Текст книги "Гуляйполе"

Махно продолжал держать ноги Маскуриди, а тот, стараясь подняться, волтузил кулаком по спине и по голове Нестора.

– Стреляй! – крикнул Махно подобравшему кольт Ивану Лепетченко. Но револьвер дрожал в руке хлопца.

– Не можу! – чуть не заплакал Лепетченко.

Извернувшись, Нестор прыгнул к Ивану, отобрал у него кольт. Но и Маскуриди вскочил на ноги, схватил с конторки тяжелые счеты, поднял их и со звериным рыком бросился на Махно.

Нестор выстрелил. Дважды. Маскуриди словно налетел на какое-то препятствие, но продолжал стоять, как бы чему-то удивляясь. Лишь затем счеты стали медленно опускаться.

Нестор выстрелил еще раз.

Маскуриди упал.

– Тикаем! – бросился к двери Калашник.

– Стой! – прошипел Махно, снимая маску и прислушиваясь к последним судорожным вздохам шинкаря. – Федос, шукай гроши!

И пока Щусь ножом поддевал и приподнимал половицу, Нестор торопливо собрал выручку, которую только что пересчитывал Маскуриди.

В комнате было дымно после выстрелов. Руки Нестора все еще дрожали.

– Убылы! – ужаснулся Иван. – Убылы, убылы…

– Мовчи! – оборвал его Нестор. – Вин Федоса узнав. Шо було делать?

Тем временем Щусь достал из тайника плетеную кошелку с бумажными деньгами и монетами. Махно нарочито не спеша рассовывал деньги по карманам, заталкивал за пазуху. Часть прятали по карманам хлопцы.

– Пишлы, пишлы скорише, – уговаривал Иван Лепетченко. Обходя мертвое тело шинкаря, он перекрестился.

Выйдя на площадь, они разошлись в разные стороны…

Тиха украинская ночь…

Дома Нестор, крадучись, прошел к полатям, где спал Григорий.

– И де ты носышся, просты Господи, по ночам? – раздался из другого угла голос матери. – Вечеря на столи. Галушки холодни, кисляк…

– Не хочу, мамо. – Нестор, не раздеваясь, улегся рядом с братом.

– Богу хоть бы помолывся на ночь, – сонно пробубнила мать.

– Молюсь, молюсь…

Гришка, как оказалось, не спал.

– От тебе порохом пахне, – сказал он брату.

Нестор не ответил.

– А дрожишь чого?

– Ночь холодна. Счас угреюсь!.. И смолкни!

Нестор потянул на себя рядно, но вдруг резко вскочил, сел на полатях. Он услышал мелодию музыкальной шкатулки.

– Ты чего? – спросил Григорий.

– Музыка.

– То Настя. Цилый день цю шарманку крутить.

Нестор накинул на плечи свитку, вышел во двор.

Ночь была звездная, светлая.

Он всмотрелся и увидел неподалеку сидящую Настю. Она увлеченно крутила ручку музыкальной шкатулки.

– Ты чого не спишь? – сердито спросил Нестор.

– Ой, а я й не замитыла, як вы прийшлы.

– Иды спать.

Настя поднялась:

– Дядя Нестор! Спасыби вам! Така ж ловка музыка. Ну, прямо, як… як в церкви!

– Ты лучше в хати грай. А на улице не надо.

– Ладно.

Настя пошла к своему дому. Звякнула щеколда.

Нестор еще немного постоял во дворе и тоже пошел спать.

Утром Семенюта зашел к Антони. Говорили о том, о чем уже шептались и даже взволнованно гудели гуляйпольцы.

Жизнь в селе начиналась рано. Корову подоить, накормить скотину, приготовить хозяину сниданок надо было до солнца. Пастух собирал стадо на бледном еще рассвете. Он шел по улице, щелкал кнутом и выводил нехитрую мелодию на своей дудке.

Да и на заводах, в мастерских рабочий день начинался до восхода солнца, часов в шесть.

Так что тревожная новость об убийстве Маскуриди облетела Гуляйполе еще затемно. Прождав мужа всю ночь, жена Маскуриди пришла к лавке и обнаружила его мертвым. Крики и плач разбудили многих, не только полицию. Начался переполох.

– Не нравится мне это, – пробурчал Вольдемар Антони, выслушав рассказ Семенюты. – Завалят хлопчики дело.

– Мы ж сами учили их не ждать, – возразил Семенюта. – Если их остановить, дело все равно завалится. Революция не терпит остановки.

Андрей хорошо говорил по-русски. Суржик употреблял только в разговоре с гуляйпольцами, чтобы быть понятным землякам и не слыть чужаком. В свои двадцать с небольшим Семенюта был уже опытным конспиратором-анархистом, поездил и по России, и за границей.

Антони задумался.

– Что ты предлагаешь? – после длинной паузы спросил он. Было похоже, что страстный агитатор, сеющий бурю, в ответственный час растерялся.

– Надо брать их под свою команду, – твердо сказал Семенюта. – Мы должны верховодить. Иначе они разочаруются в нас и будут действовать самостоятельно. Молодая кровь. Горячая.

Себя он чувствовал уже немолодым, и для этого были основания.

Антони кивнул:

– Пусть приносят добычу. – Он уже овладел собой. – Много там у них?

– Не знаю, – ответил Андрей.

– Думаю, не больше, чем на пяток револьверов… Не стоило того риска, которому они нас и себя подвергали.

Утром хлопцы сдавали деньги Вольдемару. Он, насупившись, смотрел на смятые ассигнации.

– Не столько денег взяли, сколько шуму наделали. Все Гуляйполе гудит!.. Зачем шинкаря убили? Кто из вас? – строго спросил он.

Хлопцы молчали. Взгляд Антони остановился на Несторе. За короткое время Махно стал выглядеть повзрослевшим, посуровевшим.

– Значит, вы, Нестор?..

Махно посмотрел ему в глаза:

– Яка разница! Главне, гроши! – Он подвинул по столу к Антони кучу ассигнаций и с некоторым бахвальством сказал: – Тут коло трех тысяч рублив! Хватит?

На этих словах Нестора Антони вернул себе главенствующую роль:

– Три тысячи?.. А дорога? А грузчикам? А возчикам? А таможенникам?.. Три тысячи, десять тысяч – не деньги.

Нестора его ответ явно обескуражил. Но ненадолго.

– Так подскажить, де взять ще? И як?

Вольдемар заговорил не сразу.

– Много денег в банке, Нестор Иванович! – Он свысока поглядывал на Махно, в котором уже чувствовал не только сподвижника, но и будущего соперника в организации.

– Банка у нас нема, – мрачно констатировал Нестор.

– Неподалеку, в Бердянске, есть Азово-Донской банк. Между прочим, один из крупнейших в России.

Хлопцы в растерянности переглянулись.

– Легко сказать – «банк». Там же охрана, сейфы. Вы ж сами говорили – помрачнел Махно.

– Вот именно, Нестор Иванович. Но… банк регулярно посылает в волости почтовые кареты с деньгами. С немалыми деньгами, замечу вам.

Ватага оживилась. Семенюта с мефистофельской улыбкой глядел то на Антони, то на хлопцев. Он понимал, что Вольдемар взял дело в свои руки. И «дело» крупное.

– А як же узнать, колы воны сюда, в наши края, гроши привезуть? – спросил Махно.

– А вот это наша с Семенютой забота, – сказал Антони. – О времени и месте мы вам сообщим… Но банк – это банк. Чтобы его взять, нужно основательно подготовиться. Не за день и не за два. Нужно еще хотя бы пару винтовок добыть, гранаты… В этом случае надо ко всему быть готовым. Скорее всего, не обойдется без крови. Карету, как правило, сопровождает вооруженная охрана!

Глава десятая

На заводе Кернера, в плавильном цехе, было копотно, на стенах играли багровые сполохи.

Нестор в грубом прожженном фартуке захватил щипцами пышущую жаром круглую отливку, бросил ее на кучу песка.

Проходящий мимо рабочий, не оборачиваясь к Нестору, сквозь зубы проронил:

– Хозяин в цехе!

Нестор неторопливо взял совок, забросал отливку песком.

– Кернер идет, – предупредил Нестора еще кто-то.

Нестор склонился к стоящей на земле коробке, стал засыпать в нее сырую формовочную массу. Увидел, как неподалеку от него остановились глянцевые ботинки. Поднял глаза. Кернер с интересом рассматривал Нестора. Сопровождаюшие хозяина стояли чуть поодаль.

– Говорят, ты в нашем театре играешь? – после долгого молчания поинтересовался Кернер и, не ожидая ответа, добавил: – Жаль, пока не довелось увидеть.

Нестор молчал.

– Что сейчас репетируешь?

– Кота в сапогах.

– Ну что ж… Ну что ж… Обязательно посмотрю. – Кернер собрался двинуться дальше, но остановился: – Мне кажется, тебе бы и посерьезнее роль подошла! К примеру, какого нибудь разбойника.

Они встретились взглядами. Нестор не отвел глаз. Он понял, что хотел сказать заводчик.

Хозяин отвернулся, пошел дальше по цеху.

Прогудел гудок. Закончилась смена. Потные, грязные рабочие стаскивали с себя фартуки. Столпились у бочки с водой, жадно пили, передавая друг другу ковш.

– Шо тоби хазяин сказав?

– Пригласыв в управляющи заводом!.. Ох, вы ж у мене тепер потанцюете!

Рабочие дружно захохотали:

– Ну, Нестор!.. Ну, чертяка!..

Семенюта взял Нестора за локоть, обеспокоенно спросил:

– Заподозрил? Нет?

– Не доложыв, – мрачно ответил Махно, с трудом отрывая губы от ковша.

Затем он отвел Семенюту в свой рабочий закуток. Совком разгреб песок. И тот увидел две круглые отливки для самодельных бомб. Они были еще черные, не обработанные, с зазубринами на швах.

– Получилось! – Андрей оглянулся. – Никто не видел?

– Если и видали, так хто скаже? Я тилькы боявся, шоб Кернер ногой на горячий песок не ступыв.

– Рисковый ты парень! – одобрительно отозвался Семенюта. – Ох и рисковый, чертяка!.. Ты не затягивай с бомбами, кончай. В ближайши дни могут понадобиться. Есть слух, банковска карета скоро в Гуляйполе гроши привезет.

Нестор заулыбался. Его измазанное копотью лицо напоминало маску. Сверкали лишь кривые, по-собачьи острые крепкие зубы да белки глаз.

– Постараюсь. Хлопци поможуть. Управимся, – пообещал Нестор.

– Словом, будь наготове, – сказал Семенюта и растворился в серых сумерках цеха.

В один из ближайших вечеров возле хаты Махно раздался негромкий свист. Подсвеченное вечерней зарей окно чуть мерцало.

Нестор достал из-под полатей тяжелую холщовую суму, сунул за пазуху краюху серой паляницы. Револьвер – за пояс, под свитку.

Заворочался полусонный Григорий:

– Може, и мене визьмеш, Нестор?

Нестор только отмахнулся: мол, спи, не для тебя это дело.

– Куда ты на темноту? – спросила с печи мать.

– В ночне, мамо. Коней выпасать… Спить соби.

– А мешок нашо?

– Хлопцы собралы… пшоно, сало…

За плетнем его ждал Федос:

– Тяжелое. Давай понесу.

– Обойдусь.

Сумка и вправду была тяжелая. Нестор с трудом взвалил ее себе на плечо. Пошли огородами…

На краю села их ждала бричка, на которой восседал хмурый Андрей Семенюта. Сытые крупные кони хрустели овсом, сунув морды в холщовые торбы.

Подошли и остальные: Сашко Лепетченко, Каретников, Калашник и трое новеньких – Шмерко Хшива, Петро Шаровский и Марко Левадный.

Семенюта оценивающе рассматривал хлопцев, на каждом на мгновение задерживал взгляд:

– Со мною пойдут Нестор, Федос… Сашко Лепетченко, Марко Левадный, ну и еще Петро Шаровский. Остальным – додому!

– Андрей, ты ж обещав… – начал канючить Каретник.

– Додому! – сердито повторил Семенюта и объяснил: – Нам нужни здоровенни хлопци: бомбы тяжели, их ще до кареты добросыть надо.

Шаровский и Левадный были плечистые, с крепкими тяжелыми руками.

Трое забракованных парней исчезли в темноте.

Нестор подошел к Семенюте:

– Марка Левадного я знаю, за нього поручусь. А той здоровый?

– Той здоровый – Петро Шаровский, за нього я поручусь, – ответил Щусь.

Семенюта залез в сумку, принесенную Нестором. Достал чугунную самодельную бомбу. Взвесил ее на руке:

– Петро! Лучше, если бомбу кинешь ты!

Шаровский обеспокоенно посмотрел на черный цилиндр с фитилем.

– Кыну я! – упрямо сказал Нестор и забрал бомбу у Семенюты, снова аккуратно уложил ее в мешок.

– Тяжола для тебе. Не добросыш.

– Я блызько до кареты пидлизу.

– Ну-ну! – хмыкнул Семенюта, но, зная упрямство Нестора, настаивать не стал. Еще раз оглядел оставшихся. – Шо хочу вам сказать. Дело настоящее, не играшки. Ни раненых, ни убитых оставлять не можем. Я имею в виду своих. Не то всем конец.

Наступило молчание.

– А меня для чего оставили? – наконец спросил тщедушный Хшива.

– Для интернационалу! – улыбнулся Семенюта.

Все рассмеялись. Они от Антони слышали, что такое интернационал. Да и Семенюта не просто шутил. Он уже оценил характер Хшивы. Дерзкий, находчивый, отчаянный хлопчик. Эдакий хорек!

– Ну, берите оружие – и поехали! – приказал Андрей, и все с облегчением зашевелились, погрузили свое нелегкое имущество в телегу и уселись сами.

…Мерно стучали копыта по мягкой дороге, поскрипывала бричка. Хлопцы молчали. То ли дремали, то ли думали каждый о своем. Андрей Семенюта сидел на передке с цыгаркой в зубах, легонько подбадривал лошадей кнутом.

Проехали вброд речушку. Миновали тополиную рощицу. Степь казалась бескрайней. А над ней звезды, звезды…

Начало светать, когда Семенюта остановил коней, стал всматриваться.

– Там, за бугорочком Преображенка… Лучше здесь подождем.

Утром туман плавал по дну балки, склоны которой поросли бузиной, ольхой, верболозом, дикой вишней, боярышником, маслиной, терном – той растительностью, которая словно сбежалась сюда, чтобы укрыться от степных суховеев.

Листва уже пожелтела, жестко шелестела, но еще держалась. Сейчас она служила надежным укрытием и для лошадей, и для оставшегося при лошадях Лепетченко, и для остальных хлопцев, что затаились на склоне.

А чуть в стороне, едва приметная сквозь облачка тумана, виднелась песчаная дорога. Она спускалась ко дну балки, пробегала понизу, а затем снова кривой лентой поднималась вверх. Удобнейшее место для засады…

Семенюта, пригнувшись, подбежал к Нестору, который расположился совсем близко от дороги. Револьвер Махно заткнул за пояс, стягивающий свитку, а у ног положил бомбу, похожую на диковинный овощ.

– Спички есть? – спросил Андрей. – Проверь, не отсырели?

Махно похлопал себя по груди: здесь, мол, они, целы.

Андрей перебежал к Шаровскому, который с револьвером в руке спрятался неподалеку.

– Стрелять только после бомбы, – предупредил Семенюта. – И сразу до кареты, хватай сумки!

Петро кивнул. Было видно, что он напряжен и взволнован.

– Успокойся! – Семенюта похлопал его по плечу.

Зато Щусь Семенюту порадовал. Федос плевался подсолнечной шелухой. Рукоятка револьвера выглядывала из-за отворота свитки. Ему Семенюта не стал ничего говорить. Надежный хлопец.

Тихо было в распадке. Очень трудно ждать. Первое крупное дело. Как все сложится? Будет ли кровь?

Первым не выдержал Петро Шаровский, переполз к Махно.

– Слухай, Нестор, а если карету будуть супроводыть казаки чи полицаи?..

– Все равно кину, – хрипло ответил Махно.

– А если их багато буде?

Махно поднял голову, прислушался. Издалека доносился конский топот, поскрипыванье рессор и, кажется, голоса. Вроде как пели? Или переговаривались? Здоровяк Шаровский изменился в лице.

– Похоже, их такы чимало, – прошептал он. – Чуешь?

– Займы свое место! – зашипел Махно сквозь зубы, доставая из-за пазухи спички.

Петро отполз.

Семенюта и Федос взвели курки.

Напряженно прислушивался и Сашко Лепетченко, успокаивая лошадей, которые, не отрываясь от овса, стригли ушами.

А голоса все приближались…

Переваливаясь с боку на бок, в балку скатывалась пароконная подрессоренная бричка. В ней – пьяная компания селян. Пятеро. Тот, что за кучера, сонно мотал головой, едва не вываливаясь из брички при крутых наклонах. Остальные селяне тоже были хороши. Видно, кумовали где-то до самого утра.

Нестор всего этого не видел, а только слышал голоса, которые, казалось, были уже совсем рядом. Он чиркнул спичкой о ремень. Вспыхнул яркий шипучий огонек, и Нестор поднес его к фитилю бомбы…

И лишь тогда в поле его зрения появилась бричка. Она весело катилась вниз…

– Эй, Микола, коней петеряешь! – толкнул кучера кто-то из селян.

Раздался дружный хохот.

– Вин скорише нас по степу россыпе.

Бричка выровнялась на дне оврага, кучер тоже выпрямился, не раскрывая, впрочем, глаз. Вожжи дугой свисали к копытам лошадей.

– Давайте спивать, може, проснеться, – предложил один из гуляк и тут же затянул длинную, как дорога, веселую украинскую песню: – «Ты казала: у вивторок поцилуеш разив сорок…»

И действительно, кучер тут же проснулся и, тупо глядя перед собой, подхватил:

– «…Я прийшов – тебе нема. Пидманула, пидвела-а!..»

Шаровский, оцепенев, в ужасе смотрел на горящий фитиль самодельной бомбы. Огонек торопливо полз по пропитанному керосином фитилю. Завиваясь, вверх поднималась струйка дыма.

Обжигаясь, Нестор стал торопливо, пальцами гасить фитиль бомбы. Справился. Чертыхнулся: фитиля осталось совсем немного.

Песня удалялась вместе с бричкой.

Хлопцы осторожно спустили курки револьверов. Пальцы дрожали. Лица в поту. Губы закушены…

И снова они ждали.

Между тем карета уездного почтового ведомства приближалась к балке. Кони бежали рабочей рысцой. Карета небольшая, с окошечками в дверцах. А под окошками изображения двуглавых орлов с охотничьими рожками понизу.

Правил лошадьми не просто кучер, а стражник с манлихеровским карабином за спиной. Рядом с ним восседал почтальон в синем, в фуражке с ведомственной кокардой и с «лефоше» в огромной кобуре. А внутри кареты, возле банковских сумок с деньгами, находился еще один стражник.

Карета, кренясь, начала спускаться в балку, и кучер, откинувшись назад, стал придерживать лошадей. Через несколько секунд она должна была поровняться с Нестором…

Нестор чиркнул спичкой, но она не зажглась… Чиркнул еще и еще… Наконец искристый огонек вспыхнул, и тут же дымно затлел уже обгоревший фитиль. Нестор выскочил из укрытия, подбежал к карете.

– Дядько! Дядько! У вас шось з колесом! – придерживаясь за карету, прокричал он.

Кучер выглянул, но заметил дымный след за бегущим рядом с каретой пацаном.

– А шо-то у тебе там дымыть?

– Та цыгарка! – объяснил Нестор. – Нате! И вы прикурить!

И он с трудом перевалил бомбу внутрь кареты, а сам сразу отскочил, упал на землю.

Взрыв показался оглушительным. От пороховой бомбы много шума, а еще больше дыма. Карета словно ударилась в каменный забор. Ее окутало темное облако. И в это облако, высыпав из кустов, стали стрелять хлопцы.

Оглушенный стражник, потеряв свой «манлихер», бросился на противоположную сторону дороги, в кусты.

Краем глаза его углядел Махно, побежал следом. Стражник карабкался вверх, подальше от дороги. Но он был немолод, плотен, тяжел, трудно было ему совладать с юрким Нестором. Шаги преследователя звучали уже совсем близко.

И тогда стражник остановился. С края балки хорошо просматривалась вольная безлюдная степь. Кричи – не кричи, ни до кого не докричишься.

Он обернулся и увидел перед собой малорослого юнца с револьвером в руках. На мгновение в его глазах вспыхнула надежда.

– Хлопчик, не надо вбивать… визьмить гроши, там багато… у мене диточки таки, як ты…

Но в лице подростка не было признаков жалости.

…Шаровский между тем, забравшись в наклоненную карету, извлекал из-под мертвого тела грузного стражника кожаные почтовые сумки. Сорвал с одной пломбу, торопливо выхватил две пачки ассигнаций, воровски сунул за ворот рубахи. Стал выбрасывать сумки на землю…

Раздвинув кустарник, Махно спустился на дорогу.

Семенюта посмотрел на бледное лицо Нестора, протянул ему баклажку:

– Попей.

Махно пил, будто век испытывал жажду. Баклажка стучала о зубы.

Смешавшийся с остатками тумана дым только-только начал медленно рассеиваться…

В Гуляйполе они добирались кружным путем, глухими малоторными дорогами. Объезжали стороной даже небольшие хуторочки.

Почтовые сумки спрятали в старой кузне. Охранять их до вечера оставили Марка Левадного. И лишь когда наступили сумерки и обезлюдело село, Нестор и Андрей Семенюта осторожно, огородами, перенесли их в хату Антони. Вольдемар принялся считать деньги. Пересчитав и проверив все бумаги, что лежали в сумках, откинулся на стуле, распрямляя от долгого сидения спину:

– Тридцать восемь тысяч. – Но в его голосе вопреки ожиданиям Нестора и Семенюты не было удовлетворения.

– Шо, опять мало? – огорчился Нестор.

– Не в том дело.

– А в чем?

Антони коротко взглянул на них темными печальными глазами, улыбнулся:

– Дебет с кредитом не сходятся. Считаю, считаю… По сопроводительным документам должно быть сорок тысяч. Куда делись две тысячи?

– И шо, це так важно? – спросил Семенюта.

– Просто думаю: куда они могли подеваться? На хлопцев грешить не хочу…

– Може, охранники? Одна сумка, я замитыв, была не запломбирована, – сказал Семенюта.

– Пломба валялась на земле. Я подобрав та подальше в бурьяны закынув, – вспомнил Нестор и бодрым тоном попросил: – Ну не портьте вы нам всим радость, Вольдемар Генриховыч! Плюньте!

– Плюну, – согласился Антони. – Что еще остается?

Но выражение озабоченности еще некоторое время оставалось на его лице.

Окна в хате были занавешены. Ярко светила лампа.

Нестор, Антони и Семенюта смотрели на пачки ассигнаций, лежащих перед ними. Невиданная сумма денег!

– Друзья мои, – тихо сказал Антони. – Дал бы я вам денег на добрую жизнь, да нельзя. Все, что можем, отдадим на борьбу!

Несколько пачек Антони пододвинул к Семенюте:

– Эти спрячь. Надо отпечатать в Александровске прокламации. А то ведь что может получиться? Оружие привезу, а взять его будет некому… Надо взволновать людей, унавозить почву!.. – Он встал во весь рост и почти декламировал: – Когда люди будут сагитированы, возбуждены, они примут в свои руки и наше черно-красное знамя, и оружие. Мы сотворим здесь то, чего еще никто не смог до нас. Мы построим первую в России коммуну! Гуляйпольскую!

Махно смотрел на Антони с восхищением.

…Через три дня режиссер назревающих жарких спектаклей уехал в Вену. Уехал тихо, без провожающих, якобы к заболевшему брату. На прощание сказал:

– А вы, друзья, продолжайте действовать! Антрактов быть не должно!