Текст книги "Выбор"

Потому, забыв все, потому, публику почтеннейшую презрев, надо волю укротителю собрать в точечку жгучую и повелеть зверю приказы выполнять. Зверь будет реветь. Зверь на удары бича клыки выскалит. И пена из пасти. А клычищи желтые. А глаза людоедские. И, прижавшись к решетке, шипя от злости, он вдруг бросится на ненавистного человека…

Его не штырем стальным, не плетью цыганской, его взглядом остановить надо. Смирись! Власть над собою признай!

Десять минут усмирения. Двадцать! Человек и зверь. Один на один. Тридцать минут! Грудью против него! Взглядом! Смирись, зверюга! Подчинись! Я сильнее тебя! Главное тут: жизнью не дорожить. Зачем она, жизнь? Черт с нею, с жизнью, лишь бы зверю место указать. Лишь бы показать крови жаждущему: не боюсь клыков твоих. Не боюсь когтей. Смирись!

А уж зритель победу оценит. А уж зритель благодарный взревет победным ревом, страшнее бешеного тигра взревет. И уж зритель ладони отшибет во славу победителя. И то потом пол проломит. Потом. Когда зверь покорится. Когда зверь, рыча и огрызаясь, приказ нехотя выполнит: ладно уж…

При появлении Сталина все всегда почему-то вставали. Заставить встать любого при своем появлении – не проблема. Для того чтобы заставить встать, Сталин даже не прилагал никаких усилий. Они сами вставали. Все.

Сейчас же речь шла не о том, чтобы заставить встать – это было бы легко, – сейчас надо было заставить чародея сесть.

Не было зрителей в кабинете кремлевском. Не московский тут цирк на Цветном бульваре. Тут огромный глухой кабинет меж несокрушимых стен. Колизей без зрителей. Укрощение строптивого. Некому тут орать, восторгом исходя. Один на один. Между ними и осталось – то ли попросил Сталин, то ли повелел:

– Садись.

Глава 15

1

И Мессер сел. Тогда Сталин, успех закрепляя, тихо совсем:

– Карту видишь?

– Карту вижу.

– Красное – Советский Союз.

– Знаю.

– Теперь смотри еще раз: теперь все на карте красное, все континенты.

Не верит себе Мессер: точно – все вдруг континенты на карте кроваво-красными стали. Зажмурил Мессер глаза, снова открыл: дери черт этот Кремль и его обитателя – не может быть такого, но все страны красные. Как сказал Сталин, так и есть: только что были континенты на карте разноцветными, как одеяло лоскутное, а тут – единого цвета. Цвета крови, в боях пролитой.

– Веришь силе моей?

– Верю. Ты сильнее меня, Сталин. Отпусти.

– Отпускаю.

Тут же разом все континенты на карте заплаточками разноцветными изукрасились. Один только Советский Союз, как ему и положено, красным остался. Чудеса.

Не встречал Мессер на белом свете человека сильнее себя. И вот встретил. Признал силу. А выразить восхищение чужой силой не знал как. Потому только махнул рукой, головой кивнул и на русский манер изрек кратко:

– Во, бля!

2

В банк милиционеры вернулись в сопровождении врача и двух санитаров. «Скорая» у центрального входа замерла в готовности, в ожидании. Рудольф Мессер предусмотрительным был – знал, чем фокусы завершаются, потому вместе с милиционерами и миллионом послал еще и «Скорую».

Не понял кассир Петр Прохорович, зачем ему миллион возвращают: он миллион выдал, правильную бумагу взамен получил, в чем же дело? Вот она, бумага. На месте. И в бумаге все правильно. Ткнул кассир перстом в чистый листочек тетрадный, осекся, присмотрелся, удивился, поперхнулся, сомлел, захрипел, губы посиневшие закусил, глаза закатил, со стула сполз. Тут-то его и подхватили санитары.

Предусмотрительность – великое дело.

Если займетесь чародейством, не забывайте врача с санитарами к потерпевшим приставлять. Милосердие украшает.

3

Если вы решили, что и Сталин был чародеем, то я вас разочарую. Это, конечно, не так. Товарищ Сталин чародеем не был, магическим даром не обладал.

Он был укротителем чародеев.

4

Чумазый мальчишка-оборванец из рукава вытащил мятый букетик ландышей и положил на красный гранит прямо под надписью: «Гражданину Минину и князю Пожарскому благодарная Россия, лета 1818-го». Красивый подтянутый милиционер незлобно по шее врезал: «Вали отседа, яйцы-то щас выдеру».

Чумазый только нахально хмыкнул, но совет принял – на Красной площади не задержался.

Белый букетик ландышей – седьмой на искристом граните. Раньше кто-то завалил подножие постамента роскошными букетами.

Подивился милиционер: разве праздник сегодня какой? В сквере у собора встал со скамейки огромный дядька в кожаном пальто, свернул газету, сунул в пузатую каменную урну – культурный. Обомлел милиционер: мужик-то прямо с газетной полосы, летчик знаменитый, не то Валерий Чкалов, не то сам сталинский пилот Александр Холованов. Вытянулся милиционер, ладошку под козырек. Ответил кожаный на приветствие, пошел к одинокой машине: новенькая опять последняя. Контрольная точка – только половина пути, ей еще вторую половину пройти, не нарваться, не засыпаться, еще и сочинение писать. Может к финишу опоздать. Но это не страшно: она ведь не в основном составе.

5

Почему Мессер зарабатывал деньги тяжким трудом циркового фокусника, если мог просто взять в любом банке ровно столько, сколько ему требовалось? Да и вообще, зачем ему деньги, если мог иметь все, что хотел, без денег? Зачем он демонстрировал всему миру свои необычные способности, если была возможность жить тихо, шею над толпою не вытягивая, и творить то, что нравится? И почему он не рвался к власти, хотя мог управлять любыми толпами? Почему Мессер пришел в Советский Союз? Почему не в Америку?

На все эти вопросы у меня ответов нет. Я не знаю. Я только знаю, что во всем мире чародей Рудольф Мессер уважал одного человека – Сталина. После укрощения стал уважать даже больше…

После той встречи в Кремле, показав свою силу и почувствовав сталинскую, чародей Рудольф Мессер стал другом Сталина – возможно, единственным другом. Других друзей у Сталина не было. Были собутыльники, были соперники, были соратники, были ученики и подчиненные. А друзей…

И вот появился.

Может, Сталину не хватало того, кому можно излить душу? Может, нужен был кто-то, с кем не надо лукавить? Может быть, нужен был Сталину рядом человек, который имел почти такие же способности управлять людьми, как и сам Сталин, но к власти не рвавшийся?

И сразу так у них повелось: в присутствии посторонних – на «вы», а вдвоем на «ты» друг к другу обращаться. Как в чародейском мире заведено. Знаю еще, что Мессер сразу открыл Сталину свою слабость: он боялся собак, ротвейлеров. В присутствии ротвейлера не мог работать. (Мессер не говорил высоким слогом: гипнотизировать, чаровать, колдовать, он говорил просто – работать.) Почему Мессер раскрыл Сталину свою слабость, мне тоже непонятно. Их, чародеев, разве поймешь? Никому никогда не рассказывал, а Сталину возьми и откройся.

На самой первой встрече.

– Странно, – сказал товарищ Сталин. – Такой человек, и боится собак. Странно. А я, знаешь, никого не боюсь. Никого, кроме людей.

6

Но и Сталина мне не понять: кремлевские стены толщину имеют до шести с половиной метров, высоту до девятнадцати и бдительно охраняются, и уж если нашелся в мире один человек, который способен сквозь такие стены проходить, то на всякий случай против этого человека – мало ли что? – надо было в Кремле и на сталинских дачах завести хотя бы по две-три сотни этих самых ротвейлеров. Так нет же. Не распорядился товарищ Сталин усилить охрану ротвейлерами. Наоборот, приказал всех ротвейлеров из кремлевской охраны убрать, если таковые в ней имелись.

Если кто может мне объяснить сталинский поступок – объясните, я же в данном случае сталинской логики решительно не понимаю.

7

Для всякой секретной операции должно быть придумано кодовое слово. К примеру: «Гроза». Ходят офицеры в штабе, говорят. О чем-то.

– В соответствии с «Грозой»…

– Для подготовки «Грозы»…

– На втором этапе «Грозы» надо будет…

Поди догадайся, о чем речь. Хорошо, если размах операции сам за себя говорит:

– Для «Грозы» надо пару миллионов тонн боеприпасов двинуть в известный вам район…

Или:

– За три месяца до начала «Грозы» нужно из военных училищ выпустить 310 тысяч офицеров по плану и еще 70 тысяч досрочно…

Когда о таких масштабах речь, то догадаться можно. Да только не каждый такие разговоры слышит. Обычно все из осколочков, из отрывочков:

– В Брест надо срочно перебросить десять тысяч тонн угля и шесть тысяч тонн рельсов. «Гроза» надвигается.

Так и в любом деле секретном – с самого начала, еще на этапе замысла, вводится единственное слово или даже несколько букв, которые все собою покрывают. Которые тайну хранят…

Чтобы конструкторы противотанкового ружья и конструкторы бронебойного патрона, испытатели и снайперы не повторяли между собой каждый раз суть дела, пусть даже в самом секретном разговоре, приказ вышел: называть эту штуку сокращением «СА». И никак иначе.

– Завтра надо установить превышение траектории СА над линией прицеливания.

– На полную дальность?

– Да. На полную дальность.

И все. Поди посторонний сообрази, о чем речь идет.

Глава 16

1

Трудная это штука – доводка. Вырубить скульптуру зубилом легко. Шлифовать трудно. Так и оружие любое, да и вообще любой механизм и машину легко сделать, трудно потом до кондиции довести.

Макар-спецкиномеханик дни и ночи на спецучастке. Идет доработка чудо-оружия с непонятным названием «СА». Этим оружием доблестная сталинская разведка будет беспощадно разить теоретически недосягаемых врагов. Правда, конструкторам и этого знать не положено. Заключенным конструкторам поставлена задача добиться такой-то точности на вот такой дальности. А кому такая дальность нужна? И зачем? Подпусти танк поближе да и бей наверняка. Зачем его на такой дальности бить, если он тебе не опасен?

Итак, доводка. Суетятся конструкторы оружия и конструкторы боеприпасов, и оптику разную опробовать надо. Лучшую выбрать. Потом прицелы разметить требуется – вот где морока! Установлено, что стрелять предстоит только со станка, наводить только с помощью винтов, иначе любое движение стрелка, малейший вздох смещают ствол. Смещение минимальное, его вообще никакими приборами не зафиксируешь, но на дальности в четыре километра отклонение получается неприемлемое. Надо в голову бить, чтобы шкуру не испортить, а голова вражеская все время вертится. Сердце снайпера должно биться в такт с сердцем убиваемого. Этот такт чувствовать надо. Снайпер должен предвидеть все движения цели, и оружие его должно не сопровождать цель, а как бы опережать ее движения. Если убиваемый танцует, то и ствол снайпера должен танцевать вместе с целью, на секунды упреждая каждое движение для того, чтобы пуля имела время долететь, для того, чтобы посланная пуля встретила голову врага и прошила ее между глаз, разрывая череп в осколки. Стреляя из легкой снайперской винтовки на километр-два, можно легко угадывать движения цели и слегка водить стволом, сопровождая и слегка ее опережая. Но как наводить огромное тяжелое противотанковое ружье винтами? Нужно придумать что-то другое. Потому эксперименты продолжаются. Потому грохочут над спецучастком выстрелы, искажаемые спецглушителями.

Между снайперами-испытателями конкурс неофициальный. Может, кто догадается? По червонцу сбросились – тому достанется, кто самую лучшую расшифровку придумает сокращению «СА».

– Сатана Антихристович…

– Стальной Арбалет…

– Сталинское… Что сталинское?

2

Так давно заведено: на любом спецучастке – дом отдыха для исполнителей, с речкой, с пляжем, с хорошей кухней и добрым поваром, тут же – стрельбище, чтобы сталинским стрелкам форму не терять, тут же и расстрельный пункт – слышат люди за забором стрельбу, знают: стрельбище там у них, тренируются. Ясное дело, эксперименты тоже лучше всего на спецучастках проводить. Особенно если эксперимент одновременно включает и точную стрельбу на огромное расстояние, и расстрел. Расстреливаемым ведь все равно, как их расстреливают – в затылок из пистолета или с четырех километров из противотанкового ружья. Расстрел он и есть расстрел. Из ружья даже лучше. И стрелкам практика, и расстреливаемому легкая смерть, внезапная, без долгой подготовки предсмертной, без всех этих расстрельных приготовлений.

Хороша смерть, когда не ждешь ее. Когда не подозреваешь ее рядом. Привозят тебя на прекрасный берег Белого озера и пускают в пустую дачу на берегу. Дача начальственная, никто сюда не залезет. Но и сбежать не выгорит. Ходи один, броди, удивляйся превратностям судьбы: вчера в камере смертной на нарах, сегодня – в даче роскошной. И никого вокруг. Только облака по небу, да ветер в елках шумит. Елки на Белом озере по тридцать метров в небо. Взгорье вокруг. Тоже лесами непроходимыми затянуто. Только у дачи одинокой лес вырублен. И огорожена дача так, что злоумышленнику в нее не пробраться, а тому, кто в ней, без разрешения не вырваться. Вот и сиди, видом любуйся. Можешь купаться, только уплыть далеко не получится – там сеть стальная. Можешь на бережку сидеть. Чья-то рука оставила тут заграничные журналы с завлекательными картинками. Можешь кофе пить. Настоящий испанский «Эспрессо». Давно таким не баловался, гражданин бывший начальник? То-то. Садись за столик на берегу, наслаждайся.

Потом голова твоя – раз! – и разлетится в кусочки мелкие. Но ты, гражданин заключенный, этого заметить не успеешь.

Потом сюда другого бывшего начальника запустят. Тоже будет по берегу ходить, удивляться.

Сегодня очередь удивляться выпала бывшему чекисту, бывшему начальнику Амурских лесоповальных лагерей з/к Ярыгину. Из смертной камеры его в лес привезли, вымыли, накормили, одели в костюм с галстуком, одного оставили.

3

– А ведь ты, Мессер, монархист.

– Ты снова мои мысли читаешь?

– Нет, Мессер, просто мои люди твои высказывания аккуратно собирали и анализировали.

– А ведь и ты, Сталин, монархист. Не может человек, покоривший великую страну, не быть монархистом, не может верить в мудрость толпы.

– Не может.

– «Социализм – это не что иное, как крайнее выражение монархической идеи, для которой революция была ускорительной фазой». Так сказал…

– Так сказал великий Густав ле Бон.

– «Психология толпы». Люблю Густава.

– И я.

– Ты монарх?

– Тайный.

– И толпа об этом не догадывается?

– Как видишь. Все меня считают Генеральным секретарем ЦК ВКП(б). По ошибке.

– Ты будешь расширять свои владения, товарищ монарх?

– Без этого нельзя.

– И уничтожать монархии на своем пути?

– Буду. И не только монархии, но и республики. Все они насквозь прогнили.

– А вместо этого – новые монархии?

– Это будет называться народной демократией.

– Но в принципе – монархии?

– Да. Власть одного.

– Так почему бы тех, кто будет уничтожать старых монархов и занимать их места, не назвать царями, королями, императорами?

– Какой ты, Мессер, понимаешь, нетерпеливый. Это вредно для пропаганды.

– А зачем об этом объявлять? Пусть звания будут тайными…

Не знаю, о чем говорили Сталин с Мессером долгими ночами. Да и зачем нам это знать? Книга-то у нас не про Сталина и не про Мессера, а про ту запасную девочку из испанской группы.

А про Сталина и его друга-чародея мне совсем нечего рассказать. Известно только, что ранним мглистым утром провожает Сталин гостя своего, руку жмет:

– Ты мне поможешь?

– Помогу. Только с условием…

– Знаю твое условие: будущих властителей планеты королями назвать. Так?

4

Сталин не спит ночами. Он засыпает с рассветом. Сегодня ему выпал бессонный рассвет. Солдатская кровать. Серое одеяло: три синие полосы там и три синие тут. Под одеялом – Сталин. Смотрит в потолок, закрывает глаза, манит сон. Но сон, как вольная птичка, порхает рядом, поймать себя не дает. И тогда Сталин снова открывает глаза и снова смотрит в потолок.

Вопрос о власти решен: он выбрал себя сам, перегрыз десять миллионов глоток и тем доказал, что его выбор – единственно верный. Теперь предстоит освободить Европу, Азию, Африку. Когда-нибудь все страны мира найдут единственно возможный метод выбора вожаков: каждый сам себя выбирает. Но сейчас, на первые годы и десятилетия, для всех стран, которые предстоит освободить, надо подготовить вожаков. Этих вожаков выбирать будет не толпа по внешнему виду, их вырастит и выберет мудрый добрый правитель. Выберет не по внешнему виду, а по деловым качествам… Мудрый правитель уже готовит вожаков, вождей, лидеров для Европы, для Азии, для Африки… Потом он подготовит вожаков и для Америки…

Пусть даже в будущем мире глупая толпа тешит себя сказкой о том, что власть принадлежит ей. Править будут одиночки. Специально для того выращенные. Будут править, прикрываясь именем толпы. Назовем это демократией. Высшей формой демократии.

Почти на все вопросы жизни Сталин давно нашел ответы. Просто сейчас долгим бессонным утром он еще раз сам для себя выстраивает цепочку логических доказательств своей правоты. Железная сталинская логика доводит рассуждения почти до самого конца… Почти. Сомнения оставались в последнем вопросе… О форме власти. С содержанием вопросов нет, а формы могут быть две. Первая: в каждой стране пусть будет Генеральный секретарь Коммунистической партии, к нему-то и надо будет приставить второго секретаря…

В Испании, например, Генеральным секретарем будет, понятное дело, пламенная несгибаемая Долорес Ибаррури. Кто же еще? А вот второго секретаря для нее надо подыскать. Вырастить и приставить. В Болгарии Генеральным секретарем будет товарищ Димитров. А второго секретаря надо будет подготовить. Хорошая девочка есть в болгарской группе… В Польше Генеральным секретарем… Кого же в Польше? Да не один ли черт, кого поставить Генеральным? Главный-то не он… Вторые секретари… Ставить только того, кто почувствовал вкус крови. Кто сам загрыз предыдущего вожака… Бойцы спецгрупп пройдут сквозь школу настоящей борьбы за власть. Они лично истребят правителей освобождаемых стран и после этого взойдут на их место…

Вторые секретари…

Или все же короли? Управлять десятками и сотнями миллионов – адский труд. Хуже этого не придумаешь. Тот, кто управляет, должен иметь за свой труд вознаграждение. От каждого по способностям, каждому по труду. Но как совместить? Как не отпугнуть толпу? Совместить можно. Пусть называются правители вторыми секретарями. Официально. Пока. А тайно пусть называются настоящим именем… Когда-то потом можно будет привести форму в соответствие с содержанием… Отменили же деньги. Потому что деньги – это нехорошо. От денег все зло. Вместо денег ввели «советские знаки». Без этого не обойтись. Но трудно выговорить такое, потому очень логично вместо мудреных совзнаков называть проклятые бумажки деньгами. И ордена отменили. Чтобы равенство было, чтобы не хвалился один перед другим. И это правильно. Но самых лучших отмечать надо, и тогда ввели знак отличия, который назвали орденом. И министров отменили, потому что равенство должно торжествовать. Правильно, что отменили. Вместо министров ввели народных комиссаров – наркомов. Но чтобы звучало лучше, надо будет наркомов в министров превратить. А то несолидно как-то. И послов отменили. Вместо них – полпреды. И офицеров нет – красные командиры вместо них. Нет и генералов. Но как без них? Как без лампасов и золотых погон? Без послов и министров? Как без царя? Из коричневого угловатого сейфа Сталин достал конверт, опечатанный пятью печатями, посмотрел в окно на вершины елок, швырнул конверт в полыхающий камин. Он подготовил тему сочинения для всех, кто готовится к трудной работе управления миллионами. После долгих раздумий тему решил сменить. Из аккуратной стопки взял чистый лист, усмехнулся, написал что-то толстым синим карандашом, сложил лист, вложил в конверт…

5

В испанской группе последнее сочинение. Сегодня не будет никаких сложностей: сиди, пиши. Шесть часов. У каждой – две тетради. Все тетради с грифом «Совершенно секретно». Страницы пронумерованы. Каждая тетрадь у корешка прошита двумя нитками, нитки на последней странице связаны узелком, а узелок закрыт печатью Института Мировой революции. Листочек не вырвешь. Одна тетрадь – черновик. Вторая – основная работа. Проверке подлежат обе тетради. Черновик может оказаться важнее основной работы. Проверяющему надо вникнуть в ход мысли сочинительниц…

Раскрыли девочки тетради, замерли. Заместитель директора Института Мировой революции товарищ Холованов взломал печати на сером конверте, прошитом красной нитью, вытащил лист:

– Тема сочинения…

Пробежал глазами Холованов, не поверил, поперхнулся, захлебнулся, закашлялся, точно как кассир в Госбанке, но совладал с собой, выдохнул шумно, объявил чужим голосом:

– Тема сочинения: «Кабы я была царица».

6

Ночь. Спит страна. Сталин не спит. Он вообще ночами не спит, покой страны бережет. Как бессменный часовой. Много дел у товарища Сталина. Сегодня сочинения проверяет. Смакует. Девочки – молодцы, читаешь – душа радуется.

И с грамматикой все в порядке, и чистенько, и почерк у каждой – образец для подражания. Черновики любо-дорого читать, а уж как чистовик раскроешь, то и оторваться трудно, вроде самим Пушкиным писано. Потому спит Москва, а товарищ Сталин бодрствует и радуется: умницы, да и только. Он сам себе приказал читать сочинения, но не читать имен сочинительниц. Он решил узнать каждую по стилю, по манере излагать, более того – по манере мыслить…

Проблема: какому сочинению предпочтение отдать?

Завершил Сталин работу. Поставил последние оценки: пять за изложение материала, пять за грамматику. Отодвинул стопочку тетрадей в сторону. Зевнул, потянулся. И спохватился. Стопку к себе рванул. И еще тетрадей не пересчитав, налился-переполнился мягкой ласковой тигриной свирепостью, яростью без внешних проявлений:

– Холованова ко мне.

7

Сталин почему-то наперед решил, что двух тетрадей в стопке не хватает. И знал, чьих. Шесть великолепных сочинений и шесть черновиков. Все правильно, все чудесно. Но от той, от последней, от запасной, он почему-то не ждал образцового сочинения. Он почему-то ждал какого-то шага необычного, который за рамки выламывается.

Где же эта необычность? Пересчитал тетради:…десять, одиннадцать, двенадцать. Шесть сочинений, шесть черновиков, а седьмая что делала?