Текст книги "1924 год. Старовер"

– Не знал, что я так известен в ваших краях.

– Так у нас не город, все друг друга знают, новых людей почитай и нет, а тут весть разнеслась: старовер из лесу вышел, да еще беглый из тюрьмы. Вот люди и судачат о тебе.

«Кто ты такой, сильно знающий?» – хотелось мне спросить у него, но я сейчас был не в том положении, чтобы задавать подобные вопросы, да и было в этом сибиряке нечто такое, похожее на обстоятельную, крепкую, хозяйственную уверенность в своих силах. Даже его одежда говорила об этом: серый сюртук с роговыми пуговицами, жилет, штаны черные, заправленные в сапоги-гармошку. На голове картуз с лакированным козырьком. Все почти новое, сапоги блестят.

Я это отметил, затем подумал: «Ночь на дворе, а он одет, словно в гости собрался».

– Люди не ведают, что говорят, – попытался я снова изобразить старовера. – Не все правду знают, а все равно говорят.

– Ты мне тут святошу не изображай, парень, – снова усмехнулся он. – Вон твоя правда на полу, в лужах крови остывает. Или отрицать будешь?

Ответить мне не пришлось, так как послышался нарастающий многочисленный стук копыт, какие-то металлические звуки, лошадиное ржание, негромкие выкрики. Мы все замерли. Напряжение сгустилось настолько, что его, наверно, можно было резать ножом.

– Абрамка, лампу гаси! – скомандовал Антип, и через мгновение мы оказались в темноте. Полной назвать ее было нельзя, так как в окна светила луна.

Прошла минута, другая. Напряжение достигло предела. Звук копыт слышался все отчетливее, но спустя какое-то время стал удаляться. Мы не знали, что это возвращалась часть отряда Торопова после удачной засады.

– Похоже, все. Давай свет, Абрам, негоже в потемках сидеть.

Аптекарь, ни слова не говоря, снова зажег керосинку. Тусклый свет частично осветил пространство аптеки. Мужик снова бросил взгляд на трупы, потом повернул голову ко мне.

– Слышь, паря, – обратился ко мне Антип. – Сейчас сын на телеге подъедет, загрузить поможешь.

Только я кивнул головой, как послышались цокот копыт и скрип колес.

– Вот и он. Давай, – и Антип направился к начавшему приходить в себя бандиту.

Спрятав револьвер, я подошел к двери, откинул крючок и распахнул ее, после чего схватил ближайший труп за руку и потащил на улицу.

У телеги стоял плечистый парень, где-то моих лет. Он оглядел меня даже не внимательно, а обстоятельно, после чего сказал:

– Здорово.

– Здорово. Егор.

– Михаил. Давай помогу.

Без всякой брезгливости, словно всю жизнь этим занимался, он схватил труп за ноги.

– Раз! Два! Три! – мы закинули труп в телегу и пошли за вторым мертвецом.

Когда погрузка была закончена, Михаил тронул вожжи, лошадь легко взяла с места, потянув телегу. Вслед за ней пошел Антип с двустволкой, заброшенной за плечо. Все прошло настолько просто и непринужденно, словно мы забросили в телегу три мешка с картошкой. Мне только и оставалось, что покрутить головой от простоты местных нравов.

Глава 4

Глядя им вслед, я жалел, что не раздел разбойничков, проявив не свойственную мне щепетильность. Провел взглядом по темной улице. Здесь было тихо, но где-то там человеческие крики и собаки продолжали рвать тишину летней ночи.

Только я успел переступить порог аптеки, как услышал яростный спор Когановича и Каца. На этот раз аптекаря поддерживала жена, которая спустилась после того, как убрали тела. Судя по тазу с водой и тряпкой, она собиралась мыть пол.

Только теперь я к ней присмотрелся. Невысокая полненькая женщина с простым, но при этом довольно милым лицом. Сейчас она стояла перед Когановичем, уперев руки в бока.

– Фима, не изображай героя! Ты что, хочешь на пустом месте убиться до смерти?!

– Ты идиет, Фима! – вторил ей муж, крепко держа приятеля за рукав. – Кто ты? Ты конная армия Буденного?! Да они просто пристрелят тебя, проходя мимо!

– В чем дело? – спросил я, закрывая дверь на крючок.

– Он хочет пойти к своим товарищам! – объяснил мне ситуацию аптекарь.

– Так хоронят вроде днем, или у вас обычаи другие? – сделал я удивленное лицо.

– Не юродствуйте! Я хочу знать, что там произошло! Что с моими товарищами, что там с Марией! Если мне суждено умереть, так тому и быть! Дайте пройти!

Коганович стряхнул со своего рукава пальцы Каца и решительно шагнул в мою сторону.

– Да ради бога, – и я сделал шаг в сторону. – Только предупреждаю: еще ничего не кончилось.

Взгляды троих людей скрестились на мне, ожидая объяснений, которых у меня не было. Только одни догадки.

– Это как? – с явным недоумением в голосе наконец спросил меня аптекарь.

– Скажем так: это догадка, и, чтобы получить ей подтверждение, задам вам один вопрос. Зачем Левше уничтожать в селе советскую власть, если через день или два пришлют войска из Красноярска и ему придется убираться обратно в лес? Добавлю к этому еще одну непонятную мне вещь. Его налет можно было бы понять, если бы он убивал и грабил, но, судя по вашей аптеке, этого как раз и нет. Или я в чем-то не прав?

У меня было немного времени подумать над сложившейся ситуацией, но теперь мне хотелось знать мнение местных жителей, которые могут дополнить мои слова своими соображениями. После моих слов Кац вместе с Когановичем бросили друг на друга взгляды, потом Кац стал усиленно чесать в затылке, сдвинув ермолку, а Фима уставился в потолок, словно там пытался прочитать ответ. Софа обвела нас всех взглядом, покачала головой, но говорить ничего не стала, принявшись мыть пол.

– Вы хотите сказать, что у Левши есть до нашего села какое-то другое дело? – наконец решился на вопрос аптекарь.

– Скорее всего, связанное с селом, – предположил я. – Иначе смысла в этом налете не вижу.

Коганович как-то странно посмотрел на меня:

– Я как-то по-другому представлял себе староверов.

– Какой есть, – усмехнулся я.

– Кажется, я знаю, в чем дело, – вдруг неуверенно произнес Абрам, а когда увидел, что все внимание приковано к нему, продолжил. – Он же вместе с селом и вокзал захватил. Так?

– Точно! Поезд! – вдруг неожиданно выкрикнул Фима. – Он хочет остановить и ограбить поезд!

– Поезд? – недоуменно хмыкнул я. – Можно, конечно, предположить и такое. Только почему здесь, а не в каком-нибудь глухом месте? Зачем устраивать налет на село?

Снова наступило задумчивое молчание. Вот только высказанная мысль о поезде стала копошиться у меня в голове, не желая успокаиваться. Я стал перебирать варианты, после чего решил поделиться одной мыслью:

– А если в поезде едет ценный груз? Например, власти решили царскую казну перевезти в Москву.

– Какая царская казна?! – неожиданно возмутился Коганович. – Откуда ей здесь быть?!

– Что вы так возмущаетесь, я просто предположил. Может, от Колчака что-то осталось, – высказал я новое предположение.

– Если кто и знает о сокровищах, так это Фима, представитель органов и ответственный секретарь, – не сумев сдержаться, снова поддел своего приятеля аптекарь.

– Ой, как смешно! А ты, Абрам, не знаешь, кто я?! Я больше канцелярский работник, чем милиционер. Сижу, справки выписываю.

– Оба-на! – вырвалась у меня. – А как насчет справки для меня?

– Это должностное преступление! – автоматически отреагировал на мой вопрос канцелярский милиционер.

– Ладно. Настаивать не буду.

Вдруг жена аптекаря, до этого выжимавшая тряпку, кинула ее в таз, да с такой силой, что во все стороны полетели брызги, после чего резко повернулась к Когановичу. Насколько я мог судить по ее виду, женщина сильно разозлилась.

– Фима, что я слышу?! Егор нас всех спас, а тебе жалко тиснуть синюю печать на бумажку!

– Софа, что ты так сразу! Я же не сказал конечное нет! – резко изменившись в лице, пошел на попятную милицейский секретарь.

– Попробовал бы! – сказала как отрезала жена аптекаря, но в ее голосе уже не было злых ноток, только раздражение. – И хватит пить!

Она подошла к прилавку, забрала графинчик и спросила:

– Есть пирог с рыбой. Будете есть?

– Будем! – ответил я за всех.

Женщина стала подниматься по лестнице, после чего наступила тишина. Не знаю, о чем думали Кац с Когановичем, но я опять вернулся к мысли об ограблении поезда.

«Ограбление поезда. Ограбление… Почему здесь, а не в другом месте? Погоди-ка, а если это большой, тяжелый и объемный груз, для которого нужны подъездные пути, хотя бы для тех же телег? Тогда, действительно, железнодорожный вокзал подходит для этого дела лучше всего. Только взорвать нужно в нужное время. Если все так, как я думаю, становится понятна зачистка села».

Говорить о своих мыслях я никому не стал, а спустя несколько минут жена аптекаря спустилась и принесла куски пирога с рыбой, чай и большую тарелку с маленькими крендельками, которые, как оказалось, местные зовут каральками. На этот раз мне активно помогали аптекарь с милиционером, у которых разом прорезался аппетит.

Активно жуя, я прокручивал в голове события последних суток, пытаясь их понять и проанализировать в соответствии с мышлением современного человека. Мне пока были не понятны ни мысли, ни поступки этих людей, ни их отношения. У меня нет привычки рефлексировать, но даже для меня, практичного человека, развернувшиеся здесь события выглядели дико и непонятно.

«По-моему, фразу „нет человека – нет проблем“ выдумали именно в это время. Взять Антипа и аптекаря. У них хорошие дружеские отношения. Пошел и попросил соседа помочь вывезти пару трупов и добить третьего налетчика. И тот, как добрый сосед, не отказал в этой просьбе. В селе орудует банда в несколько десятков рыл, и на улицах, наверное, трупы лежат, но при этом никто из местных не разбегается, просто сидят дома. Может, даже чай пьют с пряниками. Хотя здесь вполне может работать поговорка: моя хата с краю, я ничего не знаю. Да и противостояние в селе неслабое. Даже мне это видно. А взять Каца и его семью. Это стресс же какой! А так посмотреть – словно ничего не произошло, и семья спокойно живет дальше. Или люди здесь другие, или я что-то не понимаю. Кстати, Антип».

– Слушайте, а кто этот Антип?

– Антип Трофимович – самый уважаемый человек в нашем селе, – откликнулся первым Кац. – На войне был, Георгиевский крест имеет. Сельчанам всячески помогает. Марфе-солдатке помог крышу справить, Пантелеймона-инвалида сторожем к себе взял. Не твои большевики, Фима, а он людям помог. Да и чем может до сих пор людям помогает.

– Кулак-мироед он! Кто одним из первых против советской власти выступил?!

– Ты, Коганович, говори, да не заговаривайся! – с половины оборота завелся слегка нетрезвый аптекарь. – Не против власти, а против вашей коммуны, когда те грабить его пришли! Семья Дороховых уже лет сто как здесь живет. Они десятками лет здесь хозяйство налаживали, а тут пришли твои голозадые приятели и говорят: ты кулак-богатей, отдавай нам все! А когда ко мне пришли комиссары с мандатом, где было сказано, что я должен сделать мою аптеку пролетарским предприятием, а сам стать государственным служащим? Почему свое налаженное дело я должен кому-то отдавать? Нет, ты мне скажи, Коганович!

– Да, мы совершаем ошибки! Есть еще перегибы в нашей политике! Но это только начало! А вы, те самые люди, которые цепляются за свое мещанское прошлое, и тянете нас назад! Если бы все в едином порыве…

– Брось свою демагогию! Ты оглянись кругом! Вы все, что можно было, развалили! Иначе зачем вам разрешать частную собственность? Вы ничего не умеете! Хотя нет, отбирать и грабить вы умеете! Вам просто завидно, что человек хорошо живет! Вы что нам всем обещали?! Сбросим ярмо царизма и заживем свободно и счастливо! Это твои слова, Фима! А теперь что?! С одной стороны комиссары, с другой – бандиты! Это у тебя называется жить счастливо?!

– Скажи мне, Фима, где обещанное вами изобилие?! – сердито поддержала Софа супруга. – В вашем государственном магазине никогда нет ни керосина, ни швейных иголок, ни мыла! Таки где все?! Молчишь?! А я тебе скажу! В лавках у Гаврилова, Семена Савостикова и Юзека Поляка! Там все есть, но по двойной цене. Так что не дури нам головы своим коммунизмом!

– Это временные трудности! Вокруг нас кольцо врагов! Остатки банд, всякого рода контрреволюция и кулаки-мироеды подрывают наш строй! Не может наша молодая страна справиться со всеми напастями сразу! Только по этой причине…

– Люди, хватит по-пустому спорить! Я спрашивал про Антипа Трофимовича. Что он за человек?

– Матерый таежник и хозяин хороший, – ответил мне аптекарь. – За Антипа Дорохова половина села встанет, если что! По правде судит, хорошего человека не обижает, а виновного накажет.

– Вот! Я о чем и говорил! Не в сельсовет народ бежит, а к нему! А он кто? Кулак, богатей, самый что ни есть настоящий противник советской власти! – все никак не мог успокоиться Коганович.

– Абрам, а почему он к вам так уважительно относится? – снова спросил я.

– Так муж дочку его вылечил. Машенька, бедная, в горячке трое суток лежала, лоб огнем пылал. Абрам двое суток у них просидел, выхаживая девочку, ни на час не отходил, – неожиданно вместо мужа ответила Софья. – Ведь Абрам сначала на фельдшера учился. Это уже потом он провизором стал.

– А доктор что местный?

– Его тогда не было в селе.

– Понятно.

– Вы сидите, а я пойду Сонюшку посмотрю, как она?

Жена аптекаря забрала грязную посуду и ушла наверх. Мы просто сидели и молчали. Сколько времени прошло, я не знаю, как вдруг раздался далекий паровозный гудок, а затем через какое-то время прогремел сильный взрыв, сопровождаемый скрежетом, лязгом и грохотом, а спустя несколько секунд к этим звукам прибавился истошный лай сельских собак.

Мы все вскочили на ноги.

– Бандиты железную дорогу взорвали! – воскликнул Фима.

– Зачем? – задал неизвестно кому вопрос тоскливым голосом аптекарь.

– Так вроде мы уже ответили на этот вопрос. Большевики везли нечто ценное, а бандиты взяли и осуществили их лозунг: грабь награбленное. Так, товарищ Коганович? – не хотел его подначивать, а все равно не удержался.

– Не так! – сейчас в голосе канцеляриста от милиции звучало негодование. – Народ возвращает себе то, что было нажито буржуями и капиталистами за счет рабского труда рабочих и колхозного крестьянства!

– Что, Фима, решил держать фасон? – не замедлил съехидничать его приятель. – Таки я тебе так скажу: вы, большевики, хорошо хотите, только мало что даете!

Коганович бросил на него уничтожающий взгляд, затем гордо отвернулся, показывая своим видом, что не желает больше говорить с противниками советской власти.

После взрыва какое-то время стояла тишина, а потом снова началась стрельба, причем не только из винтовок, в дело вступил пулемет. Стреляли довольно долго, минут двадцать, а потом опять все смолкло. Коганович вскочил с места:

– Надо собирать народ! Надо…

– Не торопитесь. Если это то, что я думаю, этот ценный груз бандиты будут сгружать долго. Взломают вагон, оценят груз, подгонят телеги… Пару часов, это точно. К тому же бандиты сейчас сильно нервные. Попадете им под горячую руку поминай как звали!

– Фима, не смеши людей! – поддержал меня Абрам. – Ты собираешься бегать по улицам и звать народ?! Так подойди к окну и посмотри! Умные люди сидят по домам и сами знают, когда им надо будет выйти на улицу!

– Но нельзя просто так сидеть и ничего не делать! – все никак не мог успокоиться Коганович, начав ходить туда-сюда по аптеке.

– Фима, не делай мне больную голову! Ты не знаешь, с кем живешь? Это таежники, они знают, что такое опасность!

Наступило короткое молчание, которое прервали шаги по лестнице.

– Мне кто-то скажет, что таки сейчас было? – раздался голос Софы.

– Насколько можно предположить, дорогая, так это поезд, который взорвали бандиты. Думаю, сейчас его грабят.

– Ты хочешь сказать, что им сейчас есть чем заняться?

– Таки да, дорогая, – осторожно сказал ее муж. – Но что ты имела в виду?

– Раз у нас есть время, то надо привести в порядок этого молодого человека. От него исходит запах, и это совсем не аромат одеколона, который хочется нюхать.

– Полностью с вами согласен, хозяйка, – подал я голос. – Да и переодеться мне тоже не мешало бы. Если есть такая возможность, буду вам очень благодарен.

– Сейчас посмотрю, что можно сделать, – и жена аптекаря снова поднялась наверх.

«Бандиты уйдут, население выйдет из домов. Власти никакой нет. Найдется пара десятков молодцов подурнее…»

– Народ тут как? – решил я озвучить свои мысли. – Власти-то нет. Погромы не будет устраивать?

Евреи сразу переглянулись похоже, эта мысль им еще не приходила.

– Разные люди есть, – неуверенно сказал Коганович. – Бузотеров хватает. В основном, правда, по пьянке… Да и противников советской власти…

– Да какие они противники, Фима! Люди не лошади, они таки просто не хотят, чтобы их в одно стойло загоняли, как вы в коммуну!

– Давайте не спорить попусту, господа хорошие! – оборвал я уже готовый загореться спор. – Вы мне лучше скажите, после того как бандиты, захватив груз, уйдут в лес, на этом все закончится?

– Нет. Власти уже нет, а убитые есть. У многих родственники погибли, обвинения будут, там недалеко и до выяснения отношений, а оружие есть у половины села. Если честно, то не представляю, что будет, когда бандиты Левши уйдут, уж больно люди злы друг на друга.

– Будем ждать утра, – подвел я итог.

Снова оглядел револьвер, потом прокрутил барабан. Отложив оружие в сторону, пересчитал патроны. Одиннадцать штук. Хоть время тянулось очень медленно, летние ночи короткие, да и рассвет никто не отменял. Вот только стоило заалеть на востоке солнцу, как снова раздались выстрелы. Я посмотрел на аптекаря, потом на Когановича. Оба ответили мне недоуменными взглядами.

– Еще банда? – поинтересовался я, не рассчитывая на ответ.

– Вешатель? – теперь в голосе аптекаря звучал страх.

Про него мне тоже доводилось слышать. Возглавлял эту небольшую банду больной на всю голову бывший царский офицер, который убивал и грабил всех без разбору. Получил свою кличку за то, что повесил полтора десятка крестьян в одной из деревень.

Стрельба разрасталась. Стали слышны крики. Спустя несколько минут уже был слышен топот конских копыт. Причем звук все усиливался, и вскоре стало понятно, кто бы это ни был, они скачут в нашу сторону.

– Убивали? – спросил я ответственного секретаря, глядя ему прямо в глаза.

Фима побледнел, но ответил предельно честно:

– Нет, но стрелять умею. Ходил на стрелковые курсы.

– Тогда спрячьтесь в задней комнате и не высовывайтесь. А вы, Кац, живо к окну. Осторожно выгляните, а когда подъедут, скажите, сколько там нежданных гостей приехало.

Оббежав прилавок, я спрятался за его дальним концом. Я рассчитал, что, когда незваные гости войдут, я окажусь от них сбоку.

Спустя минуту на улице раздался чей-то громкий голос:

– Здесь!

– Сколько? – тихо спросил я.

– Трое… бандитов. Двое спешились, а один остался сидеть в седле. У него винтовка в руках.

«Плохо. Троих сразу бы положил, а так думай…»

Раздался сильный удар в дверь, видно, били прикладом. Дверь дрогнула и подалась, а новый удар с хрустом вырвал крючок, и она с громким треском широко распахнулась. Вошли двое. Выглядывать я не торопился, поэтому мог слышать только голоса.

– Кто тут у нас? – раздался чей-то насмешливый хрипло-пьяный голос. – Семен, кто это?

– Жид, ваше благородие! – отрапортовал другой голос.

– Жида к стенке! Хотя погоди! Абрашка, жить хочешь?

– Да, ваше благородие! Чего изволите?

– Возьми у меня список, Семен, и передай жиду. Кто еще дома?

– Жена и дочка. Она больная, спит. Температура у нее сильная.

– Спирт и морфий сюда! В первую очередь! Ты меня поняла, жидовская морда?!

– Все в задней комнате, господин офицер. Не извольте беспокоиться, сейчас принесу!

– Живее, тварь! Семен! Иди с ним.

«Третий на лошади, контролирует обстановку. У него винтовка. В дверь прямо так не выскочишь…» – тут раздались приближающиеся к прилавку шаги бандита, и времени на раздумья не осталось. Выскочил я из-за прилавка, как чертик из коробочки, причем не прямо перед бандитами, а, как и рассчитывал, чуть сбоку. Чтобы оценить степень угрозы, им нужно было повернуть головы. Пусть всего пара секунд, но я их выиграл.

Посередине аптеки стоял молодой мужчина лет двадцати пяти, с худым и бледным лицом и блестящими глазами кокаиниста. «Ваше благородие» был одет во френч с накладными карманами, галифе, фуражку военного образца и держал в опущенной руке кольт. Как наркоман он был опасен в своей непредсказуемости и поэтому первым получил пулю, вторым стал Семен, который только начал сбрасывать с плеча винтовку.

Перемахнув через прилавок, я подскочил к открытой двери, но в проем уже вошел перекатом. Бандит был готов стрелять, но не ожидал подобной подлости от противника, да и винтовку надо было на вертлявую цель навести, так что я снова выиграл время, получил чуточку форы, успев дважды нажать на курок до того, как бандит выстрелил.

Лошадь заржала и дернулась в сторону от испуга, а бандит, уже начавший обвисать, от ее движения соскользнул из седла и упал на землю. Вместе с ним с глухим стуком упала на землю винтовка. Конь испуганно всхрапнул и сделал несколько шагов в сторону, испуганно кося глазом на труп.

Вскочив на ноги, я быстро огляделся по сторонам, затем подскочил к двери:

– Как там?!

Из глубины аптеки мне ответил Коганович: – Трупы!

Снова осмотрелся и только сейчас краем глаза заметил, как в доме напротив дрогнула занавеска.

«Смотрят. Интересно им», – с раздражением подумал я, затем быстро перезарядил револьвер.

Прислушался, одновременно визуально контролируя пространство перед домом. Крики и беспорядочная стрельба в селе усилились, но, пока я стоял, раздумывая, что делать дальше, общий шум стал смещаться к железнодорожной станции, становясь все более приглушенным.

– Коганович!

Когда тот показался в проеме двери, я спросил:

– Слышите? Что сейчас происходит?

Он прислушался, потом сказал:

– Наши Вешателя бьют! Мне надо туда, к на роду!

– Надо, так иди. А как насчет документа?

– Сделаю! – бросил мне он уже на ходу.

Не успел он скрыться из виду, как раздался тяжелый топот мужских сапог. Из-за домов выбежали трое мордатых мужиков. Одного взгляда хватило понять, что это отец и сыновья. У папаши была роскошная борода лопатой, в руках винтовка, у одного из сынишек обрез, у второго – топор. Увидев меня, все трое резко затормозили, скользнули глазами по трупу и лошадям, после чего уставились на чужака. Не знаю, куда они бежали, на помощь сельчанам или грабить, но, судя по их бандитским рожам, я бы склонился ко второй версии. Вот только эти лошадки были моим пропуском в светлое будущее, а с другой стороны, столкновение с местными жителями при сложившейся ситуации могло привести к очень плохим последствиям. Меня просто убьют, заберут лошадей, и, как я понимаю, им никто слова не скажет по одной простой причине я тут никто и звать меня никак. Единственное, что их пока сдерживало, так это сам чужак, который, похоже, с наганом обращаться умеет и крови не боится.

На счету была каждая секунда, поэтому я постарался использовать временное замешательство семейства с максимальной пользой.

– Кац, выйди сюда! – крикнул я.

Спустя несколько секунд аптекарь с испуганным лицом выбежал на улицу.

– Что случилось?!

Но стоило ему увидеть троицу, стоявшую на улице, напротив меня, его лицо вытянулось. Похоже, и ему не нравились эти люди.

– Пока ничего, – ответил я. – Антип далеко живет?

– Нет. А что?

– Позови! Быстрее! Скажи, что я ему лошадь дарю!

– Лошадь?

– Да иди же!

Видно, в моем голосе было достаточно стали, потому что аптекарь с шага перешел в галоп.

– Абрам, это кто?! – спросил аптекаря бородач с винтовкой, когда тот пробегал мимо него.

– Мой хороший знакомый, – ответил тот, прибавляя шаг.

– Твой, но не наш! – сказал как отрезал папаша и взял винтовку наперевес, после чего обратился ко мне. – Ты кто, парень?

– Человек божий обшит кожей.

– Вот и иди, человек божий, отсюдова. И леворвер свой спрячь от греха подальше.

Не знаю, чем бы закончилось наше противостояние, ведь судя по решительному виду и жадному блеску в глазах мужиков, они не собирались отказываться от добычи и были готовы приступить к решительным действиям, но тут на крыльцо соседнего дома вышел мужчина.

– Эй, Петро!

– Чего тебе?! – не поворачивая головы, спросил его отец семейства.

– Этот парень троих бандитов положил. Как ты думаешь, что с вами будет?

– Не твоя забота! Или ты, Мишка, тоже на лошадок глаз положил?!

Судя по этим словам, Петр закусил удила и собирается идти до конца. Напряжение сгустилось до предела. Если я был готов убивать и умирать, и они это чувствовали, то сами не были готовы к смерти, поэтому оттягивали момент, после которого не будет возврата, а останутся только боль, кровь и смерть. Я уже прикинул, как буду действовать, и теперь цепко и внимательно отслеживал малейшие движения своего главного противника Петра, так как именно он должен начать перестрелку.

Секунда, две… – и вдруг послышались быстрые шаги, а в следующее мгновение из-за дома появился Антип в сопровождении старшего сына и аптекаря. Судя по скорости его появления, можно было предположить, что аптекарь перехватил его на половине дороги. Не доходя до нас, Антип остановился, потом осмотрелся и громко сказал:

– Здорово, мужики!

– Здорово, Антип! – вразнобой ответили сельчане.

– Чего вы тут собрались?

– Глянь, Антип, чужак какой-то тут. Левольвером грозит, – указал на меня стволом винтовки бородач. – Можа, бандит?

– Я его знаю, Петр, так что иди по своим делам.

– Ты его знаешь, а я – нет, – даже не сказал, а пробурчал мужик с винтовкой.

– Ты еще здесь? – полуобернулся к нему Антип.

В его голосе слышалось тихое рычание хищника, готового прыгнуть на свою жертву. Петр, видно тоже это почувствовал, потому что сразу закинул винтовку за плечо, скользнул по мне бешеным взглядом и быстро зашагал по улице. Вслед за ним потянулись сыновья. Судя по короткому разговору, Дорохова здесь очень сильно «уважали», или, проще сказать, боялись. Ведь мордатый Петр был мужиком «с гонором», и простым разговором наша стычка вряд ли бы закончилась, а стоило появиться Антипу, как конфликт был решен.

«Ох и непростой он мужик».

Антип Трофимович быстро огляделся. Бросил взгляд на лошадей, на труп, лежащий на земле, и только потом обратился ко мне:

– Ты чего задрался с Биркиными?

– Да я им слова лишнего не сказал. Это они…

– Пока вы тут говорите, пойду посмотрю, как там мои, – перебил меня Кац и торопливо зашагал к входной двери.

– Значится так, – сказал веско, по-хозяйски, Дорохов, заранее давая мне понять, что он сказал, то и надо будет делать. – Сейчас мы тут приберемся. Лошадей пока к себе во двор отведу, чтобы у людей не возникало лишнего любопытства. Винтовки тоже мы себе заберем, а насчет остального решай сам.

– Благодарствую за помощь, Антип Тимофеевич, – решил я прогнуться перед местным «вождем».

– Добро. Михаил, – обратился он к сыну. – Снимай с лошадей переметные сумки и заноси в аптеку, потом заведешь их домой. Еще скажешь Митрию, чтобы настороже был, мало ли что. После бери телегу и сюда.

– Понял, батя.

Мы перетащили переметные сумки, оружие и труп в аптеку, после чего Михаил увел лошадей. Антип бросил беглый взгляд на трупы, затем оглядел сидевшего на стуле аптекаря с бледным вытянутым лицом и спросил:

– Что, Абрам, досталось тебе сегодня?

– Досталось, Антип. До сих пор поджилки трясутся. Скажу честно: выжили мы только благодаря этому молодому человеку.

– Большевик твой где?

– Где этому поцу еще быть! Побежал советскую власть восстанавливать! Ведь без него там никак не могут обойтись! – злое ехидство так и сочилось из каждого слова аптекаря.

Антип не обратил внимания на его тон, только кивнул головой, что принял его слова к сведению. Подошел к трупам.

– Этих двоих не знаю, а вот Семена знал. Он не наш, но мы вместе с ним на германскую уходили, – поднял голову, посмотрел на меня. – Ты что, Егор, с лошадьми делать собираешься?

– Одного коня – Кацу. Второго вам, Антип Трофимович – за помощь. Третий мне нужен до Красноярска доехать, а там я его продам.

Мужчина на минуту задумался, потом сказал:

– Если все так, как я мыслю, то по железной дороге сейчас хода нет. Здешних мест ты не знаешь. Хотя если люди о тебе верно бают, что ты старовер, то лес тебе – брат родной. Или брешут?

– Не врут. Только я уже не тот человек. Жизнь заставила измениться.

– Ужель от веры отрекся?

– Нет! Вера это то, что у меня осталось, только в скит я уже не пойду, потому как нет у меня больше надежды на прощение господа нашего.

– Ты правда беглый, как говорят?

– Беглый.

– Как только в Красноярске об этом налете прознают, комиссары войска сюда пригонят, снова своих у власти поставят и повсюду врагов начнут искать. По-другому они не могут, не получается у них, все так и стараются подмять под себя простого человека, а ты для них и так уже враг. К тому же ты чужак, и за тебя никто тут говорить не будет. Да и слухи о тебе разные ползают по селу, опять же, не в твою пользу.

– Понимаю, поэтому и хочу уехать.

– Сделаем так. Ты открыто уедешь из села, чтобы народ видел, а мы тебя в лесу встретим и на заимку к себе отведем.

Мы пристально посмотрели друг другу в глаза. Дорохов усмехнулся в бороду.

– Смотрю, сомнение имеешь. Твое право, парень. Вот только у меня перед Абрамом долг неоплатный, а ты ему жизнь спас, так что грех на душу брать не буду. Сделаю все, что смогу.

– Верь ему, Егор. Антип Трофимович – он честный человек. Теперь, извините меня, пойду наверх. Просто с ног валюсь, – аптекарь поднялся со стула. – А! Вспомнил. Егор, в задней комнате жена поставила корыто и налила из самовара горячей воды. Там же пара рубашек и нижнее белье. Выберешь, что тебе подойдет.

– Спасибо, Абрам.

Он только рукой махнул и стал тяжело подниматься по лестнице.

– Я посмотрю, что тут есть, – сказал я и подошел к сваленным в кучу седельным сумкам.

– Смотри, а я пока трупы обыщу.

Спустя двадцать минут на прилавке выросли две кучки. В одной лежали деньги, драгоценности и царские монеты, в другой – оружие и патроны. Отдельной грудой лежала одежда и кое-какие вещи, а среди них – развернутая чистая тряпица, на которой лежали погоны поручика и боевые награды.

Раздевшись до исподнего, быстро примерил отобранные вещи. Подошли вещи «вашего благородия». Френч, правда, был заляпан кровью, да и галифе и сапоги явно не новые, но все вещи выглядели вполне крепко и добротно. В сумках поручика нашлась свежая нательная рубашка, две пары чистых портянок, бритва, обмылок и треть флакона одеколона «Шипр».

– Все, я пошел мыться.

Антип посмотрел на золото, на вещи, лежащие на прилавке, потом бросил взгляд на прикрытую дверь, усмехнулся в бороду и кивнул головой:

– Иди, парень. Постерегу.

Через двадцать минут я вышел с ощущением, словно заново родился, вымытый, выбритый, в чистом белье, не говоря уже о нормальной одежде и сапогах. Быстро пробежал глазами по аптеке. От трупов остались только пятна крови, а у двери стоял Михаил и ласково поглаживал одну из бандитских винтовок.