Текст книги "Шакал"

6

После ужина он немного прогулялся с друзьями по крошечной территории отеля.

На вечер, как обычно, Верников взял из бара полную рюмку коньяка. Двухсот граммов ему хватало.

В номере, охлажденном с помощью заблокированной электросистемы, было прохладно и комфортно. Верников в шестой или седьмой раз за день принял душ, разделся догола и лег поверх простыни. Мягкого света бра хватало для чтения. Тем более – ему, близорукому с детства, в последнее время привыкшему снимать очки и подносить книгу к самым глазам.

Он читал Цезаря с наслаждением, не торопясь открывать следующую страницу.

Когда глаза устали, Верников поднялся, отпил коньяку. Потом вышел на балкон. Прямо в плотный вечерний жар.

Задвинув дверь, он через стекло пультом включил кондиционер: экономные турки спрятали выключатель где-то в косяке, и стоило открыть балкон, как охлаждение переставало работать.

Снизу раздавался ноющий вой, виднелись огни аварийной сигнализации. Верников перегнулся через перила, пытаясь понять, что происходит. Под балконами ехал пикап с распылителем, гоня в воздух струю какой-то аэрозоли.

От местных мошек, – догадался Верников.

Машина объехала корпус и скрылась за углом. Стало совсем тихо: ему попался хороший номер, выходящий в степь и загороженный от дискотек соседних отелей.

Сейчас в далекой темноте разгорались огоньки строений. Чуть выше прочих сиял подсвеченный минарет мечети. Над всей землей в густо-синем, слегка прозрачном у горизонта небе всходил наклонный мусульманский полумесяц.

Газовая машина показалась на дороге, потом свернула на территорию соседнего отеля. Теперь ее вой доносился совсем приглушенно.

Кругом царил невероятный покой.

Верников никогда не курил. Но сейчас ему было так хорошо на душе, что впервые в жизни захотелось закурить. Стоять с сигаретой на балконе, словно вися в темноте. И тихо стряхивать пепел. И провожать глазами раскаленные красные звездочки, уносящиеся в нижнюю тьму… Странно, почему пришла в голову такая чушь?

Верникову стало жарко. Он нырнул обратно в свой прохладный рай.

Лег на кровать.

Закрыл глаза и вдруг ощутил легкую тоску по жене. Которая основывалась даже не на желании. Лену он любил как женщину и уважал как человека. И хотя сейчас наслаждался покоем одиночества, ее все-таки не хватало. С нею было бы как-то…

Верников запнулся, подбирая нужное слово. Теплее, что ли.

Странные мысли. Ведь он ехал отдыхать с удовольствием. И Лена сама обрадовалась, отправляя его; они не разлучались уже года два: так вышло – и им даже требовалось отдохнуть друг от друга. Но…

Додумать не дал зазвонивший телефон.

Верников услышал голос Ирины Анохиной:

– Костя, ты не спишь еще?

По турецки был десятый час вечера, но в городе, откуда они приехали, время отличалось на три часа, и там уже стояла ночь. Хотя Верников в общем перестроился к смене пояса.

– Ну как тебе сказать… Вроде нет. А что?

– Мы в маркет собрались. Не составишь компанию?

– Неохота, – признался Верников. – У меня тут прохлада, коньяк и Юлий Цезарь. А все эти тряпки и побрякушки, ты прекрасно знаешь, мне по барабану… Тащиться в жару, в темноте, через степь… Неохота, Ириш.

– Жаль…

– Я помню, помню, что обещал сходить в качестве немца, – спохватился он. – Но давай не сегодня, ладно? Я уже напился коньяку и настроился никуда больше не ходить. Хорошо?

– Хорошо, – грустно согласилась Ирина и положила трубку.

Вот тебе и одиночество, – вздохнул Верников. – Нет. Чтобы насладиться полным покоем, следовало ехать именно одному.

А так – ни два ни полтора. Вроде и один и в то же время привязан к компании…

Эти мысли опять показались странными.

В самом деле, с Анохиными было в общем хорошо. Не скучно, по крайней мере. Но с другой стороны, он никогда не общался с друзьями так плотно. Максимум, что случалось прежде – застолье на несколько часов. Чтобы как следует выпить, обо всем поговорить, но не надоесть друг другу.

Когда контакт стал почти круглосуточным, все как-то изменилось. Сергей постоянно язвил, пытался недобро шутить и даже поддевал его, своего друга. Ирина оказалась невероятно нервной, издерганной; Верников понял, что в Анохинской семье стали привычными мелкие скандалы. Да и Коля, вроде бы полностью упакованный, не обремененный ничем кроме мыслей о девичьих прелестях, все равно не выглядел счастливым.

Вблизи все сделалось хуже.

И конечно, отдыхать можно лишь в одиночестве…

Верников поморщился; все это не казалось приятным.

Он открыл «Записки о галльской войне». Глаза устали по-настоящему, недавнее благостное настроение не возвращалось.

Верников взял остатки коньяка и снова вышел на балкон, чтобы как следует нахолодить номер.

С нижнего этажа слышалась негромкая немецкая речь. Беседовали мужчина и женщина. Слишком быстро, чтобы он полностью понял разговор. Разобрал лишь, что они добродушно перемывали косточки каким-то Отмару и Труди. Потом стали обсуждать местный пляж…

Верникова снова прохватила невнятная, но острая тоска по жене.

Как-то не так, не так складывался желанный отпуск.

Откуда-то донесся едва различимый вопль. Верников прислушался: с минарета что-то кричал на арабском языке муэдзин. Равнодушный к любой религии, после своей среднеазиатской практики Верников помнил, что таким словом в исламе обозначался специальный служитель культа. Который в определенный час должен провозглашать с возвышения символы веры или призыв на молитву, или еще какую-то чертовню.

Немцы продолжали беседу. Теперь сетовали на вредных турок, которые запрещают купаться после десяти часов, когда так хорошо войти в волну голышом.

Муэдзин кричал и кричал, и степное эхо разносило отзвуки его голоса в неведомое далёко.

Все были при деле.

Верников вздохнул, допил коньяк и пошел в номер

7

Следующий день полностью повторял предыдущий.

Завтрак, отдых с Юлием Цезарем, поход на пляж, перебрасывание репликами на лежаках, долгий обед, потом мягкий и сладкий сон. И снова купание, поход на ужин в торжественной обстановке.

Именно торжественной: Ирина, в утренние часы посещавшая ресторан в футболках и пляжных платках, вечером всякий раз надевала платья. Длинные, со всяческими разрезами и прочими деталями, подчеркивающими ее достоинства. Причем на каждом ужине платье оказывалось новым. Отметив это, Верников понял причину непомерности Анохинского багажа.

Он удивлялся и восхищался Ириной. Потому что его Лена, будучи женственной и тщательно следя за собой, на курорты брала минимум вещей. Считая, что там не перед кем щеголять платьями и мучиться в туфлях на высоких каблуках.

Ирина же, судя по всему судила иначе. И по вечерам в ресторане немало взглядов обращалось к ней.

Очередное Иринино платье оказалось красным. Она выглядело совсем просто, только спереди имело разрез. От воротника до пояса. Очень узкий, через него не просматривалось ничего, однако легко угадывалось, что лифчика внизу нет и груди свободны. А оголенный женский бюст вызывает априорный интерес, независимо от возраста. Верников знал это точно.

Присаживаясь за стол, он не удержался от комплимента:

– На тебе опять новое платье, и один бог знает, которое из всех мною виденных идет тебе больше.

– Это да. У Ирины Львовны одни платья теперь на уме и остались, – сказал Сергей Анохин.

Ирина вспыхнула, но промолчала, закусив губу и опустив голову. Верников увидел, что сзади у нее прикреплен красивый, небольшой но выразительный бант из того же красного материала. Который молодил и освежал весь ее облик. Верников хотел его похвалить, но промолчал, опасаясь, что Сергей опять съязвит в адрес жены прежде, чем она успеет ответить.

Судя по всему, реплика мужа задела Ирину за живое. Потому что разговор не клеился. Тишину нарушало лишь постукивание вилок да ножей. Стремясь разрядить обстановку, Верников поднялся и сам сходил за коньяком. Взял большую порцию себе, маленькую Ирине. Принес, поставил рюмки на стол. Ирина благодарно кивнула. Но напряжение не проходило.

– Как твои дела? – спросил он у Коли, который торопливо доскребал шоколадный пудинг, находясь в позиции высокого старта.

– Нормально, – не очень радостно сказал мальчик.

– Девчонку-то не уже не боишься? – продолжал Верников, пытаясь вернуть за стол веселье.

Коля пробормотал нечто нечленораздельное и почти сразу умчался – пробегая по ту сторону стены, он едва не сшиб с ног унитазного доктора, который стоял перед своим убежищем, словно белый паук, поджидающий жертву.

– Этот Коля уже на немок посматривает, – вздохнула Ирина, первой нарушив молчание. – Новая забота.

– А в чем забота?

– Мало ему своих. Еще надо попортить иностранку, чтобы учинить международный скандал.

– Ага, – язвительно подтвердил Сергей. – И вместе с тобой сесть в турецкую тюрьму.

– Ну… Презервативами, насколько я понял, ты его обеспечила. На ночь хватит, считать не придется. А насчет того, чтоб попортить, в отношении немецких девушек этого бояться не следует.

– Почему?

– Потому что немку невозможно попортить. В смысле нашего понятия.

– Даже так? – прищурился Сергей.

– Именно. Это я как врач говорю. С давних времен в Германии девочек дефлорируют в роддоме хирургическим путем.

– Де… что? – переспросил Сергей.

– Лишают девственности.

– А зачем?! – изумилась Ирина.

– За столом не хочется об этом говорить, – поморщился Верников. – Коротко – чтобы в случае патологии внешних половых органов не возникла проблем с застоем крови в период созревания. Ясно?

– Примерно, – кивнула Ирина. – И… Это продолжается до сих пор?

– Насколько я знаю, да. Поэтому немцы совокупляются, как хорьки, начиная с возраста, когда этого и хочется и можется – и являют с точки зрения секса самую продвинутую нацию в мире.

– Счастливые… – протянула Ирина, думая о чем-то своем.

Сергей поморщился; он вообще не любил разговоров о сексе, не терпел даже порнографии, представляя исключение из обычного правила.

– Да. Вспоминая молодость, я часто жалею, что родился не в Германии, – кивнул Верников.

– Может быть, потому немцы так непритязательны в одежде, – задумчиво сказала Ирина. – Что они привыкли трахаться с детства и им не нужно покорять партнера…

– Да уж, – снова заговорил Сергей. – Вот тебе-то определенно стоило родиться немкой. Тогда, может, не была бы так озабочена тряпками.

– Это я, по-твоему, озабочена тряпками? – тихо переспросила она.

– А что – нет? – Анохин с довольным видом отпил пива. – Представляешь, Костя, закатила перед отъездом скандал. Видите ли, у нее платьев мало. Не хватит на каждый вечер нового. П-проблема…

– Да! Твоими компьютерными мозгами не понять! – почти крикнула Ирина. – Что если женщина решила менять платья, то должна это делать каждый день!

– Да уж. Именно должна…

– Да, должна! Потому что… – она перевела дыхание и продолжала с вызовом. – Потому что мне сорок лет, и у меня последние возможности выйти в нарядном платье. Пока на меня еще кто-то посмотрит, даже среди кучи задастых мокрощелок, за которыми увивается твой сын!

– …Между прочим…

– …И грудастых коров, от которых ты, Анохин, всю жизнь без ума.

– Я…

– Да – ты, ты, ты! Всю жизнь слюни пускаешь при виде толстых титек, и думаешь, если я ничего не говорю, то ничего не замечаю! Все-таки ты редкостный дурак, Анохин.

– Ребята… – попытался утихомирить ее Верников.

Но было поздно. Ирина разбушевалась. Какие-то страсти, видимо, давно ею сдерживаемые, вырвались на волю и уже не подчинялись ничему. События развивались сами по себе. Верникову следовало встать и уйти – но Сергей бросил на друга умоляющий взгляд, и он понял, что тот боится оставаться наедине с женой.

– Да, дурак. И я всю жизнь, всю жизнь угробила на тебя…

– Чем ты недовольна, скажи на милость?! – огрызнулся Анохин.

– А чем я должна быть довольна? Что мне сорок лет, и муж не может меня содержать?

– Но я…

– …И я вынуждена экономить каждую копейку! И сама себе покупать вечерние платья для выезда в отпуск! И не могу позволить иметь их столько, сколько мне сейчас надо!

– Да! – вдруг заорал обычно спокойный Сергей. – Чего тебе еще надо?

Все сыты, обуты, одеты и накормлены!!! А твои тряпки!

– Тряпки? Ты платья называешь тряпками?!

– Да, да, да! Тряпки, на которые можно угрохать целое состояние!

Верников смотрел, не в силах вставить слова.

– Ты настолько глуп в своем пивном опупении, что не можешь понять, что такое для женщины одежда…

Ирина сделала паузу и повернулась к Верникову, обращаясь практически теми же словами, какими минуту назад жаловался Сергей:

– Представляешь, Костя? Мне в самом деле не хватало на платья, которые я хотела купить. Я попросила у Анохина – можно сказать, впервые в жизни попросила… И он мне отказал, заявив, что денег у него нет.

– Да, нет! Потому что мне кредит за машину выплачивать!

– Какой кредит! расскажи моей бабушке-покойнице! Ты даже не догадаешься, Костя… Куда Анохин перед отпуском все деньги угрохал… Он купил телевизор. Метровой диагонали.

– Сто семь сантиметров! – выкрикнул Сергей. – И как можно сравнивать!

Тряпку, которую ты два раза наденешь – и плазменную панель!

– Так зарабатывай столько денег, чтобы хватило и на телевизор и на мои платья! Я замужем, или нет, в конце концов? За-мужем! Ты должен меня содержать. А я в сорок лет не должна унижаться перед сопливым москвичом, нынешним директором нашей конторы, сдавая ему квартальный отчет…

– Я принесу скальпель, – спокойным голосом вставил Верников, пытаясь разрядить обстановку. – То есть даже не скальпель… Поднимусь в институт на кафедру зоотехники, там где-то до сих пор лежит как образец старый инструмент коновала… Отличная штука, кстати. И отрежу этому гребаному москвичу гениталии, если он тебя обижает.

– А… А думаешь – это поможет? – дрожащим голосом спросила Ирина, которая, видимо, из последних сил пыталась справиться с собой.

– Не знаю, – серьезно ответил он. – Во всяком случае, стоит попробовать.

Но шутка не помогла. Точнее, помогла лишь на несколько секунд.

– Да, я не могу тебя содержать! – снова заорал Анохин. – Я и так работаю двадцать четыре часа в сутки! И все равно не могу угодить твоим капризам. И твоему недорослю сыну, в которого вкладываются миллионы!

– Но ты… ты… ты…

– Ирина. Остынь. Немедленно, – резким докторским голосом обрубил Верников. – Что ты можешь требовать от Сергея? Он и так пидарасится, как папа Карло. Что делать, если у нас такая страна!

– Я… Я…

Закрыв лицо руками, Ирина вскочила из-за стола и резко – с грохотом опрокинув стул – убежала прочь.

Оставив мужчин одних.

– Was ist los? – строго осведомился толстый и невероятно важный турок-распорядитель, наблюдавший за всем творящимся в зале. – Welche Sorgen?

– Quatch, – отмахнулся Верников, в волнении не сразу находя правильные слова и коверкая язык. – Meine… Die Frau von meinen Freund… Sie ist… Sie haben ein starke Kopfschmertz. Und hier ist zu heiss. Sie… Sie ist vergangen nach Zimmer zu haben… zu haben ein Kuehlung…

– Ah, so… – успокоено констатировал турок и удалился.

– Что ты ему сказал? – натужно поинтересовался Сергей.

– Я… Примерно… Что у Ирины разболелась голова от жары и она ушла в номер под кондиционер.

– Спасибо… Спасибо, Костя…

Сергей вздохнул и с неожиданной теплотой коснулся руки друга.

– Извини за эту сцену.

Сейчас, без Ирины, с Анохина слетела язвительность последнего времени – и он снова превратился в того старого друга, которого Верников полюбил десять лет назад.

– Это ты меня извини, Серега… Я начал кретинский разговор о платьях.

– Да при чем тут ты… – Анохин в отчаянии всплеснул толстыми волосатыми руками. – С Иркой вообще последнее время что-то невообразимое творится. Климакс у нее, что ли.

– Не думаю. Просто… Просто кризис середины жизни. Мы незаметно пришли к этому возрасту. А у женщины все острее. Вот ты скажи, скажи, Сережа – ты доволен своей жизнью?

– Я? Не знаю… – Анохин беспомощно посмотрел на друга. – А ты?

– Так вот и я не знаю. С одной стороны – не умираем. И даже чуть более того. Звиздурция, Ебипет и прочие задворки цивилизации нам доступны. Но… Но какими силами достались эти победы, вот в чем вопрос.

– И не говори…Ты знаешь, я ведь в самом деле работаю круглыми сутками. На одном пиве и держусь. Но денег ни хрена нет. Не хватает. Ирка все спускает на Кольку. Вместо того, чтобы заставить его жить – и работать, как все его сверстники хотя бы летом по специальности… вместо этого она его избаловала, как наследного принца. Вплоть до того, что когда я свободен, на экзамены его вожу. Потакает всем его прихотям. Надо джинсы – держи две пары, надо кроссовки – сразу три. Потерял мобильник – отец купит еще дороже. И так далее. Кто растет…

– Время покажет, – грустно сказал Верников.

– Время… Костя… – Анохин вдруг обнял друга и уткнулся лбом в его плечо. – Костя, Костя… куда оно ушло, это время. Помнишь молодость…

Помнишь, как мы на балконе…

Верников непроизвольно напрягся. Ведь еще пару дней назад он вспоминал, как щупал на балконе груди Ирины.

– … Из пневматического пистолета стреляли…

– Помню, – ответил он, хотя забыл начисто.

– Вот только чей пистолет был – не помню. Твой или мой?

– Твой, наверное. У меня оружия никакого отродясь не было. Я же мирный человек…

– А я…

– …Помнишь… Колька на стул к глазку вставал, чтобы меня увидеть, когда я к тебе за дрелью приходил…

– …И с телефоном бежал – папа, папа, дядя Константин тебе звонит.

Водку пить с ним будете, да?

– Было время. А теперь… Куда все ушло?

– Костька… Когда мы с тобой в последний раз водку пили?

– Не помню, – честно признался Верников. – Что за жизнь…

– Грёбаный случай… Выпить бы. А?

– Турецкая водка – редкостная гадость. Джин у них тоже дерьмо. Давай коньяку.

– Давай, – согласился Анохин. – И черт с ним с пивом… Я схожу. Тебе полрюмки, как обычно?

– Можешь полную принести, – вздохнул Верников.

8

Телефон зазвонил неожиданно, и Верников этому почти обрадовался.

Он уже устал читать, однако требовалось нечто внешнее, что заставило бы его отложить книгу.

– Константин, это я, Ирина…

– Неужели ты думаешь, что я могу тебя не узнать? – с несвойственной для себя мягкостью ответил он.

– Костя, я хочу… Я хочу извиниться за истерику. Как-то само собой получилось. Накопилось, нервы… Хотя надо всегда держать себя в руках. Извини, пожалуйста.

– Не переживай. Все нормально. С кем не бывает…

Ирина на том конце молчала; Верников чувствовал – ей хочется сказать что-то еще, но она не может решиться. Он положил раскрытого Юлия Цезаря переплетом вверх, чтобы потом сразу найти нужное место.

– Костя…

– Да, я слушаю, Ирина.

– Костя, мне так одиноко сейчас.

– А где твои герои звездных войн? – спросил Верников, уже раскаиваясь в своей мягкости и стараясь держать нейтральный тон; выслушивать жалобы женщины ему не хотелось.

Перспектива стать жилеткой для семейства Анохиных ему не улыбалась, а к ней уже наметилась тенденция. Будучи сдержанным и замкнутым, он привык свои проблемы переваривать внутри себя. И в общении с друзьями предпочитал легкость. Поэтому заговорил с Ириной уже суховато.

– Где им быть… Разбежались оба. Анохин где-то надрался коньяку…

«Надрался», – с усмешкой подумал Верников. – Выпили мы с ним поровну и в общем немного, а я в полном порядке и даже хмель давно прошел…

– …И убежал к какому-то своему новому знакомому. Этот придурок, представь, взял в Турцию ноутбук, сейчас хочет выйти в Интернет по мобильному, у него никак не получается. А мой компьютерный гений – ты же его знаешь, хлебом не корми, дай клавишами пощелкать… Ну а Коля сам догадаешься где. Девочек много, и все красивые. Особенно в темноте, как ты точно отметил.

– Ага… Ясно, – пробормотал Верников.

– Костя, мне плохо… – Ирина всхлипнула, в ее голосе опять послышались истерические нотки. – Я одна, совершенно одна. И никому не нужна.

– Брось. Это твои нервы. Ты не одна. У тебя замечательные муж и сын.

Такие замечательные лишь потому, что рядом с ними ты. Без тебя они загнулись бы через неделю.

– Нет, Костя… Это так и не так. Не так просто… Одиночество женщины в сорок лет… Тебе трудно понять. Но я совсем одна и мне тут даже не с кем поговорить.

Верников молчал.

– Костя… Костя, ну пожалуйста… Не откажи мне в такой малости…

Давай выпьем где-нибудь коньяку.

Ему страшно не хотелось подниматься с постели. Снова одеваться, куда-то идти, выслушивать жалобы и утешать… Но вдруг с пронзительной ясностью он вспомнил, как несколько лет назад, во время Алениной долгой стажировки в Москве, Ирина Анохина регулярно кормила его ужинами и вообще следила за тем, чтобы он не загнулся в холостяцком одиночестве. Тогда он испытывал глубокую благодарность этой женщине. И вспомнив это сейчас, понял, что не может отказать Ирине.

Тем более, что выпить еще порцию коньяку в общем не мешало.

– Ладно, – вздохнул Верников. – Давай. Встречаемся на ресепшн, где-нибудь присядем.

Положив трубку, он пошел искать шорты, заброшенные по возвращении из ресторана бог весть куда.