Текст книги "Рай Сатаны"

Виктор Точинов
Рай Сатаны

Александру Лидину – писателю, переводчику, редактору, художнику и просто хорошему человеку – с благодарностью за помощь в создании этой книги

Пролог

Он двигался осторожно и медленно, миллиметр за миллиметром приближаясь к добыче. Безошибочный инстинкт охотника всегда подсказывал ему тот миг, когда осторожное приближение должно смениться стремительным броском, короткой схваткой и заслуженной победой. И этот миг близился.

Добыча – молодая казарка, уже почти сравнявшаяся размерами с родителями – не замечала нависшей угрозы, песец подкрадывался абсолютно бесшумно и с наветренной стороны. Возможно, казарка первый раз в жизни удалилась так далеко от родного выводка, влекомая отчасти голодом, отчасти свойственной юности жаждой познания мира…

В первый раз – и в последний. Сейчас она умрет, чтобы жил другой, – извечный круговорот жизни и смерти в природе. Всё как всегда, все в полном соответствии с заведенным испокон веков порядком вещей.

На самом деле заведенный в мире порядок вещей рушился… Рассыпался стремительно и неудержимо. Мировая экономика агонизировала под атаками тритонов. Небывалый всплеск преступности перерос в самую настоящую войну, полыхающую на улицах городов. По Анклавам катилась волна погромов, люди убивали проклятых мутаборских колдунов… Мало кто понимал, что происходит. Никто не знал, что делать и как выживать в распадающемся на части мире. Над планетой навис призрак большой войны, – реальный, осязаемый. Стянутые в Баренцево море флоты великих держав были готовы к удару – пальцы замерли у красных кнопок.

Ни песец, ни казарка этого не знали. Здесь, в таймырской тундре, все шло так же, как тысячи лет назад… И казалось неизменным и вечным.

Песец рванулся вперед. Рассчитанным до микронов движением.

По странному совпадению именно в этот момент за тысячи километров – в Баренцевом море, на борту авианосца «Зенг Хе» – адмирал Бодуань отдал давно ожидаемую команду:

– Атакуем!

Пасть сомкнулась на птичьей шее. Крылья хлопали бешено и впустую. По клыкам песца потекла вкусная горячая кровь.

Палубные истребители с ревом взмывали в воздух. Тяжелые десантные вертолеты ложились на боевой курс. Ракеты на пусковых отсчитывали последние секунды перед стартом.

…Песец дремал, наевшийся и отяжелевший, когда до его маленького уютного мира добралась судорога, корежившая мир большой. Тундра содрогнулась, сбросив песца с моховой кочки. Небо вспыхнуло полярным сиянием, неуместным днем и в это время года. Сверху послышался звук – оглушительный, грохочущий и ревущий одновременно. Звук становился все сильнее, но его источник песец уже не увидел – прижав уши, зверек стремительно несся по тундре: скорее, скорее, унести лапы из страшного и опасного места…

Что безопасных мест в мире не осталось, песец не знал.

Часть первая
Чужак в чужом краю

1. Вышел ежик из тумана

В туман чудовищные звери не сунулись. Не нравился им туман чем-то… Судя по звукам, топтались на самом краю клубящегося желтовато-серого марева, но в глубину не полезли.

Сержанту Багирову по прозвищу Баг туман нравился ничуть не больше, но у него выбора не было. Надо выбираться из хреноватых здешних мест – туда, где светит солнце и живут люди. А вход в странные, нелюдские места лежал как раз в таком вот тумане. Значит, и выход неподалеку, хочется надеяться…

Позади раздался не то рев, не то рык – знакомый голосок, так же надрывалась тварь, схлопотавшая от сержанта гранату из подствольника. А может быть, та самая, отлежалась и встала, – хрен знает, как местные зверюги переносят попадание кумулятивного заряда, может, он им не страшней, чем слону дробина. Раньше Баг посмеялся бы над таким предположением: направленный взрыв есть направленный взрыв, ему все равно, что разносить, титанопласт или плоть чудища, не описанного в учебниках по зоологии. Теперь сержант смеяться бы не стал. Нагляделся, навидался всякого за последнюю неделю – примерно неделю, поди пойми, сколько времени прошло, если таймер и все прочие приборы не работают, солнце не всходит и не заходит и даже аппетит куда-то испарился. Судя по количеству ночевок, получалась именно неделя, но внутренние биологические часы человека нередко дают сбои, если нет никаких внешних примет течения времени…

Крестник сержанта (или сородич крестника, если все-таки не терять веру в кумулятивные гранаты) подал голос еще раз. За время паузы Баг успел пробежать всего-то пару сотен шагов. Но рев теперь прозвучал тише, звуки гасли в клубящейся дымке очень быстро. Багиров порадовался: значит, и впрямь твари раздумали продолжать погоню.

– Не нравится туман-то, а, хрен многорогий?! – крикнул сержант через плечо, переходя с бега на шаг.

Чудище и впрямь страдало переизбытком рогов, причем росли они не из головы, как бывает у всякого порядочного рогоносца, а торчали отовсюду и во все стороны – штук семь, или девять, некогда разглядывать и подсчитывать, когда на тебя танком прет этакое создание.

Многорогий хрен не отозвался, и Багиров ответил себе сам:

– Не нравится, рогатенький, не нравится…

Он никогда раньше не имел привычки разговаривать сам с собой. За последнюю неделю приобрел.

Сержант остановился, попытался сориентироваться. В своей способности бежать по прямой в отсутствие видимых ориентиров он не сомневался – круг в тумане не заложит, на рога своего знакомца не выскочит. Но и в тумане задерживаться не хотелось. Мерзкое место… Багиров стянул перчатку, осторожно провел рукой по бронику. Влажный… Только влага эта на ощупь словно бы и не вода вовсе, а нечто противное, маслянистое…

Он бросил взгляд на компас – на самый обычный, магнитный, украшавший правое запястье. Баг с оглядкой доверял электронике вообще и электронным средствам навигации в частности. Доверял, но с оглядкой. И не расставался с магнитным компасом и механическими часами.

Компас заработал. Неправильно заработал и странно, но Багиров обрадовался. Всю минувшую неделю крохотная магнитная стрелка болталась на шпеньке безвольно и бесполезно, меняя свое положение только от резкого движения руки: нет здесь, дескать, никаких линий магнитного поля, и магнитных полюсов тоже нет. Теперь же она вращалась быстро-быстро, словно страдала манией величия и вообразила себя вентилятором.

Сержант сделал несколько шагов – вращение замедлилось, затем прекратилось, стрелка замерла, покачиваясь. И вновь начала вращаться, все быстрее и быстрее, но теперь в обратную сторону. Баг удовлетворенно кивнул. Именно так чудил компас, когда сержант в первый раз оказался в тумане. Выход рядом…

Багиров стянул левую перчатку, догадываясь, что сейчас увидит. Так и есть: часы вновь тикали, секундная стрелка двигалась. Половина восьмого – все сходится, около семи вечера сержант спустился в затянутую туманом лощину, идя по следу рядового Наруты и тех, кто шел с ним… По уму, конечно же, едва лишь вырубилась вся электроника и компас начал свои проделки, надо было поворачивать обратно. Но…

Но десант своих не бросает. Нигде и никогда, ни живых, ни мертвых. Тем более что рядовой Нарута не просто ушел – его увели, наверняка захватила какая-то уходившая с поля боя банда сепов. А в плену у мятежников федералы жили недолго и умирали мучительно.

И вот как хреновато все обернулось: и рядового не спас, и сам заплутал в каких-то шайтаном сотворенных местах…

Однако надо выбираться. Он осмотрелся, насколько позволяла здешняя видимость – а она позволяла что-либо разглядеть метрах в десяти, никак не далее. Неподалеку громоздилась пара огромных валунов, в другой стороне смутно маячили полугнилые деревца – и ощущение возникло такое, что погибли эти елочки давным-давно, да только все никак не могут догнить и упасть. Мох под ногами, кстати, был такой же – на вид неживой, но явно нежелающий сгнить и дать место новой растительности…

Ничего обнадеживающего визуальная разведка не принесла. Валунов таких сержант на пути сюда точно не видел. Елочки попадались точно такие, недогнившие, – да поди различи одну от другой.

И он пошагал по направлению к тем самым большим валунам – казалось, что местность в ту сторону слегка повышалась. Но, может, так лишь казалось, и лежали каменюги на какой-то небольшой возвышенности. Однако проверить ощущение надо, ну а дальше видно будет…

Двадцать шагов, тридцать, сорок… Багиров обернулся – были валуны и не стало, съедены влажной дымкой… Туман, один туман. Хоть бы ветер подул, снес в сторону поганое марево. Но ветер, похоже, здесь не дул никогда.

Поверхность мертвой лесотундры явно продолжала повышаться и теперь. Не круто, едва заметно, но повышалась.

Багиров закинул автомат на плечо – так, что сдернуть и полоснуть очередью можно за полсекунды – и зашагал вперед гораздо веселее, прибавив шаг.

Даже насвистывать под нос начал:

 
Прощайте, красотки,
Прощай, небосвод,
Подводная лодка
Уходит под лед…
 

И тут же поймал себя на мысли, что и в самом деле он в этом тумане словно на дне морском и бредет по чуть повышающемуся дну к берегу. Только вода, затопившая и сгубившая лесотундру, не такая густая, как ей полагается – дышать с грехом пополам можно…

Едва он примерил это сравнение, едва попробовал развить его: с морского дна вообще-то проще всплыть, чем ковылять к берегу, и будь у него, сержанта Багирова, реактивный ранцевый «прыгунок»… – как вылетел из тумана, словно пробка из бутылки шампанского.

Вылетел – и замер, опешил. Дул ветер, сметая, отгоняя в сторону клочья серой мерзости. Светило закатное солнце – прямо в глаза. Солнце, шайтан вас раздери, солнце!

Радовался он недолго. Еще ничто не закончилось… Задачи, подкидываемые жизнью, Багиров привык решать в строгой последовательности, не ломая голову раньше времени.

Задача номер один выполнена – из гиблых мест он выбрался. Но тут же во весь рост встает задача номер два – попасть к своим. И как можно быстрее. Поскольку после недельного отсутствия он наверняка уже числится в дезертирах, и на все блокпосты разосланы ориентировки на Багирова Абдуллу Федоровича (известного также под прозвищами Баг и Биг Баг), двадцати девяти лет от роду, русского, мусульманина, бывшего сержанта и бывшего и. о. командира первого взвода роты «Гамма-7» третьей дивизии особого назначения ОКР… Разыскиваемый вооружен, отлично владеет приемами рукопашного боя и способен при задержании оказать ожесточенное сопротивление.

А служба на блокпостах нервная. Баг и сам, случись ему нести там дежурство, сначала выпустил бы очередь по ногам вооруженного дезертира с этаким послужным списком. А уж потом вступил бы в разговоры… Баг подстрелить себя не позволит, но затевать перестрелку со своими – последнее дело, тут уж точно от трибунала не отмажешься.

Так что срочно в часть и доложить: выполнял задание командира, и объяснить, отчего выполнение затянулось… Усомнившихся можно сводить к туманной лощине, пусть сунутся туда, убедятся.

Задача была ясна. Методы ее решения – не очень. Потому что вышел из тумана Багиров совсем не там, где в него вошел. Причем «не там» – это мягко сказано.

Не громоздились в отдалении над лесотундрой руины «консерватории», но это полбеды – и самой лесотундры вокруг не наблюдалось. Ровная как стол, местами заболоченная равнина, поросшая низеньким, не достигающим колена кустарником, – елочки, росшие под Печорой, показались бы на фоне здешней растительности лесными исполинами, хотя и сами ростом не могли похвастать, метра три-четыре, не выше.

Далеко ж его занесло за неделю блужданий… Но возвращаться все равно надо.

В первую очередь сержант взялся за компас, освободил стрелку. Та лишь для порядка дернулась туда-сюда и уверенно нацелилась на норд. Ну, не совсем на норд, магнитное склонение в этих широтах довольно сильное… Но река Печора в любом случае во-он в той стороне и промахнуться мимо нее никак не возможно. Хотя шагать хрен знает сколько, и лучше бы для начала попробовать вызвать помощь.

Он попробовал – аппаратура не ожила, молчала мертво. Не работало ни одно из устройств, имевшихся внутри шлема. «Балалайка» безмолвствовала и даже не светился на ней индикатор. Электронная аптечка не подавала признаков жизни. Лазерный прицел-дальномер «абакана» помогать в прицеливании не желал, так же, равно как в измерении расстояний. Короче, всё, что имелось у Бага и работало на электричестве – работать по-прежнему не желало.

Возможно, нахождение в гиблых местах напрочь испортило всю электронику. Но Баг склонялся к другой мысли: отчего-то и почему-то там мгновенно разрядились все батареи. Потому что в фонаре электроники никакой нет, но ведь тоже не светит…

Стоять на месте и вздыхать по не включавшимся приборам никакого смысла не было. И сержант Абдулла Багиров пошагал в ту сторону, где по его прикидкам катила свои воды Печора. Даже если несколько десятков километров топать придется – дойдет, не маленький. Тем более что НЗ сохранился почти полностью, голод в гиблых местах не донимал абсолютно, – и сержант, человек бережливый, решил приберечь запас.

…Он шагал и шагал, понятия не имея, как сильно ошибается: река Печора находилась совсем в другой стороне. И расстояние до нее измерялось отнюдь не десятками километров.

2. Как становятся психами

Вновь я был там, на проклятом острове. На Острове Мертвых. И мертвецы были там же, куда ж без них… Одни лежали чинно и благородно в своих криосаркофагах, дожидаясь не то Страшного Суда, не то небывалого прорыва в медицине, позволяющего оживлять замороженные трупы. Другие, ставшие мертвыми совсем недавно, выглядели не столь благопристойно – кто-то скорчился в луже собственной крови, кто-то мало уже походил на человека, изуродованный попаданием нескольких разрывных пуль, а кое-кто – те, кто подвернулся под залп реактивных снарядов – вообще представали взору в виде разрозненных фрагментов, и положительных эмоций это зрелище отнюдь не добавляло.

Я шел посреди царства мертвых, даже не шел, а бесплотно парил, не касаясь ногами грешной земли – вернее, грешного льда, и грешного снега, и грешных металлопластиковых плит, и… в общем, ничего не касаясь. Парил одиноко и уныло, словно ангел-растяпа, посланный Господом воскресить всю эту компанию, да позабывший по рассеянности воскрешающие слова…

А потом мертвые ожили. Сами, без моего участия.

Криокамеры раскачивались, содрогались от толчков изнутри. Их прозрачные колпаки покрывались трещинами, затем начали разлетаться. Мертвые лезли наружу.

Другие мертвецы, свежие, тоже не остались в стороне. Поднимались и шли – кому было на чем идти. Лишившиеся ног – ползли, и даже разрозненные фрагменты пришли в движение.

Стремились все восставшие мертвяки в одну сторону, вернее, все в одну точку пространства.

Прямиком ко мне, к Руслану Дашкевичу. Шагали, ковыляли, ползли – ко мне. И даже куски тел, хоть и подергивались на вид хаотично, стремились сюда же, медленно приближаясь…

А я, как на грех, полностью утерял именно в этот момент свою бесплотность. И способность к парению тоже… До чего же не вовремя.

Мертвые руки со скрюченными пальцами… Оскаленные мертвые рты… Мертвое не пойми что, остающееся после взрыва ОВС… Тянулись, тянулись ко мне, чтобы утащить в свою страну мертвых: ты наш, ты тоже труп, и не воображай себя живым…

Но Мангуста голыми руками не возьмешь, даже мертвыми. И голыми мертвыми зубами не сожрешь. И началась панихида с танцами: я стрелял из автомата, я швырнул две гранаты, затем палил с двух рук из «дыроделов» – уже в упор, уже по вплотную подступившей мертвячьей толпе.

Потом они навалились, сбили с ног, вырвать чеку из последней гранаты я уже не успел. Они разрывали меня на куски и это было очень больно. Затем я умер, зная, что навсегда, что не воскресну, – и не воскрес, и это было еще больнее…

…Боль, привычная утренняя боль в моей истерзанной левой руке… Снадобье, которое мне вкалывали по утрам, приводило в состояние бодрствования почти мгновенно. Изредка – если под утро снилось что-то хорошее, – я об этом жалел. Гораздо чаще, и сегодня тоже, – радовался.

Я открыл глаза. Кибердоктор рядом с моей кроватью с тихим жужжанием втягивал инъектор обратно в свой корпус. Спасибо, электронный дружище, что в очередной раз вытащил меня с Острова Мертвых.

Интересно, все эти ночные кошмары – плод исключительно моего воображения? Или приложил свою руку психолог Центрального Военного Госпиталя? Решил, так сказать, вышибить клин клином?

Дернул меня черт рассказать ему, психологу, как и почему я очутился в цепких лапах военных эскулапов. Во всех подробностях рассказать, с мелкими деталями. А подробности состояли в том, что на затерянном в просторах Арктики ледяном острове меня в упор расстреляли из двух автоматов. От души расстреляли, не экономя патроны, полностью опустошив магазины.

Причем, что характерно, расстреляли меня два мертвеца. Вернее, насчет одного я не до конца уверен, – хотя с такими ранами, как были у него, долго не живут. Зато второй был натуральный мертвец. Стопроцентный. Не бывает живых людей без половины головы.

Психолог старательно пытался меня переубедить, честно отрабатывая свое жалованье подполковника медицинской службы. Выдвинул ряд версий, позволяющих мне – в случае согласия с ними – что называется, сохранить лицо и не прослыть законченным психом.

Самые разные версии: начиная с банальной галлюцинации, вызвать которую могли всевозможные причины, и заканчивая всякой экзотикой, вроде сложного голографического грима, не пойми зачем превратившего расстрелявшего меня человека в псевдомертвеца.

Но я упорно стоял на своем: мертвецы и точка. Слишком многие живые превращались у меня на глазах в мертвых, и зачастую с моей активной помощью, – как-нибудь уж сумею отличить одних от других.

Репутация меня не заботила… Псих? Плевать… Был спецназовцем, был подсудимым в черном трибунале, был разыскиваемым беглецом, наемником-камикадзе тоже был… Даже мертвым побывал неоднократно – один раз меня вытаскивали из клинической смерти по дороге на Большую землю и дважды здесь, в ЦВГ. Эка невидаль – псих… Переживу.

Доктор побился со мной, помучался, да и оставил по видимости в покое… Видимость оказалась обманчивой. Потому что именно после этого начались сны-кошмары про Остров Мертвых и убивающих меня мертвецов. И я подозревал, что дело не обошлось без хитрого подполковника и сеансов наркотического гипноза, проводимых без моего ведома и согласия.

Но и метод «клин клином» не помог. Пациент Дашкевич так и не излечился от своей мании.

…В госпитале начинался новый день – до одури похожий на все предыдущие, проведенные здесь. По крайней мере, на те предыдущие, что я провел в палате интенсивной терапии; происходившее в реанимации вспоминалось смутно и отрывочно. А на терапии всё однообразно: сейчас будут утренние анализы, затем завтрак, затем обход, затем процедуры, затем обед, затем усыпляющая инъекция и послеобеденный сон… Разве что вечерами случаются внеплановые развлечения – поездки в операционную, но об операциях всегда предупреждают заранее, за пару дней. Насчет сегодняшнего вечера не предупреждали – значит, предстоит лишь ужин, двухчасовой просмотр визора и отбой.

«Скучно жить, зная наперед все, что случится…» – уныло размышлял я, заканчивая завтрак.

Мысль была абсолютно верная, но, как вскоре выяснилось, к наступившему дню никакого отношения не имела. Потому что после завтрака и обхода по мою душу явилась не процедурная сестра, а Милена – предмет воздыхания всех больных мужского пола нашего отделения, и соседних отделений, и всех больных госпиталя, за исключением находившихся в коме. Но, поговаривали, даже у совсем уж полных коматозников менялись показания кардиомониторов, когда в палату к ним заходило это рыжеволосое создание с роскошными формами… Заявилась Милена не одна, с каталкой. И бодро приветствовала меня:

– Транспорт прибыл, больной! Отправляемся на экскурсию!

– Обожаю экскурсии! – в тон откликнулся я. – Предлагаю такой маршрут: Малая Голландия – площадь Шамиля – небоскребы Васильевского.

– Мне очень жаль, – вздохнула Милена, – но музеи Малой Голландии в понедельник выходные, на площади дорожные работы, а в небоскребах санитарный день, тараканов травят. Но ты не унывай, Русланчик, у нас сегодня маршрут еще интересней – перевязочная, а затем консилиум.

Я не унывал. Скорее даже наоборот, потому что с этими словами Милена подкатила свою экскурсионную каталку поближе и потянулась к пульту управления функциональной кроватью. А его, пульт, кто-то оставил низко, на металлическом основании моего ложа. В результате в вырезе халатика Милены взору открылся пейзаж, по всем параметрам бьющий панораму Васильевского острова со всеми его небоскребами.

Милена пробежалась пальчиками по кнопкам пульта – верхняя часть моей кровати, приподнятая для завтрака под углом сорок пять градусов, приняла горизонтальное положение, а само ложе приподнялось, оказавшись вровень с каталкой.

Рыжеволосая фея установила каталку борт о борт с кроватью, а затем вновь нагнулась – зафиксировать стопор на колесе своего транспортного средства. Хотя, между прочим, вполне могла выполнить эту манипуляцию ногой – как, собственно, и выполняют ее все прочие медсестры и санитары.

Теперь мой взгляд усладила аппетитнейшая попка, туго обтянутая халатиком символической длины. И все остальное, что к попкам прилагается, тоже усладило. Наша экскурсия начиналась на славу: знаменитый архитектурный ансамбль площади Шамиля был вынужден признать свое полное поражение по части зрелищности…

И я не удержался, протянул руку… Но тотчас же остановил ее движение. Потому что рука была правая, левой я бы не дотянулся. А моя новая правая рука – штука своенравная. Сильна необычайно, можно играючи дробить в кулаке булыжники в мелкий щебень и шутя выиграть чемпионат по армрестлингу, если судьи сглупят и допустят к состязаниям человека с биомеханическим протезом. С чувствительностью много хуже – на ощупь не отличить вату от камня. Нулевая обратная связь, проще говоря. Соизмерять усилия я еще толком не научился и вполне мог вместо дружеского щипка лишить Милену кусочка плоти – а здешние больные такой вандализм не простят и удавят меня ночью клистирной трубкой.

А на вид рука как рука, зеркальное отражение левой (с нее, собственно, и копировали). Только кожа чуть более загорелая и гладкая, ни царапинки, ни мозольки, ни шрамчика.

Милена, не подозревая о только что грозившей ей страшной опасности, сняла прикрывавшее меня легкое одеяло. И уж ее-то взору ничего эротичного не открылось – нижняя часть тела больного Дашкевича представляла собой бесформенный белый кокон, из которого тянулись в изрядном количестве трубки разной толщины и провода разного цвета.

– Радуйся, Русланчик, – сказала Милена, быстро и ловко выдергивая, отстыковывая и отвинчивая украшавшую кокон лабуду.

– Есть радоваться! А чему?

– На консилиум сам пойдешь. Ты понимаешь?! Ногами! Своими!

Чем дальше, тем интереснее. С новой рукой я знаком уже больше месяца, теперь познакомлюсь с ногами. Ноги – это Руслан Дашкевич, Руслан – это твои новые ноги. И всем очень приятно.

Наверное, радость на моем лице отражалась не слишком бурная. Потому что Милена произнесла с некоей обидой:

– Ты хоть понимаешь, что с тобой сделали? Ты хоть помнишь, каким тебя сюда привезли? Да откуда тебе помнить…

Впрочем, обида ее очень быстро сменилась прежним игривым тоном, и Милена спросила, легонько постучав по моему кокону:

– Истосковался ведь по нижней своей половинке, признай?

Причем постучала она по той части моего белого доспеха, что скрывала вовсе не ноги…

Я согласно кивнул: признаю, мол.

Манипуляторы кровати с легким жужжанием подхватили меня вместе с матрасом и перегрузили на каталку. Милена что-то подоткнула, поправила, спросила заговорщицким шепотом:

– Рулить будешь?

– Порулю напоследок, если ты не против.

Она передала мне пульт-брелок, управляющий каталкой, я взял осторожно, левой рукой.

– Увидишь врача – тут же бросай мне, – в который раз предупредила Милена.

– Не промахнусь, – в который раз пообещал я.

Несколько месяцев этот брелок был для меня единственной возможностью хоть как-то управлять передвижениями тела в пространстве. Сегодня все изменится… Мало кто понимает, что это за шикарная вещь – собственные ноги. Мало кто ценит, пока не потеряет… Ну что, Мангуст, походим, побегаем, попрыгаем? Если эти биомеханические игрушки не уступают по кондициям руке, можно стать чемпионом хоть по спринту, хоть по марафону…

Рулил каталкой по коридорам я с лихой небрежностью водителя-профессионала, развив максимально возможную скорость. И, наверное, блаженно улыбался. День, представлявшийся с утра унылым и однообразным, положительно задался…

Но не зря мудрые люди предупреждают глупых: не хвали день до вечера. Судьба-злодейка уже заготовила для меня два удара, и оба ниже пояса.

В самом прямом смысле – ниже.