Текст книги "Харбинская трагедия. История одной семьи"

Харбинская трагедия. История одной семьи
Виктор Иванович Ватрак

Моему отцу Ватраку Ивану Мартыновичу посвящаю

Дизайнер обложки Максим Николаевич Василисин

© Виктор Иванович Ватрак, 2017

© Максим Николаевич Василисин, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4490-1728-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

В начале ХХ века с Карпатских гор в центральную Россию бежала гуцульская семья Фокиных: муж с женой и двумя сыновьями. Мартыну, старшему, было уже 10 лет, а Милошу семь. Вообще-то, главу семейства звали Янко Фок, но для русского языка это было несколько непривычно и довольно быстро окружающие переименовали его. Так в России появился гуцул Иван Фокин.

Осела семья в пригороде губернского города Воронеж, на железнодорожной станции Отрожка. Крупный железнодорожный узел давал работу взрослым, учебу детям.

Мартын выучился на механика и работал помощником мастера в мастерских паровозного депо. Дело он знал, на работе его ценили, жить бы да жить. Но в октябре 13-го года он был вызван на призывной участок. Помимо него там собралось еще около трех десятков молодых людей, чей возраст к этому дню превысил 20 лет.

Когда часы на стене пробили 9 раз, в комнату вошел тучный человек в военной форме, с погонами штабс-капитана и явно крестьянским происхождением: «Мать вашу еть, слушать меня! – прервал он своим низким прокуренным голосом стоявший в помещении гул – Сегодня призываем в армию. Служить поедет кажный третий. А хто конкретно, узнаем прямо сейчас из жеребия. Подходить по одному и вынимать жеребий из этой шапки.»

Мартын подошел восьмым, перекрестился, вынул бумажку и развернул. В голове загудела кровь, ногам стало холодно: на бумажке было написано слово «служить».

И застучали по рельсам колеса, понесли его из станционного поселка Отрожка под Воронежем на Дальний Восток в Хабаровск. А там, учитывая образование, его определили рядовым в Заамурский корпус пограничной стражи и отправили в китайский город Харбин к месту службы. Воистину, пути Господни неисповедимы.

Глава 1

Первое января 1924 года пришлось на вторник и было на КВжд рабочим днем. И хотя советская власть еще в 19-ом году отменила празднование Рождества и Нового года, а наряженную елку объявила «поповским обычаем», православный народ плевал на подобные указы и активно праздновал.

В доме Мартына вчера к вечеру поставили разлапистую елку ростом под потолок, украсили орехами, фруктами, яйцами, конфетами и печеньем. Под нее разместили подарки друг для друга: Мартын для Дуни и сына, Дуня Мартыну и сыну, а пятилетний Ванюшка – родителям по конфете. Повару-китайцу подарили красивую поварскую куртку.

Стол ломился от закусок: лидировала семга, из которой было приготовлено аж три блюда; в широких вазочках стояла лососевая икра, а на плоских тарелках лежали нарезанными 4 вида сыров. Из погребов доставались окорока и колбасы. Дополняли меню салаты из редьки, из свеклы. Квашеная капуста, соленые огурцы и грузди с рыжиками тоже присутствовали. Но вершиной Новогоднего стола по традиции был запечённый до хрустящей корочки молочный поросенок, фаршированный гречневой кашей. Поесть все это было немыслимо, но такова была традиция и отступать никто не собирался. Пили коньяк от Шустова и итальянский Мартини.

К трапезе приступили за полчаса до полуночи и гуляли до четырех утра. Ходили в гости к однокурсникам Мартына по Харбинскому политеху, в который он подался сразу после окончания службы, встречали их у себя, водили хороводы во дворе дома, пускали фейерверки. Было весело и радостно, верилось в лучшее.

А около 11 часов первого рабочего дня нового года старший механик механических мастерских Харбинской дистанции пути, взяв в грузчики слесаря Кирилла, отправился на грузовичке в Суйхуа за запчастями. Мартын посчитал, что путь в 110 км они проедут за пару-тройку часов и, погрузившись за час, к вечеру вернутся домой. Голова побаливала, и он захватил с собой коньячка для себя и еды на всех.

На складах в Суйхуа задержек не было и уже полвторого они тронулись в обратный путь. Не обошлось и без проблем: Кирилл довольно сильно придавил локоть и влезть в кузов ему было трудно. Мартын уступил свое место рядом с водителем слесарю и устроился между железками, хлебнул из горлышка коньяка и поплотнее завернувшись в тулуп, начал дремать.

Очнулся он от треска стрельбы и удара пуль в правый борт обшитого железом кузова. «Хунхузы, ангидрит твою в перекись марганца. Но без винтовок, пули борт не пробивают. Слева, со стороны водителя, стрельбы нет. Возможно, прорвемся, если они не конные. Была, не была, погнали в ответную!!!» – Мартын достал из кобуры маузер и высунулся по пояс из кузова, чтобы определить цели. Это было очень опрометчиво с его стороны, потому что он мгновенно ощутил боль в груди и глаза непроизвольно закрылись.

***

Открыл глаза Мартын от того, что во рту все пересохло. Язык напоминал наждак и царапал небо. Мартын напрягся, чтобы встать, но тело пронзила боль, голова закружилась и, покрывшись потом, он откинулся на подушку: «Что-то не так. Так быть не должно». Мартын начал осматриваться. Пошевелил ногами – шевелятся. На месте были руки и голова. А вот грудь была перемотана широким бинтом, сквозь который проступало коричневое пятно засохшей крови. Мартын перенес осмотр с себя на помещение. Кровать незнакомая. Рядом пустая тумбочка. Слева стена, а справа через проход еще две кровати. На соседней лежал небритый мужик и глазел на Мартына. «Больница» – понял Мартын.

– Смотри, очнулся. – произнес мужик и закричал – Доктор! Раненый очнулся!

– Что со мной?

– Подстрелили тебя хунхузы на хрен. Дружка твоего, что в кабине сидел, насмерть, а водиле вот хоть бы что. Примчал тебя прям до больнички.

Мартын вспомнил «Додж три четверти» и выстрелы:

– Ангидрит твою в перекись марганца. И давно я здесь?

– Под вечер привезли. Вот почитай ночь, потом день и еще ночь, а сейчас дело к обеду подходит.

– Был у меня кто из родни?

– Да знают о тебе, батенька, знают. – Это сказал вошедший в палату доктор. – И с работы приходили, и родственники были. Жена со своей сестрой по очереди дежурят.

– а сейчас чья очередь?

– Сестры. Жена ночь просидела. Не волнуйся, пошла поесть, сейчас заявится. Ну, задавай вопросы.

– Что со мной?

– Сквозное пулевое в грудь. Пробито легкое и перебито ребро. Не смертельно, батенька.

– Да какой же я батенька? Мне 31 всего.

– а голова лысая и на ноги встать не можешь. Так что, батенька, лежи и не протестуй. А то еще и дедом назову.

Мартын лежал и покорно принимал прописанные процедуры, но через пару дней, придремав, он ощутил страх. И не просто страх, а животный ужас. Он видел себя в яме, а вокруг суетились крысы. Они ползали по его ногам, по животу, они прицеливались к нему в предвкушении пира. Мартын стряхивал их, хватал руками и швырял об стену, но крыс было много. Вот еще чуть-чуть, и они начнут откусывать от него по кусочку. Мартын заорал во всю глотку.

Вокруг его койки началась суматоха. В мышцу, что пониже спины, вкололи иглу, Мартын почувствовал безразличие. Все что-то говорили, успокаивали, но Мартын ничто не воспринимал.

Постепенно мозг начал опять думать. «Да что это я. Все кончилось уже много лет назад. Ну, боялся я хунхузов, так ведь страхи ушли. Или они затаились? Нет, я не испугался, когда началась стрельба. Я сегодня просто вспомнил давний страх. Все прошло и больше не вернется» – убеждал он себя.

Сосед по койке, увидев, что Мартын успокоился и лежит с открытыми глазами, спросил:

– Что случилось-то, батенька?

– Какой я тебе к черту батенька, – взорвался раненый – Мартын я – и сбавив полтона, повторил – Мартын Фокин.

– Ну, другое дело, а я Тимофей. Так что тебе примерекалось-то?

– Понимаешь, в тринадцатом я начал служить в пограничной страже. Нормальная служба, но довелось мне увидеть мертвяков, которых до смерти запытали хунхузы. Потом еще раз, потом еще. – Мартын сглотнул слюну, передернулся – Рассказывать не буду, что это за зрелище, но стало мне очень страшно. Я боялся выходить на дежурство, боялся оставаться один, боялся выпустить из рук винтовку, если был не в казарме. И н-и-ч-е-г-о не мог с этим поделать. Командир роты помог, царствие ему небесное. А тут меня вновь ужас охватил. – Мартын замолк.

Несколько минут полежали молча. Затем раздался голос с третьей кровати:

– а я Костя. Расскажи, как избавился. Я вот чекистов боюсь. Круто пытают. Побывал у них, но Бог миловал, обошелся побоями. А вот сокамерников такими приволакивали с допросов, что смотреть на них больно было. С тех пор и боюсь.

– Это ты напрасно. Бояться надо японскую жандармерию, вот это настоящие звери. Пытают до смерти, как хунхузы. А советские гепеушники – это нормальные люди. Есть среди них придурки: в семье не без урода. С одним таким я встречался. – Мартын скривился от воспоминания о встрече – Но в целом о них пишут только хорошее.

– Бог не выдаст – свинья не съест, но держись от них подальше, на хрен. Ты, все-таки, расскажи, как тебя вылечили – поддержал соседа Тимофей.

– Ладно. – Мартын помолчал минуту, собираясь с мыслями – Прапорщик, командир роты, замечательный был мужик. Кстати, и двое следующих после него были такими-же. Они и из нас старались делать людей. Много занимались с нами.

– Ты ближе к теме – перебил Костя

Мартын снова замолк, потом продолжил:

«Я тебе не писатель, чтобы вот так все по порядочку рассказать. Как вспоминается, так и говорю. Ладно, заметил значит, Иван Максимович мое состояние и предложил сходить к тунгусам. Там у них был настоящий шаман: я на себе испытал его силу. Слов, которыми он лечил меня, не помню. Я помню то, что после его слов осталось во мне. Поэтому расскажу, как могу.

Тунгус расспрашивал меня обо всем. Я отвечал. В том числе рассказал, что не боюсь смерти, а у меня страх только перед пытками. Он объяснил, что просто так, без причины, боль другому человеку причиняют душевно больные люди. Хунхузы же – это бандиты. А бандитам одно нужно узнать: где драгоценности. Или им надо запугать кого, чтобы получить выкуп за похищенного. А мне пытки не грозят. Отрубят голову или застрелят, ангидрит твою в перекись марганца, так им проще.

Он часа два объяснял мне, я вам коротенько передал. Страхи пыток прошли полностью. А вот страх смерти после беседы с ним появился. Но между этими двумя страхами огромная разница. Страх смерти никогда не доводил меня до ужаса. Скажем, я больше опасаюсь ее, чем боюсь. Он крепко вбил в меня мысль: бесстрашные погибают первыми. Смерти можно избежать, если помнишь о ней и не лезешь на рожон. Я вот забыл об этом и как первогодок высунулся навстречу пуле. Интересно было посмотреть: а откуда стреляют?»

Соседи по палате оживились:

– Посмотрел? – это Костя

– Не, не успел

– а я боюсь смерти – это Тимофей – Пугает меня костлявая. Я вот, чуть болячка выскочит, уже с душой прощаюсь.

– Я читал недавно об одном мужике в России, – это опять Костя – так он однажды так смерти испугался, что чуть с ума не сошел. Тогда он взял и сколотил себе гроб, поставил его в сенях и несколько лет уже ходит мимо него, не замечает. Привык к смерти.

– Давайте поспим, мужики, устал я что-то. – Мартын отвернулся к стенке и закрыл глаза

***

А ночью приснилась весна 14-го года

Раннее утро, еще сумерки. Вдоль товарного состава медленным шагом проезжают 6 всадников. Серые кавалерийские шинели, надвинутые на глаза капюшоны, из-под которых торчат козырьки фуражек. Пятеро на гнедых конях и над плечом у каждого матово поблескивает ствол карабина. Под шестым, замыкающим строй, конь белый и наган в кобуре.

Шла разгрузка состава и платформа была полна людей. Среди грузчиков мелькала охрана – казаки с винтовками. Люди перекрикивались между собой, мельтешили туда-сюда, шла привычная станционная жизнь. Вдоль путей тут и там жгли костры, к которым люди подходили погреться.

Мартын возвращается от начальника состава, где они проверили таможенные документы, и потихоньку мурлычет до смерти надоевший, но не желающий покидать мозг, мотив. Напарник идет чуть впереди него.

«Стой! Кто такие?» – Мартын вздрогнул, думая, что окрикнули его.

– Разведка, возвращаемся. – с явным азиатским акцентом прозвучал ответ

– Проезжайте!

Мимо Мартына проехали конники, а в его груди заверещал сигнал тревоги. Что-то было не так. Что-то заставляло насторожиться:

«Кони, сбруя, форма, оружие – обычный отряд драгунов. И все же… Что-то не то, не то. А все-таки, что именно мне не нравится в них?

Акцент! Своеобразный акцент, но среди драгун есть и буряты, и татары с нерусским говором. Что же мне не понравилось? Думай, голова, думай.

А вот у казаков такого акцента точно не встретишь. А почему я решил, что среди казаков? Форма драгунская, повадки драгунские, только вот карабины надеты через правое плечо, как носят казаки. У драгунов же карабин через левое.

Вот она, нестыковка! Федя! – закричал Мартын, сдергивая с плеча карабин – Чужие! Стоять! – это уже к конникам – предъявить документы!»

Всадники ударили коней шпорами и с места взяли в карьер. «Не уйдешь!» – Мартын с первого выстрела подстрелил белую лошадь, и всадник закувыркался через голову. Вторую лошадь уложил Федор. Казаки, народ опытный, обученный сначала стрелять, а потом уже выяснять кто прав, открыли по удаляющимся всадникам беспорядочную стрельбу. «Ну, вы даете, ребята. – уважительно покачал головой Мартын – четыре трупа и ни одна пуля не попала в коней. А казалось, что вообще не целитесь»

Воспоминания теплом разлились по груди. Тем более, что последствия были неплохие. Этих двоих живых командованию вполне хватило. Оказалось, что японцы уже в четвертый раз под видом конного разъезда выезжают на разведку и три раза успешно возвращались с ценными сведениями. А Мартын через неделю получил лычку ефрейтора. Это было приятное воспоминание.

***

Первая мировая война перевернула службу стражников с ног на голову. Фронту не хватало войск, поэтому к боевым действиям привлекли пограничную стражу со всей России. В том числе и заамурскую. На месте оставили лишь незначительную часть, которая явно не справлялась со своими задачами. Мартын попал в число оставшихся в Китае.

Слабая стража активирует контрабанду. Торговцы перли со всех сторон, часто применяли оружие. Он не боялся китайцев, потому что у них была любопытная манера стрельбы: создавалось впечатление, что они просто решили попугать. Стреляли много, но прицеливаться толи забывали, толи их не учили это делать. Если в кого-то и попадали, то стражники это расценивали как несчастный случай.

С хунхузами все было иначе. Доведенные до отчаяния голодом и безысходностью, хунхузы, сбивались в стаи и занимались грабежом. Они не имели семей, других родственных связей, их невозможно было вычислить или уничтожить, потому что организации хунхузов не существовало. Это были бандиты, собиравшиеся в группы численностью от 5 до 500 (в центральной части Китая) человек. Они не контачили друг с другом, поэтому на один и тот же поезд могли напасть несколько групп с интервалом в 5—6 часов. Они были интернациональны. Китайцы, корейцы, маньчжуры и даже русские: ну как же разбойникам без них. Пограничная стража несла людские потери от стычек с хунхузами. И боялся их Мартын до умопомрачения. Они и посетили его в следующем сне.

В одну из январских ночей 15-го года довелось ему с напарником стоять в охранении здания, куда сложили конфискат. «Стоять в охранении» – так говорилось по Уставу. В натуре они сидели в незастеклённой будке с обзором на три стороны. Над барьером, защищающим от ветра, торчали только головы. Овчинные тулупы, завязанные под подбородком меховые шапки, валенки на ногах и рукавицы с одним пальцем на руках – одежда мало пригодная для боя. Но их задача была поднять шум, а там и стража прибежит.

Вдруг раздался выстрел, и напарник упал. Мартын тут же выстрелил в ответ и получил обратно целый веер пуль. По прикидке их было не менее десятка. Напарник молчал и, оглянувшись, Мартын похолодел: над правой бровью только что живого человека чернела дырка, а под головой на полу натекла лужа крови. Мартын остался один. «Екарный бабай! Все, отвоевался!» – а лекарство от смерти было одно: стрелять, стрелять и стрелять. Мартын выпустил 25 пуль, пока не прибежала вооруженная стража. Бандиты отступили. Ночь помогла им раствориться, ни одного не нашли.

В 1916 году был убит хунхузами унтер-офицер Шапочников. Тела его так никогда и не нашли, а вот голова была подброшена в мешке на территорию охранного отделения. Во время похорон того, что осталось от Шапошникова, прапорщик Михайлов подошел к гробику, посмотрел и вдумчиво произнес: «Да, одна голова хорошо, а с туловищем лучше». Фокин Мартын уже был готов принять под команду отделение, поэтому производство в следующий чин и вступление в должность прошли спокойно.

***

В субботу, через силу поев, Мартын сказал: «Я теперь отдохну, Дуня, а ты сходи тоже поешь». Жена согласно кивнула головой, погладила его лысую голову, промокнула платочком слезу и пошла. Мартын закрыл глаза и предался воспоминаниям.

Первым в голове всплыл подслушанный 1 марта 1920 года разговор. В тот день отмечали двадцатилетие Евдокии. Посидев недолго с родственниками за столом, Мартын почувствовал усталость и отправился спать. Проснулся он от постороннего шума, будто по железу чем-то шваркают, и услышал голос жены:

– Тихо, курица. Муж после дежурства спит.

– Прости, Дунюшка, продолжай. – ответила подруга жены.

– Так вот я и говорю. Входит папаня и с порога объявляет: смотри, какого жениха я тебе привел.

– Прям так и сказал – жениха? – перебивает ее женский голос – Сколько ж тебе годков-то было?

– Так аккурат за месяц до дня рождения. 18 мне в том году исполнилось. Не перебивай.

На кухне звякала посуда. Судя по всему, родственники ушли, появилась новая гостья и шло чаепитие. Жена вновь заговорила:

– Я глянула… и обмерла. Высота под потолок, косая сажень в плечах, китель в обтяжечку, сапоги сверкают, на плечах погоны желтые и с широкой полосой на них, на левом боку огромная сабля, а на правом наган на веревочке.

– Это как, на веревочке?

– Опять перебиваешь! Ну, шнурок такой, одним концом к шее привязан, а другим к нагану, чтоб не потерял. Фуражку снял, а на лысине окно отразилось, и она тоже сверкает. Я смотрю, а папа маме кричит, чтобы накрывала на стол, он гостя привел. Знакомца, кричит, встретил и не узнал, а он меня вмиг определил. Мартын это, механик из Отрожского депо. А я все глаз от парня оторвать не могу. Запал он мне в душу.

– И долго женихались?

– Да в мае свадьбу справили, а через 9 месяцев, как положено, я Ванюшку-то и родила. Аккурат на Сретенье Господне.

– Сретенье второго, а ты родила третьего

– Много ты знаешь. Мы днем праздник отгуляли, а как полночь наступила, тут меня и прихватило рожать.

С Дуни Мартын переключился на ее отца Трофима Васильевича, мастера-путейца железнодорожной станции Отрожка. Вспомнилось родное депо, Юрка и Вовка с дурацкой кличкой Сэм. От них память привела в детство: босоногие пацаны гоняют на заливной луг гусей. Туда, где небольшая, пятиметровой ширины Инютинка соединяется с более крупной рекой Воронеж. Все помнится так, будто происходило вчера. Утром ломоть хлеба, пол-литровая кружка молока – обычный летний завтрак – и на речку. Через 2 дома от своего Мартын обычно тормозил, коротко свистел, и за калитку выходил Витек, выгоняющий длинной хворостиной пяток гусей. Чуть подальше к ним присоединялась Тонька с девятью гусями, потом Юрка с Вовкой без гусей. До луга доходила компания из двенадцати человек, и хотя только половина из них была с гусями, но хворостинка была у каждого и всем разрешалось управлять птицами. Огромный луг был довольно густо заселен этими белыми и серыми красавцами, но там были свои гусеводы, со своими развлекалками.

И это была Россия, это была Родина.

***

За день до выписки приснилось лето 1920 года.

Пограничная стража содержалась за счет средств КВжд, но вот уже более полугода деньги от дороги не поступали. В России кипела гражданская война, ждали каких-то перемен и в Харбине.

А утром на построении перед ротой выступает прапорщик Гусев:

– Братцы, не удивляйтесь такому обращению, но с сегодняшнего дня я не командир вам. Наш отдельный корпус пограничной стражи ликвидирован. В России корпус пограничников был расформирован еще в семнадцатом году, границы, как это ни странно, ликвидировали. Мы же продержались 2 с лишним года. Насчет выходного пособия ничего не скажу, тем более, что нас для КВжд уже несколько месяцев не существует. Газеты пишут много плохого о нас, одни считают, что таможенную службу не надо содержать, мы способны сами добывать пропитание. Другие считают, что все люди братья и границы ни к чему. Они пишут, а власти молчат.

Мне трудно говорить, братцы. Видит Бог, я, а вместе со мной и вы, честно несли охрану границы. Мы задержали сотни контрабандистов, которые пытались ввезти в страну товар без уплаты пошлины. Мы помогли стране дополнительно получить миллионы золотых рублей. Мы не давали хода наркотикам и оружию и не выпускали из страны продовольственные товары. Новая страна не оценила это.

Братцы, предки мои, начиная с прадеда, служили Царю и Отечеству. Я тоже человек служивый, тоже давал присягу. Тоже Царю и Отечеству. Царя больше нет, но Отечество осталось и не важно под чьим оно управлением. В России живут русские люди, и в конечном счете я служу им.

Мы, группа офицеров, у которых пока не потеряна совесть и есть на что купить краюху хлеба, решили сохранить хоть что-то от пограничной стражи, мы продолжим охрану границы от контрабанды. Придет пора и власть поймет, что границы страны необходимо защищать. Если кто нас поддержит, тому в ноги поклонюсь, но на большее не рассчитывайте. Я закончил. Вопросы?

– Когда поддерживать-то?

– Ночь подумайте, вторую подумайте, а на третий день жду в казарме.

– Что с оружием-то делать, если не придумаю остаться? – раздался одинокий голос

– Не знаю, что делать! Вон войска самораспускаются и никого про оружие не спрашивают. Оставьте себе, будет чем от хунхузов отбиваться. Кстати, тем, кто купил самостоятельно карабины и пистолеты, рекомендую с документами зайти к властям и подтвердить регистрацию.

– а домой когда? – загалдела рота

– Братцы, там сейчас война. Брат на брата идет, сосед на соседа. Оно вам надо? Отсидитесь здесь, а там видно будет.

Мартын вздохнул так, будто этот разговор произошел только что. Всплыло и наболевшее:

Мартын подошел к командиру роты и сказал, что он готов служить дальше. А прапорщик отказал. «Мартын, здесь много одиноких, не знающих другой работы людей. Я обращался к ним. Они ничего не теряют. Ты женат, у тебя сын полугодовалый, его содержать надо. Ты думай об этом. Ты хороший пограничник, вахмистр, и тебя всегда возьмут на службу, когда эта служба станет нужна стране. Я постараюсь получить в штабе справку, что по семейным обстоятельствам ты отпущен в бессрочный отпуск. Случись что со мной – справка поможет вернуться. Прощай, Мартын Иванович, а справку я пришлю тебе на квартиру с нарочным. Да с ней и оружие у тебя будет находиться законно».

Тогда в роте остались служить четыре низших чина: два ефрейтора, унтер-офицер и старший унтер-офицер.

Крепко врезался разговор в память. Но в пограничную стражу больше не тянуло.

Дома же у Мартына хранились бельгийский винчестер и маузер в деревянной кобуре, что по китайским законам разрешалось иметь пограничникам в собственности. Но не спасло это его от пули. Судьба.

В больнице Мартына продержали три недели, после чего отправили домой на долечивание. На работу он вышел 1 февраля, но всем известно: как Новый год встретишь, так и весь год пойдет. И на Мартыне это суеверие отыгралось по полной программе.

***

В конце февраля загорелись мастерские, кирпичная коробка 100 на 50 метров и двумя въездами. Внутри станки, слесарные верстаки, сварочные посты. Все, что необходимо для металлообработки запчастей.

Телефонный звонок разбудил Мартына около трех часов ночи. Пожар! Мастерские горят!

В ушах зазвенело, будто труба заиграла сигнал тревоги, после чего бешено заколотилось сердце. Проделав несложную дыхательную гимнастику, он собрался и бегом промчался 2,5 километра, отделявшие квартиру от места работы.

Полыхали деревянные ворота, причем сразу на обоих въездах в мастерские. Пожарные из трех бочек качали воду, сбивая струей огонь с самих ворот и начавшей гореть кровли. Старший муниципальной пожарной дружины узнал Мартына и подошел к нему:

– Здорово, Мартын Иванович. Это поджог и причем детский какой-то. Вроде как не спалить мастерские хотели, а попугать.

– а кого-попугать-то, Александр Иванович?

– Это ты с полицейскими разбирайся. Вон они, собираются помалу. А нашему часовому на каланче магарыч поставь. Очень уж вовремя он огоньки пожара рассмотрел. Отделаешься малым ремонтом.

– Это уж, как водится. – Мартын облегченно вздохнул и пошел к полицейским.

Группа людей в китайской форме что-то оживленно обсуждала, но среди них был один с вполне русским лицом. К нему и обратился Мартын:

– Здорово, Сережа. Что скажешь?

– Да говорить особо нечего, Мартын. Версии две: хулиганство, но оно на втором месте. И политическая акция на первом. Хотели показать, что железная дорога не вписывается в их понятие об устройстве свободного общества.

– Да как же это дорога может не вписываться в устройство общества? Они что, первобытнообщинный строй пропагандируют? – довольно ехидно спросил Мартын, учуявший крепкий запах перегара от русского в форме китайского полицейского.

– Оговорился. Не вписываются, конечно, порядки, установленные на дороге. Много денег получаете, намного больше эмигрантов. И берете не всех на работу.

– Мы, Сережа, не делим людей на эмигрантов и не эмигрантов. Просто желающих работать намного больше, чем у нас рабочих мест. А вообще вчера эту стрелку ремонтировала бригада путейцев, так вот в ней работают только полковники царской армии. Других к себе принципиально не берут.

– Не знаю, Мартын. Дело это тухлое и на раскрытие не надейся. Справку соответствующую твоему начальству отправим. К тебе претензий за халатность не будет, поджог налицо.

Успокоенный Мартын вызвал бригаду для восстановления ворот, назначил старшего и отправился домой досыпать. Он и предположить не мог, что через полгода эти ворота еще аукнутся ему. А пока он, крепкий мужик под два метра ростом, к тому же знающий механик, держал в руках три десятка рабочих. Его и боялись, и слушались, и уважали – кто как. Начальство же Мартына ценило и заработной платой не обижало. Он с удовольствием ходил на работу и пропадал здесь частенько дольше положенного.

***

А вот дома не все складывалось хорошо. Как и зачем Мартын женился, он и сам не понял. Как-то незаметно ласковая, покладистая Дуняша увлекла его и к свадьбе все пришло само-собой. После медового месяца Дуню словно подменили. Командирские интонации в голосе, желание жены поставить себя во главу семьи довольно быстро охладили любовный пыл Мартына. Кроме того, после первых родов Евдокия не желала больше беременеть, а средство против нежелательной беременности было одно: жесткие ограничения секса. Мартын начал искать женские ласки на стороне и имел определенный успех в этом деле. Евдокия прочувствовала сложившуюся ситуацию, постаралась перестроиться, но поезд ушел. Так и жили: вроде как вместе, и в то же время не совсем. Дуня продолжала искать пути к прежним отношениям, Мартын не обращал на ее потуги никакого внимания и был сам по себе. Мысль о разводе не возникала, потому что в русских православных семьях жена давалась мужчине один раз и навсегда.

А вот сына Мартын обожал. Ванька, названный так в честь деда, рос смышлёным и подвижным мальчиком. Почти все свободное время Мартын с ним возился. Делал ему игрушки, пел песни, рассказывал страшные истории. Но больше всего им обоим нравилось бороться. Для этого Мартын ложился на диван, а Ванька нападал на него и пытался поднять ему руку или ногу, открутить голову, пробить кулачком брюшной пресс. Мартына это веселило. Ивана тоже, хотя успеха он не достиг ни разу. Но с детства таким образом Иван приобрел навыки в борьбе за достижение цели.

***

В начале марта Мартын как обычно пришел домой, но не услышал восторженного крика сына. Навстречу вышла заплаканная Евдокия.

– Что случилось? Ванюшка? Что с ним?

– Он заболел. Температура с утра 40,1. Бредит. Я вызвала Илью Палыча, он подозревает корь, но пока не точно. Прописал лекарства, я уже все купила, кроме опия. Я не знаю где и как его покупать.

Мартын, не отвечая, бегом кинулся в комнату Ивана. Сын был в сознании. Постель, мокрая от пота, скомкалась. Ваня стонал от боли. На столике возле его кровати лежали нетронутые облатки с порошками, коробка с ампулами и кружка, наполовину наполненная водой.

– Папа. Мне страшно одному. Мне кажется, что сейчас пффф – он скорчил гримасу – и взорвется голова. Здесь жарко, как в бане. Открой окно. Папа, туловище не может сесть. – Ваня попытался сделать жест рукой – Рука тоже не поднимается. Хорошо, что ты пришел. Побудь со мной, расскажи страшную сказку. Пусть болезнь испугается и уйдет.

Ваня истратил на монолог все силы, закрыл глаз и затих. Мартын поднял сына на руки, сказал: «Перестели постель. Быстро. Проветри здесь» и вынес мальчика из комнаты. Ваня горел, и чтобы помочь сыну, Мартын скинул с себя рубашку и прижал к груди голое раскаленное тельце ребенка. Почувствовав прохладу, Ваня притих и мирно засопел.

Вышла Дуня:

– Все готово.

– Хорошо. Почему лекарства не давала?

– а как, если он почти все время без сознания?

– Ангидрит твою в перекись марганца. Я же видел там ампулы. Их что, тоже пить надо?

– Я не знаю. Я просто купила все, что прописал доктор, а Ваня мечется и глаза не открывает. Я испугалась. Ждала тебя.

– а в кружке что?

Евдокия похолодела. Она успела сбегать к Прасковье и взять у нее кружку наговоренной воды. С грехом пополам полкружки она влила в Ивана и искренно считала, что все лечебные действия на этом закончены. Но лучше, чтобы муж об этом не узнал.

– Да водичка это, порошки запить, когда проснется.

– Ладно. Я 2—3 дня побуду дома, там у меня переработки достаточно, отпустят. Будем Ивана лечить. Когда Илья Палыч придет?

– Уже скоро. Обещал часам к восьми заглянуть.

Доктор появился в начале девятого. Осмотрел мальчика, развел руками и сказал: «Точно могу утверждать одно: это не корь. Я не знаю, что за инфекцию он подцепил, поэтому продолжайте давать порошки, которые я прописал, наймите медсестру, чтобы раз в день делала укол и сбивайте температуру. Чай с малиной и обтирания водой с уксусом хорошо помогут ребенку. Не давайте температуре подниматься выше 39 градусов, но и ниже ее не сбивайте. Высокой температурой организм сам борется с инфекцией, не надо ему мешать».