти на каждой из них изображалась русская деревянная церковь с крестом. В то же время не была забыта и свастика, которую художник любовно прилепил к щиту Ильи Муромца. На той же иллюстрации была помещена икона с ладанкой, но смотрел с нее вовсе не лик Иисуса Христа, а некто, более похожий на Сварога или Перуна. Мало того, на полке со старинными книгами (вспомним неоязыческий миф о богатой дохристианской литературе!) в узнаваемых сафьяновых переплетах стояли книги с названиями «Русь превыше всего» (перифраз известного нацистского лозунга) и «Русский Китай» (здесь неизбежно возникает ассоциация с мифами «Влесовой книги» о расселении древних «славян-арийцев» до Китая) (Гусельников, Удалова 1998: 5). Авторы почтительно ссылались на русских христианских святых отшельников, Сергия Радонежского и Серафима Саровского, но не называя их христианами, а изображая обитателями глухих чащоб, близких истинной природе и, очевидно, причастных к «русскому ведическому наследию» (Гусельников, Удалова 1998: 19). Авторы связывали «Русское православие» с «истинными знаниями предков» и протестовали против превращения их в культ, против их замены идущим с Запада «еврохристианством». В то же время, призывая «сохранить великую северную державу», они называли ее «страной Богов» (Гусельников, Удалова 1998: задняя страница обложки).

Узнаваемый евангельский образ «торгующих в храме» сочетался с обвинениями в адрес «лжепророков католицизма Запада и грекохристианства». При этом авторы как бы остановились в нерешительности, не зная, в ком видеть главных врагов Руси – в тех ли, кто принес сюда христианство в 988 г., или в Петре I и его соратниках, которые «уничтожили истинное самодержавие и единство Руси» с соседними народами. В любом случае эти неоязычники оправдывают революцию 1917 г., освободившую, по их словам, народ от крепостничества (Гусельников, Удалова 1998: 19, 21, 29).

Подобно многим другим русским неоязычникам, авторы более всего движимы не столько какими-либо религиозными, сколько патриотическими чувствами. Вот почему постоянное смешение языческих и христианских атрибутов их вовсе не смущает, и А. В. Гусельникову ничего не стоит изобразить языческих идолов рядом с православной церковью и ассоциировать шатровый храм с языческим фаллическим символом. Главное – вызвать у читателя эмоциональное чувство причастности к русской истории и культуре, в чем бы ни выражалось их наследие. Впрочем, связывая русскость с духовностью, авторам не удается обойти и расовый момент. Они утверждают, что именно от «русов» рождаются «голубоглазые дети», явно намекая на их причастность к «арийству». Развивая эту мысль, авторы настаивают на том, что будто бы наука уже доказала идею о северном происхождении «белой расы» из «русских земель» (Гусельников, Удалова 1998: 4, 15).

Ностальгия по славянскому язычеству находила место и в популярном журнале «Свет. Природа и человек», выходившем, в отличие от национал-патриотических изданий, достаточно большим тиражом и распространявшемся по всей территории СНГ. Его позиция не отличалась последовательностью и колебалась между «твердым» и «мягким» неоязычеством. Журнал сетовал на то, что христианство ослабило боевую мощь русских и они не смогли дать отпор татаро-монголам. Отказавшись от исконного язычества, русские предали предков, но в итоге не смогли стать и истинными христианами (Кулаков 1995). В то же время журнал утверждал, что русские изначально поклонялись единой Божьей Матери, что волхвы смогли укрыться от гонений за стенами монастырей и тем самым донести свои знания до наших современников. Журнал как бы призывал подхватить и развить эти знания, отстаивая их чистоту от чужих (западных) проповедников (Хапихин 1995).

В одном из номеров журнал поместил статью, где с вдохновением рисовалась райская жизнь, якобы существовавшая на Земле в дохристианскую эпоху. Тогда якобы не было никакой агрессии, «люди жили как птицы» и пользовались полной свободой, ибо не было никаких мировых религий, которые бы на нее покушались. Именно в такой обстановке якобы и жили «древние ведийцы» и славяне. У них будто бы вообще не было религии – ее заменяла поэзия, и люди тогда были близки к природе. Все это отняло у них христианство, которое ввело мрачные посты вместо обильных и веселых пиров, извратило и уничтожило древнюю письменность, положило начало религиозным войнам, фактически ставшим «кровавыми жертвоприношениями». Иными словами, автор статьи видел в приходе христианства «победу зла над добром» и, что любопытно, именно против христианства обращал «кровавый навет». Далее, автор указывал на тягу к возрождению дохристианских верований, наблюдающуюся сейчас в разных районах мира, и утверждал, что именно новая вера способна примирить народы в преддверии глобальной катастрофы (Зенин 1998).

В целом многие национал-патриоты в своем стремлении сплотить русский народ готовы отказаться от грубых нападок друг на друга на основе религиозных различий. Борьба с «жидомасонским заговором» кажется им неизмеримо важнее. Так, известная своим зоологическим антисемитизмом газета «Русское воскресение», обличая русских неоязычников в невежестве и «сатанизме», подчеркивала, что у истинно русских нет серьезных поводов для споров, зато у них есть общий враг – Сатана (Удавов 1992).