Текст книги "Арийский миф в современном мире"

Вместе с тем вплоть до самого начала XX в. арийский дискурс в России избегал биологических аргументов, и если «арийцы» кому-то противопоставлялись, то в полном соответствии с Духинским – «туранцам», а не «семитам» (Laruelle 2005: 46–49, 181–184). В общественном дискурсе раса еще не наделялась узким биологическим содержанием, и под ней понимали языковую общность – в этом смысле и говорили об «арийской», «туранской» или «семитской» расах. Кроме того, в последней четверти XIX в. под «семитами» все еще понимали языковую семью в целом и не ассоциировали этот термин именно с евреями. Касаясь взгдядов Х. Лассена и Э. Ренана о якобы полной противоположности «арийцев» и «семитов», Н. И. Кареев относился к их выводам скептически и критиковал слабости их методики (Кареев 1876).

Несчастная Крымская война и скромные результаты Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. положили конец мечтам о приращении России за счет европейских территорий. Иначе обстояло дело на Востоке, где, соперничая с Англией, Россия в 1860 – 1880-х гг. продолжала продвигаться в глубь Центральной Азии все ближе к границам Индии. С этой точки зрения «арийская идея» обладала большим идеологическим потенциалом, оправдывая новые колониальные захваты, с одной стороны, «цивилизаторской миссией», а с другой – якобы возвращением «арийцев» на свои древние земли, когда-то обживавшиеся еще скифами. Поэтому в тот период «арийский дискурс» был прочно связан с обсуждением ситуации в Туркестане. Центральная Азия стала объектом интенсивного изучения, и в 1876 г. в императорском Русском географическом обществе была создана Комиссия для обсуждения вопроса об изучении арийских племен на верховьях Окса, в Гиндукуше и Западном Гималае (Смирнов 2011: 329). Тогда было установлено, что раннее население Центральной Азии принадлежало к индоевропейской семье, тогда как позднее там появились тюркские кочевники, относимые к «монгольской расе». Термины «индоевропейский» и «арийский» были взаимозаменяемы и применялись как к языку, так и к «белой расе». Наиболее «чистыми» потомками «арийцев» считались таджики (см., напр.: Яворский 1893: 30–31).

Немалую роль в обсуждении «арийской тематики» в центральноазиатском контексте сыграл перевод работ европейских ученых, изучавших географию, этнографию и историю региона, в частности рассмотренной выше книги Ф. Ленормана (1878) о древних ариях. Например, посланный из Парижа в Среднюю Азию для изучения местного населения Ш. Э. Уйфальви, убежденный в местоположении «колыбели арийской расы» на Памире, искал в 1876–1878 гг. «чистых арийцев» среди горных таджиков (Оранш 2012).

Вместе с тем венгерского путешественника и ученого А. Вамбери термин «арийцы» не соблазнял и, описывая древности Центральной Азии, он предпочитал ему термин «иранцы». Он был в числе первых, кто пытался по имевшимся тогда скудным данным реконструировать особенности древнейшего прошлого региона, и предложенная им схема пользовалась в конце XIX в. популярностью. Вамбери доказывал, что древнейшая местная цивилизация была основана иранцами, обладателями высокой культуры. Их колыбелью Вамбери называл Бактрию и Согдиану. В начале VIII в. они были завоеваны и исламизированы арабами, но все же смогли оправиться от поражения и создать блестящее государство Саманидов. Древних иранцев и их потомков-таджиков Вамбери рисовал мирными земледельцами и с осуждением писал о тюрках-кочевниках, которые якобы ничего не создавали, а лишь грабили и разрушали созданное до них. По его мнению, они начали проникать в Центральную Азию начиная с II в. до н. э. и накануне арабского завоевания установили там свое владычество. Но их окончательное возвышение произошло после прихода сельджуков (Вамбери 1868: 240–255, 297–298, 315–316; 1873: 5 – 116). Примечательно, что в работах Вамбери термины «народ», «племя» и «раса» использовались как синонимы, что было типичным для того периода.

Сходную картину рисовал в своей диссертации о Хивинском ханстве русский исследователь Востока Н. И. Веселовский, активно использовавший для исконного местного населения термин «арийцы». Он также считал их колыбелью Бактрию и наделял их «парсским языком». В то же время он признавал, что среди «арийцев» были как оседлые жители, так и кочевники. К последним среди прочих относились саки и массагеты, причем к массагетам он причислял и юэчжей (эфталитов), тогда как кангюй и усуни были, на его взгляд, тюрками. Подобно Вамбери, он полагал, что в VI в. регион был завоеван тюрками, а 200 лет спустя – арабами. В арабскую эпоху тюрки были воинами-наемниками, и лишь в сельджукский период, пришедший на смену Саманидам, установилось их окончательное господство (Веселовский 1877: 1 – 50).

Все это подхватили «восточники», в трудах которых научные идеи сплетались с политическими в тугой узел. Для них завоевание Центральной Азии представлялось несомненным благом и безусловной необходимостью. Поэтому они делали все возможное для его оправдания. Они называли Центральную Азию ранним регионом обитания «арийцев», откуда те были затем вытеснены «пришельцами-туранцами». Примечательно, что в работах «восточников» местные «арийские» народы отнюдь не выглядели «высшей расой» и заслуживали приобщения к «цивилизации». Но если, обсуждая русскую экспансию в Центральную Азию, публицист-народник С. Н. Южаков делал акцент на «цивилизаторской миссии» русских (Южаков 1885б: 8, 55–56, 74), то, сохраняя этот аргумент, географ М. И. Венюков добавлял к нему указание на, пусть и дальнее, родство русских с местными потомками «арийцев» и изображал колонизацию «возвращением» славян в район своей «доисторической родины» (Венюков 1877: 3; 1878: 2–3. Об этом также см.: Laruelle 2005: 136–139)4545
  Вначале завоевание Центральной Азии представлялось Венюкову и ряду других авторов несчастьем для тех, кто на это отважится (Романовский 1868: 26; Венюков 1874: 36).


[Закрыть]. А Южаков исключал скифов, саков, парфян и юэчжей из числа «арийцев», относя их к «диким туранцам» (Южаков 1885а: 36–57). Зато он вспоминал об «арийстве» славян, изображая их продолжателями якобы вечной борьбы «арийцев» с «туранцами», земледельцев с дикими номадами, Добра со Злом. Якобы это тоже объясняло и оправдывало продвижение России на восток (Южаков 1885б: 46–56).

Зато поэт и публицист, князь Э. Э. Ухтомский, преследовавший те же цели, пытался примирить Иран с Тураном и стереть границу между ними. Примечательно, что такие идеи пришли ему в голову именно в Индии, а отнюдь не в Египте или Китае, не вызывавших у него мыслей о родстве. Например, в Китае он видел лишь «опаснейшего из соседей», образец «борьбы желтой и белой рас» и озабоченно рассуждал о том, что «расовая борьба» между Западом и Востоком набирала обороты (Ухтомский 1901). Напротив, будучи в Индии, он то и дело вспоминал об арийском родстве, а также постоянно делал акцент на «расовом смешении», происходившем в истории как Индии, так и России, начиная со скифов, которых он показывал смешанным народом. Он подчеркивал, что между Русью и Востоком имелась «органическая связь», в чем ему виделся залог заманчивого будущего. Он не только говорил о «слиянии западного начала с восточным», но и, предваряя евразийцев, призывал русских признать наследие, полученное от Чингисхана и Тамерлана (Ухтомский 1904а: 185–188, 277–282). Но к цивилизаторским, культурным, военным и историческим аргументам своих предшественников он добавил еще один – религиозный. Он испытывал восхищение перед буддизмом, отличавшимся от ведизма более широким мировоззрением. Буддизм представлялся ему связующим звеном между «арийским» и «туранским» мирами, ибо Будда, не являясь «арийцем», распространял свою веру равным образом среди арийцев и неарийцев. Напоминая о наличии калмыков и бурят в составе населения России, Ухтомский утверждал, что она, в отличие от Англии, призвана иметь приоритет в мире буддистов-ламаистов (Ухтомский 1904а: 177; 1904б: 16–18, 128). Иными словами, он развивал идею о том, что, благодаря «скифскому наследию», Россия по культуре оказывалась много ближе к Индии, чем Англия. Следовательно, самой «арийской судьбой» им суждено было выступать союзниками в борьбе с Западом, который, как он считал, был чужд настоящему Востоку. Но руководящую роль в этом союзе он отдавал России (Laruelle 2005: 163–167). Несколько позднее молодой востоковед О. Розенберг, обнаруживая корни буддизма в Индии, связывал его с «арийством» (Розенберг 1998; Тольц 2013: 95–96).

Примечательно, что позитивное отношение к межэтническому смешению вскоре дало Ухтомскому основание доказывать, что Россия близка не только к Востоку, но и к Европе. Опираясь на идеи шведского археолога О. Монтелиуса, он поместил родину русов в Предкавказье, где якобы происходило смешение германцев (готов), славян, горцев и степных кочевников и откуда шло их расселение по всей Европе. Тем самым, русские оказывались в родстве с германцами, а следовательно, и с англосаксами. Поэтому и варяги были им отнюдь не чужды (Ухтомский 1907).

Сходные взгляды с энтузиазмом развивал ученик Хомякова, основатель Томского университета и его первый ректор В. М. Флоринский. Будучи археологом-любителем, он считал оправданием археологии изучение «национального вопроса»: «Каждый археологический факт важен не сам по себе, а только в связи с прошлым того или иного народа» (Флоринский 1894: XVII). В его рассуждениях о задачах археологии отчетливо звучал политический мотив, ибо он полагал, что «восстановление древних границ у обездоленных народов составляет их историческую задачу, к которой инстинктивно стремится государственная жизнь… Здесь-то археологические памятники, правильно истолкованные, могли бы служить путеводной нитью» (Флоринский 1894: VI).

Флоринский верил в превосходство славянской культуры над тюркской, финской или монгольской и помещал прародину «ариев» в Центральной Азии (Флоринский 1894: 3). Он настаивал на том, что эти «арии» жили в Туркестане и Южной Сибири в бронзовом веке, то есть задолго до появления там тюркских и финских народов. Отождествляя саков и массагетов с праславянами, он утверждал, что подавляющее большинство скифов и сарматов были славянами по происхождению. Иными словами, он объяснял колониальную экспансию России якобы инстинктивным стремлением славян вернуться на свою древнюю родину. Примечательно, что создателями современной цивилизации Флоринский считал «семито-арийцев», называя их ведущей народностью наиболее одаренного «кавказского племени» (Флоринский 1894: 2)4646
  Термин «кавказский» здесь понимался в расово-антропологическом смысле как синоним «белой расы», а под «семитами» имелись в виду арабы с их исламом. Примечательно, что вскоре идею о противостоянии «семито-арийцев» «тюркам» подхватил молодой тогда востоковед А. Ю. Крымский (Laruelle 2005: 172).


[Закрыть].

Прародину «арийцев» Флоринский помещал в западной части Памира или Тянь-Шаня и считал Семиречье регионом, заселенным ими сразу же после ухода оттуда. Именно в Семиречье еще долго обитали «восточные арийцы», под которыми он понимал скифов и сарматов. А накануне прихода «монголо-татарских племен» там все еще оставались такие «арийские народы», как усуни и юэчжи (Флоринский 1903).

Таким образом, в тот период прародину «арийцев» русские авторы предпочитали помещать в Центральной Азии или рядом с ней. В то же время ислам встречал неприязненное отношение: его считали враждебной силой, губительно сказывавшейся на культуре (Смирнов 2011: 319, 330).

Поселившийся в Курляндии швейцарец Г. Бруннгофер своими исследованиями также всячески доказывал правомерность присоединения Центральной Азии к России (Laruelle 2005: 163). Он резко противопоставлял Иран Турану как культуру варварству, мирных оседлых земледельцев и скотоводов – воинственным и коварным кочевникам, и их историю он воспринимал как длительную «расовую борьбу». Одновременно это была и борьба религий – сперва буддизма туранцев против парсизма иранцев, а затем – между зороастризмом, исламом и несторианством. Говоря о необходимости развития археологии и этнографии в Туркестане, Бруннгофер интересовался прежде всего таджиками как пусть и «подпорченными», но представителями «арийства» – именно их следовало пробудить к новой жизни, и на них он советовал опираться России (Бруннгофер 1891)4747
  Примечательно, что он также советовал приобщить их к христианству.


[Закрыть].

В 1895–1918 гг. в Ташкенте под председательством генерал-губернатора барона А. Б. Вревского работал Туркестанский кружок любителей археологии, в составе которого можно было встретить как местных колониальных чиновников, военных и представителей духовенства, так и молодых ученых, слава которых была еще впереди. Отстаивая интересы России в Центральной Азии и оправдывая ее колониальную политику, члены кружка в то же время занимались серьезными научными изысканиями. В поисках «древних предков» они проводили археологические и исторические исследования, накапливая ценные материалы, в дальнейшем послужившие основой для изучения древней и средневековой истории народов Центральной Азии. Однако в те годы Вревский ставил перед кружком задачу изучения жизни «древних оседлых арийских племен», имея в виду «арийское происхождение славян» и большие заслуги арийцев перед человечеством (Протокол 1896: 1–2)4848
  Об этом см.: (Смирнов 2011: 330; Gorshenina, Rapin 2001: 32–34; Gorshenina 2012: 203).


[Закрыть]. Он настоятельно рекомендовал членам кружка руководствоваться книгой Флоринского.

В целом этим идеям была созвучна опубликованная в первый год работы кружка статья молодого тогда В. В. Бартольда, в целом следовавшего схеме Н. И. Веселовского. Она давала оценку имевшимся тогда скудным знаниям о «древних арийцах» в Центральной Азии и была посвящена главным образом эпохе арабского завоевания. В ней «арийцы» изображались древним местным оседлым населением, «арийство» представлялось национальностью и Сасанидское государство рисовалось «национальным», что, по словам автора, выгодно отличало его от Арабского халифата. Автор доказывал, что арабское влияние не повлекло культурного упадка и арийская знать продолжала удерживать бразды правления, тогда как появившиеся в регионе тюрки были поначалу рабами или служили военными наемниками. Все изменило тюркское нашествие конца X в., когда власть захватили тюрки и арийская знать стала приходить в упадок, что сказалось и на культуре (Бартольд 1896). И хотя впоследствии сам Бартольд немало внимания уделял изучению тюркской культуры, созданная в этой статье схема надолго определила представления об общем ходе развития древней и средневековой Центральной Азии4949
  Бартольд придерживался в целом того же мнения и двадцать лет спустя, хотя теперь уже изображал «арийцев» кочевниками. Кроме того, в 1914 г. он отметил, что специалисты перестали считать Центральную Азию прародиной индоевропейцев. См.: (Бартольд 1977: 523).


[Закрыть].

Поэтому члены кружка с упоением искали следы зороастризма (это способствовало открытию и изучению древних оссуариев), буддизма и раннего христианства (несторианства), видя в них следы величия древней «арийской цивилизации». В этом члены кружка шли за Флоринским и понимали завоевание Центральной Азии как «возвращение арийцев» на давно утраченную «родину», о чем говорил Вревский в своей речи на церемонии открытия кружка 11 декабря 1895 г. Примечательно, что большую роль в этой системе аргументов играли ссылки на «скифское происхождение», тогда как тюркская тема считалась второстепенной (но среди открытий членов кружка видное место занимали древнетюркские рунические надписи). Делались даже попытки доказать, что ветхозаветные события происходили не в Палестине, а в Туркестане. В то же время памятники мусульманской архитектуры находились в плачевном состоянии, и их реставрация даже не предусматривалась (Лунин 1958: 54–55; Ларюэль 2003: 161–165; Laruelle 2005: 170–178). Псевдонаучное направление, которое принимала деятельность некоторых членов кружка, иной раз приводило к появлению псевдооткрытий типа фантастического «оссуарного алфавита» (Лунин 1958: 189–190).

В сентябре 1899 г. при обсуждении места проведения XII Всероссийского археологического съезда член кружка Н. П. Петерсон предложил один из городов Центральной Азии, аргументируя это тем, что «исследование Памира и других мест предполагаемой общей прародины народов арийского корня примиряет славянофильство с западничеством в высшем единстве, в ариофильстве» (цит. по: Лунин 1958: 63)5050
  По сути, Петерсон повторял идеи своего учителя Н. Федорова.


[Закрыть]. Иными словами, занимаясь краеведением и научными исследованиями, кружок преследовал очевидные политические цели, и «арийская идея» была востребованной.

Фактически единственным монографическим исследованием, посвященным проблеме прародины арийцев, в те годы была книга географа А. Чайковского, вышедшая в 1910 г. В традициях науки второй половины XIX в. «арийские народы» и «арийская раса» выступали в книге синонимами, причем термин «раса» понимался в культурно-языковом, а не биологическом смысле. Подчеркивалось культурное превосходство «арийцев» над другими народами (Чайковский 1910: 116–118). Под «арийцами» имелись в виду праиндоевропейцы, а их прародиной назывались земли Туркестана, где якобы и читал свои проповеди Зороастр. Новым в книге было то, что автор не ограничился поиском прародины (в этом он следовал французскому историку Ж. Масперо), а поставил вопрос о причине, по которой она могла быть оставлена «арийцами». Эту причину он связывал с геологической катастрофой, коренным образом изменившей гидрографическую систему региона.

В том же научном ключе «арийцы» трактовались геологом Н. А. Рубакиным в его научно-популярной книге о происхождении жизни на Земле и истории первобытного человечества, вышедшей первым изданием в 1906 г. и предназначенной для просвещения народных масс. В этой книге термин «арийцы» относился к предкам современных носителей индоевропейских языков, и именно в таком контексте славяне наряду с германцами, индийцами, иранцами и многими другими назывались потомками арийцев. В то же время автор не путал расу с языком, писал о переселениях и смешении культур и отрицал наличие каких-либо «чистокровных народов» (Рубакин 1906: 76–78, 88). Эта книга в целом вполне соответствовала уровню тогдашней науки и удачно избегала каких-либо расистских коннотаций. Ведь и А. С. Лаппо-Данилевский причислял, например, скифов к «арийской расе», понимая расу не в биологическом, а в культурно-историческом плане. Никакой идеи «расового превосходства» такой подход не предполагал (Лаппо-Данилевский 1887: 361)5151
  Лаппо-Данилевский допускал, что арийцы отнюдь не превосходили соседних финнов по уровню развития и немало у них заимствовали.


[Закрыть]. Однако Рубакин все еще помещал прародину «арийцев» в Индии, от чего и европейская, и русская науки к тому времени давно отказались.

Совсем иначе эта тема трактовалась детским писателем, биологом по образованию Е. А. Елачичем, который в попытке доказать, что современный человек (Homo sapiens) происходил с Крайнего Севера, опирался как на известные ему биологические данные, так и на фольклорные знания, почерпнутые у Ч. Уоррена, но особенно у Тилака. При этом склонный к эзотерике, он не только весьма вольно интерпретировал известные к тому времени немногочисленные палеоантропологические данные, но и неправомерно смешивал две совершенно разные проблемы – происхождение человека и происхождение индоевропейцев (он называл их «арийцами»). Достаточно упомянуть, что, по его мнению, яванский питекантроп жил одновременно с европейскими неандертальцами, что полностью расходится с научными датировками. Его взгляды настолько не вписывались в представления современной ему науки, что даже не упоминались в научных дискуссиях. Правда, он и сам сознавал, что высказывает лишь гипотезу (Елачич 1910).

По воспоминаниям Н. Я. Мандельштам, духовный кризис начала XX в. обусловил увлечение язычеством – вначале античным, а затем и почвенническим, породившим интерес к «родным богам». По ее словам, тогда «дань реформаторству и язычеству отдали многие», причем в особенности это касалось символистов (Мандельштам 1990: 37, 42). Кроме того, русский Серебряный век проходил под знаком мистики и оккультизма, и в этом контексте многих ведущих русских поэтов и писателей занимала горькая и таинственная судьба Атлантиды. О затонувшем континенте в числе прочих писали К. Д. Бальмонт, Ф. К. Сологуб, Вяч. И. Иванов, Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, М. А. Волошин, а Н. С. Гумилев даже мечтал найти остатки Атлантиды. В их произведениях Атлантида не только символизировала близкую гибель старого мира, но являлась важным моральным императивом, залогом будущего возрождения. Поэтому в их работах об Атлантиде большую роль играл вопрос о духовности (Столяров 2007). В ряду этих деятелей культуры выделялся поэт В. Я. Брюсов, серьезно относившийся к сообщению Платона и вслед за Р. фон Лихтенбергом считавший прародиной арийцев Пиренейский полуостров, где они якобы обитали в ледниковую эпоху. Подобно многим другим деятелям литературы той поры, он находился под влиянием эзотерики. Он верил в Атлантиду и полагал, что ее культурное воздействие ощущали многие древнейшие цивилизации. Именно это он пытался доказать в своих лекциях, прочитанных в Петербурге в начале 1917 г. (Брюсов 1975: 326–327, 416, 432).

Увлечение Брюсова Алантидой было не случайным. К концу XIX в., благодаря деятельности теософов, определенную популярность в среде творческой интеллигенции получили спиритуализм и оккультизм с их расовыми коннотациями. Речь шла о пересмотре дарвинизма и утверждении полигенической теории происхождения рас, о последовательной смене «коренных рас», о происхождении людей от первичного «эфирообразного» человечества, о неизбежном вымирании отживших свое рас и о грядущей победе «пятой расы» арийцев. Огромную роль в этих построениях играли популярные тогда теории о погибших континентах Атлантиде и Лемурии, упоминался «Асгард – город богов», «арийская раса» рассматривалась как самая молодая, призванная господствовать в современном мире (Блаватская 1991–1992). Иными словами, русских мыслителей той эпохи увлекали идеи не столько Платона, сколько Блаватской, а также, не в последнюю очередь, Ф. Ницше. В этом контексте и звучали отсылки к таинственной северной земле, будь то «Ультима Туле» или «Гиперборея».

Правда, имелись и иные мнения. Соглашаясь считать «арийцев» молодой расой, социолог Н. Г. Воронов видел для нее в этом определенную опасность: ведь «старые народы» лучше адаптировались к окружающей обстановке и в мирных условиях успешно конкурировали с «молодыми». Нетрудно заметить, что при этом он не различал «народ» и «расу», считая их синонимами (Воронов 1888а: 21–22; 1888б: 42–44). Как бы то ни было, его подход пробуждал у «арийцев» чувство тревоги и заставлял искать потенциальных врагов в лице «старых народов».

В начале XX в. «славянская школа» переживала кризис, окончательно перестав отвечать требованиям возмужавшей к тому времени науки. Тем не менее накануне Первой мировой войны в условиях бурного роста русского национализма ее наследие широко использовалось для разработки откровенно шовинистических версий истории России и русского народа (см., напр.: Ковалевский 1912; 1915). Именно тогда в Россию с Запада проникла расовая версия «арийской идеи», которая была подхвачена антисемитской публицистикой, пытавшейся представить мировую историю вечной борьбой Добра со Злом, «арийцев» с «семитами» (Селянинов 2011; Родионов 1912; Ковалевский 1915. Об этом см.: Батунский 1992; Шнирельман 2011а. Т. 1: 211–222). К «арийцам» в данном контексте причислялись прежде всего славяне, изображавшиеся в ряде случаев лучшими из «арийцев» (см., напр.: Шмаков 1912; Ковалевский 1915: 15).

Арийская тема с ее антисемитским подтекстом была воспринята некоторыми русскими писателями-модернистами, увлекавшимися оккультными науками. Не обошли эти веяния и А. Блока5252
  Под влиянием эзотерики Блок еще в 1906 г. задумал написать пьесу о походе людей в ледяную Гиперборею для встречи с Богом и «мировой красотой» (Блок 1965: 87–91).


[Закрыть] с А. Белым: оба они остро переживали за «истинную арийскую культуру», которой якобы грозила «туранская/желтая опасность» (последняя, в их понимании, включала и еврейский компонент). Эти идеи восходили к нашумевшей тогда книге антисемита Хьюстона Чемберлена, чья концепция пропагандировалась в России А. Шмаковым (Безродный 1997; Светликова 2008). Возмущаясь, подобно Рихарду Вагнеру, коммерциализацией культуры, которую он связывал с деятельностью «пришлых людей», Белый усмотрел в этом схватку «иудаизма» с «арийством» и даже «духовное порабощение арийцев» (Белый 1909). Он выступал против «семитского материализма» и мечтал об «арийском возрождении» (Эткинд 1996: 276–277; Светликова 2012). Вместе с тем нетрудно заметить, что тогда в России концепция всемирного Зла нередко объединяла «семитизм» с «туранизмом».

Как мы видели выше, все такие теории не просто питались теми же соками, на которых вырос германский национал-социализм, но и сыграли существенную роль в сложении его идеологии. Они служили компонентами нового мистицизма, неразрывно связанного с псевдонаучными построениями, популярными в Европе рубежа веков.

Вместе с тем в период Первой мировой войны тема «арийства» понималась в русской интеллектуальной среде по-особому. Так, для участников «скифского движения», куда входили известные писатели и поэты, «скифы» виделись творцами нового мира, способными примирить Восток и Запад. Россия представлялась особым «христианско-арийским», или «греко-славянским миром». В то же время поражение России в войне и возникший революционный хаос воспринимались в трагических тонах и порождали желание поднять престиж России в глазах общественности. Именно в этом контексте, связанном с антинемецкими настроениями, следует понимать слова А. Блока: «Последние арийцы – мы». В юности Блок увлекался древней историей и высоко ценил вышедшую тогда в русском переводе книгу О. Шрадера, помещавшего прародину индоевропейцев на юге России. Блока воодушевляла идея связи славян со скифами, то есть «арийцами», что, в его устах, обещало им великое будущее (Бонгард-Левин 1993: 601, 607–610). Все это вызывало у Блока стремление выявить «арийские основы» христианства и отличать их от присутствующего в нем «иудейско-рационалистического элемента». Именно поэтому он резко выступил против А. Волынского, настаивавшего на иудейской подоснове христианства и пытавшегося дистанцировать его от «арийства» (Бонгард-Левин 1993: 618)5353
  В этом Блоку оппонировал и Вяч. И. Иванов, считавший основой христианства «мистический энергетизм», доставшийся ему от иудеев. По его мнению, «арийцы» воспринимали мир иначе: для них он выглядел данностью, тогда как в восприятии иудеев в нем свобода сочеталась с принуждением (Иванов 1994: 52–53).


[Закрыть].

По окончании Первой мировой войны эзотерика Блаватской нашла поклонников в Болгарии, где местные теософы, группировавшиеся вокруг Мастера Петра Дынова, пытались связать арийскую идею со славянским мессианством (Гудрик-Кларк 1995: 189; Dulov 2013: 208–209). Между тем современные русские неоязычники не упускают случая использовать в своих целях и это весьма сомнительное наследие (Асеев 1998: 20). Некоторые из них прямо связывают «славяно-арийскую» гипотезу с ариософией, хотя и старательно отмежевываются от того, что объединяет ее с нацизмом (Бондарев 1996). Тем самым, их взгляды с головокружительной быстротой совершают эволюцию, на которую патриарху немецко-австрийского неоязычества, национализма и антисемитизма Гвидо фон Листу понадобились десятилетия.

Давно интересовавшийся Атлантидой Д. С. Мережковский с особой страстью обратился к этому сюжету в 1920-х гг. в ожидании новой войны и окончательной гибели Европы. В 1929 г. он закончил книгу, где в соответствии с эзотерической идеей циклизма изображал «первым человечеством» Атлантиду, а вторым – Европу (Мережковский 2007). В этом контексте Атлантида служила ему примером высокой цивилизации, начавшей культурным расцветом в условиях свободы, а кончившей рабством под игом тирании. Но главными причинами крушения Атлантиды он называл разврат и войну и с ужасом ждал, что вскоре Европе придется повторить ее участь. Иными словами, история Атлантиды служила ему эзоповым языком для того, чтобы выразить свое отношение к современной ему Европе, которую он неоднократно называл «Атлантидой-Европой». А чтобы наивный читатель не остался в заблуждении, автор завершал книгу разъяснением о том, что она «не только о далеком, но о сегодняшнем и завтрашнем дне» (Мережковский 2007: 574). Мережковский относился к своему сочинению вполне серьезно и проштудировал не только священные книги и мифологию разных народов, но и доступные ему специальные работы по археологии и геологии. И все это – для того, чтобы доказать реальность рассказа Платона. Примечательно, что в книге эзотерические идеи выступали в неразрывном единстве с христианской эсхатологией. Из эзотерики Мережковский взял представления о смене расовых эпох (правда, ему достаточно было трех эпох), о происхождении всего современного человечества от предшествовавшей погибшей цивилизации, об универсальном процессе деволюции, о древней расе исполинов, строивших циклопические сооружения, и о заселении постледниковой Европы беженцами из Атлантиды. Но он поправлял эзотериков, называя создателями основ европейской цивилизации «краснокожих» выходцев из Атлантиды, а не арийцев. К этому он добавил учение о «предхристианстве», которое обнаруживал еще в палеолите, а также предчувствие о близком Апокалипсисе и приходе Христа. Знак последнего он видел в упадке христианской веры и распространении «сатанинских религий», среди которых он упоминал теософию. Действительно, это было временем появления новых религий, в том числе и неоязычества, на чем теперь и следует остановиться.