Текст книги "Визит сэра Николаса"

Глава 2

– Тебе совершенно незачем уезжать. Для этого нет никаких разумных причин. – Граф Фредерик Торнкрофт сидел в своем любимом кресле в своей любимой комнате в Торнкрофт-Хаусе, потягивал свой любимый коньяк, держа в руке любимую и неизменную сигару и глядя на своего любимого единственного племянника. – Ты унаследуешь мои деньги и мой титул, когда я уйду в мир иной.

– Но ведь суть в том, дядя, что тебе пришлось бы умереть первым, – мягко произнес Николас Коллингсуорт, вышагивая по периметру библиотеки Торнкрофта более неспокойно и быстро, чем обычно. – А я слишком люблю тебя, чтобы желать этого.

– В этом определенно есть смысл, – пробормотал граф Фредерик. – В таком случае я мог бы снабдить тебя всем, чего ты пожелаешь, еще при жизни" и рад сделать это.

– Ты обеспечивал меня всем с того самого дня, как умерли мои родители. Настало время мне самому себя обеспечить.

– Знаешь, ты точь-в-точь такой же, как твой отец.

Благодарю, – сверкнул короткой улыбкой Ник. Минуту-другую дядя и племянник молчали, охваченные воспоминаниями, один – о нежно любимом младшем брате, второй – о безвременно ушедшем отце. – Но я все же надеюсь, что сходство не чересчур велико.

Дядя посмотрел на него сосредоточенно и вдумчиво, словно бы мысленно сопоставляя отца и сына:

– Джеймс был прекрасным человеком, но совершенно лишенным деловой сметки.

– Он был мечтателем, – рассеянно произнес Ник, осторожно обходя высокую и неустойчивую на вид башню из книг, расположенную на полу. Беспорядок в библиотеке служил постоянным предметом возмущения для домоправительницы графа миссис Смизерс и штата управляемых ею горничных, но Ник и Фредерик отлично знали, что уборка тем не менее производится – тайком. – И отказался от бесплодных попыток воплотить свои мечты в действительность.

– А ты гораздо более практичен? – Это прозвучало скорее как утверждение, нежели вопрос.

– Совершенно верно, – ответил Ник, умело обходя груду корреспонденции и непрочитанных рукописей. Дядя Фредерик питал тайное пристрастие к разного рода научным изысканиям, особенно в области истории. Немногие из его светских знакомых знали об этой серьезной стороне его характера – среди них он скорее пользовался славой поклонника женщин, нежели чего-либо другого, – однако в любительских академических кругах его почитали как специалиста-эксперта по флоре и фауне Древнего Египта.

– И с более обширными запросами, – бормотнул дядя.

Эта мысль не была новой для графа, а Ник считал ее верной уже с давних пор.

Второй сын графа Торнкрофта, отец Ника, Джеймс Коллингсуорт не унаследовал ничего, кроме семейного имени, но, казалось, ни к чему более и не стремился. И никто не был более удивлен, чем его старший брат, узнав, что Джеймс намерен сколотить собственное независимое состояние. Поиски подходящих возможностей привели его и его жену в Америку. К несчастью, желания Джеймса никак не совпадали с его способностью действовать и его характером. Если он и был к чему-то расположен, как, впрочем, и мать Ника, то главным образом к беззаботной и веселой жизни. Он ни в малой мере не обладал темпераментом, необходимым для успешных финансовых операций, и мог бы разбогатеть только в том случае, если бы унаследовал чье-либо значительное состояние. Даже потом Ник, переехав в дом дяди Фредерика, нередко гадал, сохранилось ли бы семейное достояние, если бы старшим братом оказался не Фредерик, а Джеймс.

Тем не менее Джеймс был хорошим человеком, добросердечным и благородным. Воспоминания Ника о родителях были оттенены веселостью и любовью. И хотя жили они отчасти в долг, отчасти при материальной поддержке дяди Фредерика, Нику в детстве никогда не приходили в голову мысли об ошибках или недостатках отца. Если эти ошибки не имели значения для его родителей, почему они должны волновать его самого?

Только после их смерти во время эпидемии гриппа Ник узнал, насколько беспомощен в деловом отношении был его отец. Узнал не от дяди – Ник подозревал, что дядя защищал бы доброе имя брата до самой своей смерти, – но из слов самого отца в его просительных письмах Фредерику, разных других бумаг и долговых расписок.

Ник был твердо намерен преуспеть в том, в чем не преуспел его отец, и, добившись этого, выплатить его долги, хоть он и понимал иронический смысл такой акции. И никто не смеялся бы веселее, узнав об идее Ника пойти по следам отца во имя восстановления его доброго имени, чем сам Джеймс.

– Не сомневаюсь, что все это – результат американского влияния. – Фредерик устремил на племянника пронизывающий взгляд. – Всей этой страны делового преуспеяния. Абсурдного постулата о том, что каждый может получить все, если будет работать достаточно упорно. Я считал, что избавил тебя от предубеждений, приобретенных в Америке, но они оказались стойкими, мой мальчик. Проклятая чепуха о всеобщем равноправии.

Ник рассмеялся и снял с полки какой-то том – скорее ради того, чтобы чем-нибудь занять руки, чем из потребности почитать.

– Ведь ты этому сам не веришь ни на грош.

– Дьявол меня побери, но кое во что я верю, – огрызнулся на племянника дядюшка, но тут же проговорил со вздохом: – В частности, я убежден, что тебе следует остаться здесь и научиться быть графом Торнкрофтом.

– Ты меня уже обучил этому в совершенстве. Я более чем подготовлен к тому, чтобы принять ответственность за титул и состояние, когда настанет время. – Он посмотрел дяде в глаза и добавил: – И хочу подчеркнуть: пусть оно наступит как можно позже.

– Да, да. – Граф махнул рукой. – Ты хочешь, чтобы я жил вечно.

Тебе только недавно исполнилось сорок восемь, и впереди у тебя, я уверен, долгие и долгие годы. – Ник открыл книгу и пробежал глазами длинное название: «Флора Британии, или Роды и виды британских растений со множеством таблиц и рисунков, труд Роберта Джона Тортона». – Надо же, такое сочинение может запросто уморить от скуки.

Фредерик проигнорировал это замечание и продолжал твердить свое:

– Ты поступаешь совсем не так, как следует поступить истинному англичанину и наследнику столь древнего и уважаемого титула.

– Стало быть, истинному англичанину и наследнику древнего и уважаемого титула долженствует оставаться здесь? – Ник лениво перевернул несколько страниц в книге. – И расточать твое состояние, ожидая твоей кончины?

– В этом нет ничего необыкновенного.

– В таком случае боюсь, что я не могу считаться истинным англичанином. Кстати, тебе самому, дорогой мой дядюшка, такой образ жизни был бы ненавистен. – Ник захлопнул книжку и снова посмотрел на Фредерика. – Я слышал несчетное количество раз твои суждения о тех, кто ничем не занимается и только считает дни в ожидании, когда же их родитель покинет этот бренный мир. Ты таких бездельников просто не переносишь. И был бы чертовски разочарован, если бы я выбрал подобный путь.

Самый черный день в жизни мужчины тот, когда его сын или, как в моем случае, ребенок, которого он всегда считал своим сыном, обращает против него его же собственные слова, – с мрачной иронией произнес Фредерик. – У тебя есть принципы и чувство собственного достоинства, мой мальчик. И я приложил определенные усилия, чтобы воспитать в тебе эти качества. К моему глубочайшему сожалению.

– Я тоже буду огорчен разлукой с тобой, дядя. – Ник коротко рассмеялся, потом лицо его снова стало серьезным. – Признаться по совести, мне тяжело оставлять тебя в одиночестве.

– Так не уезжай.

– Дядя…

– Отлично. Брось меня. Предоставь терзаниям одиночества и тоски, – с глубочайшим театральным вздохом проговорил Фредерик.

– Смею сказать, что ты остаешься не в полном одиночестве. – Ник удержался от улыбки и поставил книгу обратно на полку.

– Не в полном. – Уголки губ Фредерика слегка приподнялись, и в этом намеке на улыбку явственно проглядывала насмешка. – Есть в театре «Друри-Лейн» особа, которая не испытывает отвращения к мужчинам моего возраста. Или к моим деньгам.

– Будь осторожнее, дядя, не то обзаведешься дурными привычками.

Ник снова засмеялся и продолжил свое бесцельное кружение по комнате.

Он понимал, что будет очень скучать по дяде Фредерику, – грядущая разлука оказалась более трудным делом, чем он предполагал. Но раз уж он твердо решил уехать, нет смысла откладывать отъезд надолго.

– Мои привычки вряд ли станут более скверными, чем они есть.

– Назвать их скверными мог бы лишь человек весьма ограниченный в своих воззрениях.

Собственно говоря, лорд Фредерик, старый холостяк, если и был к чему пристрастен, то лишь к хорошим винам, соответствующего качества сигарам и хорошеньким женщинам. Дядя и племянник могли подшучивать над этими пристрастиями лорда Торнкрофта и над тем, как относятся к ним окружающие, однако Нику он был наилучшим отцом, какого только можно пожелать, – заботливым и добрым.

– Ты знаешь, что мне грустно с тобой расставаться, но кое в чем ты и сам виноват. Тебе следовало обзавестись семьей – любимой женой и детьми.

Фредерик усмехнулся:

– Не думаю, чтобы упомянутая мною леди была особо склонна к семейной жизни.

– Весьма вероятно, – сказал Николас и умолк, соображая, следует ли задавать вопрос, который вертелся у него на языке: отношения между ним и дядей, заменившим ему отца, за тринадцать с лишним лет сложились самые тесные и откровенные, но тем не менее существовали темы, которых они никогда не затрагивали. Наконец он решился: – Скажи, почему ты так и не женился?

Он задал вопрос самым небрежным и беззаботным тоном, как бы подчеркивая, что ответ на него не столь уж существен для него, и в том же тоне ответил ему Фредерик:

– Брак не слишком привлекал меня. Связать себя с единственной женщиной на всю жизнь… да и не встречал я ни одной, ради которой хотел бы пожертвовать своей свободой.

– За исключением моей матери, – негромко проговорил Николас.

Фредерик приподнял брови с некоторым удивлением:

– Так ты знаешь об этом?

Ник кивнул. Он уже давно знал о том, как его мать, обрученная с Фредериком, в конечном счете сбежала с его младшим братом. Фредерик не говорил об этом с племянником и никогда не произнес ни одного худого слова ни об отце его, ни о матери, отзываясь о них с неизменным уважением. Ник, узнав об этой истории, испытал истинный шок – именно потому, что дядя относился к брату и его жене с таким теплым чувством, несмотря на измену.

– Видишь ли, я простил их. И довольно скоро, как мне помнится. Им вовсе не стоило бежать из Англии. Я, разумеется, время от времени негодовал по этому поводу… Еще бы! Тяжело думать, что младший брат тебя обставил, но я слишком любил твою мать, чтобы не желать ей счастья. И я горячо любил твоего отца. Я понял, что они значили друг для друга, понял и то, что со мной ей не было бы так хорошо. И право, до сих пор не знаю, был ли бы я счастлив с ней. Наш с нею брак мог бы стать величайшей ошибкой для всех троих. И все же… – Фредерик тяжело вздохнул и продолжал после долгой паузы: – Я писал твоему отцу, писал им обоим, уговаривая вернуться, но твой отец просто помешался на идее сколотить собственное состояние, и эту дурацкую мысль ничем нельзя было выбить у него из головы. Он не принимал никаких резонов, убежденный в том, что следующее предприятие, следующая спекуляция или инвестиция непременно принесет ему удачу. И он и твоя мать были столь же упрямы, как их сын.

– Спасибо, дядюшка, – вставил Ник с не слишком веселой улыбкой.

– Я тогда заботился обо всех нас так же, как заботился потом о тебе.

– Дядя…

В голосе Ника прозвучало предостережение.

– А, пропади оно пропадом, мальчик! – Лоб у Фредерика собрался морщинами, несколько секунд он молча смотрел на Николаса. – Я думал, что кругосветное путешествие угомонит тебя. Внушит тебе мысль, что твое место и твои обязанности здесь, в Англии. Считал, что, к примеру, Калькутта или Каир отвадят тебя от твоих планов.

– То была Касабланка, дядя, – доверительно поведал Ник. – Но это оказалось лишь временным заблуждением. Свой жизненный путь я определил несколько лет назад.

– Видишь ли, когда мы вернулись в Лондон, я было поверил, что ты останешься. Но прошло несколько месяцев после нашего возвращения и…

Фредерик снова умолк и вперил взгляд в пространство – надолго.

– Да? – вывел его из раздумья Ник, который знал этот дядин отрешенный взгляд и не слишком его жаловал.

Фредерик покачал головой и заговорил медленно и размеренно:

– Я просто нахожу способ, каким история повторяется, исключительно странным.

Ник поднял брови:

– Ты полагаешь, что меня ждет провал? Как моего отца?

– Как раз наоборот. Я считаю, что к тому времени, как ты вернешься, ты успеешь добиться своего, и в больших масштабах.

– Прекрасные слова, дядя, но, судя по выражению ваших глаз, у вас что-то еще на уме.

– Случается, что человек не замечает того, что у него под самым носом.

– Случается и другое: чьи-то старшие родственники не в состоянии понять младшего и глухи к его словам, как стена. – Ник спохватился, что фраза его прозвучала слишком резко и сбавил тон: – Дядя Фред, скажи все-таки, о чем ты сейчас подумал.

Фредерик протянул руку, чтобы стряхнуть пепел на специально поставленное для этой цели блюдце, не попал, но не обратил на это ни малейшего внимания. Сощурившись, несколько секунд смотрел на лицо молодого человека.

– Твой отец покинул Англию, чтобы заработать собственное состояние.

– Я делаю то же самое, – произнес Ник, скрестив руки на груди.

– И проиграл свою игру.

– Со мной такого не случится. – Голос Ника прозвучал твердо и уверенно. – Ты не увидишь повторения истории в этом отношении.

– Джеймс уехал в той же степени из-за женщины, в какой из желания найти свой путь в жизни.

– Совершенно верно, дядя. – Ника задели эти слова, но он заставил себя улыбнуться. – Я не повторяю историю своего отца хотя бы в том, что не убегаю с нареченной своего старшего брата. Могу только признаться, что и у меня есть некая актриска…

Фредерик молча уставился на племянника.

– Ладно, хватит. – Ник вперил взор в потолок. – Как это ни печально, у меня нет женщины, к которой я был бы сильно привязан.

Я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой, и смею сказать, что кроме меня этого никто не заметил, но я видел, как ты на нее смотрел, – спокойно возразил Фредерик.

– Не имею представления, о чем ты говоришь. – Ник столь же спокойно встретил взгляд дяди. – И не понимаю, на кого ты намекаешь.

– Ты не умеешь врать, мальчик мой, – усмехнулся Фредерик. – Тебе никогда не удавалось меня обмануть.

На этот раз оба долго молчали, глядя друг другу в глаза. Фредерик был прав. Даже когда Ник был маленьким, дядя всегда докапывался до правды, что бы ни сочинил его племянник. И сейчас получилось то же самое: проницательный взгляд темно-карих глаз Фредерика побудил Ника к честному признанию.

– Если ты говоришь об Элизабет Эффингтон, то я смотрел на нее, как смотрит любой нормальный мужчина на красивую женщину. – Ник повернулся лицом к книжной полке. – И это не имеет ни малейшего значения. Она выходит замуж за моего лучшего друга.

– Они не обручены.

– Пока. – Ник передернул плечами. – Но обручатся. Еще до конца Святок Чарлз должен попросить ее руки.

– А я-то не мог взять в толк, с чего это ты уезжаешь накануне Святок.

– Все очень просто. – Ник посмотрел на дядю через плечо. – Скажу тебе, что я ею заинтересован, более того, даже увлечен. Но каждая минута, проведенная с нею, это искушение, с которым мне следует бороться. А лучший способ избавиться от искушения – это устранить его или, в данном случае, самому устраниться.

Фредерик молча и сосредоточенно слушал племянника.

– Не смотри на меня так, дядя. Элизабет – очаровательное, прелестное создание. Ты не можешь осуждать меня за то, что я хочу ее. Но Чарлз – мой самый близкий друг, а она… Это предрешено. С тех пор как я знаю Чарлза, он строил планы жениться на Элизабет. Джонатон ждет этого, да и все члены обеих семей тоже. – Ник тряхнул головой, чтобы прогнать душевную боль, и усмехнулся. – Чарлз для Элизабет куда более подходящая пара, чем я, и по характеру, и по соображениям чисто материальным, да и вообще по всему, что принимается во внимание при вступлении в брак. Кроме того, Чарлз всегда любил ее, а я…

Фредерик приподнял брови.

– А ты любил ее почти так же долго. Почти.

– Любил? Не говори чепухи! – огрызнулся Ник с притворным пренебрежением, как если бы сама мысль о его любви к Элизабет Эффингтон была попросту смешной.

Но он любил ее.

Они познакомились, когда Элизабет была совсем ребенком, а он всего на несколько лет ее старше. Она не обращала на него внимания, и он на нее тоже: его близкими друзьями и товарищами стали Джонатон и Чарлз. В школьные годы и перед его с дядей кругосветным путешествием они виделись достаточно редко и случайно, и во время этих встреч Элизабет почти не общалась с ним, и Ник ей не навязывался, но он неизменно и постоянно ощущал ее присутствие. Радовался каждой смешинке в ее ясных голубых глазах, с замирающим сердцем слушал ее звонкий смех.

Да, он любил ее почти всегда.

– А что Элизабет? – медленно проговорил Фредерик. – Ты ей нравишься?

– Разумеется, нет. Она любит Чарлза. Всегда любила. Она… – Ник снова тряхнул головой. – Я даже вообразить не могу, чтобы она питала ко мне какие-то особые чувства.

Ник и в самом деле не ведал, как относится к нему Элизабет. Могли он считать, что их немногие разговоры наедине, начавшиеся совершенно случайно и невинно и перешедшие во взаимную и глубоко душевную откровенность, свидетельствуют о сердечной привязанности с ее стороны? Имело ли какое-то особое значение то, что, отыскивая ее глазами в другом конце комнаты, он неизменно встречал ее тоже ищущий взгляд. Что было в ее взгляде после того, как он поцеловал ее, – девственное возмущение или признание в том же чувстве, какое испытывал он сам?

А, все это пустое!

– Я бы сказал, что если Элизабет и питает ко мне какое-то чувство, то это скорее всего смущение, – заговорил он, стараясь тщательно выбирать слова. – Я не всегда вел себя с ней настолько осмотрительно, как мне хотелось бы. Она очень молода, и вполне естественно, что у столь юной девушки неожиданное внимание любого мужчины может вызвать смущение.

Фредерик недоверчиво хмыкнул.

– Ты ненамного старше ее, – заметил он.

– На три года, дядя. – Ник решительно выставил вперед подбородок. – Между мужчиной двадцати двух лет и девушкой, которой еще нет девятнадцати, разница очень велика.

– Ах да, знаешь ли, вот о чем я подумал…

Фредерик несколько раз затянулся сигарой с методической правильностью перерывов между затяжками – несомненный признак, что подумал он о чем-то весьма серьезном. Ник призвал себя к выдержке. Дискуссия была явно далека от завершения.

– Стало быть, ты не изъяснился ей в своих чувствах? – задал вопрос Фредерик.

– У меня нет к ней никаких особых чувств. Дядя не обратил на его слова никакого внимания.

– Не считаешь ли ты, что это следует сделать? Поговорить с ней, я имею в виду.

Ник скрипнул зубами.

– Нет, не считаю и повторяю: у меня нет по отношению к ней никаких особых чувств.

Фредерик не унимался:

– Но если она испытывает по отношению к тебе то же самое, твое молчание было бы величайшей глупостью…

– Черт побери, Фредерик, я не мой отец! – зарычал Ник в бешенстве. – Я не споткнусь на том, на чем споткнулся он: я не собираюсь красть у другого мужчины любовь всей его жизни. Тем более у мужчины, который близок мне как брат.

– Ты готов лишить Элизабет такого счастья, которое твоя мать нашла в твоем отце?

– Нет! – Ник всей пятерней дернул себя за волосы. – Я хочу обеспечить ей счастье. Я гарантирую его тем, что уеду и предоставлю ей свободу быть счастливой с Чарлзом.

– А как насчет твоего собственного счастья?

– Я буду счастлив, если осуществлю свои планы!

Ник повернулся и прошествовал в противоположный конец комнаты, стараясь прогнать из головы вопрос, прочно там засевший.

Пытается ли он убедить дядю или самого себя?

– Кто знает, что произойдет в будущем? Может, я найду в Америке не только богатство, но и жену. – Он резко повернулся и наградил своего дядюшку саркастической усмешкой. – Или проведу свои дни так же, как и ты, довольствуясь некоторым ассортиментом дам, согревающих мне постель.

– Да, понятно… – Фредерик откашлялся, видимо, еще не осознав услышанного. – Но ведь это же не… – Он вдруг взорвался: – Лично я ничуть не жалею о том, как я провел свою жизнь! И мы не о том говорим! Мы обсуждаем твою жизнь, а не мою.

– В самом деле, и хорошо, что ты об этом напомнил. Я принял решение и убежден, что оно самое лучшее для всех заинтересованных лиц. – Ник спохватился и заговорил как можно мягче и убедительнее: – Послушай, дядя, ведь сейчас Святки. На каждом углу каждой улицы люди поют о Рождестве, они добры и ласковы к друзьям и к чужим людям. Для нас с тобой это последнее Рождество, которое мы проводим вместе перед долгой, может быть, многолетней разлукой. Я вовсе не хочу провести этот последний день в бесконечных спорах.

– Это вовсе не последний наш день, – буркнул Фредерик, воздевая очи горе с покорным вздохом. – Но я больше ничего не скажу, кроме одного. – Тут он нацелил кончик сигары на племянника. – Имей в виду, мой мальчик, что я даю слово уговаривать тебя вернуться в каждом своем письме.

– Иного я и не ожидал.

– Уж если ты не проведешь дома первый день Рождества, то надеюсь, посетишь нынче вечером рождественский бал у Эффингтонов.

– Я не упущу такой возможности, дядя, – сказал Ник с улыбкой, за которой опять-таки пряталась сердечная боль.

Нет, он не может упустить возможность увидеть ее в последний раз…

– Вот и отлично. Что касается меня, то я признаю свое поражение, поскольку у меня все равно нет выбора. – Фредерик с тяжелым вздохом встал и подошел к письменному столу розового дерева, украшенному резьбой в египетском стиле, вошедшем в моду с начала века. – Нам с тобой, однако, надо еще уладить некоторые денежные дела. Доверенности, перевод денег и прочее.

Ник оперся ладонями на крышку стола и наклонился к дяде.

– Обещаю, что верну тебе все. До последнего пенни.

– Но ведь это твои деньги в той же мере, как и мои. Всегда так было, так будет и впредь. – Фредерик поднял на племянника свои спокойные карие глаза. – И будь уверен, мальчик, что я не сомневаюсь в твоем успехе.

Ник почувствовал нечто похожее на гордость в соединении с горячей привязанностью к человеку, которого он любил, как сын любит отца.

– Спасибо, дядя.

– Маленький совет, прежде чем мы перейдем от всех прочих сюжетов к денежным расчетам. Если ты позволишь.

Ник покачал головой и выпрямился.

– Если я скажу «нет», это тебя остановит?

– Мальчик мой, это едва ли меня удержит, – улыбнулся Фредерик.

– Тогда смелей вперед. Какие мудрые слова, рожденные многолетним опытом, желаешь ты мне сказать, дядюшка?

– Подозреваю, что ничего такого, что уже не было бы тебе известно. Просто помни всегда, что многие женщины могут согреть тебе постель, но редкая женщина в состоянии согреть твое сердце.

– Это, право, мудрые слова, дядя, и я постараюсь быть настолько мудрым, чтобы помнить их.

Ник проглотил горький комок в горле и даже рассмеялся, чтобы не огорчать Фредерика. Само собой, найдутся в будущем женщины, которые согреют его постель… Но сердце? Нет, никто не заполнит пустоту, которая образовалась в нем. Ну что ж, если на сердце пусто, надо жить делом.

Он встретил любовь всей своей жизни, но она никогда не будет принадлежать ему. Жестокая насмешка судьбы, но что поделаешь! Фредерик во многом прав, утверждая, что история повторяется, однако конечный результат будет совсем иной.

Он сделает себе состояние и тем самым послужит доброму имени Коллингсуортов.

Он не разобьет сердце другому человеку во имя спасения собственного.

И он никогда не станет – никогда! – таким, каким был его отец.