Текст книги "Сказка среди бела дня"

Виктор Виткович, Григорий Ягдфельд
Сказка среди бела дня

Памяти Евгения Шварца

1

Есть ли на свете что-нибудь лучше утра 31 декабря! Когда всё впереди: и новогодняя ёлка, горящая разноцветными огнями, и подарки, которые тебя уже ждут, но ты не знаешь какие, и новогодние пироги впереди – румяные, пышные, выпеченные из самой белой муки, купленной в городе Ярославле по сорок шесть копеек за килограмм!

Ты просыпаешься в ещё не убранной к празднику деревенской избе, где против печи в зеркале – тусклом, с увядшими цветами за рамой – танцуют ржаво-красные языки пламени и из квашни, фыркая, всё в пузырях, лезет тесто, а мать летает по избе, то скребёт ложкой по дну кастрюли, то грохочет кочергой в русской печи, то в ступке сахар толчёт, то держит над огнём ощипанного гуся, поворачивая его так, что кожа гуся дымится, потрескивая, и всё это значит, что праздник приближается с каждым мгновением…

Как раз в такое утро, в такой избе и начались удивительные события, о которых мы расскажем. Они случились в деревне Неверково с учеником третьего класса Митей Бычковым.

Утро было как утро. Митя проснулся в своей постели, открыл один глаз, лежал и думал – вставать или не вставать, когда кто-то постучал в окошко.

Митя вскочил и в одной рубашке подбежал к окну, покрытому ледяными узорами, багровыми от солнца. Ничего не было видно, только снежные цветы на стекле. Положив голову на подоконник, Митя заглянул в оттаявший мутный уголок стекла и увидел улицу, снег и ребят своего класса.

Схватив шубейку, Митя стрелой бросился к двери. Но мать успела его перехватить:

– Ты куда?

Заскулив, Митя опять подбежал к окну и посмотрел в глазок: катают снежных баб! Не попадая в штанины и рукава, Митя стремглав стал одеваться. Нахлобучив ушанку, он кинулся к двери.

Держа в одной руке кочергу, мать снова ловко схватила его:

– А мыться?

Митя знал, – маму не переспоришь. В отчаянии он стащил шубу. Минуты полторы, не спуская глаз с матери, он гремел умывальником, делая вид, что моется. И, вытерев сухое лицо, опять бросился к шубе.

– А молоко? – неумолимо спросила мать и налила из крынки в гранёный стакан тёплое молоко с пухлой коричневой пенкой.

Митя тяжело вздохнул, уселся на скамью, двумя пальцами вытащил пенку, бросил котёнку. Мальчик медленно пил и дышал в стакан. Взгляд его упал на календарь: остались два последних листочка! Отставив стакан, Митя подбежал к календарю, оторвал вчерашний день, прочёл на последнем листочке:

31 ДЕКАБРЯ

Долгота дня – 7 часов 6 минут.

Солнце всх. – 9.00, зх. – 16.06.

Тысячу лет назад умер известный

средневековый часовой мастер

Антонио СЕГЕДИ

Вот тут-то Митя и вспомнил про часы! Про свои новенькие часы с нарисованными стрелками, которые показывали без пяти двенадцать! Их мама вчера купила ему в городе на базаре, и они пролежали всю ночь под подушкой. Митя подбежал к кровати, вытащил их, потом впрыгнул в валенки. Мать обмотала его длинным шарфом, завязала сзади узлом. И Митя выбежал из избы.

Снег хрустел и искрился под ногами. Над избами качались столбы дыма, всюду жарили и пекли. Тускло блестел серебристый плюш инея на бревенчатых стенах изб. А снег вокруг ещё не успели протоптать, он был пушист и толст.

Мальчишки катали баб. В кармане у Мити гремело: это прыгали его заветные сокровища в железной коробке от монпансье. Митя пробежал мимо колодца, который весь обледенел, покрылся сосульками и ледяными уступами.

– Гляньте, что мне мамка купила!

Прыгая на одной ноге, Митя начал хвастливо вертеть часики.

Вредный мальчишка Сашка Тимошкин взял часики и приложил к уху:

– Без пяти двенадцать? Немножко спешат!

Мальчики покатились со смеху.

– Отдавай, – сказал Митя и вырвал часы.

– Чего ржёте? – сказал Тимошкин голосом дяди Андрея, председателя сельсовета. – Эти часы ничего. Эти часы два раза в сутки показывают правильное время.

И все опять: «Ха-ха-ха…» Митя тяжело дышал от негодования.

– Много ты понимаешь, – сказал он и надел часы на руку. – Знаешь, какие это часы?

– Знаем, знаем! – закричали мальчишки. – Раз твои, – значит самые главные! Главнее нет!

И все начали смеяться так, что на деревне залаяли собаки. Митя был один против всех. Губы его дрожали, в глазах стояли слезы. Неожиданно для себя он сказал:

– Если эти часы остановить, – остановятся все часы на свете!

Ребята притихли, даже Тимошкин такого не ожидал.

– Остановятся? Как остановятся?!

– А вот так!..

Митя уже не мог удержаться, его понесло.

– …Все будильники остановятся, и все ходики, и школьные часы!

С состраданием посмотрев на Митю, Тимошкин покрутил пальцем около лба.

– И на башнях встанут часы?

– И на башнях, – заносчиво сказал Митя.

От вранья у него загорелись уши, и он взялся катать свою снежную бабу.

«Часики, а часики, – шептал он, – сделайтесь волшебные! Сделайтесь, пожалуйста, волшебные, ну, что вам стоит! Часики, а часики…» Он говорил с таким пылом, что не заметил, как его часики соскользнули с руки, упали в снег и он собственными руками закатал их в снежный ком.

А мальчишки продолжали приставать к Мите:

– И хронометр дяди Васи остановится? Да?.. И часы на вокзалах?.. И часы Главной палаты мер и весов, которые по звёздам?..

Если бы мальчики знали, что будет, они не смеялись бы. Но они не знали и смеялись.

– Ох и дурак! – сказал Тимошкин. – Ну и дурак!

Митя подскочил от обиды:

– А я вот возьму и остановлю время! И… И… – он не знал, что сказать дальше. – И новый год не наступит никогда! Вот вам!

Тимошкин вежливо осведомился:

– Значит, так и будет всегда старый год?

– Так и будет, – мстительно сказал Митя. – Старый год останется навсегда!

– Ладно, – добродушно сказал Тимошкин. – Пока ты ещё время не остановил, тащи морковку!

– И картошку, – добавил кто-то из ребят, сняв варежки и дуя на пальцы.

Митя помчался домой.

Заскочив в сени, он сунулся в ларь, набил карманы морковкой. Но тут в облаке пара из избы вышла мать, вытащила Митю за штанину из ларя и увела в избу.

– Катай тесто, – сказала она.

Митя жалобно пискнул; это не подействовало. Тогда, сняв шубу, он с тяжёлым вздохом начал скалкой катать тесто на доске, посыпанной мукой.

– Все ребята катают баб, – ворчал он, – а я катай тесто…

И вдруг увидел: на руке нет часов. Нет новеньких, маленьких часов на ремешке, с нарисованными стрелками, которые показывали без пяти двенадцать! Испустив жалобный крик, Митя начал рыться в квашне с тестом.

– Ты что делаешь? – закричала мать.

В отчаянии Митя бросился к ступке.

– Ты, наверное, их растолкла-а, – заревел он во весь голос.

– Что?

– Часы-ы…

– Сказился! – сказала мать и шлёпнула его.

Митя выскочил в сени, сунулся в ларь, стал рыться, искать: вверх полетели картофелины и морковки. Вышла мать и выпроводила его за дверь.

На улице, в последней надежде, Митя ещё раз пошарил в карманах, вытащил коробку из-под монпансье, открыл. Там было много сокровищ – копейка, уголёк и обрывок какого-то старинного заявления с печатью на сургуче, – но часов не было. Да они там и не могли быть. Размахнувшись, Митя со злостью швырнул коробку в снег: раз так, пусть всё пропадает!

2

Молча Митя отдал мальчикам картофелины и морковки, и мрачно стал катать голову своей маленькой бабе. Ему было так жалко часы, что он не видел, как с неба падали редкие звёздочки снега. А когда Митя высунул язык и на его кончик упала снежинка, мальчик её проглотил не заметив.

Из-за риг показались розвальни с большой ёлкой, но Мите и это было всё равно. Макушка ёлки волочилась по снегу, оставляя кружевной след. Рядом шагал дядя Вася, держа вожжи в руке. Ребята побежали к ёлке; они уже вставили своим бабам картофелины вместо глаз и по морковке вместо носа. Всем было хорошо, только Мите было плохо. Прилепив голову своей маленькой бабе, он поплёлся за мальчиками.

Дядя Вася взвалил ёлку на спину, ребята подхватили её кто за что и шумно потащили в школу. Но Митя с ними не пошёл. Он не мог забыть часиков.

– А вдруг там… – пробормотал он и повернул обратно к своей маленькой бабе.

От огорчения у него щипало сердце и, что было всего досадней – он сам выбирал эти часики в ларьке! Стоило выбирать, чтобы тут же потерять!

Митя начал разрывать ногой снег и шарить руками.

Позади него лошадь, запряжённая в сани, мотала серебряной головой. В лучах низкого зимнего солнца снег искрился, как рассыпанные драгоценные камни.

– Что ты ищешь, мальчик? – спросил вдруг какой-то нежный голосок.

Митя поднял голову. Никого! Посмотрел на телеграфный столб – это не он. На обледеневший колодец – это не он. На лошадь, покрытую инеем, – это не она.

Раздался тихий смех. Перед Митей стояла ожившая снежная баба: девочка в песцовой шубке, белых ботиках, отороченных мехом, в белой меховой шапочке и в белых пушистых перчатках. Её заснеженные глаза были широко открыты.

Митя отступил на шаг; у него перехватило дыхание.

– Я спрашиваю, что ты ищешь, мальчик?

– Часы… – пролепетал Митя.

– Они здесь, – девочка положила руку на сердце. – Слышишь?

И Митя, наклонив голову к шубке, услышал: «тик-так, тик-так…»

– А ты кто? – прошептал Митя.

– Не знаю, – сказала девочка.

– Как не знаешь? – рассердился Митя. – Я же тебя слепил. Скажи спасибо!

– Спасибо, – сказала девочка.

Они помолчали. Митя от смущения раскатывал ногой снег. Он исподлобья поглядел на девочку и удивился: её глаза делались синее и синее! Митя кашлянул и ни с того ни с сего сообщил:

– А завтра Новый год. Мамка печёт пироги.

– А я люблю мороженое в стаканчиках, – сказала девочка.

Они опять постояли, не зная, о чём говорить.

– Тебя как зовут?

– Не знаю.

– А фамилия?

– Нету, – сказала девочка.

– Нету? – удивился Митя.

Он уже открыл рот, чтобы спросить ещё что-то, но его окликнул с порога школы Саша Тимошкин:

– Митька-а!..

Митя сказал девочке:

– Айда в школу… Золотые кольца клеить…

И, схватив за руку, потащил за собой. Потом остановился, поглядел на девочку:

– Знаешь, лучше я скажу, что я тебя в лесу нашёл. И пусть тебя зовут Лёля. А то ребята засмеют. Они мне всегда говорят: «Сказки рассказываешь!»

И Митя с Лёлей побежали в школу.

3

В школьном зале за длинным столом и на полу сидели мальчики и девочки. Они клеили разноцветные коробочки, красили орехи, вырезали бумажные цепи. Руки у всех были липкие, золотые, а у одной девочки был даже золотой нос.

Посреди комнаты в потолок упиралась ёлка. Дядя Вася, сельский электротехник, прибивал к потолку провода; его валенки сзади были обшиты кусочками кожи.

Скрипнула дверь, и вошёл Митя с незнакомой девочкой в белой шубке.

Дядя Вася спустил очки со лба на нос и поглядел сверху.

– Вот, в гости приехала, – буркнул Митя, снимая с неё шубку. – Звать Лёлей…

– Здравствуйте, – негромко сказала она.

– Здравствуй, – ответили ребята.

А Сашка Тимошкин взял стеклянный шарик, положил на кончик своего пальца и держал не меньше минуты. Но Лёля это не заметила.

Она смотрела на шкафы, где за стёклами пестрели коллекции бабочек, гербарии, чучела птиц, заспиртованные лягушки и камни под номерами. На табуретках и подоконниках грудами лежали шубы, ушанки и платки, а на полу валялись коньки с ботинками, калоши.

– Подвинься, – сказала подруге девочка с золотым носом и, освободив место, протянула Лёле кисточку. – Садись, крась орехи!

Митя сунулся справа, слева, но возле Лёли места не было. А напротив, как назло, сидел Тимошкин. Теперь он держал шарик на кончике носа. Этого Митя перенести не мог.

Он подошёл к Лёле сзади и сказал на ухо:

– А что у меня есть!

– Что? – спросила шёпотом Лёля.

– Уголёк! Из трубки Кощея Бессмертного!

Лёля со страхом покосилась на него. Митя гордо взглянул на Сашку Тимошкина и нанёс ему следующий удар. Он наклонился к самому уху Лёли:

– И ещё есть волшебная копейка! На неё что хочешь покупаешь, а она у тебя в кармане.

– Не мешай, – сказала девочка с золотым носом. Но Митя отодвинул её локтем:

– И ещё у меня волшебная сургучная печать…

Тимошкин ехидно заметил:

– Только он ещё не разобрался – от какого волшебника!

Все захихикали. Но Лёля не рассмеялась, она посмотрела на Митю серьёзно и доверчиво:

– А где они у тебя?

– Сейчас принесу! – обрадовался Митя и кинулся на улицу.

«Подумаешь, на кончике носа! Это кто угодно…» – бормотал он, открывая дверь.

Выскочил на крыльцо и разинул от удивления рот: только что светило солнце, а сейчас что! Выл ветер и мёл снег. На крыше школы скрежетал и вертелся флюгер. Снежинки мчались по воздуху, от них шёл шорох, и ничего нельзя было разобрать. А мороз вдруг ударил такой, что трещали деревья, из глаз текли слезы и тут же замерзали, превращаясь в звонкие льдинки.

Прикрыв голову руками от ветра, Митя помчался по улице и налетел с разгона на какого-то старичка, чуть не сбив его с ног.

– Здрасте! – сказал Митя. Он хотел сказать «извините», но сказал «здрасте», и снег сразу набился ему в рот.

Старичок поправил пыжиковую шапку, так замотанную башлыком, что из-под него торчал только пушистый хвостик.

– Отдавай волшебные часы! – пробурчал он.

– Какие волшебные?!

Митя почувствовал, что душа у него уходит в пятки, оглянулся. На улице с воем крутилась метель. В стороне, как три тёмные тени, стояли три снежные бабы.

– Не хитри! Те самые… – сказал старичок. – Сам говорил! Ну, от которых остановятся будильники… Давай, давай!

– Не могу, – упавшим голосом пробормотал Митя. – Я нечаянно закатал их в бабу, а она стала девочкой…

– Побожись! – сказал старичок.

– Честное слово, – сказал Митя.

– Этого ещё не хватало! – Старичок чуть де заплакал. – Разве ты не знал, что эти часы сделал сам Антонио Сегеди? Как же мне теперь быть?..

– А что? – спросил Митя. Но старичок продолжал своё:

– Как же ты так… Ай-яй-яй… Волшебные часики, сделанные тысячу лет назад, и вдруг… Ай-яй-яй…

Митя в тоске переминался с ноги на ногу, не зная, что сказать. А старичок гудел:

– Главное, сам мне посоветовал…

Тут снег насыпался и старичку в рот. Он поморщился, выплюнул снег, недовольно махнул рукой. И ветер сразу прекратился, снежинки разлетелись в разные стороны и улеглись. Стало тихо. Только три снежные бабы по-прежнему молча стояли, будто ничего не было. А Митя боялся пошевелиться.

Старичок продолжал ворчать:

– Сам мне посоветовал не уходить… Без тебя я бы не догадался… А теперь, когда догадался и решил остаться, вдруг оказалось, что… Ай-яй-яй…

Митя вздрогнул – такая странная мысль пришла ему в голову.

– А вы кто? Неужели Старый год?

– А то кто же, – мирно сказал старичок. – Думал: приеду, возьму у тебя часики, остановлю их, время остановится, и всё будет хорошо. А теперь… Вот беда! Ай-яй-яй… Придётся у живой девочки останавливать сердце…

Митя со страхом поглядел на старичка, попятился и опрометью кинулся в школу.

4

Интересно, читатель, что бы сделал ты на Митином месте? Неужели бросил бы девочку на произвол судьбы? Нет, конечно, нет! Ты её не дал бы в обиду! А если бы ты не стал девочку защищать, тогда дальше не читай нашу книжку: мы не для таких пишем! Мы пишем для таких, как Митя.

Когда Митя вбежал в школу, там все смеялись, и веселее всех Лёля. Она никак не могла перевязать орех ниточкой, он выскальзывал и падал то в клей, то в золотую краску. Лёля смеялась так звонко, что, глядя на неё, серебряные рыбки и зайцы на ёлке тоже незаметно рассмеялись, и от этого упало на пол несколько игл.

Митя крикнул Лёле:

– Не бойся!

Сашка Тимошкин открыл рот, чтобы посмеяться над Митей, и все уже приготовились фыркнуть. Но отворилась дверь, вошёл, не здороваясь, странный старичок в башлыке с кисточкой и двинулся прямо к Лёле.

– Я за тобой, – сказал он.

Держа в зубах гвозди, дядя Вася посмотрел со стремянки. Лёля вскочила и забилась в угол, а Митя храбро её заслонил.

– Это кто? – спросила девочка с золотым носом. – Твой дедушка?

– Не знаю, – сказала Лёля, дрожа от страха.

Дядя Вася вынул гвозди изо рта.

– Кто вы такой?

– Старый год, – важно сказал старичок и отстранил рукой Митю.

Ребята повскакали с мест.

– Что он сказал?.. Что сказал?.. Кто он?..

Старичок взял Лёлю за руку; она умоляюще прошептала:

– Не отдавайте меня…

Митя уже хотел броситься на старичка. Но со стремянки слез дядя Вася.

– Зачем вам девочка? – спросил он.

– Мне нужно остановить её сердце.

Ребята попятились, со страхом поглядели друг на друга.

– Сумасшедший… – прошептала девочка с золотым носом и спряталась за Митю.

Дядя Вася внимательно разглядывал старичка. Старичок как старичок, даже на вид симпатичный, а так разговаривает!

– Зачем останавливать сердце? – спросил дядя Вася с недоумением.

– Остановить время.

Тут большие школьные часы будто догадались, что хочет ответить дядя Вася, захрипели, пробили одиннадцать раз и пошли дальше. И дядя Вася сказал:

– Время остановить нельзя.

– Я лучше знаю, что можно, а что нет, – сказал старичок и потащил Лёлю за руку к двери.

Митя кинулся на старичка, вырвал Лёлину руку, крикнул: «Не отдадим!» И ребята встали стеной, закрыв Лёлю.

– Это моя девочка, нехорошо, – сказал старичок.

– Вот что, – сказал дядя Вася. – Ваша девочка или не ваша, мы не знаем. Идите в сельсовет, там разберутся.

Старичок обиженно посмотрел на дядю Васю, потом на ребят, потом на Лёлю, скрипнул зубами и вышел.

– Психический, – сказал дядя Вася, покрутив головой. – Но ничего, тихий.

– Это не психический! – закричал Митя. – Ребята, я его знаю! Ему осталось жить тринадцать часов, он не хочет уходить! Он решил остановить Лёлино сердце! Он не врёт! Это Старый год!..

– Зато ты врёшь, – сказал Тимошкин. – Опять сказки рассказываешь!

– Я не сказки…

Но Митю отпихнули и повернулись к Лёле. Она уронила голову на стол среди золотых орехов, по столу пошли золотые потёки. Ребята окружили её, не зная, как утешить.

– Не плачь, – всхлипнула девочка с золотым носом.

Дядя Вася заглянул в синие заплаканные глаза Лёли.

– Откуда ты, девочка?

Лёля вздохнула два раза – коротко, как всегда после слез в детстве, и сказала:

– Не знаю.

– Ну как же не знаешь, – улыбнулся дядя Вася. – Где твои папа и мама?

– Нету.

– Сиротка, – тихо сказал дядя Вася.

Все пододвинулись к ней ближе. А Зоя, девочка с золотым носом, незаметно положила ей в карман горсть «сливочных коровок». Дядя Вася продолжал:

– Откуда ты приехала?

– Не помню.

Митя, который влез на скамейку, чтобы попасть в первый ряд, выпалил:

– Я её слепил!

Но его снова оттиснули. Дядя Вася продолжал:

– Как же так не помнишь?

Стараясь что-то вспомнить, девочка негромко заговорила:

– Я помню зелёные волны… Море… Белую пену…

– Ты была на пароходе?

– Нет… Около парохода…

Ребята с изумлением глядели прямо в рот Лёле.

– …И помню ещё… Вокруг облака… Небо…

– Ты летела на самолёте?

– Нет… Рядом…

Митя подпрыгнул на скамейке:

– Дайте я объясню!

– Не мешай! Отстань! – крикнули ребята.

– Ладно, – сказала Зоя. – Пусть объяснит!

Митю пропустили вперёд, и он пылко сказал:

– Она говорит правду! Она была, знаете, кем? Водой в море! Капелькой в облаке! Честное пионерское, я её слепил из снега…

Но Митю вытеснили в последний ряд.

– Ребята, – сказал дядя Вася, взглянув на школьные часы. – Скоро полдень, а ёлка ещё не готова…

И, взяв в зубы гвозди, полез обратно на стремянку.

5

Мимо изб, где пекли и жарили к празднику, шел старичок, жалобно бормоча под нос: «Вот сказал – не уйду, и не уйду! Не хочу уходить! Не хочу! Ни за что не уйду…»

Вдруг он увидел трёх снежных баб.

Они стояли с морковками и картофелинами вместо носов и глаз. Ломающиеся тени падали от них на снег в красных лучах солнца.

Старичок остановился и тихо сказал бабам:

– Эй…

Бабы молчали.

– Ага, – сказал старичок и осмотрелся.

Он заметил на снегу жестяную коробку из-под монпансье.

– Угу, – кивнул он и поднял.

Открыв коробку, он обнаружил в ней уголёк, монету и обрывок какого-то заявления с печатью на сургуче.

Старичок просиял. Уголёк из трубки Кощея Бессмертного и неразменную копейку он узнал с полувзгляда. Но над старинной сургучной печатью с выпуклыми буквами задумался. Вертя её между пальцев, он прочёл: «Волшебная к-iя. Столъ п. времени».

– Ах, волшебная канцелярия! Стол потерянного времени!.. – вспомнил он. – Хм, попробовать, что ли…

Подойдя к бабам, старичок огляделся – никого не было. Только два воробья прыгали на школьной крыше. Да невдалеке за огородами синел лес.

Убедившись, чти никто не смотрит, старичок быстро втиснул самой толстой бабе монету – туда, где должно быть сердце.

– Ты будешь душа продажная! – прошептал он.

Баба взглянула на него тусклыми картофельными глазами и кивнула.

– А ты будешь душа бумажная! – сказал старичок и сунул второй бабе вместо сердца обрывок старинного заявления с сургучной печатью.

Бумажная душа тоже кивнула. Старичок задумался.

– А ты будешь чёрная душа!

Он воткнул в грудь третьей бабе уголёк. И эта баба кивнула.

Старичок отступил на несколько шагов и поманил баб.

Они подошли к нему и склонили головы. Старичок вздохнул:

– Ну и рожи!

– Что? – спросили бабы.

– Ничего, – сказал старичок. – Вот что, бабы. Надо остановить время!

– Приказывай! – хором сказали бабы. – И мы его остановим!

Старый год повернулся к школе:

– Там от меня прячут девочку. Её зовут Лёля. В её сердце – часы. Волшебные…

Бабы тупо глядели картофельными глазами, и старичок усомнился: понимают ли они, что он говорит.

– Знаете ли вы, что такое волшебство? – подозрительно спросил он.

– Неужели нет?! – сказала Продажная душа.

– Так вот, – продолжал старичок, – если эта девочка с волшебными часами в сердце поглядит на испорченные часы, они пойдут, даже нарисованные пойдут! А если остановить её сердце, остановятся все часы в мире. И тогда время остановится!

– Ясно, – сказали бабы. – Надо остановить её сердце.

Распахнулась дверь Митиной избы.

– Тшш… – прошипел старичок.

Бабы окаменели, а Старый год сделал вид, будто внимательно читает на деревянном столбе объявление о том, что продаётся коза.

В дверях появилась мать Мити с кастрюлей. Она выплеснула горячую воду, снег сразу стал рыжим, и пошёл пар. Подозрительно поглядев на старичка, мать Мити скрылась и захлопнула дверь.

Бабы тотчас же ожили.

– Так о чём мы говорили? – спросил старичок.

– О том, как умертвить сердце девочки, – напомнили бабы.

– Легче всего умертвить сердце с помощью денег, – гнусаво сказала Продажная душа.

Старичок поморщился.

– Нет, – сказала Бумажная душа. – Сердце удобнее всего остановить с помощью волшебных чернил.

Чёрная душа мрачно усмехнулась и промолчала.

– А ты что скажешь, Чёрная душа? – спросил старичок.

– Это всё не наверняка, – снисходительно сказала Чёрная душа. – Ложь убивает сердце наповал!

– Нехорошие вы бабы, – вздохнул старичок. – Но без вас не обойтись… Главное, я уже совсем собрался уходить, как и все до меня, и вдруг этот мальчишка меня надоумил… И мне так захотелось остаться…

Старичок мучился, вздыхал. Наконец мрачно махнул рукой: «Действуйте!» – и пошёл к дороге.

Бумажная душа его окликнула:

– Начальник! А по какому адресу прикажете доставить вам сердце?

Старичок сказал:

– Мой адрес: город Ярославль, башня Знаменских ворот.

Из-за угла дома вылетела «Победа» с шахматными полосами по бокам и зелёным огоньком.

Бабы замерли. Старичок поднял руку. Машина остановилась.

Старичок сел рядом с шофёром, сказал:

– В Ярославль!

Машина умчалась, и за нею пошла снежная позёмка. А бабы двинулись к школе.

– Девочки, – остановилась Чёрная душа. – Вы тут постойте, пока я пойду выманю Лёлю.

– Почему ты?! – подняли крик бабы.

– Давайте считаться, девочки!

Снежные бабы встали в кружок. И Продажная душа начала бойко, тыча пальцем в грудь по очереди:

– Аты-баты, шли сол-даты. Аты-баты, на базар. Аты-баты, что ку-пили? Аты-баты, само-вар. Аты-баты, сколько да-ли? Аты-баты, три рубля!

На слоге «ля» она попала в грудь себе:

– Мне идти!

И помчалась к школе, откуда доносились весёлые голоса.