Текст книги "Истоки"

Истоки
Виктор Тюрюханов

© Виктор Тюрюханов, 2023

ISBN 978-5-0059-7554-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ляксандр

 
То земля Русская
зело украшена!
Красотами многими
удивлена!
Дубравыми частыма,
озёрами светлыма.,
полями то дивныма.
Реками полна.
 
 
Отселе до Угров ли.
А там и до Ляхов ли.
От Чех до Корелов.
До Устюга.
Буртасы, Булгары ли.
Вояги, Словене,
Поляне, Родимичи.
Итиль там река.
 
 
Варяжское море ли.
Ливы, да Латы ли.
Замгалы, Чудь, Меря
и Мурома.
До Русского моря,
Мещеря и Голядь.
Чремисы, Ногайцы.
Народу тут тьма.
 
 
Всё под рукою,
под князем Владимиром
было когда-то,
в былы времена.
А ноне Монголы,
ноне поганы,
дань собирают.
И дани сполна.
 
 
Дань та не мала.
Пушнина та рухлядь.
То ткани отдай,
то отдай гончара.
Мастера нать им
Корову грязнуху.
А боле того серебра.
Серебра.
 
 
Так думал Ляксандр князь,
глядя далече.
Властно и грустно
смотрел на поля.
С высокой горы
ветром овеян,
смотрел он и думал:
– содеял не зря.
 
 
Не зря он побил там
и ляхов и шведов.
Вытерпел всё.
И хулу, кливету.
Братьев смирил
и наказ зная дедов,
Русь подымал,
приняв руку Бату.
 
 
Приняв руку Бату,
сам помог в час тяжёлый.
Вместе с Бату,
Гуюк-Хана разбив.
Князь Александр
своей собственной волей,
монголов призвал,
Русь с Ордой поженив.
 
 
Князь думал так,
что не Запад торговый,
замками, книгами,
речью горласт.
Страшнее орды он.
Довесь в час суровый.
Русскую землю и Веру
продаст.
 
 
Запад, католики, рыцари, папы.
Все только ждут,
что же будет потом?
Русью закрыться хотели.
Закрылись.
Русь всех закрыла собой
как щитом.
 
 
Горели деревни.
И запах той гари,
с духом медовым
смешался в один.
Смолистый, сосновый,
кедровый, садовый,
с духом беды.
С духом ратных дружин.
 
 
Дым от костра
скажет нам о ночлеге.
Дым от пожарищь
– горе, беда.
Гарь скажет нам о
монгольском набеге.
Дым от костра-
то тепло, то еда.
 
 
А всёж дума горькая
князя заботила.
Как Иго поганое?
Как скинуть того?
Земля то своя? Нет.
Орда верховодила.
Дружины то мало.
Войск нет и его.
 
 
За смелый поход,
что был быстрый, дерзкий.
Где Биргер разбит.
И победа легка.
Сын Ярослава
взял прозвище Невский.
Прозвище дал то народ.
На века.
 
 
Земля то устроена
Сыны да бротаничи.
Уделы у всех.
Города на прокорм.
И младший Данилка
устроен одаренный.
Москвой городком.
Знать доволен отцом.
 
 
Москва та обительна,
к хлебу рачительна,
к старшим почтительна.
С верой в Христа.
Домами церковныма.
Боярами думныма.
Князьями то грозныма.
Не жизь. Любота!
 
 
Кто знат то? Как было б?
Вороти князь к Западу.
Глядя туда, в эти дали времён.
Токмо был верен и
деду и прадеду.
Невский Ляксандр
во Cвятый вознесён!
 

Тысяцкий

 
Тысяцкий! Какое-то странное слово?
И мало кто знат, что оно озночат.
А тож воевода! Тож града начальник!
И в думе он первый! Не знал? Так то брат.
 
 
В княжевой думе, по правую руку
от княжева трона всегда заседат.
Весь родовитый, в советах маститый.
В заботах, в делах. А делов то хватат.
 
 
Весной особливо догляд нужен всяко.
На вымолах, сходнях, в торговых рядах.
Чинят ли лодьи? Стоят ли амбары?
И всё нать на совесть, а не за страх.
 
 
На тысяцком всё: мостовые и бани,
повозное, весчее, конско пятно,
дрова для Москвы, то телеги, то сани,
то снедь, то железо, заморско сукно.
 
 
И всё сохранить, уложить, не испортить.
Купцов настрожать, а то пригрозить.
С умом всех расставить, кого то заставить,
всё ладно обставить, Москву сторожить.
 
 
ТысЯцким в то время – Василь Вельяминов,
что после отца положенье принял.
Высокий, плечистый, из старых руссинов.
Вот давече взял и подкову помял.
 
 
ВасИля любили за нрав справедливый,
внимательность к делу, хозяйский догляд.
С купцами сварливый, к старшим учтивый,
а с ратными строгий. Как говорят.
 
 
А ноне случилась колгота на прИстанях.
Там Фряги да Греки, всегда меж собой.
И кто тут главнее в повАдах, да в прИхотях?
А Фряги сильнее в колготе то той.
 
 
– Эй, гости торговые! Чего же шум пОдняли?
Аль места вам мало? – тысЯцкий спрошат.
А Греки: – тож Фряги пол вымола отняли,
и русским лодьям тута мест на хватат.
 
 
Послушав в молчанье и Фрягов и Греков
Василь Вельяминов тут так порешил:
– Сам вымол поставишь! Утя есть там в сусеках!
Так Фрягу сказал. И ешо пригрозил.
 
 
– А коли узнаю, что вымол тот строен
не в ладности, в споре, да не в чести,
то знай – переверку задам! Всем! Доволен?
А лес свезёшь сам! Нету часа. Прости.
 
 
От пристани в город, ешо не пемши,
литейный то двор посмотреть, доглядеть.
Каки таки нужды вперёд? Что первейши?
В клети зашёл, а угля то на треть.
 
 
Тихо взьерясь: -сторожить углежогов!
Как и откель этот уголь достать?
Возчиков надоть, телеги, хлолпов,
уголь с Заречья в Москву доставлять.
 
 
Сам на коня, без промашки, немедля.
Литейный то двор поважнее всего.
Как без угля, без железного кегля?
Литейный вот встанет?! А спрос то с него.
 
 
А вдруг тут война? А где ядра, шелОмы,
секиры, топорики, да куяки,
стрел наконечники, скрабы, да скобы,
ножи, да подковы, сабли, крюки?
 
 
Василь понимал, то не просто Литейный.
Это ж не кузня, а сердце Москвы!
Это не склад, но завод оружейный!
Литейный Двор встал – не сносить головы.
 
 
Дав себе роздых, поев хлеба с квасом,
с горсткой холопов навстречу скакал
к возАм углежогов, с конями, с запасом,
где поезд угля, что в Заречье застрял.
 
 
А как довезти? Ведь река неспокойна!
Вот вот ледоход, ледолом! Эт же страсть!
Река то Москва по весне то разбойна!
Застрял на реке в ледолом – знать пропасть.
 
 
Вот и спешит Василь в то Заречье.
И лёд то стоит и надо б успеть.
Часом пойдёт!? И встанут там печи.
ТысЯцкий рискнул, не боясь умереть.
 
 
Мосты знать построены ныне заранье.
По ним то с обозом за Углем вперёд!
Да слабы подмостки, но всё же старанье.
Всёж не по льду. Ну авось пронесёт….
 
 
Свезло. Переправились. Обозчиков встретили.
Те убоялись идти: – лёд попрёт?
Иван хвать за плеть: – Ну, что? Все заметили?
Буду пороть! А ну все вперёд!
 
 
И так с божей милостью все переправились
обратно с углём. А с чем же ешо?
С последней телегой как только управились,
услышали треск. Лёд то вскрылся, пошёл!
 
 
Ан токмо узрели – последний возница,
замешкавшись чёй-то стоит на мосту.
Все ему в крик: – Эй! Надо ж случится.
Стоит, знать от страха, глядит в пустоту.
 
 
А лёд бушеват, ломит в гору всё злее.
На мост наступат ледянная река.
Боярин в седло. Спасти бы быстрее
мужичка -недотёпу. И пятки в бока!
 
 
Вынес гнедко к мужику на подмостки.
ТысЯцкий за шкворень того мужичка:
– Детки то есть?
– Да. Они то подростки.
– Мужик на коня!
Ну а смерть то близка.
 
 
Рушится, ломится мост над рекою.
На берегу рты раззявили вси.
ТысЯцкий с холопом, с единой судьбою,
скачут на берег. Эх конь, выноси!
 
 
Как вынеслись, мост так и рухнул.
Стали стоять, друг на друга смотрев.
Уж после, потом по плечу ктой-то бухнул.
Кто-то обнЯл, не сробев, осмелев.
 
 
И только к утру, в срЯде мокрой и грязной,
тЫсяцкий всёж этот уголь довёз.
Голос сорвавши, с походкой не ясной.
Княжева служба! Не крестьянский извоз.
 
 
А небо окрасило розовым светом
сиренево -белые облака.
Он успокоясь: -ну хватит об этом,
теперя домой, повидать бы сынка.
 
 
Вьехал во двор. А скакун спотыкатся,
по мускулам видно бьёт дрожь и озноб.
Спустился с седла, на ногах удержался,
губами прижался коню прямо в лоб.
 
 
Такие Бояре! КнЯжевы слуги!
Заботливы, строги, да деловы.
Чин то по праву, по праву заслуги
даётся ТысЯцкому града Москвы!
 

Жило

 
Как на Руси строили дом?
Рубили. Не строили. От.
Рубили то клети там,
избу с окном.
Тож жИло, то жизни оплот.
 
 
Хозяева спЕрва колготу зовут,
сусЕдей, там огнищАн.
Дом не одюжить срубить одному,
без помочи, да без селян.
 
 
Боярам, ли Князю
всем миром кладут.
Оброк ведь. А как без ево?
Тут мастера надоть.
Найдуть. Позовуть.
Не сразу и сыщешь тово.
 
 
Доброго мастера не вдруг и найти.
Не сразу и сыщется сам.
Федюху сыча? Нет тут Прова зови.
Пров мастер не по годам.
 
 
А мастера все вспоминают зато.
За то, что срубил знатный дом.
А плата ему то зерном, то сукном.
И плата не прежде. Потом.
 
 
Мастер знать рубит ходы,
аль крыльцо, на стояке,
не спроста.
Гульбище, горницу,
сени с резцом.
Как поглядеть.
Любота.
 
 
Мастер закончив свой труд
и пройдёт, что по коню.
Ведомо.
Сверху озрев колготню, ребятню.
Так крикнет: всё, сделано!
 
 
Главному, старшему расчёта сверх,
дарят рубаху, сукно.
Мастер посмотрит нет ли огрех.
Управился. Нать. Решено.
 
 
Хозяева поят всех в первый раз.
Всех, кто рубил, помогал.
Первый то нижний венец,
то от сглаз.
Поят, чтоб кажный знал.
 
 
Знали, что до «ПотЕря-Угла»
надоть ешо чутка.
Тама второй раз сажают за стол.
Пива нальют и медка.
 
 
Кроют дом тёсом, али дерном,
что в северной той стороне.
Слоя в четыре,
да так чтоб срослось.
Вода, что бы всяко. Вовне.
 
 
Что тут сказать?
Как рубят то дом?
А то уж кто рубит тот знат.
До поту седьмого, да всё топором.
Всё топором. Так-то брат.
 
 
«Не клин да не мох,
так плотник бы сдох»
пословица эта права.
Углы рубят в Обло.
Рубают пазы.
Тут мха надоть лиха, с лихва.
 
 
Дерёва то в зиму нать вывозить.
Из леса. От коль ужо?
Ездок так триста, коня тяготить.
Коня береги. Конь нужон.
 
 
Одним конём неча, даж не берись.
С полдюжины, хошь не хошь.
А тут ешо сено, дрова и извоз.
С одним не возись. Не возьмёшь.
 
 
Какую хибарку, клетушку срубить.
Так одному дай то бог.
Есть мужики на Руси,
как не быть.
Всё сами. Одни.
Без подмог.
 
 
Когда рубят дом?
Земля то своя.
Тогда и дом нужон.
Когда нать навек.
И когда семья.
Построиться всяко должон.
 
 
Строить, знать верить,
что жёнка с тобой.
И в дом не придут враги.
Князь защитит.
А «выход» порой бояре прошат.
Ты моги.
 
 
Еще сказать жило, хоромина, дом
не место где есть и спать.
Дом там где жизнь,
где детки гуртом.
Дом это Родина! Мать!
 
 
Дом это детство, сказки, очаг.
Бабки веретено.
Кожух отцов, дедов кушак.
Сено, что скошено.
 
 
Вот та зарубка,
что сделал брат,
тогда, уходя на войну.
Кошка– Горюшка,
что первой ступат
в дом, али в хоромину.
 
 
Дом смерда!
Больше сказать и есть,
княжевой силы часть.
Город, бояре, налоги, купцы.
Дом смерда!
Вот она Власть!
 

Княжеский урок

 
Был у князя сын. Да не один.
Баловник старшой. Ох, озорной.
И делал то он всё не так.
И думал то он всё пустяк.
То хряка загонит к стогам.
То кур разгонят по дворам.
 
 
Московского княжича звали Юрко.
А мамка грид всяко:
Пошто, да пошто?
Пошто ты Сашка за вихор?
Пошто ты Бориску на двор?
Пошто ты млодших забижашь?
Пошто всё шалишь? Не читашь?
 
 
Юрко за своё, нать до нать.
Ужо и коня вынь-подать.
А мамка: ишо не дорос.
Как Княже решит. Эт вопрос?
Ты молодечь больно уж рьян.
Тебе лишь 7ой окоян.
 
 
Учиться Юрку ну не нать.
Он в дьяковой школе как тать.
Коня бы, коня бы?! От тож.
Ну вылитый Князь! Как похож!
Княгиня смеётся любя
и волосы треплет дитя.
 
 
А князь будет с рати вот-вот.
Княгине забот полон рот.
– Зерно то хранят? Не зорят?
По всюду наказ да догляд.
Вот девка дворова кричит:
– Приехали! В гневе! Молчит!
 
 
И только князь в терем вошёл.
Сам пыльный, с дороги, тяжёл.
Спросил про детей, что в местях.
– Дралися? Ты как?
– На сносях.
Глазами искал, что не так.
Всё прибрано, ладно.
Всё так.
 
 
А дети с ликующим визгом
гурьбой на отца то, близком.
Юрко, тот на шею в замах.
Бориска повис на руках.
Сашок, тот что мал, тот в ногах.
Ванятку несут в впопыхах.
 
 
Оттаявши сердцем, княгиню обняв,
она: – ой как пахнет чужо?
Ну знамо, поход ведь.
И саблю отдав. Он молвил:
– ну в баню ужо.
 
 
Напарился круто. Душой отогрев,
возился с детьми как малой.
Журил и смеялся. И песню запев,
был рад, что вернулся домой.
 
 
Потом князь сказал:
ну-ка веник тащи.
Юрок разом в сени и в зад.
Отец грид: ломай! И чадо пыхтит.
Но слаб уж малец на погляд.
 
 
Тут князь насмеявшись до слёз:
– дайкося.
По прутику веник рознял.
Сломал все прутки.
Отложил и сказал:
– ну молодечь, то тож.
Понял?
 
 
– А я думал эвон,
нать целым ломать.
Юрко передёрнул плечом.
Князь: – целым никак не сломашь.
Ну ни в жизь.
Я тож не cмогу, нипочём.
 
 
И вы так же братья, семья.
Вы в местях.
И вас никому не сломать.
А будите ратиться между собой?
Вишь прутики? Ентого эвон,
не нать.
 
 
Наутро Данил так решил,
что не ждать.
И отучить сына враз.
Тем паче, что вскрылись
проказы Юрка.
Все шкоды. Не два и не раз.
 
 
Особливо шкодой была то одна.
Что на поварне юнец,
рассыпал зерно и не прибрал.
И князь тут вскипел: – ох шельмец.
 
 
Князь сына взял в горсть.
Дал решето.
Велел все зерно собрать.
Просеять, убрать до зёрнышка.
Всё. И не дожидаться мать.
 
 
Отец отвернулся. Юрок схитрил.
Стал заметать зерно.
Под кули, под лавки.
Куда? Всё равно.
Но батя узрел.
…и пошло!
 
 
Отец порол сам.
Юрок в слезах.
Обида. Наследник всёж.
А батя суровый с ремнём в руках.
А ты не хитри.
От тож.
 
 
Часу спустя веял зерно.
– Батя, а дале чего?
Будем сушить?
– нет, будем молоть.
Хлеба бум печь твово.
 
 
Пришли на поварню.
Мельница там, ручна.
А как же без той?
Юрец стал молоть, весело так.
Так за работой хоть пой.
 
 
Но скоро стал пот глаза заливать.
Княжич не пел, а выл.
Попустит отец? Тому не бывать.
Юрок урок не забыл.
 
 
А князь подсыпал в жернова зерно.
Не замечая мальца.
Как только Юрок в конец уставал,
сам помогал с легонца.
 
 
Вот уж Овдотья зашла на погляд.
Пожалеть своего первенца.
Но князь только цыкнул. И нет её.
Тож даром Владелица.
 
 
Тут малый Сашок,
хоть ростом с вершок,
хотел подойти. Подошёл.
Юрок ему гордо, как батя сказал:
– а ты отойди. Не молол.
 
 
Но дали конечно Сашку покрутить
с отцом за одну рукоять.
Горсточку Сашка смолол всёж. Пошёл.
До мамки, до нянек.
Играть.
 
 
И дав сыну роздых.
Ну пусть малый час.
Отец: – надо тесто месить.
Юрок весь в работе.
Обид больше нет.
И некогда бегать шалить.
 
 
Последние силы отдав за стряпню,
Юрок вспоминал потом.
Поставили тесто ну, то есть квашню
в тепло и накрыли рядном.
 
 
Юрок даже ночью вставал и спрашал:
– а что там мой хлеб поднялся?
А пекарь-холоп умилённо ворчал:
– вот княжич гляди. Накося.
 
 
Юрок уж до завтрака,
весь тут как тут.
Бежит на поварню к слуге.
Выводит стараясь, а вдруг унесут,
крест пальцем на пироге.
 
 
Ковригу к обеду Данил дал нести
Юрку. Даже подал сам нож.
Тот первый ломоть отвалил:
– бать хлеб мой?
– твой сына. Сам делал всёж.
 
 
Сам собирал, веял, молол.
Сам замесил. Всё сам.
Хлеб этот твой.
Ты много узнал.
Ты цену узнал хлебам.
 
 
Урок ты постиг. Урок не простой.
А что отлупил не серчай.
Теперь ты большой.
ЦенУ хлеба знашь.
Теперя давай, угощай.
 
 
Нарезав куски и сам разложив,
отцу, матери, братьям, себе.
И строго Сашку: – ты хлеб не роняй,
не балуй, не на гульбе.
 
 
А вечером княже зашёл к детворе.
Не спал лишь один Юрок.
Ему князь:
– добро береги и братьев своих.
– Я батя запомнил урок.
 

Онька

 
В 14 лет парень взрослый уже,
что на селе, почитай.
Ну а к 20 му году -Мужик!
Знатный работник. То знай.
 
 
Онисиму -Оньке, 20 пошёл.
Один он, на пашне, везде.
Женат ешо не был, хозяйство завёл.
Но жил не богато, в нужде.
 
 
Бык, да корова, да вот ешо конь.
Конь -загляденье! То стать!
Конь на дворе, так уж быт заведён,
жизь без коня… не поднять.
 
 
Был ешо братик, Коляней то звать.
12 годов тому враз.
Что-то по мелочи, чё подмогнёт,
дров наколоть без наказ.
 
 
От деда осталися пашня, поля.
Монголы пограбили всё.
Но Онька решил -тож родная земля.
Остроиться всяко должон.
 
 
Тем паче, дерёва отец то свозил.
Тут хватит на терем, на дом.
Но Онька один и и нет таких сил.
Вот и лежат…, на потом.
 
 
А Онькина мамка, так «с кругу сошла»,
как говорят «по рукам».
Забросив детей, то гуляла, пила.
Но Онька: – тож Мать! Не предам!
 
 
Николка, да Онька всё шибче, всё злей.
Ухватка, да навык не враз.
Вот репа в амбаре, вот рож, что с полей.
Говядины вдоволь. В запас.
 
 
Хозяйка нужна. А как же без той?
Но жило то нет. Вот те сказ.
Холупа одна, да и пахнет золой.
Жену не найти. Ну не раз.
 
 
Тутова ноне медведи давай
овсянное поле топтать.
Онька с рогатиной, с дедовой:
– Стой! На медведЯ! Ну прям тать.
 
 
Первого взял. Пропорол до хребта!
То шкура, то мясо, то снедь.
Руки тряслись и тряслись не спроста.
Ведь этож не заяц, медведь.
 
 
Второго овсянника, чуть побледнев,
на туже рогатину взял.
Ужо не боялся и страх одолев,
медведя на древко принял.
 
 
Коляня тут в рёв: – задерёт тя медведь,
я чё буду белать один?
Послушай, скажу, не придёт медведь впредь.
Онька, ну Онька! Остынь.
 
 
А с третьим медведем промашка была.
Овсянник ушёл в свой предел.
А Онька то ждал. Была не была!
…я сам как-то щас… оробел.
 
 
Так отучив медведей от овса,
овсянное поле он спас.
Коляня, пострел, где-то с крыши кричит:
– О..о..нь! Вершники! Видно до на..ас.
 
 
Тут Онька взаболь, не свели бы коня.
Надоть коня кудыть в лес.
Но поздно, уж конные, рьяные все:
– Э..эй, тута хозяева есь?
 
 
Онька то сам вышел встречать.
Кто знат то? Кто ворог? Кто гость?
Ворота раскрыл, сделал вид повзрослей.
– Хозяин тут Я. Чё стряслось?
 
 
– ПриблУдили мы. Можно тут ночевать?
Ночлег то не возят с собой.
– Грязно тово тут. Онь им отвечат.
Хозяйки то нет никакой.
 
 
Комонные грудились кучно, гурьбой,
что у ворот, не стеснясь.
Все при оружии, кони с сбруёй.
Старшой разодет. Ну прям князь!
 
 
Онька приметил средь их паренька
с открытым весёлым лицом.
Все с уваженьем к нему. Чудеса!
Вызнать решил. Но потом.
 
 
Повёл гостей в дом. То бишь жило, не дом.
Вонючее жило, темно.
Верно Бояре, раз в платье таком,
полезли за ним, заодно.
 
 
Поставил брусницы, хлебов, молока,
да медвежатины шмат.
Шти из печи, весь недельный запас.
Подумал:– не всех не хватат.
 
 
Как звать то тебя? – чудный отрок спросил.
Онькой? Онисимом штоль?
Садись, поснедай с нами, чем угостил.
И весело так, не взаболь.
 
 
– Ну а меня то вот Мишей зовут.
Еду я в Тверь. Аль бывал?
– Неа, не Я. А вот батя там был.
С князем вместях воевал.
 
 
– Это когдаж? -снова отрок спрошат:
– Видно в Щелконову рать!
Онисим: – Ну да! Мобуть так? – отвечат.
– Коням то овса? Сена? Дать?
 
 
И парень тут рёк: – Темофеичь! Скажи!
Старик, что седой сразу встал,
вышел во двор, мужиков подозвал,
что делать? Кому? Наказал.
 
 
Лишь только парнишка сидел за столом.
Потом уже вышел во двор.
Легко развалил чурбаки топором.
Огладил коня, не в укор.
 
 
Сердце забилось у Оньки сильней.
Но отрок хвалил конску стать:
– Живёшь то один? С женой веселей! Женись!
– Не женюсь.
– Вот те нать?
 
 
– Пошто так?
– Да мать гуливАт. Как тя? Митяй?
Да жило сам видел, тово.
Кака тут невеста пойдёт? Сам смекай.
Дом нужен. Дом всяко. Тово!
 
 
– Ан невеста то есть?
– Ну так есть. Как не быть.
– А высватать хочешь? Берусь!
– Да высватать мочно. Вот где только жить?
– Где жить? По утру разберусь.
 
 
Я давеча брёвна видал, что лежат.
Да видно на терем, на дом.
Где ставить то хош? Там где терем стоял?
Но одному… не в подьём.
 
 
Вот что Онисим, с утра то мудрей
поговорим без колгот.
СтаршОму дам знать. Он тут всех постарей.
Поставим те Терем! Вот от.
 
 
Онисим не спал. Изворочился весь.
Неужто такое быват?
Да ктож энтот парень? Не робкий, то есть.
И за старшого решат.
 
 
Уже перерд утром не выдержал, встал.
У стражника:– Кто тут старшой?
– Старшой? Темофеичь. Тот отвечал.
– А отрок?
– То Княжичь, тверской!
 
 
Наезжие спорить давай поутру.
А старый боярин серчал:
– Видал? Строить дом? Да былоб кому?
Такого ещё не встречал.
 
 
Ну дай серебра, тама рухлядь, деньгу,
что на подьём. Так то брат.
Михайло отрок наперекор:
– Людей нет, тут рук не хватат.
 
 
Что там деньга? Что серебро?
Дом ему надо, чтоб жить.
Детишки, семью, да малоль чего.
Онисиму дом нать сложить.
 
 
Еговый батя с дедом моим
вместе на ратях бывал.
За каждого смерда держу Я ответ!
Ты слышал старик, что сказал!
 
 
– Молод глуздырь…. Боярин сердясь:
– Княгине то слово я дал,
что довезу тя домой без помех,
по ладному, да без оврал.
 
 
Заспорили все. А Онька стоял
там у окна, сам не свой.
И думал, всё думал -сведут ли коня?
А без коня? Ну хоть вой.
 
 
Но вышли во двор два мужика.
Дерёва давай разбирать.
По годному так. Да всё топором.
Тож древоделы видать.
 
 
Потом вышли все. Боярин -старшой.
Давай всех людей расставлять.
Михайло Онисиму: – секира тот есть?
И тут появилася мать.
 
 
– Да ктож эти люди? Ктож нам пособлят?
Да все в нарочитых портах!
– То княжичь у нас со дружиной своей.
Хоромы кладут не за страх.
 
 
Работа кипит. Онька в разлёт.
То тут, а то там что подать.
Коляня малой то воды принесёт.
Все за работой. Тож нать.
 
 
От утренней злости следа то уж нет.
Всё с шутками, с песней, словцом.
– В неделю закончим?
– Закончим! В ответ.
Возились уж с третьим венцом.
 
 
Матка то к ужину знамо пришла.
А как? Мужиков то кормить.
Тут медвежатина всяко ушла.
Оньке за то не зазрить.
 
 
Терем как в сказке! Потолок с кругляка!
Тёсаны стены снутри.
Окошки, да лавки! Знать дом на века!
На зависть суседям. То зри.
 
 
Княжичь Михайло сам дом оглядел.
– Ну всё, будет жёнке светло.
Боярин опять: – от глуздодел.
Знать свататься! Знал. Решено.
 
 
Теперь стала очередь Оньке бледнеть.
То как? Да не может так быть?
Но дали казову рубаху, коня.
Он? С княжичем? Рядом! Не скрыть.
 
 
Ехали весело, целым гуртом.
Тут рядом, в соседне село.
сбежалися все посмотреть на того,
кому же так круто свезло?
 
 
И Таньша сбежав с поседелок, пришла,
да в затропЕзе, с сукном.
А тётка Матрёна ей ласково так:
– Работу оставь на потом.
 
 
Онисим жених. А свАтом сам князь!
Ты Таньша ток не робей.
Должна понимать. Эт же княжеска власть!
Почёт, уважение ей.
 
 
А честь велика! Князь сам сват! Вот те на!
Венчали младых в тот же час.
Собрался народ, собралась вся родня
на чудо смотреть! На показ.
 
 
Оньке Михайло подарок поднёс.
Караблик серебрянный! От!
– Тут хватит на свадьбу и на извоз,
хозяйство поднять. Так то вот.
 
 
А тётке Матрёне повАды не дай!
Помни, что взял сироту.
Татьяну не бей и не замай.
А за неё… я зачту.
 
 
Смущаясь тут Онька, вспотев, присмирев,
спрсил: – А молить за кого?
– Михайлы святого тверского Я внук!
Михайло. И хватит с того.
 
 
Тут княжичь в седло.
И на послед, так прокричал:
– О..онь! Проща..ай!
А будешь в беде, так знай, что приму.
Будешь в Твери, заезжай!
 
 
– Прошу всех за стол. Испить мёду и квасс.
Хлеб, соль! Уставные слова
Онисим сказал. А Таньша тот час,
не верит, кружит голова.
 
 
Старик подошёл, что Сысоем то звать.
Изрёк, что вот так мол и так….
Легенды и песни будут слогать!
Про Онькину свадьбу! То всяк.
 
 
Та свадьба? Аль быль, аль легенда?
Ктоб знал?
Но только до нашей поры…,
сказанье дошло! Ну а если преврал,
так ты уж того, не зазри….