Текст книги "Овчарка Мухтар. Четвероногий спаситель"

Виктория Беляева
Овчарка Мухтар. Четвероногий спаситель

Домашнее задание

Тарас скинул кроссовки, пристроил рядом с ними рюкзак, зашел в комнату и, не снимая куртки, плюхнулся в кресло.

– Привет, сынок. А ты чего такой хмурый, в школе все в порядке?

– Привет, пап.

Тарас грустно вздохнул.

– Так, что стряслось?

– Да, эта новая учительница по истории нас окончательно с Анькой Виноградовой рассорила. Уже звонок прозвенел на перемену, а она так громко сообщает: «Чтобы к пятнице все подготовили доклады по теме урока. Те, кто не сделает работы, имейте в виду, в четверти больше тройки не получите». Ну, я решил сразу, пока мы в классе находились, переспросить у Виноградовой, что за доклады. Во-первых, она отличница, во-вторых, как раз передо мной сидит…

– В-третьих, нравится с первого класса.

– Ну, пап!

– Так и в чем проблема оказалась?

– Я наклонился к Аньке, шепнул: «А какая тема была?» Она повернулась, стала объяснять. Не успела толком ничего сказать, как учительница к нашей парте подходит и спрашивает: «Что за переговоры, поведайте нам?» Ну я ей по-человечески стал все объяснять. Тут еще Ванька на весь класс крикнул: «У них время романтики». Все, конечно, начали смеяться, а учительница сразу нам выдала: «Тогда готовьте одно задание на двоих вместе. Если выполните хорошо, оценку умножу на двоих, а если плохо – разделю.

Спрашиваю:

– Так что за доклады вам нужно написать?

– Про неизвестных героев Великой Отечественной Войны.

Тарас насупился:

– Я, конечно, сделал вид, что ничего в этом сложного нет… Но про кого рассказать – понятия не имею. А теперь еще и Анька со мной дружить не станет. Она и так сказала, что на меня не надеется. Да я и сам на себя не надеюсь. Вот только маме обещал, что в этой четверти исправлю все тройки.

Тарас стянул куртку и опустил голову.

Отец отодвинул ноутбук, встал из-за стола, подмигнул и сказал:

– Кажется, я знаю, как тебе помочь. Что-нибудь придумаем, а ты пока повесь куртку и вымой руки.

Тарас кивнул, вышел из комнаты, а папа открыл верхний ящик шкафа, достал пухлый, темно-коричневый фотоальбом. Из него папе на ладонь выпала серебристая, самодельная медаль. Он глянул на нее и словно почувствовал запах солнечного, но холодного весеннего дня, почти такого же, как сегодня, только тридцать лет назад.

30 лет назад

– Панова, Игнатов, что у вас опять случилось? Почему мы должны из-за ваших стычек отвлекаться от урока?

Учительница сняла очки и вопросительно посмотрела на заднюю парту. Тоня Панова встала и ответила:

– Алла Дмитриевна, можно мне на свое место вернуться? Ну не могу я с Игнатовым сидеть. Он сам ничего делать не хочет, и мне мешает.

Ярик Игнатов в мольбе сложил руки и жалобно протянул:

– Алла Дмитриевна, умоляю, избавьте меня от пани Пановой, сил моих нет терпеть такое вот соседство. Я все, что скажете сделаю: и стихи выучу, и по рассказам Чехова сочинение напишу. А хотите, прямо здесь упаду и отожмусь? Не могу я с ней на одном квадрате находиться.

Тоня Панова покраснела и отвернулась, а класс на разные голоса засмеялся.

Мелодичный звонок сообщил об окончании последнего в расписании урока. Учительница кивнула головой, разрешая ребятам собираться, потом добавила:

– Ребята, поздравляю вас с началом весенних каникул. До завтрашнего дня спорные оценки не выставляю в журнал, они пока живут в моем личном. Кто желает исправить, добро пожаловать. А сейчас все, за исключением Пановой и Игнатова, спускайтесь. Встречайте весну!

Игнатов подпрыгнул с парты, возмутился:

– А мы чего, самые лысые, что ли?

Алла Дмитриевна прикрыла двери за ушедшими ребятами. Игнатов и Панова подошли к ее столу. Она указала им рукой на первую парту. Панова демонстративно села на другой ряд. Учительница поправила стопку тетрадей:

– Тоня, Ярик, я надеялась, что ваш конфликт закончится до каникул. Не знаю, в чем причина возникших противоречий, только вот страдаем из-за них мы все. Понимаете, так не бывает, что люди враждуют друг с другом, а на окружении это не отражается. Если в семье ссорятся двое, то получается, что все втянуты в конфликт.

Игнатов присвистнул, отодвинул стул, закинул ногу на ногу:

– Не-не-не, мне семьи с Пановой не надо. Просто не сталкивайте нас, и конфликтов не будет.

Тоня прикусила губу:

– Алла Дмитриевна, ну вы же сами все видите.

Учительница подошла к окну:

– Что ж, Белинский утверждал, что труд облагораживает человека. А вам совместный труд пойдет на пользу. С завтрашнего дня, на протяжении каникул, вы вдвоем помогаете нашему подшефному Ветерану Великой Отечественной войны, майору Громову Тарасу Васильевичу.

Дедушка живет один в старом доме. Он хоть и не просил ничего, но я знаю: дел у него в хозяйстве достаточно. Скоро праздник Победы, поднимите ему настроение. Ветки сухие спилите, доски на заборе подбейте, увидите на месте и разберетесь. А еще Тарас Васильевич обещал передать в дар школе свои военные вещи, фронтовые фотографии. Только все это у него на чердаке хранится. Тяжело ему все это разобрать самому. Вот вы как раз в помощь старику будете.

Сейчас я схожу в учительскую, позвоню ему, предупрежу о вашем приходе. Вопросы есть?

Панова поправила растрепавшийся пшеничный хвостик:

– Можно нам через день ходить к ветерану, чтоб не пересекаться друг с другом?

Игнатов закачал ногой:

– Алла Дмитриевна, вот видите, Панова – невозможная личность.

Панова хмыкнула, учительница выдохнула, коснулась оправы:

– Тоня, работать вы будете вместе. И хотя бы перед ветераном ведите себя прилично.

Пока Алла Дмитриевна ходила звонить, Панова демонстративно отошла к окну и молча стала разглядывать воробьев. Птицы весело щебетали и пили из лужи талую воду. Игнатов от нечего делать рассматривал портреты писателей, мысленно придумывая им современные стрижки.

Алла Дмитриевна неожиданно вошла и радостно сообщила:

– Ну все, голубчики. Завтра к десяти утра вас ждет в гости наш ветеран. Адрес вам сейчас напишу. Как справитесь с заданиями Тараса Васильевича, так и будете свободны. Что ж, больше не буду задерживать вас. До свидания.

В гостях у Тараса Васильевича

Тоня Панова пришла к дому ветерана раньше, без пяти десять. Игнатов почти не опоздал. Они помялись у забора, но потом Панова позвонила в спрятанный под маленьким козырьком выпуклый звонок.

Через минуту из глубины двора раздался басистый голос:

– Проходите, ребята, калитка не заперта. Вы внутри потом ее на крючок прикройте.

Игнатов открыл калитку, пропустил Панову вглубь двора. Сам себе сказал:

– Скрипит, смазать бы.

К небольшому деревянному домику вела ровная дорожка. В открытом дверном проеме стоял высокий, худощавый, седой мужчина в широких брюках и вязаном свитере. Рядом с ним сидела рыжая, взлохмаченная собака и разглядывала гостей.

Игнатов шепнул Пановой:

– Какой бодрый дедуля. Похож на Ивана из фильма «Офицеры». Значит, это и есть наш ветеран. Интересно, что это за волкодав с ним?

Только Игнатов это сказал, как собака басисто гавкнула. Хозяин наклонился к собаке, взял ее за ошейник, сказал ей:

– Сидеть.

Пес послушно последовал команде.

Тарас Васильевич потрепал собаку за ухом и махнул ребятам:

– Проходите, не бойтесь, это Рыжий так вас приветствует, а заодно и демонстрирует, что в этом дворе он главный. Он строгий малый, но добрый и сердечный. Обвыкнет, сами увидите.

Пес внимательно ловил интонации хозяина, слова ветерана его успокоили, и он флегматично глянул на гостей, потом медленно зевнул.

Игнатов шепнул Тоне:

– Держись меня, мало ли чего.

Она улыбнулась. Затем сделала пару шагов и приветливо сказала:

– Добрый день, Тарас Васильевич, я Тоня, а это Ярик.

Ветеран громко и весело ответил:

– Ну что, орлы, добро пожаловать в нашу с Рыжим землянку. Сейчас он вас обнюхает, примет, а потом мы его здесь, во дворе нежится на солнышке оставим, тут у него своя изолированная будка имеется. Природа для четвероногого брата – самое большое счастье.

Пес, услышав слова хозяина, принюхался к гостям и, поймав взгляд Тараса Васильевича, спокойно последовал к будке.

Ветеран указал ребятам на коридор:

– Так, вроде теперь все познакомились. Проходите. Я как раз чаёк с черничными листьями и мятой справил. В начале бойцов обогреть положено, а потом уже в атаку. Вон там, в уборной мыло и полотенце, а я пока что вам кипяточка ливану.

К чаю Тарас Васильевич достал тягучее варенье из вишни, пряники и конфеты «Петушок».

– Ну, смелее, угощайтесь бойцы.

Игнатов и Панова закончили с чаепитием, и Тоня предложила помыть посуду.

Тарас Васильевич заговорщически шепнул Игнатову:

– Ну что, боец, пока барышня делом занята, пойдем, поможешь мне лестницу к чердаку приладить.

Игнатов последовал за ветераном и увидел, что тот, хоть и старается держаться молодцом, сильно хромает на левую ногу.

Самодельная деревянная стремянка была тяжелой и крепкой. Тарас Васильевич взял ее, но рука соскользнула, и лестница чуть не завалилась. Игнатов вовремя поймал ее и ощутил тяжесть настоящего дерева.

Старик подмигнул ему:

– Я уже списанный боец, а ты Ярослав, точно орел. Ловко поймал дубинушку.

Панова тоже подошла и вместе с Яриком приставила стремянку к чердаку. Тарас Васильевич командовал:

– Вот так, ну-ка, поймайтесь жестяными крючками там за поручень. Готово? Ну, орлы! Что ж, теперь рядовые Ярослав и Антонина – вступайте в чердачный бой. Только аккуратно. Я со своими стариковскими болячками, честно признаться, давно туда носу не кажу. Загремлю, костей не собрать.

Значит, военная задача у вас такая: там, в углу, что ближе к оконцу, чемоданы один на другом стоят. Вы их до проема дотяните, а там уже скиньте вниз.

Игнатов отрицательно мотнул головой:

– Да ну, а если разобьются или еще чего? Сами тихонько спустим чемоданы. Я вообще-то боксом занимаюсь.

Тарас Васильевич одобрительно улыбнулся:

– Ну добро, боец. Старший в этом деле ты, Антонина барышня хрупкая. Выключатель там сбоку прилажен. Нащупаете рукой.

Панова ухмыльнулась и шепнула Игнатову:

– Хвастун ты, конечно.

Вскоре они оказались наверху. Чердак был темным. Пока Игнатов нащупывал выключатель, Тоня громко чихнула, а следом взвизгнула. Лампочка осветила бледного паука, который робко передвигался по плечу Пановой.

Игнатов снял паука и шикнул ей:

– Да тише ты, доведешь своим визгом нашего ветерана до сердечного приступа!

– Ты лучше чемоданы ищи быстрее.

– Могла бы и спасибо сказать, я тебя из паучьих лап вырвал.

– Спасибо, спаситель, – буркнула Тоня.

На окне висела сероватая от пыли штора в цветочек. Пахло сыростью, старыми газетами, книгами и одиночеством. Около окошка стоял горшок с засохшим растением, рядом накрытая простыней швейная машинка. На гвоздях висели соломенные и фетровые шляпы. Одна из них упала на пару лакированных, старомодных женских туфель. Тут же стоял большой, пузатый сундук. Чемоданы, как и сказал Тарас Васильевич, пристроились возле окна.

Панова вздохнула:

– Тут не обойтись без уборки. Закончим с вещами для школы, я вытру пыль.

Игнатов стянул первый чемодан:

– Здесь дедуля кирпич хранит, наверное. Фух, тяжелые.

– А я думала, ты боксер, – усмехнулась Тоня.

Игнатов скомандовал, повторяя интонацию Тараса Васильевича:

– Так, боец Антонина, слушай мою команду. Я сейчас оба чемодана притяну к проему, спущусь чуть-чуть на ступеньки. Возьму за ручку этого тяжеловеса, а ты придерживай за край. Потом лестницу держи, чтобы не скользила по поручню. Второй по такой же схеме спустим. Справишься, боец?

Тоня хмыкнула:

– Справлюсь, боксер!

Спустя минут семь ребята уже сидели на деревянной скамейке около кресла Тараса Васильевича и разглядывали содержимое чемоданов.

Он бережно доставал из них армейскую фляжку, котелок, ложку, коричнево-сероватую офицерскую шинель, шапку-ушанку, вещь-мешок, фуражку, шаровары, кожаные сапоги, широкий ремень с латунной пряжкой, украшенной пятиконечной звездой. Ниже лежали две гимнастерки.

Тарас Васильевич кхекнул:

– Вы, орлы, видно думаете, что за барахло старик хранил все эти годы на чердаке. А вовсе это не барахло, это мое обмундирование. С ним я войну прошел. Не зря пылились вещички. Теперь вот Алла Дмитриевна пообещала добро офицерское на хранение взять в школу, вроде как музей там открывать затеяли.

Ребята кивнули. Тарас Васильевич продолжил доставать бесценные вещи прошлого. Среди них была стопка с фронтовыми письмами-треуголками. Из одного письма выпала маленькая, засохшая ромашка. Тоня подняла ее и протянула ветерану. Он аккуратно взял цветок, выдохнул:

– Это я в 1943 к дню рождения Нюточке, жене своей отправил. Уже третий год как покоится. Ты гляди-ка, а цветок сохранился. Весточку шлет мне от Нюты, – голос Тараса Васильевича чуть задрожал. Он нежно опустил ромашку на стол, около фотографии улыбчивой женщины. Затем тряхнул головой, сглотнул, вздохнул, продолжил: – Вот такие, братцы, дела. Вам все это хозяйство предстоит доставить в школу. За один раз унести не выйдет. Но это и хорошо. Я еще фотокарточки подберу и наградные листы.

Ветеран притянул шинель, достал из кармана самодельную, металлическую медаль с пятиконечной звездой и надписью «За преданность и мужество» и положил ее на стол.

Игнатов присвистнул:

– А это что за награда такая? Вы ее в музей не отдадите?

Тарас Васильевич похлопал Игнатова по спине:

– Нет, боец, не могу отдать. Эта вещица мне дороже золота, она о спасителе моем напоминает, о четвероногом товарище Мухтаре. Он меня с поля боя вытащил, вот сегодня я сижу здесь с вами благодаря этому герою. Да что меня, сотни жизней спас во время войны!

Игнатов с интересом снова взглянул на самодельную медаль и выпалил:

– Пожалуйста, расскажите нам эту историю, Тарас Васильевич!

Панова тоже закивала:

– Да, просим вас.

Тарас Васильевич улыбнулся, откинулся на спинку кресла, ответил:

– Ну, раз просите, как я могу отказать, правда история это длинная.

Игнатов хмыкнул:

– А мы не спешим.

– Ну, хорошо, бойцы, слушайте.

Санитар Мухтар

– Дело это было в октябре 1944 года в Заполярье. Ночь стояла ненастная и холодная. Мы штурмовали немцев, чтоб выгнать гада, освободить землю от захватчика. Фашисты сдаваться не спешили. Угощали нашего брата и пулями, и гранатами. Шум был такой, что уши глохли. Темнота, крики, взрывы, пулеметные очереди, вал минных разрывов. Я рвал голос, только бы на секунду перекричать это адское горнило, чтобы бойцы слышали и не сомневались: «Вперед, за Родину!»

Время как будто перестало идти. Только ночь, только бой, только вспышки. Веду солдат, вдруг, чувствую – ноги ватные, сердце уже не в груди бьется, а точно в ушах. И тут что-то горячее обняло и к земле потянуло. Поддаюсь и как ржаной колосок падаю.

Кто-то мне кричит, ветер воет, уносит все далеко-далеко. В тишину и пустоту. Я лишь успеваю подумать, что умер на поле боя. И проваливаюсь в белую пустоту.

Только вдруг, чувствую что-то шершавое и теплое трогает меня по лицу. Хочу глаза открыть, а тяжело так, как будто грузовик поднять надо. И боль такая, хоть криком кричи, только сил нет совсем. А рядом, не знаю кто, жарко-жарко дышит мне в лицо. Я хочу слово ему сказать, да только зубы чечетку танцевать начинают от холода.

И вот, я чувствую, как будто кто-то накрывает меня пуховым одеялом, таким точно, как у бабуни в деревне. Снова и снова по лицу не знаю, что, кто гладит меня от подбородка до носа, дышит, потом снова шершавым теплом проводит.

Я лежу и думаю, как бы мне набраться сил, да открыть хотя бы один глазок, чтобы взглянуть, что же это за чудо такое греет меня и куда я попал. На этом свете нахожусь или уже на том.

Вот я, наконец, как будто стокилограммовую гирю, поднимаю веки, а на меня смотрит собачья морда. Но так смотрит, как не все люди умеют. Будто говорит взглядом: «Знаю, братец, тяжело тебе, ты, главное держись!»

Только эта морда поняла, что я полностью в себя пришел, скульнула. Не знаю от чего, но мне показалось это от радости, что, живой я.

На небе стало чуть светлее, звезды приглушили огни. К нам тянулся рассвет. Вокруг стояла острая тишина. От нее было дико и страшно. Губы ссохлись, хотелось пить. Я слегка повернулся, чтобы глянуть что происходит. Но из-за огненной боли вскрикнул. Казалось, разряд тока пробил меня от плеча до ноги. Овчарка поняла мое состояние. Сняла с меня теплые, передние лапы, что отогрели душу, присела рядом.

Собаки-санитары к нашему раненому брату приучены были. Вот и Мухтар знал, как себя вести следует. Я прежде никогда не видел этих мохнатых ангелов, только слышал, как они и в лютые морозы на санях армейцев вывозили, и когда снаряды свистели – ползли сквозь них, чтобы свой рюкзачок с красным крестом бойцу доставить.

В то утро мой черед пришел быть спасенным.

Так вот, глядит на меня не моргая, честным, открытым взглядом эта мудрая морда, ждет, когда из ее сумки воды да бинтов достану. Я зубы сжал, чую, боль рвется слева, перевернулся на правую сторону. Овчарка обошла, бок свой подставила. Говорю ей: «Да ты, чудо мохнатое, поумнее фашиста будешь». Достаю здоровой рукой из ее санитарной амуниции флягу с водицей. Хлебаю, будто жизнь. Вот не зря, орлы, в сказках говорится про живую воду. Та самая, видно, и была.

Тарас Васильевич остановился перевести дыхание. Воспоминания взволновали старика. Он привстал, открыл форточку, глянул на Рыжего. Пес безмятежно дремал, кутаясь в солнечных, мягких лучах. Увидев в окне старика, он поставил уши домиком и приоткрыл глаза. Тарас Васильевич кивнул ему:

– Ничего, это я так, спи-спи.

Пес послушно прикрыл глаза, вдохнул свежий воздух, опустил уши.

Тарас Васильевич вернулся в кресло и, глядя на нетерпеливые лица Ярика и Тони, продолжил:

– Выпил я водицы из фляги, что у собачки в санитарной сумке лежала, и сам не понял, как потерял сознание. И снова чую, как Мухтарка языком своим наждачным меня в чувства возвращает, скулит, точно призывает очнуться. И я опять с того света на этот возвращаюсь. Гляжу на своего мохнатого ангела, а у него на глазах слезы. Кто бы мне раньше сказал, что собаки плачут, не поверил бы.

Делаю глубокий вдох, чтобы ему что-то сказать, а он видит, что я очнулся и лапой меня аккуратно так гладит. Понимаю: что-то показать хочет. Ползет по-пластунски чуть вперёд и тут я замечаю, что собачка моя с низкими, деревянными носилками. Это, значит, она мне сообщает: «Давай боец, карабкайся, отвезу к нашим, там помогут!» Я, братцы, с величайшим трудом перекинул свое тело в носилки. Мой четвероногий «санитар» тронулся.

Как он один тянул меня, здорового мужика, ума не приложу. Медленно, ползком, преодолевая рытвины и воронки от снарядов, тащил на себе товарищ Мухтар.

Так, с отважным упорством, дотащил меня пес до нашего полевого медпункта. Оттуда уж нас вместе с другими ранеными врачи отправили на машине в городской госпиталь. Не одного меня в ту ночь спасли четвероногие «санитары». Такие дела, орлы.

Игнатов удивленно тряхнул головой:

– Это же что получается, собаки воевали вместе с вами?

– Верно, так и было. Я после узнал, что один только Мухтарка за годы Великой Отечественной войны вытащил с полей сражений больше 400 раненых воинов. А таких, как он, мохнатых медбратов не пересчитать.

Панова робко спросила:

– Сильно вас тогда ранило, Тарас Васильевич?

– Да, осколки вдоль и поперек прошлись по мне. Если бы Мухтар не отыскал меня на рассвете того дня, остался бы я на поле боя лежать. Он к жизни меня вернул мужеством своим, теплом, отвагой. Вот эта самая медаль самодельная ему предназначалась, с ней тоже целая история связана… А вы чего притихли, бойцы, утомил я вас воспоминаниями стариковскими?

Игнатов отрицательно закачал головой:

– Да вы что, это же интереснее любого фильма о войне!

Тоня кивнула, подтверждая слова Ярика, тихонько толкнула его ногой, а Тарасу Васильевичу сказала:

– Это вы, наверное, утомились с нами. Мы сейчас сложим в чемоданы вещи для музея, а завтра снова придем, хорошо?

Тарас Васильевич улыбнулся:

– Даю добро, Антонина. Будем ждать вас с Рыжим. У него чуйка хорошая, опасности не увидел в вас, от того и дрыхнет пузом кверху, душа собачья.

Ветеран засмеялся вместе с ребятами и проводил их вместе с виляющим хвостом псом до калитки.

Там они попрощались с Тарасом Васильевичем и Ярик спросил у Тони с напускным безразличием:

– Ты домой?

– Ага.

– Тогда пойдем вместе, мне как раз в твою сторону надо. К товарищу зайти, перчатки боксерские забрать.

Панова удивленно подняла брови и ответила:

– Ну, пойдем.

День был ясным. Обеденное солнце растопило лед в лужицах, и казалось, что в каждой из них прячется по кусочку синего неба. Свежий аромат весны, и чирикающие птицы поднимали настроение.

Какое-то время ребята шли молча, а потом Панова вдруг сказала:

– Знаешь, Ярик, а я рада, что Аллочка направила нас к Тарасу Васильевичу.

Игнатов хотел сдержать улыбку, но это ему не удалось, тогда он быстро закивал головой:

– Да, вот не зря моя мама говорит: «Что не делается, все к лучшему!»

Панова снова подняла брови:

– Умеешь ты нужные слова найти, боксер. А вот и мой дом.

– Тогда до завтра.