Текст книги "Колокол и держава"

Король польский и великий князь литовский Казимир IV Ягеллончик был правителем сразу трех народов: поляков, литовцев и русских. Увы, эти народы плохо уживались друг с другом. Поляки презирали литовцев и русских, те платили им искренней ненавистью. Постоянной головной болью короля Казимира были гоноровая польская шляхта и литовские магнаты, готовые разодрать на части с таким трудом сшитую Речь Посполитую.

Чтобы править такой страной, требовались недюжинный ум и редкая изворотливость. Многолетний опыт научил короля Казимира искусству тактики, суть которой заключалась в том, чтобы сталкивать лбами своих противников, создавая временные союзы и по возможности оставаясь над схваткой.

Все больше беспокоила его Москва. Русский улус Золотой Орды каким-то непонятным образом вдруг превратился в сильное и агрессивное государство. Московский князь Иван Васильевич задался целью объединить под своей властью все Русские земли и без лишнего шума прибирал к рукам одно княжество за другим. Теперь на очереди Великий Новгород. Поглотив громадную купеческую республику, Московия вырастет вдвое, а ее границы вплотную приблизятся к Речи Посполитой. А там настанет черед смоленских, полоцких и других бывших русских, а ныне литовских земель, некогда принадлежавших павшей под ударами Орды Киевской Руси. Этого допустить было никак нельзя. У короля были свои виды на Новгород. Он мечтал о великой державе, в которую кроме Польши и Литвы войдут Чехия и Венгрия, а также новгородские и псковские земли.

Но втягиваться сейчас в открытую войну с Москвой из-за Новгорода было бы крайне нежелательно. В Европе затевалась сложная интрига. Обострилась ситуация вокруг чешского престола, на который претендовал венгерский король Матиас Хуньяди. Не меньшее беспокойство доставлял воинственный молдавский господарь Стефан III. На юге поднимал зеленое знамя ислама Османский султанат. Его вассал – крымский хан Девлет-Гирей – опустошал пограничные земли Речи Посполитой и уже угрожал Киеву. Каждая из этих угроз требовала контрмер.

Да и ситуация в самом Новгороде выглядела весьма смутно. Новгородцы всегда были себе на уме. А что, если они захотят столкнуть короля с Москвой, а сами отсидятся за стенами или, как обычно, попробуют откупиться?

Известие о том, что Великий Новгород зовет в князья Михаила Олельковича, стало для короля Казимира полной неожиданностью. И теперь ему предстояло решать: отпускать своего вассала или нет. Братья Олельковичи давно внушали королю серьезные подозрения. Шпионы не раз доносили, что они вынашивают планы отделения Литовского княжества от Польского королевства. А ну как Михаил изменит королю и перейдет на сторону московита?

Своими сомнениями король привычно поделился со своим личным врачом и астрологом Петром Гашовцем. По обыкновению, астролог сначала пустился в туманные рассуждения. Огромность неба непостижима для глаз, но она не отстоит далеко от человеческого разума. Все смертное пользуется небесными законами. Земные дела управляются звездами. Но звезды не вынуждают людей к тем или иным поступкам, а только открывают перед ними тот или иной путь. Поэтому люди могут отвести возникающие перед ними угрозы своим разумом и волей.

Терпеливо внимая всей этой премудрости, король ждал, когда астролог спустится c горних высот на грешную землю. В конце концов Гашовец объявил, что отпустить князя Михайлу в Новгород все же стоит, ибо это укрепит тамошних сторонников короля. Но поскольку князь Михаил действительно не вполне надежен, следует послать с ним верного человека, который будет информировать короля обо всем происходящем. Такой человек имеется. Его зовут Захария Скара.

Астролог сообщил также, что составленный им гороскоп на князя Семена Олельковича оказался для того крайне неблагоприятным. Из соляра следует, что сигнификатор Юпитер находится в доме судьбы, а сигнификатор Сатурн переместился в дом болезней. Это означает, что жить князю Семену осталось не более трех месяцев. Зная о планах короля превратить Киевское княжество в одно из своих воеводств, астролог предположил, что будет гораздо лучше, если Михаил Олелькович, претендующий на место своего брата, в это время будет находиться далеко от Киева.

На следующий день король принял братьев Олельковичей в своей резиденции в Верхнем замке, охраняемом наемниками-караимами, известными своей доблестью и верностью сюзерену. Выслушав братьев, король милостиво разрешил князю Михаилу принять приглашение новгородцев. Но вслед за этим Казимир раздраженно заговорил о том, что некоторые его русские вассалы, похоже, заболели московской болезнью. Соблазнившись посулами великого князя Ивана, норовят отъехать на Москву. Так пусть знают: изменники ответят головой! И не только они сами, но и весь их род. И чтобы все стало окончательно ясно, король повелел князю Михаилу на время его отсутствия перевезти свою супругу княгиню Анну и сына Семена в Вильну, где им будет оказан надлежащий прием. На этом аудиенция закончилась.

Недвусмысленные намеки короля не на шутку встревожили князя Семена Олельковича. А что, если Михаил и впрямь переметнется на сторону Москвы? Коли такое случится – всем Олельковичам не сносить головы. Король измены не прощает. Своими опасениями князь Семен поделился со своим лекарем Захарией. После недолгого раздумья тот предложил послать вместе с князем Михаилом преданного человека, который будет сообщать в Киев обо всем, что происходит в Новгороде, и пришлет срочное сообщение, когда события примут нежелательный оборот. «Если господин прикажет, – с поклоном добавил Захария, – то в качестве такого информанта могу поехать я. Обставим это как торговую миссию, тем более что купцы-караимы давно хотели бы наладить торговлю с Новгородом».

Семену Олельковичу очень не хотелось расставаться со своим лекарем и советчиком, но, сообразив все обстоятельства, он вынужден был согласиться. Печально, конечно, что еврею он доверяет больше, чем родному брату, но от Михаила можно ожидать чего угодно, а расхлебывать кашу придется всем Олельковичам. Договорились, что на время отсутствия лекаря врачевать князя и готовить волшебное снадобье будет его помощник по имени Мойша Скаравей.

…Князь Семен не подозревал, что в то самое время, когда в парадном зале Верхнего замка король Казимир давал братьям аудиенцию, королевский врач и астролог Петр Гашовец имел беседу с Захарией Скарой. Прежде чем приступить к беседе, оба звездочета обменялись таинственными жестами и произнесли несколько загадочных слов по-латыни. Встреча длилась около часа, после чего собеседники расстались, вновь обменявшись таинственными знаками.

Весть о том, что Захария Скара отправляется вместе с князем Михаилом Олельковичем в Великий Новгород, произвела большое волнение в еврейской общине города Киева. На самом деле еврейских общин в городе было две – раввинистская и караимская. Слабо искушенные в иудейской вере киевляне называли раввинистов «евреи с пейсами», а караимов – «евреи без пейсов». Однако между общинами существовали и гораздо более глубокие различия. Раввинисты жили по правилам Талмуда, то есть закона устного, караимы Талмуд не признавали, доверяя исключительно Торе – закону писаному.

Хотя Захария Скара принадлежал к караимской общине, раввинисты посчитали нужным вступить с ним в переговоры. После продолжительного обсуждения совет общины поручил эту важную миссию ученому раввину Моше бен Якову, по прозвищу Моше Изгнанник.

…Караимское подворье находилось в Верхнем городе, недалеко от Жидовских ворот. За невысокой глинобитной стеной царила хлопотливая жизнь. Одни караимы таскали тюки с товарами, другие поили лошадей и верблюдов, третьи о чем-то спорили на своем гортанном языке. В глубине подворья виднелась караимская синагога-кенасса, расположенная алтарем на юг. В северной части кенассы виднелся зарешеченный балкон с отдельным входом для женщин, к храму примыкал дворик с виноградной беседкой.

Привратник в восточной одежде с кривой саблей на боку проводил гостя к жилищу Захарии Скары. В комнате лекаря царил полумрак. На полках вдоль одной стены тесно стояли книги – пузатые, в кожаных переплетах, явно дорогие. Вдоль другой стены – колбы, реторты, анатомические препараты, медицинские инструменты и астрономическая труба. Сам хозяин сидел за столом, перед ним лежали раскрытая Тора и узкие листы бумаги, заполненные загадочной цифирью.

Увидев гостя, Захария вежливо предложил ему сесть. Молодой расторопный помощник соорудил скромную трапезу: вино, козий сыр и баллы-бадэм – караимские пирожки с миндалем и медом.

Пригубив вина, Моше бен Яков начал издалека:

– Весьма наслышан о вас, ребе Захария. Вы много путешествовали, много повидали. Говорят, вы наизусть помните Тору, а небесные пути знаете лучше, чем свои карманы. И я хочу спросить вас, такого умного человека: почему наши общины враждуют? Да, между нами есть различия. Вы нарушаете заповедь, изображая на пасхальных лепешках солнце, луну и звезды. Ваш Иом-Киппур не совпадает с нашим. Вы празднуете Песах и Суккри лишь семь дней и не соблюдаете пост Эсфири. У вас свои синагоги, свой язык, своя одежда. Мы бедны, а вы богаты. У нас мелочные лавки и шинки, у вас большие капиталы и торговые обороты. Мы не любим войну, вы служите наемниками у королей. И все же я вас спрашиваю: разве это главное? Разве мы все не евреи? Разве мы с вами не верим в Единого Бога и не почитаем Тору?

– Давайте говорить начистоту, ребе, – с усмешкой отвечал Захария. – Меня не обманут ваш кроткий вид и ваш печальный взор. Вы называете нас еретиками и проклинаете в своих синагогах. Вы опутали евреев нелепыми запретами, которые сами придумали для того, чтобы повелевать. Вы – как узкое платье, которое сшито на всех по одной мерке. А мы превыше всего ценим личную свободу, и нам не нужны посредники для того, чтобы обращаться к Богу. У нас свой закон, и он зовется севел-ха-иеруша, то есть бремя наследия. Наш учитель Анан Бен Давид говорил: «Тщательно ищите в Торе и не опирайтесь на мое мнение». Да, караимы – храбрые воины, иначе нас давно уже не было бы на свете. Да, мы ведем большую торговлю, но мы не спаиваем народ в шинках и не даем деньги в рост под безбожные проценты.

– Каждый добывает свой хлеб как умеет, – возразил раввин. – Но я пришел к вам не для того, чтобы препираться. Караимы и раббаниты спорят уже пятьсот лет и никогда друг друга не переспорят.

– Что же привело вас ко мне, ребе?

– Совет общины встревожен тем, что у вас бывает много гоев…

– Что ж тут удивительного? – пожал плечами Захария. – Я врач, и это мои пациенты.

– Дослушайте меня! Мы живем в Киеве уже триста лет и научились ладить с русскими. Они не трогают нашу веру, мы оставляем им их заблуждения. И вот появляетесь вы и начинаете смущать гоев своими проповедями, отвращаете от их веры, высмеиваете их догматы. Зачем вы пытаетесь обратить христиан в иудаизм? Нам не нужны новообращенные прозелиты, от которых одно беспокойство, как от чесотки. Пусть они верят в Христа и Непорочную Деву, пусть молятся своим раскрашенным доскам. А мы должны сохранять чистоту крови. Только еврей по крови может быть истинным иудеем.

– Но гиюр[3]3
  Гиюр – обращение нееврея в иудаизм, а также связанный с этим обряд (прим. автора).


[Закрыть] существовал еще во времена пророков! И ваш Талмуд разрешает принять иудаизм тем, кто признает все 613 заповедей Торы. А для караимов это вопрос выживания. Нас в мире осталось мало, у нас строгие брачные правила, запрещающие даже далекое родство жениха и невесты. Поэтому нам нужны прозелиты, нужна свежая кровь. Мы хотим вырваться из еврейского загона!

Спокойствие и выдержка начали изменять бен Якову. Огромным усилием он заставил себя сдержаться:

– Я взываю к вашему разуму и к вашему сердцу, ребе Захария. Вспомните, в какое жестокое время мы живем! Во многих странах приняты законы, под страхом смерти запрещающие обращение христиан в нашу веру. В Испании и Португалии свирепствует инквизиция. В Германии с евреев берут скотскую пошлину, ибо не считают нас людьми. В Польше и Литве евреев пока не трогают. Но король Казимир уже немолод, его сыновей окружают ксендзы и иезуиты, которые мечтают о том, чтобы изгнать нас. И мы не должны давать им ни малейшего повода. В противном случае это плохо кончится и для вашей, и для нашей общин. Для гоев мы все евреи. Вспомните, когда крестоносцы захватили Иерусалим, они перебили всех евреев, не разбирая караимов и раввинистов. И это может повториться снова!

Захария молчал, и бен Яков продолжал с еще большим жаром:

– Мы знаем, что вы едете в Новгород. В этом богатом городе нет свирепой инквизиции, нет ксендзов и иезуитов, ненавидящих нас. И когда начнется новый исход евреев, многие могли бы найти здесь прибежище. Вы можете открыть этот путь для тысяч наших единоверцев, но вы можете и закрыть его, поссорив нас с Русской церковью!

– Уж не путаете ли вы меня с Мешиахом, ребе? – усмехнулся Захария. – Ведь я всего лишь маленький человек.

– Но иногда маленький камушек может вызвать лавину, – ответил раввин.

Захария надолго задумался, а когда заговорил, голос его был тверд, а взгляд суров:

– Мир меняется! Разве вы не видите, ребе, как меняется мир? Вспомните о том, что мы – богоизбранный народ и должны нести людям свет истины. Нас мало, мы рассеяны, мы живем среди иноверцев. Так пусть нас будет больше. Зачем отталкивать тех, кто поверит в Единого Бога? Не всех, но самых сильных, самых умных. Сначала они будут пришельцами врат, а самых лучших мы объявим пришельцами правды, сынами завета.

– Вы не слышите меня или не хотите слышать, – скорбно произнес раввин.

– А что хотите услышать вы?

– Обещайте, что не будете обращать русских гоев в нашу веру!

– Я слишком уважаю вас, ребе, чтобы лукавить. И я вам ничего не обещаю.

– Это ваше последнее слово?

Вместо ответа Захария наклонил голову.

Бен Яков встал, пылая гневом. У дверей обернулся:

– Люди запомнят вас, Захария Скара! Но это будет плохая память!

Проводив раввина, Захария позвал к себе своего помощника Моисея Хануша:

– Отправляйся в Крым, в город Кафу. Найдешь там купца Хозю Кокоса. Передашь ему мое письмо. Пусть готовит караван в Новгород. Мы начинаем большую торговлю.

Глава 3. Слепой жребий

8 ноября 1470 года Великий Новгород встречал нового служилого князя Михаила Олельковича. Торжественность встречи была омрачена общей печалью. Три дня назад тихо скончался архиепископ Иона, и теперь весь город горевал об утрате. Не стало мудрого и всеми почитаемого владыки. Рухнул хрупкий мост между двумя враждующими партиями, московской и литовской, поделившими Великий Новгород пополам подобно мутному Волхову. И теперь судьба республики впрямую зависела от того, чей ставленник наденет белый клобук усопшего.

Встречавший киевлян посадник Дмитрий Борецкий едва скрыл разочарование. Княжеская дружина, на которую он так рассчитывал, являла собою всего четыре сотни воинов, за ними следовали прислуга, повара, бандуристы и прочий пустой народ.

Разместили киевлян на Городище, выдворив оттуда великокняжеского наместника и его челядь, чем пополнили счет московских обид. Яков Захарьин прислал Борецкому хулительное письмо, пообещав сообщить великому князю о нанесенном ему несмываемом оскорблении. Прочитав письмо, Дмитрий понял: будет мстить! Чтобы не доводить дело до полного разрыва, совет господ разрешил наместнику переселиться на старый Ярославов двор, и это решение сыграло на руку Москве. Теперь в самом сердце республики обосновались ее противники.

Выдержав после похорон владыки приличествующую паузу, город дал пир в честь нового князя. Во главе стола, одесную князя, сидел степенный посадник Дмитрий Борецкий, ошуюю – его мать Марфа – крупная пожилая женщина с повелительной осанкой. Киевляне с любопытством косились на знаменитую посадницу. Ай да вдова! Владеет несметными богатствами, за одну нитку жемчуга на ее шее можно хорошее село купить, и, говорят, сама управляется со всем огромным хозяйством.

Гости быстро освоились в родной стихии застолья. Покручивая мокрые от медовухи усы, зычно горланили «Любо!». Пили за славянское братство, за общих предков, за православную веру, поминали великих князей Владимира и Ярослава, бранили Москву, клялись вместе пролить кровь за новгородскую волю.

От имени новгородцев речь держал ключник дома Святой Софии Пимен. К слову вспомнил святого апостола Андрея Первозванного, который тем же путем, что и князь Михаил, пришел из Киева в Новгород. Под общий смех рассказал, как апостол подивился местному обычаю париться в бане. Не забыл помянуть про две Софии, киевскую и новгородскую. Закончил речь Давидовым псалмом:

– Господи! Приклони небеса Твои и сойди, коснись гор, и воздымятся; простри с высоты руку Твою, избавь меня и спаси меня от вод многих, от рук сынов иноплеменных, которых уста говорят суетное и которых десница – десница лжи. Боже! Новую песню воспою тебе, на десятиструнной псалтири воспою Тебе, дарующему спасение царям и избавляющему Давида, раба Твоего, от лютого меча. Да будут…

Тут Пимен запнулся, загодя заученный псалом улетучился из его памяти. Воцарилась неловкая пауза. И вдруг неведомый голос пришел на помощь ключнику. Голос шел из самого дальнего угла гридницы. Он был негромкий, чуть гортанный, но легко покрыл шум пира, роняя волшебные слова:

– …Да будут сыновья наши, как разросшиеся растения в их молодости, дочери наши – как искусно изваянные столпы в чертогах. Да будут житницы наши полны, обильны всяким хлебом, да плодятся овцы наши тысячами и тьмами на пажитях наших, да будут волы наши тучны; да не будет ни расхищения, ни пропажи, ни воплей на улицах наших. Блажен народ, у которого это есть. Блажен народ, у которого Господь есть Бог!

Когда голос смолк, изумленный Пимен повернулся к князю, вопрошая взглядом.

– Это лекарь мой Захария, – объяснил князь.

– Так ты что же, князь, – оскорбленно вскинулся ключник. – За один стол с нами иудея посадил?

– Он хоть и жид, зато ума палата! – ухмыльнулся князь. – От всех хворей лечит. Да и Библию, не в обиду будь сказано, не хуже иных попов знает.

Посадник Борецкий перехватил возмущенные взгляды игуменов. Даже для привычного к иноземцам новгородского духовенства сидеть на пиру рядом с иудеем было невместно. В этой заминке Захария незаметно исчез из-за стола, будто растворился.

15 ноября должны были состояться выборы нового владыки. В тереме Борецких каждый вечер собирался ближний круг. Судили-рядили, как посадить на владычный престол своего человека Пимена, не доводя дело до жеребьевки. По старинной традиции, если кандидат не вызывал серьезных возражений, архиепископа избирало вече. Если голоса делились, все решал жребий. Сам Пимен вызвался дать денег, чтобы нанять записных крикунов-вечников.

Но и московская партия не дремала. Ее гнездом был подгородний Клопский монастырь в устье речки Веряжки. Таких денег на подкуп избирателей, как у Борецких, партия не имела, посему ставку делали на слухи, которые разносили по городу богомольцы, стекавшиеся в монастырь поклониться мощам святого юродивого Миши Клопского. Новгород всегда был падок на кривотолки, и умело запущенный слушок мигом облетал город, обрастая живописными подробностями. Слухи росли и множились, и те, кто вчера еще от них отмахивался, начинали сначала сомневаться, а потом и верить.

На Торгу, на Великом мосту, на площадях и папертях судачили о том, что Пимен запускал руку в Софийскую казну, а сделавшись владыкой, будет слепо подчиняться Борецким. Не успели горожане переварить эти слухи, как появились новые. Сказывали, будто бы святой юродивый Миша Клопский незадолго до своей кончины прозревал, что приедет в Новгород князь из Литвы, да только то будет не князь, а грязь, и надобно гнать его в шею, а бить челом великому князю московскому.

…В назначенный день, невзирая на мозглую ноябрьскую погоду, площадь вокруг Софии с раннего утра была забита народом. У бронзовых врат немецкой работы с вечера поставили вечевой помост. После краткого молебна слово взял Дмитрий Борецкий, предложив избрать владыкой ключника Пимена, упирая на то, что он был правой рукой усопшего Ионы. В поддержку Пимена дружно завопили нанятые вечники и шнырявшие в толпе шильники.

Но по-скорому проголосовать не вышло. На помост взобрался грузный посадник Славенского конца и прокричал протодиакона Вяжищского монастыря Феофила. Следом поднялся посадник Плотницкого конца, предложив духовника покойного владыки Варсонофия. На этом выдвижение закончилось. Все три кандидата поклонились вечевой толпе и, поблагодарив за честь, стали смиренно выслушивать хвалу и хулу в свой адрес.

Вдоволь накричавшись, вече порешило выбирать владыку жребием.

Под бдительными взорами старых посадников на алтарный престол Софийского собора положили три запечатанных пергаментных свитка с именами кандидатов. По старинному обычаю тянуть жребий доверили слепому нищему старцу, приведенному с паперти. Вытащенный им жребий несли к народу, и протопоп Софийского собора должен был огласить имена двух неудачников. Ибо владыкой становился тот, чей жребий останется последним.

Вся площадь затаила дыхание. Чей жребий вытащит трясущаяся рука слепого? Кому править громадной паствой?

Два имени – Пимена и Варсонофия – трубным гласом возвестил софийский протопоп. На престоле остался жребий Феофила. Ему и быть владыкой Новгородским. Дмитрий Борецкий с трудом сдержал готовое сорваться с губ черное словцо. Воистину судьбу Новгорода решил слепой случай. И тут же подумалось: а, может, судьба?

На этом неприятности не закончились.