Текст книги "Фатальное колесо. Дважды в одну реку"

Глава 7
Пора в подполье

– А к тебе сегодня девочки заходили, – мама лучилась интригой в предвкушении реакции на сногсшибательную новость, – твоя одноклассница, Леночка Маркова, со старшей сестрой. Ты почему так долго?

– А чего хотели? – начал я освобождаться от ранца и башмаков.

– Леночка болеет. Спрашивали, что задали по арифметике.

– А ты?

– Я сказала, что ты на тренировке, – легкое удивление в голосе.

– А они?

– Попросили заглянуть в твой дневник, посмотреть задание.

– А ты?

– А я показала им твой дневник! – ответила она уже на полтона выше, лучезарность явно начала сдуваться.

– А они?

– А они переписали твое задание! Переписали, попили чаю и ушли!!!

Вот ведь доиграюсь же сейчас!

Придется огребать за опоздание. Все равно не могу удержаться:

– А ты?

– Да что ты все заладил?! Ты – они, ты – они! – взрывается мама. – Что я? Что ты? ТЫ почему опоздал с тренировки? Час назад закончилась! Мне что, к тренеру сходить? Узнать, где ты болтаешься целый час неизвестно где?

– Я имею в виду – ты! Ты – спросила у них документы какие-нибудь? – невозмутимо продолжал я переодеваться. – Приходят незнакомые дети, называются одноклассниками, требуют мой дневник, а ты запросто предоставляешь неизвестно кому доступ к моей личной информации!

Слышу, как в глубине комнаты хохотнул отец. Потом быстро закашлялся, дабы не принижать авторитета матери.

Педагогика вам не хухры-мухры!

– Ты чего мелешь-то? Какая личная информация, – растерялась мать. – Какие неизвестные дети? Это Леночка из соседнего дома!

– А сестра? – упорствовал я. – Сестру ты тоже знаешь?

– Сестру… – утвердительно кивнула мать. – …Н-нет. Сестру нет. Она недавно к ним в гости приехала. Двоюродная. Она и не похожа на Леночку.

– Так! – нырнул я в домашние тапки и почапал в комнату. – Привет, пап! Слыхал? Сдали меня с потрохами!

– Это что за слова? Толик! Ты чего лыбишься? Смотри, как твой сын с матерью разговаривает!

– А что? – Батя на диване поменял лежачее положение на полулежачее. – Отчасти он прав. Что за сестра-то?

– Да! Что за сестра?

– Нормальная сестра. Двоюродная. Катя. Фамилия… наверное, тоже Маркова.

– Наверное или точно? Отвечать на вопрос! В глаза смотреть!

– Что? Я тебе щас! – Мать схватила тряпку и начала гоняться за мной по комнате.

Батя откровенно ржал.

В доме бедлам. Пыль столбом, падали стулья, россыпью летели какие-то папины журналы, снизу через картонные перекрытия что-то орали соседи. Из соседней комнаты вынырнул младший брат – что за непорядок?

– Все-все-все! Мам, сдаюсь! Был не прав, каюсь. Пощады!

– Разошелся! «Доступ». – Мать уселась к отцу на диван и передником вытирала выступившие от смеха слезы. – Я тебе дам доступ! Юморист.

– Ладно, мам. – Я сел рядом. – А если серьезно – что за сестра-то? Сколько лет, как выглядела? Кроме шуток.

– Да как! Обыкновенно. Высокая, темненькая.

– А Ленка – белобрысая ведь!

– Ну я и говорю – не похожа. Она же двоюродная. Лет восемнадцать. Вежливая, воспитанная. Одета аккуратно. Хвалила тебя, когда пятерки в дневнике твоем увидела. Сказала, что тоже занимается спортом. Художественной гимнастикой.

– А где? – живо заинтересовался я.

– Ой, я и не спросила.

– А когда приходили-то?

– Да вот… только ушли. Минут двадцать как. Думали застать тебя после тренировки. А ты шляешься где-то. Почему опоздал?

Я замер.

Застать меня после тренировки?

А откуда Леночка знает, КОГДА у меня тренировка заканчивается? Или это знает ее сестра? Или кто она там?

Так-так-так.

А вот это уже действительно интересно…

– Ты чего молчишь? Не придумал, чего соврать?

– А? Почему опоздал? Так это… соревнования у нас, мам… скоро будут, – сочинил на ходу, и тут же в голове мелькнула идея. – Такие… серьезные соревнования, со сборами, в пионерском лагере. «Ласпи». Рядом с Батилиманом. Слыхала?

– Да… ты… что!!! Правда? – Мама аж вскочила с дивана. – Соревнования? Конечно, слыхала! «Ласпи»! А когда?

– Так это… в том-то и дело, что завтра уже надо выезжать. Меня в последний момент в состав включили. Поэтому и опоздал сегодня.

– Как завтра? – опешила мама. – А школа?

– Так в лагере. Там свои учителя на время сборов. Завтра и выезжаем. С утра. В десять.

– Ой! Я же в десять на работе!

– Ну вот! Как всегда! Все дети как дети – поедут с родителями, а я опять как беспризорник!

– Может, отпроситься? Ой! У нас же карантин!

– Да ладно, – сжалился я, – будто я не понимаю. Не маленький, доберусь. К тебе завтра зайдут на работу, кто-нибудь из тренерского состава, подписать надо чего-то. Ты только сейчас собраться мне помоги.

– Собраться? А! Конечно. Толик. Толик! Хватит валяться! Где чемодан тот, рыжий, маленький? Глянь на антресолях. Так, майки-трусы погладить! Зубную щетку, порошок, мыло в пенал, там в ящике. Теплое надо обязательно взять, ночи холодные. Витя, собери все школьное в ранец. Василий! Куда? Марш в ту комнату! Не мешай. Толик! Да не этот чемодан. А вон тот!..

Короче, началось.

Значит, с завтрашнего дня ухожу в подполье.

Любопытная какая у нас сестра получается! И по времени этот приход – ни раньше ни позже!

А ведь меня реально вычисляли!

Интересно, кто? И зачем?

– Хорошая идея. Ночевать будешь в спортзале. Питание в буфете. – Это Пятый.

– Ничего себе! Батилиман! Губа не треснет? А чего за «Артек»-то поскромничал? – Это Сан-Саныч.

– Спрыгнул все-таки с маминого крючка! Бродяга беспризорный! Ну ты и жучара. – Это Ирина.

И припев хором:

– Только высунься один!

И как это ни обидно – сводный хор бойцов невидимого фронта по сути прав. Какая-то нездоровая активность начинается вокруг моей скромной персоны.

Опять, как и полгода назад.

Может быть, я действительно вношу какие-то возмущения в тонкие материи мироздания? В область, которая связана с криминальным равновесием в мире. По крайней мере, в той его части, которая локализована в границах социалистического Отечества.

Нельзя войти в одну реку дважды.

А я добавил бы еще: безнаказанно. Ведь вокруг меня сегодня – до боли знакомые потоки моего собственного детства. Тащат, сверкая брызгами на солнце, хлипкое мое семилетнее суденышко, капитаном на котором – сорокадевятилетний умудренный мужик. Только в памяти у меня осталась милая веселая речушка, а не злобный горный поток, норовящий протащить меня через пороги брюхом, да по острым камням.

Что-то поменялось.

Или это просто я стал более зрячим. Лишился детских штанишек и розовых очков в придачу. А может, просто штурвал я кручу не в ту сторону? Пытаюсь умничать, нащупывая несуществующий фарватер по всем законам лоцманского искусства. А вот ребенок на моем месте просто плыл бы по течению, наслаждаясь прибрежными красотами.

Наверное, так.

Однако почему я не могу избавиться от ощущения, что в новой моей жизни слишком много появилось многозначительных случайностей и роковых совпадений? Не зависящих от меня ни на йоту. Побочные эффекты нарушения принципа «нельзя дважды в одну реку»? А если так – все ли они уже проявились в полной мере? Откуда я знаю, чего ЕЩЕ можно ждать от мироздания, выкинувшего со мной этакий фортель?

Как-то опасно зашатались в последнее время мои незыблемые материалистические убеждения.

К слову, есть у меня целых три гипотезы, почему взрослое сознание вернулось в тело семилетнего мальчишки. Каким образом я «впал в детство».

Первая теория медицинская. Из разряда субъективного идеализма. Все, что происходит со мной, – мне только кажется. Лежу я, скажем, где-то в коме на больничной койке, подключенный к аппарату искусственного жизнеобеспечения, а в моей голове клубятся дикие фантазии, суть совмещения областей глубокой памяти и активных процессов на поверхности коры головного мозга. Этот вариант мне не нравится.

Тогда вторая версия. Навеянная фантазиями Джона Пристли и братьев Стругацких. Все эти приключения – выдуманные. Сижу я перед своим ноутбуком и сочиняю небылицы про самого себя в возрасте младенца. Раз за разом пытаюсь ухватиться за солнечный лучик, тянущийся ко мне из далекого и чудесного мира под названием «детство». Да только, что парадоксально, взрослые мозги на поверку оказываются свернутыми на предмет жизненного опыта и рационализма. И получается в описаниях не солнечная ода беспорточному счастью, а тревожный остросюжетный боевик. А согласно Пристли все то, что мы когда-то выдумали и описали, может существовать в реальности в каком-то далеком уголке Вселенной. Одна из разновидностей все того же субъективного идеализма. Только с легкой патиной художественно-романтического окраса. Этот вариант мне нравится больше, хотя и обидно чувствовать себя ПЕРСОНАЖЕМ.

А третья гипотеза простая. Она называется «да хрен его знает». Здесь может быть все что угодно: искривление информационного пространства, темпоральные аномалии, сдвиг матрицы сознания – на любой вкус. Все равно уровень науки до названных явлений пока не дотянулся. Очень удобно – материалистические представления о мире сохраняются, но… «мир непознаваем, ибо процесс познания бесконечен».

Мы просто пока не в курсе.

В любом случае мир здесь реален. Внизу земля с травкой, сверху небо с тучками. Вокруг – люди. Разные. Простые и сложные, умные и глупые, интересные и скучные. И в каждом есть и добро, и зло. Черно-белых персонажей, как в романах, не бывает. И причинно-следственные связи по-прежнему исправно работают и в этом мире, выдуманный он или нет. За ошибки тут платят полной ценой. От удара в глаз рождается синяк. От наглого поведения – подзатыльник. А если за спиной надежный товарищ – не страшно и в пекло. Хотя вру – бывает и страшно. Бывает больно, обидно, горько. Иногда – грустно.

Только скучно – никогда.

Глава 8
Эффект Крауфорда

– Значит, так. В доме Исаковых проживают пятнадцать человек, из них шестеро – несовершеннолетние. Самая старшая – Мурсалима Рахманбаевна, восемьдесят семь лет. Дом записан на ее невестку – Галину Андреевну Исакову. Вдова, шестьдесят четыре года. Муж был угнан в Румынию во время войны. Пропал без вести, признан погибшим.

– Сан-Саныч, а как его звали?

Козет зашуршал бумажками.

– Мм, сейчас. Баяхмет Султанбекович, девятьсот восьмого года.

– Понятно. Бай, короче. Судя по имечку. С отчеством…

– Бай – не бай, угнали на работу. И явно не директором пляжа.

– Не факт…

– Не мудри! У хозяйки дома – двое сыновей, женатые. Старший – Денис Баяхметович, второй – Михаил… почему-то… Борисович. Оба записаны русскими, интересно. Женаты, так… один на украинке, другой на русской. Детей у старшего пятеро, двое взрослых. У младшего – четыре пацана, старшему девятнадцать. Гляжу, белый билет у него от армии.

– Чем страдает, болезный? Известно?

– Ну а как же. Так. Чего тут у нас? Ага. Эпилепсия. Ничего себе!

– Чем живут, где работают? В смысле – остальные.

– Так. Старший сын на пенсии по инвалидности. Его дочь – кассир в продуктовом. Сын у него – строитель, сварщик. Временно нетрудоспособен. Травма на стройке. На пособии. Второй дядек вместе с младшим сыном работают на «Маяке», старый – кладовщиком, молодой – грузчиком. Его старший сын-эпилептик подрабатывает в госпитале в хозобслуге. Детвора учится – кто в школе, кто в фазанке. Бабули летом сидят на рынке, фрукты-овощи со своего участка. Короче, все чисто. Не привлекались, не состояли, в порочащих связях не замечены.

– Что и следовало доказать, – вновь начал я вредничать, – обычная татарская семья, которая во время депортации предпочла записаться русскими. Кроме прабабки, которая пострадала во время оккупации, – мужа-то угнали!

Сан-Саныч опять стал рыться в своих записях.

– Точно! Между прочим, прабабка тоже записана русской! Переехала сюда в сорок третьем, еще под немцами. Уже без мужа, с детьми. Участвовала в подполье, связник, явочная квартира. Вот этот самый дом. Особых событий вокруг адреса не зафиксировано. Просидела резервом до прихода наших. Дом чудом уцелел.

– Ничего странного не вижу. Меня интересует только тот белобрысый, который помог Тохе начистить мне рожу. И который носит такие же штанишки, как у брата-эпилептика, работающего в больнице. И который крутился среди фарцы, после чего меня стали вычислять по фингалу гоблины из группы поддержки.

– А кто такие гоблины? – заинтересовалась Ирина. – Бандитская специализация?

– Ты даже не представляешь, насколько права, – восхитился я. – Толкиен нервно курит в сторонке.

– Кто-кто?

– Крестный отец гоблинов, орков и эльфов, – окончательно снес я Ирине башню. – Ладно, не заморачивайся. Это сказочные персонажи в англосаксонской мифологии.

– Увлекаешься вражескими сказками?

– Я бы с удовольствием увлекался переделыванием девочек под мальчиков, – моментально среагировал я, – особенно половозрелых. Только мне это счастье очень редко обламывается. Приходится напирать на книжки.

Ирина тут же показала мне кукиш.

– Ша! – прекратил безобразия Сан-Саныч. – О белобрысом. В штате больницы никого похожего нет. Ни по возрасту, ни по приметам. Больничная спецовка маячит тупиком. Возле «Березки» проведена облава. Там тоже фигурант не усматривается. Среди задержанных нет даже бандитов, которых ты видел возле черного хода. Крестничков твоих и Ирины.

– Почему я не удивлен?

– Все твои предположения на грани ощущений. Ни фактов, ни улик.

– Где-то я это уже слышал… когда-то…

– И еще раз услышишь. Не за что даже уцепиться. И даже непонятно – ради чего. Отомстить за подвал?

Я фыркнул.

– А вот сестры у твоей одноклассницы Леночки действительно никакой нет. И сама Леночка в твоей квартире не появлялась. Это был маскарад с очень похожей девчонкой. Непонятно только, зачем такие сложности?

– То-то и оно…

– Пока примем к сведению и оставим за скобками. Продолжаем работать в штатном режиме. Рейды, тренировки, теория.

– Сан-Саныч, золотой! Хорошо, что напомнил. У меня тут пробельчик образовался. Погоняйте меня по маскировке. Ну пожалуйста! Грим, камуфляж, зрительная перцепция, что там еще?

Козет усмехнулся.

– Нахватался уже? Принимается. Ирина у нас спец по таким чудесам. И, наверное, даже нелишним будет кое-кого подтянуть…

Ирина встрепенулась:

– Хейфец?

– Если согласится. Сама знаешь, какой у него характер. Меня он и слушать не станет.

– У тебя запах демаскирующий.

– А чего? Нормальный запах. – Козет смущенно понюхал свое плечо. – Обыкновенный.

– Кого ты слушаешь, Саныч, – подсел я поближе. – А кто такой Хейфец?

– Гример в театре. – Мой сэнсэй теперь пытался дотянуться носом к собственной подмышке. – Хаим Натанович… Вообще-то есть немного. Я в душ.

– Ирка! Зараза! Ты соизмеряй свои шуточки. Зачем бойца из строя вывела?

– А от тебя манной кашей воняет постоянно.

Я поперхнулся от неожиданности. Вот что с ней делать?

– Ну все! Доигралась. Сейчас я тебя нюхать буду!

И кинулся на нее.

После шумной возни на татами минут через десять от нас обоих пахло далеко не фиалками. Вышедший из душа Козет, свежий и благоухающий, брезгливо повел носом и демонстративно отвернулся.

– Так что же, молодой человек, у вас есть желание освоить теорию зрительной маскировки за два дня?

– Собственно, не совсем теорию. Все же меня больше интересует практика.

Пожилой еврей поправил старинное пенсне на массивном носу, внимательно посмотрел на меня и скептически пожевал губами.

– Знаете что, юноша. Отчего-то у меня складывается впечатление, что вы обладаете не по годам развитой головой. Таки не надо портить это приятное ощущение. Вы, извиняюсь, только что произнесли глупость, которая больше подходит вашему внешнему виду, чем тому, чего я не вижу внутри.

Надо включать заднюю. До чего же трудный человек! Целый час бьюсь с ним. Уговариваю, подлизываюсь, кручусь как уж на сковороде. Будто бы на минном поле – не могу нащупать безопасную тропинку. Шаг в сторону – и он опять недоволен.

– Уважаемый Хаим Натанович! Скажу по-другому. Я готов потратить столько времени на предмет нашего спора, сколько потребует основательная глубина его изучения, с тем чтобы в дальнейшем теоретические пробелы ни в коей мере не могли послужить досадной причиной практических ошибок.

Хейфец удовлетворенно кивнул. Погримасничал немного, пытаясь опять выровнять свои стеклышки на носу, только уже без помощи рук. Наконец сподобился:

– Вы говорите правильные слова, молодой человек. Вы умеете говорить правильные слова, что очень странно для вашего возраста. Это любопытно. Только ведь старый Хейфец давно уже не консультирует спецслужбы. По ряду деликатных причин, о которых вам знать будет неприятно.

– Правильно. Мне гораздо приятнее будет знать сам предмет, чем копаться в причинах ваших разногласий с безопасностью. Мне хватит и своих.

Блин. Грубовато получилось.

Впрочем, семь бед – один ответ. Решай уже, дедушка, – или да, или нет. Уж больно долго мы торгуемся. Такое впечатление, что старик получает удовольствие от самого процесса. Тянет жилы из ребенка! Терпение мое испытывает? Или это такой микроэкзамен? Проходной тест? Может быть…

Хейфец долго скептически разглядывал меня, сцепив пальцы в замок и постукивая этой кувалдочкой по столешнице.

– Ну что ж. Вероятно, я буду работать с вами, юноша. И это не только из уважения к людям, которых я тем не менее уважаю. И которые рекомендовали мне посмотреть на вас. Я думаю, что мне самому будет интересно. Надеюсь, так же, как и вам.

О да!

Оказалось, что «интересно» – это даже не то слово.

Захватывающе.

Поразительно.

Грандиозно!

Наука о маскировке, а все это оказалось наукой, никак не меньше, – в наше время оказалась бы в зоне так называемых смежных исследований. На пограничье общепринятых научных массивов. Позднее я понял опасения Хейфеца. Без знания основ физиологии, психологии и медицины здесь делать было нечего. Благо начальные познания в этих областях у меня были.

Тем не менее все же пришлось освежать свой образовательный багаж – особенно в вопросах физики, делая упор на оптику, вспоминать принципы художественной композиции изобразительного искусства, правила гармонии и золотого сечения. Иногда казалось, что старый еврей издевается над малолетним вундеркиндом, но в какой-то момент все базовые знания чудесным образом сошлись в одной точке, и у меня дух захватило от открывающихся перспектив маскировки и полевого камуфляжа.

Из основополагающих принципов. Знаете ли вы, что достаточно замереть и оставаться какое-то время без движения – и вы станете процентов на тридцать НЕВИДИМЫМ! И чем полнее будет неподвижность – тем сильнее эффект. Чтобы отбросить еще процентов десять, надо просто не дышать. И нелишним будет зафиксировать зрачки на одной точке – оказывается, даже движение глаз привлекает внимание. А ведь это, как выяснилось, очень трудно – абсолютная неподвижность. Изматывает похлеще силовых занятий с Козетом и психофизических экзерсисов Ирины.

Мир с момента знакомства с Хейфецем поделился для меня на две неравные половины: на «целевой стимул» – это я собственной персоной, предмет, который нужно спрятать. И «маскер» – это все остальное, что меня окружает. То место, куда и нужно спрятать предмет.

Именно «маскер» я должен предъявить объекту в первую очередь, работая в стиле «прямой последовательной маскировки». Если во вторую очередь – это уже будет по методу «обратной последовательной маскировки». Здесь надо исхитриться, чтобы вторичный эффект восприятия был сильнее.

Или – высший пилотаж – «стимул» и «маскер» предъявляются одновременно, но объект по ряду причин концентрируется только на «маскере». Для этого существует целая куча технологий: это и маскировка Паттерна, и эффекты мета и пароконтраста, и мое любимое – перцептивная блокировка, которую спецы иногда называют еще эффектом Крауфорда.

Расскажу, как это работает на практике. В базовом, так сказать, примитивном варианте. До такой степени примитивном, что дня три потом пришлось ходить с красным и опухшим ухом.

Все элементарно.

Сначала в гримерке у Хейфеца я взял напрокат ярко-пунцовое махровое полотенце и похвастался перед Ириной своим приобретением. В тех же театральных кладовых нашел холщовые штаны и рубаху цветом пыльной дерюги. Плюс тряпицу того же цвета, из которой наспех соорудил «балаклаву» себе на голову.

А дальше все было просто.

Я приоткрыл один из шкафчиков в спортзале и повесил на дверцу полотенце. Соорудил на самом видном месте, научно говоря, «гомогенное пятно маскера». Человеческим языком – отвлекающий фактор. Сам облачился в дерюгу, нацепил «балаклаву» и встал между рядами, совершенно не таясь. По-научному – внедрил «стимул» во вторичную среду «маскера». Там я превратился в соляной столп, и как результат – стал свидетелем того, как Ирина после душа беззаботно вытирает свое чудесное тело моим, между прочим, полотенцем (тем самым «гомогенным пятном»), наивно полагая, что мужской части нашей команды на этот момент в спортзале нет. А ведь я даже не прятался! Стоял метрах в трех и не дышал.

Будем считать, что от восхищения.

А минуты через три я сделал объекту наблюдения деликатное замечание по поводу наличия легкого жирка на бедрах.

Потом летал по всему спортзалу.

Разъяренная фурия, которая даже не озаботилась прикрыть свой срам, страстно вожделела добраться до моего тела.

До уха все же добралась…

Вот так захватывающе работает «Крауфорд» в практическом исполнении. Всего-то навсего – отвлекающий маневр.

И это только, как я уже сказал, базовые основы!

Часть занятий Хейфец посвятил непосредственно гриму.

Здесь пришлось научиться работать и с пудрой, и с помадой, и с краской для ресниц. Только не думайте, что пудра – обязательно розового цвета, а помада бывает только в оттенках красного. Например, при помощи голубой пудры можно придать лицу эффект изголодавшегося или изможденного человека. Слегка зеленоватая помада помогает изобразить пересохшие губы. Усиливает эффект специальный клей, похожий на ПВА.

А если выкрасить ресницы и брови в светло-рыжий цвет, потом добавить на осветленную кожу веснушки – лицо ребенка практически становится неузнаваемым. Это, кстати, я проверил на Козете. Здесь обошлось без травматизма. Меня только чуть не вытолкали из родного спортзала.

Но чистый грим – это капля в море.

Как объяснял Хейфец, идея превращения «стимула» в персонализируемый «маскер» (звучит как бред) заключается не только в краске. Существует огромное множество других нюансов. Форму лица можно менять валиками из ваты, рассовывая их за щеками, губами и даже в носу. Здесь главное – чувство меры и гармонии. Ошибешься – и камуфляж превратится в демаскирующий фактор.

Оказывается, очень важно контролировать положения головы и тела. Процесс узнавания человека в быту во многом зависит от характерных движений, типичных ужимок и мимики. Достаточно чуть по-другому повернуть голову и свести брови к переносице – и тебя узнать будет гораздо сложнее.

А еще есть осанка…

Еще есть одежда…

Еще есть язык жестов…

Еще – очень много чего есть.

Иными словами, если перечислять все, что я узнал от своего нового учителя, – получится толстенная монография, которую жаждали бы заполучить многие секретные службы мира, причем наперегонки.

Но капризный еврей, как он мне напоминал неоднократно, уже не консультирует спецслужбы.

– Вам не нужно радоваться, юноша, тому, что старый Хейфец делает вашей особе свое исключение. Таки он все же снова совершает что-то нехорошее. Вы начинаете очень много знать для своего чрезмерно юного возраста. А как сказал один древний мудрец, многие знания есть многие печали. Боюсь, мне станет за это когда-нибудь очень стыдно…

Понравился я ему.