Текст книги "Сталин и народ. Почему не было восстания"

Одним из каналов освобождения из «кулацкой ссылки» являлась передача на иждивение. В циркулярном распоряжении ГУЛАГа от 29 декабря 1931 года подчеркивалось, что передачу на иждивение следует производить только в крайних случаях[116]116
  ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 26. Л. 9.


[Закрыть]. На практике же эти «крайние случаи» исчислялись десятками тысяч. Коменданты трудпоселков вынуждены были оформлять передачу на иждивение одиноких инвалидов, больных неизлечимым недугом, престарелых, которые не могли самостоятельно обеспечить свое существование. Передача этих людей их родственникам – свободным гражданам, а также в дома старчества и т. п. осуществлялась только после того, как выяснялось, что в трудпоселках некому взять их на иждивение. Только в 1934–1938 годах из «кулацкой ссылки» было освобождено посредством передачи на иждивение 33 565 человек[117]117
  ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 89. Л. 208–210, 212–213.


[Закрыть].

Первым правовым актом, реализация которого стала впоследствии (в конце 1940-х – начале 50-х годов) одним из главных каналов ликвидации «кулацкой ссылки», было постановление СНК СССР № 1143-280с от 22 октября 1938 года «О выдаче паспортов детям спецпереселенцев и ссыльных», текст которого приводится ниже полностью:

«Детям спецпереселенцев и ссыльных при достижении ими 16-летнего возраста, если они ничем не опорочены, паспорта выдавать на общих основаниях и не чинить им препятствия к выезду на учебу или на работу.

В целях ограничения въезда их в режимные местности, в графе 10 в выдаваемых паспортах делать ссылку на пункт 11 постановления СНК СССР № 861 от 28 апреля 1933 года, предусмотренную постановлением СНК СССР от 8 августа 1936 года за № 1441»[118]118
  ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 43. Л. 6.


[Закрыть].

Согласно этому постановлению, дети трудпоселенцев, если они лично ничем не были опорочены, по достижении 16-летнего возраста на персональный учета Отдела трудовых поселений ГУЛАГа НКВД СССР не ставились. 16-летние юноши и девушки получали паспорта на общих основаниях и могли покинуть трудпоселки, но с ограничением проживания в режимных местностях. Однако в первые месяцы после выхода этого постановления никаких освобождений не производилось, так как сотрудники Отдела трудовых поселений, ОМЗ УНКВД и комендатур не знали, по какому принципу это делать. Причем они никак не могли получить соответствующего разъяснения от вышестоящих инстанций. В одной из докладных записок Отдела трудовых поселений в ЦК ВКП(б) говорилось: «Необходимо разъяснение, как применять постановление от 22/Х – 1938 года к достигшим 16-летнего возраста: к моменту издания постановления и позже или же ко всем детям трудпоселенцев, которые в момент высылки были моложе 16 лет. СНК дать такое разъяснение отказался. Необходимо ведомственное разъяснение, так как на местах идет большая путаница в этом вопросе»[119]119
  ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 54. Л. 10.


[Закрыть].

В разъяснении зам. наркома внутренних дел СССР В. В. Чернышева от 27 января 1939 года, направленном начальникам управлений РК милиции республик, краев и областей, указывалось, что паспорта «выдаются только детям спецпереселенцев и ссыльных, которым сейчас исполнилось 16 лет, если они лично ничем не опорочены и если они из спецпоселков и мест ссылки выезжают на учебу или на работу»[120]120
  ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 23а. Д. 288. Л. 1.


[Закрыть]. Из этого разъяснения вытекало, что круг претендентов на освобождение по постановлению СНК СССР от 22 октября 1938 года ограничивался узкими возрастными рамками 1922–1923 годов рождения, да и то с оговорками (выезд на работу или учебу, отсутствие порочащих данных). В 1939 году по указанному постановлению СНК СССР из «кулацкой ссылки» было освобождено 1824 человека, что составляло менее 0,2 % от общей численности трудпоселенцев на 1 января 1939 года[121]121
  ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 89. Л. 213–214.


[Закрыть].

Практика освобождения и выдачи паспортов по постановлению СНК СССР от 22 октября 1938 года только для лиц 1922–1923 годов рождения вызывала недовольство десятков тысяч трудпоселенцев более старших возрастов, но которые в свое время в момент поступления в «кулацкую ссылку» были моложе 16 лет. От них и их родителей в различные инстанции поступали соответствующие прошения. В ряде случаев местные органы НКВД, а также местные партийные и советские органы признавали доводы этих людей вполне справедливыми и отмечали это в своих отчетах и докладных записках в республиканские и общесоюзные органы.

Все это возымело действие. В докладной записке зам. председателя СНК СССР А. Я. Вышинского от 11 ноября 1939 года на имя В. М. Молотова выражалось несогласие с разъяснением В. В. Чернышева от 27 января 1939 года. «…Так как это разъяснение ограничивает право выезда на учебу и на работу детей спецпереселенцев и ссыльных, достигших шестнадцатилетнего возраста до издания вышеуказанного Постановления СНК СССР, – отмечал А. Я. Вышинский, – полагаю необходимым указанное разъяснение НКВД СССР отменить. Т.т. Вознесенский и Булганин проголосовали за отмену этого разъяснения. Прошу Ваших указаний». На этом документе В. М. Молотов поставил резолюцию: «За отмену незаконного распоряжения т. Чернышева. В. Молотов»[122]122
  ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 23а. Д. 288. Л. 6.


[Закрыть]. В письме А. Я. Вышинского от 21 ноября 1939 года на имя В. В. Чернышева (копия – прокурору СССР М. И. Панкратьеву) говорилось, что СНК СССР отменяет разъяснение НКВД СССР от 27 января 1939 года[123]123
  ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 23а. Д. 288. Л. 7.


[Закрыть].

В связи с отменой в конце 1939 года январского (1939 год) разъяснения НКВД СССР, фактически ограничивавшего круг освобождаемых по постановлению СНК СССР от 22 октября 1938 года только лицами 1922–1923 годов рождения, ситуация с этой проблемой в 1940 году резко изменилась. Теперь на освобождение по этому постановлению могли претендовать трудпоселенцы, которым в момент поступления в «кулацкую ссылку» в 1930–1931 годах и позднее не было 16 лет. Нижняя планка претендентов на освобождение опустилась до значительного числа лиц 1915–1916 годов рождения, а верхняя передвинулась в 1940 год на лиц 1924 года рождения (по мере достижения 16-летнего возраста). В 1940 году по постановлению СНК СССР от 22 октября 1938 года был освобожден 77 661 трудпоселенец, или в 42,6 раза больше, чем в 1939 году[124]124
  ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 89. Л. 216.


[Закрыть].

Освобождение в 1939–1940 годах почти 80 тыс. молодых трудпоселенцев по постановлению СНК СССР от 22 октября 1938 года отнюдь не означало, что в «кулацкой ссылке» не осталось людей соответствующих возрастов. В ней продолжали находиться десятки тысяч людей, которые по возрасту могли бы быть освобождены. Одни по каким-то причинам не подавали соответствующих заявлений и, естественно, продолжали оставаться на учете трудпоселений, другие, подав заявления, не могли четко и внятно объяснить, на какую именно работу или учебу они собираются выехать из трудпоселков. В толковании понятия «порочащие факты» царили субъективизм и волюнтаризм. Случалось, что освобождались почти все подавшие заявления, за исключением имевших в своем активе серьезные правонарушения. В то же время в ряде трудпоселков при рассмотрении заявлений производился значительный отсев за счет включения в «порочащие факты» игру в карты, употребление спиртных напитков, драки и потасовки между подростками, недостаточно вежливую манеру разговора с начальством и др.

Вплоть до 1940 года оставался открытым вопрос о призыве на военную службу бывшей трудпоселенческой молодежи, освобожденной из «кулацкой ссылки» по постановлению СНК СССР от 22 октября 1938 года и другим решениям.

27 февраля 1940 года вышло указание Главного Управления РККА «О порядке приписки к призывным участкам трудпереселенческой молодежи», в котором говорилось (приводим весь текст):

«1. На основании статьи 30 Закона о всеобщей воинской обязанности к категории лиц, сосланных и высланных, относятся также и трудпереселенцы.

Призывников из числа трудпереселенческой молодежи, состоящей на учете местных органов ОТП ГУЛАГ НКВД, к призывным участкам не приписывать, учет их не вести и в Красную Армию и флот не призывать.

Лица, указанные в статье 30 Закона о всеобщей воинской обязанности, также не подлежат приписке к призывным участкам.

2. На основании постановления СНК СССР за № 1143-280с от 22 октября 1938 года, дети трудпоселенцев при достижении 16-летнего возраста, если они лично ничем не опорочены, освобождаются из трудовых поселков с выдачей паспортов, но с ограничением проживания в режимных городах.

Освобожденная из трудовых поселков призывная молодежь подлежит приписке к призывным участкам и призыву в Армию с зачислением в кадровые части по особому указанию НКО СССР»[125]125
  ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 113. Л. 6.


[Закрыть].

Таким образом, указание ГУ РККА от 27 февраля 1940 года подтвердило незыблемость прежней практики, а именно: все лица, сохраняющие статус трудпоселенца, на военную службу не призываются. Исключение делалось только для молодежи, освобожденной по постановлению СНК СССР от 22 октября 1938 года, т. е. для лиц, уже не имевших статуса трудпоселенца.

К концу 1930-х годов подавляющее большинство трудпоселенцев продолжало оставаться без паспортов. Они не выдавались даже трудпоселенцам, работавшим в угольных шахтах и проживавшим в шахтных поселках бок о бок со свободными гражданами. В августе 1939 года зам. наркома внутренних дел СССР В. В. Чернышев в письме на имя секретаря Президиума Верховного Совета СССР А. Ф. Горкина сообщал: «Трудпоселенцам, проживающим в зоне шахтных поселков, паспорта выдаваться не будут. Этот контингент будет прописываться по справкам комендатур трудпоселков…»[126]126
  ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 54. Л. 23.


[Закрыть]. Во второй половине 1939 года некоторым трудпоселенцам, работавшим на строительстве, лесосплаве и в других отраслях народного хозяйства по трудовым соглашениям, заключенным между ними и хозорганами, было разрешено выдавать паспорта с отметкой в графе 10-й: «Годен для проживания в таком-то районе». Лица, вступившие в брак с нетрудпоселенцами, обычно получали право на выезд в избранные ими места жительства и на получение паспортов.

В апреле 1939 года Л. П. Берия представил в ЦК ВКП(б) и СНК СССР на утверждение проект партийно-правительственного постановления об «уточнении правового положения трудпоселенцев». По своей сути проект был ориентирован на наиболее радикальное за все 1930-е годы реформирование «кулацкой ссылки». В частности, предусматривалось упразднение комендатур с возложением функций последних на районные отделы милиции. Однако НКВД сделал все возможное, чтобы не допустить такой «реформы», вследствие которой могла быть нарушена создававшаяся в течение почти десятилетия система «трудовой ссылки». Проект обсуждался и уточнялся на протяжении почти двух лет, пока, наконец, в марте 1941 года руководство НКВД само не уведомило СНК о «неактуальности этого вопроса» и не попросило «проект с обсуждения снять»[127]127
  Красильников С. А. Серп и Молох. С. 258.


[Закрыть].

По нашим оценкам, общее число раскулаченных в 1929–1933 годах и позднее крестьян (всех трех групп) могло максимально составлять 3,5 млн, из них порядка 2,1 млн побывали на спецпоселении («кулацкой ссылке»). Всего, по нашим расчетам, в период 1930–1940 годов через спецпоселение в форме «кулацкой ссылки» прошли около 2,3 млн человек, включая «примесь» в лице городского деклассированного элемента, высланного из погранзон «сомнительного элемента» и др. В 1940 году в «кулацкой ссылке» оставалось около 1 млн человек, и, следовательно, убыль за 1930–1940 года составила около 1,3 млн (2,3 млн – 1,0 млн), из них умерших было не более 600 тыс., а бежавших и освобожденных – свыше 700 тыс.

Экспроприация «эксплуататоров-кулаков» являлась составной частью политики «ликвидации эксплуататорских классов» и оправдывалась «государственными интересами» и «интересами трудового народа». Выселение людей с конфискацией их собственности органически вписывалось в теорию и практику «классовой борьбы» (в их большевистском понимании). Спецпоселенческая система («кулацкая ссылка») зародилась и стремительно росла в условиях «форсированного строительства социализма» и служила местом ссылки и «перевоспитания» для многих из тех, кого политическое руководство и карательные органы рассматривали как мешающих или вредящих указанному строительству. Сюда же была интегрирована идея спецколонизации, т. е. освоения необжитых и малообжитых земель посредством насильственных переселений.

В течение 1930-х годов «кулацкая ссылка» прошла определенные этапы в своем развитии – от зарождения в страшных родовых муках до относительной стабилизации. Сложился особый социальный слой – спецпереселенцы (трудпоселенцы), близкий поначалу по своему положению к политическим ссыльным, но в последующем имевшим тенденцию эволюционировать в сторону обычного гражданского населения. Эта эволюция постоянно находилась в стадии процесса, который по разным причинам то ускорялся, то замедлялся, но… не завершался. Можно сказать, что к 1940 году «кулацкая ссылка» находилась в зените своего развития, а дальше начался ее закат.

Глава 2. Сталинские репрессии
^{Правда ли, что было осуждено 40 миллионов человек?}

К концу 1980-х годах историческая наука оказалась перед острой необходимостью доступа к секретным фондам силовых ведомств (бывшим и настоящим), так как в литературе, по радио и телевидению постоянно назывались разные оценочные, виртуальные цифры репрессий, ничем не подтвержденные, и которых нам, профессиональным историкам, нельзя было вводить в научный оборот без соответствующего документального подтверждения.

Во второй половине 1980-х годов на какое-то время сложилась несколько парадоксальная ситуация, когда снятие запрета на публикацию работ и материалов по этой теме сочеталось с традиционным недостатком источниковой базы, так как соответствующие архивные фонды по-прежнему были закрыты для исследователей. По своему стилю и тональности основная масса публикаций периода горбачевской перестройки (да и позднее тоже) носила, как правило, резко разоблачительный характер, находясь в русле развернутой тогда пропагандистской антисталинской кампании (мы имеем прежде всего в виду многочисленные публицистические статьи и заметки в газетах, журнале «Огонек» и т. п.). Скудность конкретно-исторического материала в этих публикациях с лихвой перекрывалась многократно преувеличенной «самодельной статистикой» жертв репрессий, поражавшей читательскую аудиторию своим гигантизмом.

В начале 1989 года по решению Президиума Академии наук СССР была создана комиссия Отделения истории АН СССР во главе с членом-корреспондентом Академии наук Ю. А. Поляковым по определению потерь населения. Будучи в составе этой комиссии, мы в числе первых историков получили доступ к ранее не выдававшейся исследователям статистической отчетности ОГПУ – НКВД – МВД – МГБ, высших органов государственной власти и органов государственного управления СССР, находившейся на специальном хранении в Центральном государственном архиве Октябрьской революции (ЦГАОР СССР), переименованном ныне в Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ).

Комиссия Отделения истории действовала в конце 80-х – начале 90-х годов, и уже тогда нами была опубликована серия статей по статистике репрессий, заключенных, спецпоселенцев, перемещенных лиц и т. д.[128]128
  Земсков В. Н. Численность и состав спецпселенцев по состоянию на 1 января 1953 г. // Аргументы и факты. 1989. № 39; Земсков В. Н. «Архипелаг ГУЛАГ»: глазами писателя и статистика // Аргументы и факты. 1989. № 45; Земсков В. Н. К вопросу о репатриации советских граждан. 1944–1951 годы // История СССР. 1990. № 4; Земсков В. Н. Об учете спецконтингента НКВД во всесоюзных переписях населения 1937 и 1939 гг. // Социологические исследования. 1991. № 2; Земсков В. Н. ГУЛАГ: историко-социологический аспект // Социологические исследования. 1991. № 6 и 7; и др.


[Закрыть] В дальнейшем и до настоящего времени мы продолжали эту работу.

Еще в начале 1954 года в МВД СССР была составлена справка на имя Н. С. Хрущева о числе осужденных за контрреволюционные преступления, то есть по 58-й статье Уголовного кодекса РСФСР и по соответствующим статьям УК других союзных республик, за период 1921–1953 года. (Документ подписали три человека – Генеральный прокурор СССР Р. А. Руденко, министр внутренних дел СССР С. Н. Круглов и министр юстиции СССР К. П. Горшенин).

В документе говорилось, что, по имеющимся в МВД СССР данным, за период с 1921 года по настоящее время, то есть до начала 1954 года, за контрреволюционные преступления было осуждено Коллегией ОГПУ, тройками НКВД, Особым совещанием, Военной коллегией, судами и военными трибуналами 3 777 380 чел., в том числе к высшей мере наказания – 642 980[129]129
  Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 9401. Оп. 2. Д. 450.


[Закрыть].

В конце 1953 года в МВД СССР была подготовлена еще одна справка. В ней на основе статистической отчетности 1-го спецотдела МВД СССР называлось число осужденных за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления за период с 1 января 1921 года по 1 июля 1953 года – 4 060 306 человек (5 января 1954 года на имя Г. М. Маленкова и Н. С. Хрущева было послано письмо за подписью С. Н. Круглова с содержанием этой информации).

Эта цифра слагалась из 3 777 380 осужденных за контрреволюционные преступления и 282 926 – за другие особо опасные государственные преступления. Последние были осуждены не по 58-й, а по другим приравненным к ней статьям; прежде всего по пп. 2 и 3 ст. 59 (особо опасный бандитизм) и ст. 193-24 (военный шпионаж). К примеру, часть басмачей была осуждена не по 58-й, а по 59-й статье. (См. таблицу № 1).

Таблица 1. Число осужденных за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления в 1921–1953 годах[130]130
  ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 1. Д. 4157. Л. 201–205; Попов В. П. Государственный террор в советской России. 1923–1953 гг.: источники и их интерпретация // Отечественные архивы, 1992. № 2. С. 28.


[Закрыть].

Примечание. В период с июня 1947 года по январь 1950 года в СССР была отменена смертная казнь. Этим объясняется отсутствие смертных приговоров в 1948–1949 годах. Под прочими мерами наказания имелись в виду зачет времени нахождения под стражей, принудительное лечение и высылка за границу.

Следует иметь в виду, что понятия «арестованные» и «осужденные» не являются тождественными. В общую численность осужденных не входят те арестованные, которые в ходе предварительного следствия, т. е. до осуждения, умерли, бежали или были освобождены.

Вплоть до конца 1980-х годов в СССР эта информация являлась государственной тайной. Впервые подлинная статистика осужденных за контрреволюционные преступления (3 777 380 за 1921–1953 года) была опубликована в сентябре 1989 года в статье В. Ф. Некрасова в «Комсомольской правде». Затем более подробно эта информация излагалась в статьях А. Н. Дугина (газета «На боевом посту», декабрь 1989 года), В. Н. Земскова и Д. Н. Нохотович («Аргументы и факты», февраль 1990 года), в других публикациях В. Н. Земскова и А. Н. Дугина. Число осужденных за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления (4 060 306 за 1921–1953 года) впервые было обнародовано в 1990 году в одной из статей члена Политбюро ЦК КПСС А. Н. Яковлева в газете «Известия». Более подробно эту статистику (I спецотдела МВД) с динамикой по годам опубликовал в 1992 году В. П. Попов в журнале «Отечественные архивы»[131]131
  Некрасов В. Ф. Десять «железных» наркомов // Комсомольская правда. 1989. 29 сент.; Дугин А. Н. ГУЛАГ: открывая архивы // На боевом посту. 1989. 27 дек.; Земсков В. Н., Нохотович Д. Н. Статистика осужденных за контрреволюционные преступления в 1921–1953 гг. // Аргументы и факты. 1990. № 5; Дугин А. Н. ГУЛАГ: глазами историка // Союз. 1990. № 9; Дугин А. Н. Говорят архивы: Неизвестные страницы ГУЛАГа // Социально-политические науки. 1990. № 7; Земсков В. Н. Заключенные, спецпоселенцы, ссыльнопоселенцы, ссыльные и высланные: статистико-географический аспект // История СССР. 1991. № 5; Попов В. П. Государственный террор в советской России. 1923–1953 гг.: источники и их интерпретация // Отечественные архивы. 1992. № 2; и др.


[Закрыть].

Мы специально привлекаем внимание к этим публикациям, потому что именно в них содержится подлинная статистика политических репрессий. В конце 1980-х – начале 1990-х годов они являлись, образно говоря, каплей в море по сравнению с многочисленными публикациями иного рода, в которых назывались недостоверные цифры, как правило, многократно преувеличенные.

Реакция общественности на публикацию подлинной статистики политических репрессий была неоднозначной. Нередко высказывались предположения, что это фальшивка. Известный публицист А. В. Антонов-Овсеенко, акцентируя внимание на том, что эти документы подписывали такие заинтересованные лица, как Руденко, Круглов и Горшенин, внушал в 1991 году читателям «Литературной газеты»: «Служба дезинформации была на высоте во все времена. При Хрущеве тоже… Итак, за 32 года – менее четырех миллионов. Кому нужны такие преступные справки, понятно»[132]132
  Антонов-Овсеенко А. В. Противостояние // Литературная газета. 1991. 3 апр. С. 3.


[Закрыть]. Несмотря на уверенность А. В. Антонова-Овсеенко, что эта статистика является дезинформацией, мы позволим себе смелость утверждать, что он ошибается. Это подлинная статистика, составленная путем суммирования за 1921–1953 года соответствующих данных, имеющихся в I спецотделе. Этот спецотдел, входивший в разное время в структуру ОГПУ, НКВД, МГБ (с 1953 года и по настоящее время – МВД), занимался сбором полной информации о числе осужденных по политическим мотивам у всех судебных и внесудебных органов. I спецотдел – это орган не дезинформации, а сбора всеобъемлющей объективной информации.

Вслед за А. В. Антоновым-Овсеенко с резкой критикой в наш адрес выступил в 1992 году другой известный публицист – Л. Э. Разгон[133]133
  Разгон Л. Э. Ложь под видом статистики: Об одной публикации в журнале «Социологические исследования» // Столица. 1992. № 8. С. 13–14.


[Закрыть]. Смысл обвинений Антонова-Овсеенко и Разгона сводился к тому, что, мол, В. Н. Земсков занимается фальсификацией, оперируя сфабрикованной статистикой, и что документы, которыми он пользуется, будто бы недостоверны и даже фальшивы. Причем Разгон намекал на то, что Земсков причастен к изготовлению этих фальшивых документов. При этом они не смогли подкрепить подобные обвинения сколько-нибудь убедительными доказательствами. Мои ответы на критику Антонова-Овсеенко и Разгона в наш адрес были опубликованы в 1991–1992 годах в академических журналах «История СССР» и «Социологические исследования»[134]134
  История ССР. 1991. № 5. С. 151–152; Социологические исследования. 1992. № 6. С. 155–156.


[Закрыть].

Резкое неприятие Антоновым-Овсеенко и Разгоном наших публикаций, опирающихся на архивные документы, вызывалось также их стремлением «спасти» свою «самодельную статистику», не подтверждавшуюся никакими документами и являвшуюся не более чем плодом их собственного фантазирования. Так, Антонов-Овсеенко еще в 1980 году опубликовал в США на английском языке книгу «Портрет тирана», где назвал число арестованных по политическим мотивам только за период 1935–1940 годов – 18,8 млн человек[135]135
  Antonov-Ovseenko A. The Time of Stalin: Portrait of a Tyrany. New York. 1980. P. 212.


[Закрыть]. Наши же публикации, с опорой на архивные документы, прямо разоблачали эту «статистику» как чистое шарлатанство. Отсюда и проистекали их, Антонова-Овсеенко и Разгона, неуклюжие попытки представить дело так, что их «статистика» правильная, а Земсков якобы является фальсификатором и публикует сфабрикованную статистику.

Со стороны Л. Э. Разгона была предпринята попытка противопоставить архивным документам свидетельства репрессированных сотрудников НКВД, с которыми он общался в заключении. По словам Разгона, «в начале 1940 года встретившийся мне на одной из пересылок бывший начальник финансового отдела НКВД на вопрос: “Сколько же посадили?” – призадумался и ответил: знаю, что на 1 января 1939 года в тюрьмах и лагерях находилось около 9 миллионов живых заключенных»[136]136
  Разгон Л. Э. Ложь под видом статистики: Об одной публикации в журнале «Социологические исследования» // Столица. 1992. № 8. С. 14.


[Закрыть]. Нам, профессиональным историкам, прекрасно известно, насколько сомнительна подобного рода информация и как опасно вводить ее в научный оборот без тщательной проверки и перепроверки. Детальное изучение текущей и сводной статистической отчетности НКВД привело, как и следовало ожидать, к опровержению указанного «свидетельства»: в действительности в начале 1939 года в лагерях, колониях и тюрьмах насчитывалось около 2 млн заключенных, из них 1 млн 317 тыс. – в лагерях[137]137
  ГАРФ. Ф. 9413. Оп. 1. Д. 6. Л. 7–8; Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1154. Л. 2–4; Д. 1155. Л. 2, 20–22.


[Закрыть].

Попутно заметим, что общее число заключенных во всех местах лишения свободы (лагеря, колонии, тюрьмы) на определенные даты редко когда превышало 2,5 млн. Обычно оно колебалось в разные периоды от 1,5 млн до 2,5 млн. Наивысшее количество заключенных за всю советскую историю нами зафиксировано по состоянию на 1 января 1950 года – 2 760 095 человек, из них 1 416 300 – в лагерях, 1 145 051 – в колониях и 198 744 – в тюрьмах[138]138
  ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 330. Л. 55; Д. 1155. Л. 1–3; Д. 1190. Л. 1–34; Д. 1390. Л. 1–21; Д. 1398. Л. 1; Д. 1426. Л. 39; Д. 1427. Л. 132–133, 140–141, 177–178.


[Закрыть].

Поэтому нельзя всерьез воспринимать, к примеру, утверждения того же А. В. Антонова-Овсеенко, что после войны в лагерях и колониях ГУЛАГа содержалось 16 млн заключенных[139]139
  Антонов-Овсеенко А. В. Противостояние // Литературная газета. 1991. 3 апр. С. 3.


[Закрыть]. Надо понимать, что на ту дату, которую имеет в виду Антонов-Овсеенко (1946 год), в лагерях и колониях ГУЛАГа содержалось не 16 млн, а 1,6 млн заключенных. Следует все-таки обращать внимание на запятую между цифрами.

Главную причину роста численности заключенных в конце 1940-х – начале 1950-х годов следует усматривать в успехах правоохранительных органов в борьбе с уголовной преступностью. Это – положительный результат деятельности плеяды прототипов Жеглова и Шарапова из телевизионного фильма «Место встречи изменить нельзя», их успехов в обуздании распоясавшейся уголовной стихии. Что касается политических репрессий, то таковые, конечно, тогда тоже имели место, но по своим масштабам, как это видно из таблиц 1 и 3, намного уступали уровню 1937–1938 годов.

А. В. Антонов-Овсеенко и Л. Э. Разгон были бессильны предотвратить массовый ввод в научный оборот архивных документов, включая и ненавистную им статистику репрессий. Данное направление исторической науки стало прочно опираться на документальную архивную базу (и не только в нашей стране, но и за рубежом). В этой связи в 1999 году А. В. Антонов-Овсеенко, по-прежнему пребывая в глубоко ошибочном убеждении, что опубликованная Земсковым статистика является фальшивой, а его, Антонова-Овсеенко, «собственная статистика» якобы правильной (в действительности чудовищно извращенной), вновь с прискорбием констатировал: «Служба дезинформации была на высоте во все времена. Жива она и в наши дни, иначе как объяснить “сенсационные” открытия В. Н. Земскова? К сожалению, явно сфальсифицированная (для архива) статистика облетела многие печатные издания и нашла сторонников среди ученых»[140]140
  Антонов-Овсеенко А. В. Черные адвокаты // Возрождение надежды. М., 1999. № 8. С. 3.


[Закрыть]. Этот «крик души» был не более чем гласом вопиющего в пустыне, бесполезным и безнадежным (для Антонова-Овсеенко). Идея «явно сфальсифицированной (для архива) статистики» уже давно воспринимается в ученом мире как на редкость нелепая и абсурдная; подобные оценки не вызывают иной реакции, кроме недоумения и иронии.

Таков был закономерный результат схватки между профессионализмом и дилетантизмом, ведь в конечном итоге профессионализм обязан победить. «Критика» Антонова-Овсеенко и Разгона в наш адрес находилась тогда в общем русле наступления воинствующего дилетантизма с целью подмять под себя историческую науку, навязать ей свои правила и приемы научного (вернее, псевдонаучного) исследования, с профессиональной точки зрения совершенно неприемлемые.

Свою лепту в фальсификацию вопроса о численности заключенных внес и Н. С. Хрущев, который написал в своих мемуарах: «… Когда Сталин умер, в лагерях находилось до 10 млн человек»[141]141
  Мемуары Никиты Сергеевича Хрущева // Вопросы истории. 1990. № 3. С. 82.


[Закрыть]. Если даже понимать термин «лагеря» широко, включая в него также колонии и тюрьмы, то и с учетом этого в начале 1953 года насчитывалось около 2,6 млн заключенных[142]142
  Население России в XX веке: Исторические очерки. М., 2001. Т. 2. С. 183.


[Закрыть]. В Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) хранятся копии докладных записок руководства МВД СССР на имя Н. С. Хрущева с указанием точного числа заключенных, в том числе и на момент смерти И. В. Сталина. Следовательно, Н. С. Хрущев был прекрасно информирован о подлинной численности заключенных и преувеличил ее почти в четыре раза преднамеренно.

Большой резонанс в обществе вызвала публикация Р. А. Медведева в «Московских новостях» (ноябрь 1988 года) о статистике жертв сталинизма[143]143
  Медведев Р. А. Наш иск Сталину // Московские новости. 1988. 27 ноября.


[Закрыть]. По его подсчетам, за период 1927–1953 годов было репрессировано около 40 млн человек, включая раскулаченных, депортированных, умерших от голода в 1933 году и др. В 1989–1991 годах эта цифра была одной из наиболее популярных при пропаганде преступлений сталинизма и довольно прочно вошла в массовое сознание.

На самом деле такого количества (40 млн) не получается даже при самом расширенном толковании понятия «жертвы репрессий». В эти 40 млн Р. А. Медведев включил 10 млн раскулаченных в 1929–1933 годах (в действительности их было около 4 млн), почти 2 млн выселенных в 1939–1940 годах поляков (в действительности – около 380 тыс.), и в таком духе абсолютно по всем составляющим, из которых слагалась эта астрономическая цифра.

Однако эти 40 млн скоро перестали удовлетворять «растущим потребностям» определенных политических сил в очернении отечественной истории советского периода. В ход пошли «изыскания» американских и других западных советологов, согласно которым в СССР от террора и репрессий погибли 50–60 млн человек. Как и у Р. А. Медведева, все составляющие подобных расчетов были чрезвычайно завышены; разница же в 10–20 млн объяснялась тем, что Р. А. Медведев начинал отсчет с 1927 года, а западные советологи – с 1917 года. Если Р. А. Медведев оговаривал в своей статье, что репрессии не всегда смерть, что большая часть раскулаченных осталась жива, что из репрессированных в 1937–1938 годах расстреляна меньшая часть и т. д., то ряд его западных коллег называл цифру в 50–60 млн человек как физически истребленных и умерших в результате террора, репрессий, голода, коллективизации и др. Словом, потрудились над выполнением заказов политиков и спецслужб своих стран с целью дискредитировать в наукообразной форме своего противника по «холодной войне», не гнушаясь фабриковать прямую клевету.

Это, конечно, не означает, что в зарубежной советологии не было исследователей, старавшихся объективно и добросовестно изучать советскую историю. Крупные ученые, специалисты по советской истории А. Гетти (США), С. Виткрофт (Австралия), Р. Дэвис (Англия), Г. Риттершпорн (Франция) и некоторые другие подвергали открытой критике исследования большинства советологов и доказывали, что в действительности число жертв репрессий, коллективизации, голода и т. д. в СССР было значительно меньше[144]144
  Davies R., Wheatcroft S. Steven Rosefelde’s “Kliukva” // Slavic Review, 39 (December 1980); Wheatcroft S. On Assessing the Size of Forced Concentration Camp Labour in the Soviet Union. 1929–1956 // Soviet Studies, 35, no. 2 (1983); Getty A. Origins of the Great Rurges: The Soviet Communist Party Reconsidered. 1933–1938. New York, 1985; Pittersporn G. Stalinist Simplifcations and Soviet Complications: Social Tensions and Political Conficts in the USSR. 1933–1953. Philadelphia, 1991; и др.


[Закрыть].

Однако труды именно этих зарубежных ученых с их несравненно более объективной оценкой масштабов репрессий у нас в стране замалчивались. В массовое сознание активно внедрялось только то, что содержало недостоверную, многократно преувеличенную статистику репрессий. И мифические 50–60 млн скоро затмили собой в массовом сознании роймедведевские 40 миллионов.

Поэтому, когда председатель КГБ СССР В. А. Крючков в своих выступлениях по телевидению называл подлинную статистику политических репрессий (он неоднократно приводил данные по учету в КГБ СССР за 1930–1953 года – 3 778 234 осужденных политических, из них 786 098 приговоренных к расстрелу)[145]145
  Правда. 1990. 14 февр.


[Закрыть], то многие в буквальном смысле не верили своим ушам, полагая, что ослышались. Журналист А. Мильчаков в 1990 году делился с читателями «Вечерней Москвы» своим впечатлением от выступления В. А. Крючкова: «…И дальше он сказал: таким образом, о десятках миллионов не может быть и речи. Не знаю, сделал ли он это сознательно. Но я знаком с последними широко распространенными исследованиями, которым верю, и прошу читателей «Вечерней Москвы» еще раз внимательно прочитать произведение А. И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», прошу ознакомиться с опубликованными в «Московском комсомольце» исследованиями известнейшего нашего ученого-литературоведа И. Виноградова. Он называет цифру в 50–60 миллионов человек. Хочу обратить внимание и на исследования американских советологов, которые подтверждают эту цифру. И я в ней глубоко убежден»[146]146
  Вечерняя Москва. 1990. 14 апр.


[Закрыть].

Комментарии, как говорится, излишни. Недоверие было проявлено только к документально подтвержденной информации и безмерное доверие – к информации противоположного свойства.

Можно констатировать, что информационное противостояние Крючков – Мильчаков в плане влияния на массовое сознание завершилось победой последнего. Почему так произошло? Мильчаков довольно эффектно встал в позу «борца за историческую правду» (на самом деле все было с точностью до наоборот: он в данном случае осознанно или не совсем осознанно выступал как борец за историческую неправду). Ни Солженицын, ни американские советологи, на которых ссылался Мильчаков, не имели доступа в советские секретные архивы, и, следовательно, вся их «статистика» является не более чем плодом их собственного фантазирования. Это понятно профессиональным историкам, но далеко не всем из многомиллионной читательской аудитории, и на их недостаточной компетентности активно спекулировали Мильчаков и ему подобные. На этой зыбкой «источниковой» базе (фактически у него не было никакой источниковой базы) Мильчаков в эмоциональной форме, не без использования действенных методов «психологической войны», как бы «опроверг» те цифры (в действительности достоверные), которые называл Крючков. Это был один из методов обработки общественного сознания, чем-то похожий на зомбирование, по результатам которого подлинная, зафиксированная в документах статистика репрессий в сознании людей отторгалась.