Текст книги "Шелковая вендетта"

– Только свежепойманного.

– Здесь вы можете быть уверены в этом.

Жена владельца гостиницы подошла к нам. Она знала Филиппа, из чего я сделала вывод, что он был здесь частым гостем.

– Я как раз только что уверял своих друзей, что у вас подают только свежепойманного снетка, – сказал он.

– Конечно, в этом я могу поклясться, – сказала женщина, – еще сегодня утром рыба плавала в море.

– И что вы владеете секретом его приготовления?

– О, в этом нет никакого секрета. На мой взгляд, существует только один способ приготовления снетка. Я помню, что еще моя мать сначала бросала рыбу в муку, рассыпанную на столе, и встряхивала ее, чтобы убедиться что она хорошо обвалялась. Потом ее опускают в горшок с кипящим маслом... только на одну минуту... потом дают ей стечь, и рыба готова. Только есть ее нужно сразу, а то она будет не такой хрустящей. А если ее еще побрызгать лимоном да добавить щепотку кайенского перца, это будет настоящее лакомство. К снетку нужно еще правильно подобрать вино... считается, что это должен быть какой-нибудь пунш или шампанское со льдом.

– Что мы выбираем? – спросил Филипп.

Мы выбрали шампанское со льдом.

– Скоро мы с братом поедем во Францию, – сообщил Филипп, когда мы приступили к еде. – Отец надеется, что наши родственные связи позволят нам поработать некоторое время в Виллер-Мюр. Он считает, что мы там многому можем научиться... узнать, как работают другие люди... и поднабраться новых идей для нашего бизнеса.

Он посмотрел на бабушку.

– Ведь это ваша родина. Как вы думаете? Нам стоит туда поехать?

– Никогда не помешает знать, как работают люди в других местах, – сказала бабушка.

– Я бы предпочел, чтобы мы могли контролировать весь процесс производства шелка с самого начала. Я часто думал, что мы могли бы обосноваться в Индии или Китае, где наиболее подходящий климат для шелкопрядного производства. В некоторых областях Китая шелковичных червей культивируют в естественных условиях. Наверняка это дает наилучшие результаты. А вместо этого нам приходится импортировать сырье.

– Даже в Виллер-Мюр для шелковицы приходится создавать специальные условия, чтобы она не замерзла, – сказала бабушка. – Так не проще ли покупать сырьё и основное внимание сосредоточить на ткачестве?

– Конечно, вы правы. – Филипп повернулся ко мне: – Ленор, мы, наверное, наскучили тебе своими разговорами?

– Ничуть.

– Ленор тоже интересуется шелком, и я считаю, что у нее есть чутье в том, что касается конечного продукта, – сказала бабушка.

– Надеюсь, что теперь вы будете часто приезжать в город.

– Почему? – спросила бабушка.

– Ну, ведь здесь будет Джулия.

– Она не нуждается в нашем обществе, – сказала я, – она будет вовлечена в светскую жизнь.

– К которой Ленор не имеет отношения, – добавила бабушка.

– О, Ленор еще слишком молода для этого.

– Мне скоро будет уже шестнадцать, – напомнила я.

– Ты выглядишь старше, правда, мадам Клермонт? Она настолько разумнее Джулии.

– Мое воспитание, – сказала бабушка. – И потом, Ленор находится в ином положении, чем Джулия. – Ее ведь не будут вывозить в свет.

– Я этому рад, – серьезно сказал Филипп.

– Почему? – резко спросила бабушка.

– Я не думаю, что Ленор это подошло бы... выставлять себя на чей-то суд. Это годится для Джулии... но не для Ленор.

– Ты считаешь, что если Ленор не является членом вашей семьи, то...

– Слава Богу, что она не является членом нашей семьи.

Он взял мою руку и пожал ее. Я увидела в глазах бабушки затаенную радость.

– Я думаю, что мы с тобой оба сходимся во мнении, что... как это сказать... что моя внучка не совсем такая, как другие девушки.

– Похоже, что мы с вами согласны почти во всем, мадам Клермонт.

Бабушка откинулась на спинку стула и подняла свой бокал.

– За будущее, – сказала она.

У меня возникло ощущение, что эти двое заключили между собой какое-то соглашение.

По дороге домой мы все были задумчивы. Когда мы уже лежали в постели, бабушка сказала:

– Какой замечательный молодой человек получился из этого Филиппа.

– Он всегда был добрым и чутким.

– Как же он не похож на своего брата. Просто удивительно, какими разными могут быть люди. Некоторые считают, что все зависит от воспитания, но эти двое воспитывались вместе... а погляди, какая между ними разница.

– Да, – сказала я, вспоминая Чарльза и мавзолей.

– Мне кажется, он любит тебя. То есть я хочу сказать... я знаю, что он любит тебя. То, что он сказал сегодня вечером...

– Он сказал, что рад, что я не принадлежу к их семье.

– Ты прекрасно знаешь, что он имел в виду. Он влюблен в тебя. И медлит с признанием только потому, что ты еще очень молода. Возможно, через год... тебе будет уже почти семнадцать, и тогда...

Я засмеялась.

– О, бабушка, какая же ты мечтательница. Неужели тебе так хочется поскорее сбыть меня с рук?

– Больше всего на свете я хочу тебе счастья. Я хочу, чтобы о тебе заботились и любили. Вот чего я хочу... прежде, чем умру.

– Я не хочу, чтобы ты говорила о смерти.

– Я и не собираюсь пока покидать этот мир, но нужно быть практичной. Посмотри на сэра Фрэнсиса... еще вчера он был совершенно здоров, а назавтра его хватил удар. Да, врачи говорят, что он поправится, но он уже никогда не будет прежним. Я была бы так счастлива, если бы знала, что ты устроена. Филипп всегда был к тебе неравнодушен. Я давно это заметила. Как хорошо, что он интересуется делом. Он будет предан своей работе, своей жене и семье.

– Бабушка, по-моему, ты опережаешь события и подстраиваешь их к своим желаниям.

Она покачала головой.

– Сегодня вечером он ясно дал понять, что чувствует к тебе. Это было почти предложение.

– Мне представляется это в другом свете. По-моему, он просто старается быть внимательным ко мне, потому что боится, что я чувствую себя чужой в их семье.

– Нет, нет. Сегодня я счастлива. Я вижу значительно дальше тебя.

– В любом случае, я рада, что ты счастлива.

– Спокойной ночи, дитя мое, и да благословит тебя Господь.

Я лежала без сна, думая о том, что она сказала. Я пыталась восстановить в памяти каждую секунду нашего пребывания в «Короне и скипетре». Что такого сказал Филипп, чем он проявил свои чувства? Я знала, что нравлюсь ему. Он всегда был со мною приветлив и мил, и я смотрела на него и Касси как на своих лучших друзей в этом доме.

Было ли на самом деле что-то значительное в его словах, или бабушка принимала желаемое за действительное? Все же я склонялась к последнему.

Только представить, что я... замужем за Филиппом! Почти все девочки, не успев проститься с детством, начинают думать о замужестве. Они мечтают о рыцарях и романтических героях. Святой Георгий... нет, святых никто не хочет. Сэр Ланселот больше годится для этой роли. Он был великий грешник, но и великий любовник. Безрассудная любовь более привлекательна, чем битвы с драконами. Людям нравятся Нельсон... Дрэйк...

Дрэйк, конечно же, Дрэйк. При упоминании этого имени меня все еще охватывало волнение. Джулия тоже была знакома с этим чувством. А что было бы, если бы это Дрэйк произнес те слова, которые сказал в «Короне и скипетре» Филипп? Что бы я тогда почувствовала?

Я бы чувствовала себя страшно взволнованной. Правда, я и сейчас взволнована, потому что, когда тебя любят, это всегда приятно... если только за этой загадочной фразой и в самом деле стоит любовь.

Дни бежали невероятно быстро. Чарльз с Филиппом уехали во Францию, так как сэр Фрэнсис достаточно окреп, чтобы вернуться к нормальной жизни, а мы с бабушкой и Джулией вернулись в Шелковый дом.

Леди Сэланжер встретила меня довольно холодно, не преминув сообщить, как трудно ей было без меня обходиться. Голос мисс Логан быстро утомлял ее, а Касси читала без выражения. К тому же мы отсутствовали дольше, чем договаривались. И у нее было столько волнений из-за случившегося с сэром Фрэнсисом.

– Если бы я могла поехать в Лондон и ухаживать за ним, я была бы счастлива сделать это, – сказала она. – Но я всего лишь несчастный инвалид, не способный сдвинуться с кресла... и все покинули меня. Такое впечатление, что никто не осознает, что я не в состоянии передвигаться по дому самостоятельно. Я совершенно замерзла. Позвони им, чтобы подбросили угля в камин. А что, окно открыто? Закрой его, пожалуйста, и принеси мне красный плед... я не выношу этот голубой... О, займись камином, Генри... Красный плед, Ленор... этот голубой так колется... а у меня такая нежная кожа. Поищи что-нибудь мне, почитать.

Итак, все возвращалось на круги своя. Бабушка была права, когда сказала, что леди Сэланжер становится более требовательной, чем когда бы то ни было. Она настаивала на том, чтобы я была рядом с ней почти все время, когда была не занята уроками.

Но мне все-таки удавалось забегать к бабушке в мастерскую. Я говорила леди Сэланжер, что бабушке нужна моя помощь в подгонке платьев для Джулии, Единственное, что могло воздействовать на леди Сэланжер, это выезд Джулии в свет. Она сама когда-то дебютировала в свете и знала, как много всего было нужно, хотя, конечно, при жизни принца Консорта это требовало еще больших затрат и усилий. В то время этикет был более строгим. Она сама дебютировала с огромным успехом и была главным событием сезона. Предложения сыпались одно за другим...

Увлекаясь описаниями лондонского общества во времена своей молодости, она переставала изводить меня своими бесконечными капризами, поэтому я всячески поощряла ее рассказы. Из этих разговоров я почерпнула много сведений о жизни молодой девушки в те времена. Воспоминания увлекали леди Сэланжер, и я открыла для себя, что она может быть хорошей рассказчицей.

– Тогда было принято устраивать приемы, куда приглашенные должны были являться непременно в вечерних туалетах. Это называлось официальным приемом. Королевская семья оставила наконец свои ужасные темные и тесные апартаменты в Сент-Джеймском дворце, и приемы стали проводить в Тронном зале Букингемского дворца. Приглашенных для этих приемов выбирали с особой тщательностью. Какое это было время... нас учили делать реверанс и грациозно отступать к выходу. Это был просто кошмар... особенно когда нужно было пройти расстояние в три-четыре ярда длиной. А все эти перья и вуали! А как нас затягивали в корсеты! Для некоторых девушек это было равносильно смерти. У меня-то была и без того очень тонкая талия. И все это ради нескольких минут представления Ее Величеству. О, дорогая, какое это было время! Сэр Фрэнсис сбил меня с ног своим натиском, не дав мне возможности увлечься кем-нибудь другим. Я наверняка смогла бы выйти за герцога, если бы он не окрутил меня так быстро. А как мы тогда танцевали! У меня затекла нога. Помассируй ее, Ленор.

Так мы снова вернулись к действительности, и воспоминания о славе былых дней улетучились.

И все-таки мне удавалось проводить немного времени с бабушкой. Эммелина теперь постоянно щеголяла в роскошных нарядах. Касси, которая часто бывала с нами, была от нее в восторге. Она сочиняла разные истории и была уверена, что с наступлением темноты все три манекена оживали и рассказывали друг другу о своих победах в те времена, когда злая ведьма еще не превратила их в куклы. Она уверяла нас, что Эммелина всегда затаенно улыбается, когда ее одевают в голубой шелк.

Вернувшись домой, Джулия повеселела. Ей нравились уроки танцев, на которых я должна была заменять ей партнера. Касси смотрела, как мы танцуем, и аплодировала нам. Но больше всего я любила сидеть в мастерской бабушки за швейной машинкой, ощущая мягкость шелковых тканей и немного жалея, что эти платья шьются не для меня.

Джулия поправлялась. Она тревожилась о своем будущем и потому ела больше, чем обычно. Я представляла, что скажет графиня, когда увидит, как сильно располнела Джулия. Бабушка опасалась, что платья станут ей тесны, когда наступит время их носить.

Пришла Пасха, и мисс Эвертон доставила Джулию в Лондон и передала ее под покровительство графини. Дебют Джулии состоялся, начался ее первый сезон.

В мастерской стало очень тихо. Касси говорила, что Эммелина затосковала. Бабушка сшила два платья для Касси и меня из остатков материй, купленных для Джулии. Мы назвали их своими парадно-выходными платьями.

Подошел август, близился конец сезона. Ни один герцог, виконт, баронет или хотя бы просто рыцарь королевского ордена не сделал Джулии предложения. Она должна была вернуться в родные пенаты, чтобы несколько недель отдохнуть и снять напряжение, после чего ей предстояло снова вернуться в Лондон и под неусыпным вниманием графини Бэллэдер осуществить новую атаку на лондонское общество.

Филипп и Чарльз вернулись из Франции. Филипп то и дело наезжал в Шелковый дом. Он проводил много времени в мастерской. Мы с Касси тоже часто приходили туда и слушали его восхищенные рассказы о том, что он повидал во Франции.

Его огорчало здоровье отца. Филипп считал, что ему необходимо больше отдыхать, так как он легко утомлялся, но отдыхать сэр Фрэнсис отказывался наотрез и настаивал на регулярных поездках в Спитэлфилдс.

Вскоре у них в Лондоне случилось грандиозное событие – Чарльз внес неоценимый вклад в дело, придумав способ производства совершенно новой шелковой ткани.

– Не кто-нибудь, а Чарльз, – удивлялся Филипп, – кто бы мог подумать, что он так интересуется этим? Он изобрел новый способ. И сказал, что уже давно работал над ним. Все это очень странно. Он ничем не выдавал своего интереса. Никогда не думал, что он может быть таким скрытным... Держать такое в секрете! Сначала я был настроен довольно скептически, но похоже, что это действительно то, над чем столько лет бились наши люди. Я сейчас занимаюсь изготовлением нового станка, мадам Клермонт, и думаю привезти его к вам, но прошу вас держать это в секрете до тех пор, пока он не будет готов. Я не хочу, чтобы раньше времени начались разговоры. При использовании нового метода ткань получается с необычной блестящей выработкой. Думаю, мы сможем производить ткани, не имеющие аналогов в мире. И надо же, чтобы ключ к этому совершенству нашел именно Чарльз!

Когда привезли новый станок, бабушка мне все уши прожужжала.

– Филипп так радуется, – говорила она каждый вечер, когда мы оставались одни. – Я думаю, что скоро мы еще больше усовершенствуем станок. Нет, но кто мог ожидать такое от Чарльза! И что удивительно: как только он поделился с нами своим секретом, он как-будто сразу же утратил к нему интерес. Филипп гораздо больше занимается делом. Я думаю, что теперь создание новой ткани – дело нескольких дней. Главное, чтобы изобретение осталось за Сэланжерами.

– Филипп упоминал о патенте, когда мы были в «Короне и скипетре».

– Да, верно.

Филипп пробыл в Шелковом доме две недели. Он был полностью поглощен делами.

– Материал может оказаться совершенно уникальным, – постоянно твердил он.

Наконец великий день настал. Бабушка вручила Филиппу кусок шелковой материи, и они уставились друг на друга сияющими глазами.

– Эврика! – закричал Филипп.

Он схватил бабушку и сжал ее в объятиях. Потом повернулся ко мне, подхватил меня на руки и закружил. А потом вдруг наклонился и запечатлел у меня на губах страстный поцелуй.

– Это будет началом новой эпохи в нашем деле, – сказал он. – Мы должны это отпраздновать.

– В «Короне и скипетре», – сказала бабушка. – Со снетком и шампанским.

Вошла Касси и изумленно уставилась на нас.

– Касси, произошло великое событие! – закричала я. – Мы нашли то, что так долго искали.

– Касси должна тоже участвовать в нашем празднике, – добавила я.

Филипп поднес ткань к губам и благоговейно поцеловал ее.

– Она принесет Сэланжерам процветание, – сказал он.

– Не забудь о патенте, – напомнила я.

– Мудрая девушка, – воскликнул он, – я займусь этим сегодня же. Мы должны придумать ей имя.

– Почему бы нам не назвать ее «шелком Ленор»? – сказала бабушка. – Ленор тоже участвовала в создании этого шелка.

– Нет, нет, – воскликнула я, – это нелепо. В действительности он твой и Чарльза... и бабушкин тоже. Я всего лишь стояла рядом и была на подхвате. Давайте назовем его «Салонным шелком». С одной стороны, это часть вашей фамилии, а с другой – оно будет иметь некоторый смысл[12]12
  Игра слов. По-английски фамилия Сэланжер пишется Sallongeг; Ленор предлагает название «Sallon», что является частью фамилии, а также ассоциируется со словом salon – салон, салонный.


[Закрыть] и подчеркнет его исключительность.

По некоторым размышлениям все согласились, что это хорошее название. Тем же вечером мы отправились в Гринвич и отпраздновали это событие снетком и шампанским.

В течение нескольких недель мы только и говорили, что о «Салонном шелке». В обществе эта тема тоже пользовалась неизменным успехом, а в газетах в разделе мод ему стали посвящать обширные статьи. Сэланжеров хвалили за предприимчивость и приумножение славы родной страны. «Этому шелку нет равных, – заявляли авторитеты в области моды, – ни один шелк, будь он из Индии или Китая, Италии или даже Франции, не может сравниться с «Салонным». «Салонный» уникален, и мы гордимся, что это изобретение британской компании».

Мы собирались у бабушки в мастерской, и Филипп часто обсуждал с нами новые возможности применения этого изобретения. На настоящий момент «Салонный шелк» стоил очень дорого и был неотъемлемой частью гардероба каждой светской женщины; но Филипп хотел изыскать возможность производить более дешевый вариант ткани, чтобы каждая женщина могла позволить себе платье из «Салонного шелка».

Выпуск ткани был поставлен на поток. На фабрике установили новые станки, а бабушка, к огромному своему удовольствию, занялась экспериментами по созданию более дешевого варианта.

Бабушка, Касси и я были увлечены этим проектом. Джулия пока жила в Лондоне. Графиня переехала в дом на Грэтнэм-сквер и сопровождала ее на балы.

Мы проводили Старый год и вступили в следующий. В этом году мне должно было исполниться семнадцать. Бабушка считала, что в этом возрасте с девушками происходят всякие удивительные события.

А потом случилась беда. У сэра Фрэнсиса был новый удар, на этот раз оказавшийся роковым.

Тусклым январским днем его привезли в Шелковый дом. Гроб с телом два дня простоял в доме, после чего его должны были перенести в мавзолей. В местной церкви отслужили службу, после которой сэр Фрэнсис был перенесен к месту своего последнего упокоения.

Вся семья была в сборе. Леди Сэланжер изображала глубокую скорбь, которая вряд ли могла быть искренней: они виделись так редко, и она никогда не скучала по мужу. Она настояла на том, чтобы лично присутствовать на заупокойной службе, дабы последний раз, как она выразилась, «взглянуть на дорогого Фрэнсиса». Ее вынесли к экипажу; она казалась такой хрупкой в своем черном одеянии и шляпе, на которой развевались черные страусовые перья. Она прикладывала к глазам белый платок и требовала, чтобы ее с обеих сторон поддерживали Чарльз с Филиппом...

В церкви было холодно. Во время службы гроб стоял на помосте, после чего его перенесли в экипаж, и мы совершили траурное шествие к мавзолею.

Когда я стояла там на жестоком ветру, на меня нахлынули воспоминания. Проводить сэра Фрэнсиса пришло несколько слуг, и среди них я заметила Вилли с собачкой.

Позади толпы я увидела незнакомку, одетую в черное, с вуалью на лице. Ее фигура выглядела трагично. Я сразу же поняла, кто она, и видела, что бабушка тоже заметила ее.

– Бедная женщина, – прошептала она.

Это была миссис Дарси.

Наступило лето. Филипп часто бывал в Шелковом доме. Бабушка розовела от удовольствия, заслышав в холле его голос. Он рассказывал нам о своих делах.

– Теперь уже не вызывает сомнений, – сказал он однажды, – что «Салонный» спас нас от разорения. Да, дела в самом деле обстояли очень плохо. Неудивительно, что отец заболел от переживаний. Французы обходили нас по всем статьям. Их шелк стоил им дешевле, к тому же они нарочно сбрасывали на него цену, чтобы вышибить нас с рынка. Ну ничего, слава Богу, мы выжили. «Салонный» нас спас.

– Чарльз, наверное, ужасно горд этим.

– Он редко бывает в офисе. Говорит, что придет, когда снова изобретет что-нибудь новое, что произведет революцию в шелковой индустрии.

– Однако как это все же странно, – заметила я, – что именно он, который никогда не интересовался шелком, – во всяком случае, так казалось, – что именно он совершил это удивительное открытие.

– Действительно, странно. Но я начинаю думать, что он просто очень скрытен. Сейчас он, по его словам, отводит душу, развлекаясь. Я должен признать, что он заслужил это, и коль скоро он готов приступить к делам в свое время, то пусть себе развлекается.

Приближался день моего семнадцатилетия, и я опасалась, что вместе с ним закончится мое образование. Я надеялась, что хотя бы смогу больше работать с бабушкой. Меня все больше и больше очаровывало наше открытие, и я любила моделировать платья, выгодно подчеркивающие новую ткань. На основе этого шелка мы разработали несколько видов материй, и Филипп занимался подбором оттенков каждого из них. Он был в постоянных разъездах, отыскивая опытных красильщиков, а также районы с подходящей водой, где можно было добиться наилучших результатов.

Я с нетерпением ждала, когда он придет к бабушке и мы сможем поговорить. Часто с нами была и Касси. Она тихонько садилась на низенькую скамеечку, обхватывала руками колени и слушала нас. Она была счастлива участвовать в происходящем.

В ноябре мне должно было стукнуть семнадцать. Джулия говорила, что я выбрала не лучшее время для появления на свет – слишком близко к Рождеству. Лучше всего родиться в середине года, утверждала она. Возможно, она и была права, но я не могла дождаться своего семнадцатилетия, потому что в этот день я перестану быть для всех девочкой, а превращусь в молодую женщину.

Если бы я была дочерью Сэланжеров, меня бы ожидал дебют в свете, но в моем настоящем положении об этом, конечно, не могло быть и речи.

Выход в свет Джулии пока нельзя было назвать успешным. Ее по-прежнему, по циничному выражению бабушки, продолжали выставлять «на торги». Она была раздосадована и начала падать духом, поскольку за целый год не получила ни одного предложения. Конечно, это должно оказывать на девушку деморализующее действие.

Что же до меня, то я вступала в новую фазу своего существования. Леди Сэланжер была этим крайне удовлетворена. Она изобретала для меня все новые занятия. – Это абсурдно... чтобы девушка твоего возраста... каждый день занималась уроками. Я не сомневаюсь, что сейчас ты и сама могла бы кое-чему поучить мисс Эвертон. Я хочу, чтобы ты взглянула на мой гобелен. Мне кажется, я ошиблась в выборе рисунка.

Это означало, что она неверно положила стежки, но винила в этом не себя, а рисунок.

Ты можешь приходить ко мне по утрам, сразу после уроков. Мне бывает так одиноко за стаканом вишневки.

– Леди Сэланжер придумывает, чем бы меня занять сразу после уроков, – пожаловалась я бабушке.

– Надо попробовать урезонить ее, – ответила бабушка.

Мы готовились отпраздновать мой семнадцатый день рождения. Бабушка решила устроить у себя в гостиной небольшую вечеринку – только она, Касси и я. Если в доме в это время окажется Филипп, то она намекнет ему об этом, и при желании он, то сможет присоединиться к нам.

И вот этот день настал. Стояла обычная ноябрьская погода, которая для меня всегда ассоциировалась с днем рождения. В воздухе висел туман, и лес из моих окон казался загадочным.

Леди Сэланжер подарила мне свою шелковую шаль, которой она давно перестала пользоваться.

– Мы должны были бы отпраздновать твой день рождения, Ленор, если бы не траур по сэру Фрэнсису, – сказала она.

– Понимаю, – ответила я, – да мне и не надо никакого празднования. Я просто рада, что мне уже семнадцать.

– Семнадцать! Я помню свой семнадцатый день рождения. Какой день! В усадьбе был праздник. Я тогда еще не выезжала. Тебе бы понравилась наша усадьба. Она была очень большой, настоящее баронское поместье. Конечно же, был страшный шум, когда я вышла за сэра Фрэнсиса. Мои родители возражали. Торговец... понимаешь... и они считали, что я могу сделать самую блестящую партию. Я бы могла рассказать тебе несколько историй.

– Полагаю, что я услышу их непременно, – не удержалась я.

Она не уловила иронии. Правда, она никогда не слушала, что говорят другие.

Я поблагодарила ее за шаль – она была действительно прелестна, – вручную расписанный голубыми и розовыми бабочками на зеленых листьях шелк. Но мне уже начинало казаться, что быть семнадцатилетней не так уж чудесно, если тебя заваливают обязанностями.

Днем у леди Сэланжер разыгралась сильная мигрень, означавшая, что она весь день не выйдет из комнаты и будет лежать в темноте. Мы с мисс Логан помогли ей добраться до постели и оставили ее отдыхать.

Выйдя из ее комнаты, я увидела Филиппа, поднимающегося по ступенькам.

– О, Филипп, – обрадовалась я, – как мило, что ты приехал в мой день рождения!

– Я не мог пропустить такой день. А где мама?

– Она только что легла в постель. У нее разболелась голова.

– Значит, ты свободна. Я хотел поговорить с тобой.

Он открыл дверь в гостиную своей матери.

– Давай здесь, – сказал он, – где нам не помешают.

Мы вошли в комнату. Он закрыл дверь, обнял меня и поцеловал.

– С днем рождения!

– Спасибо, Филипп.

– Наконец-то ты его дождалась.

– Да, уже семнадцать. Мне показалось, что ждать пришлось слишком долго.

Он взял мое лицо в свои руки.

– Я дал себе слово дождаться этого дня.

– Зачем?

– У меня кое-что есть для тебя.

Он порылся в кармане и извлек оттуда обитую бархатом коробочку.

– Что это? – спросила я.

– Это тебе. Надеюсь, понравится. Если не подойдет по размеру, его можно будет подогнать.

Я открыла коробочку и замерла. Передо мной сверкало кольцо. Оно было чудесное: изумруд, окруженный бриллиантами.

– Я подумал, что зеленый цвет тебе пойдет, – сказал он, – твои глаза иногда тоже бывают зеленоватыми.

– Это мне, Филипп?

– Подарок не так прост. Это – обручальное кольцо.

Он взял мою левую руку, надел кольцо на средний палец и поцеловал.

– Я так давно хотел это сделать, Ленор.

Я была ошеломлена. Правда, бабушка давно намекала на это, но я никогда не думала о замужестве всерьез. Мне казалось, что она принимает свои мечты за реальность.

– Ленор, я так давно люблю тебя, и все те треволнения, которые мы недавно пережили, только больше сблизили нас. Ты чувствуешь это?

– Ну... да.

– Значит...

– Но, Филипп... я не ожидала этого. Я чувствую себя гак... я не знаю... так глупо... так неуверенно... не знаю.

– Ты не знала, что я жду этого дня?

– Нет.

– Мне казалось, это так очевидно. У тебя потрясенный вид. Но ведь это просто от удивления, правда? То есть я хочу сказать, я тебе не безразличен?

– Ну конечно, нет. Ты всегда был со мной так добр. Наверное, я просто к этому не готова.

Я сняла с пальца кольцо.

– Филипп... а нельзя ли подождать?

Он покачал головой.

– Я достаточно долго ждал и больше ждать не могу. Я хочу, чтобы мы поженились. Я хочу разделить свою жизнь с тобой. Нам нравятся одни и те же вещи... и твоей бабушке тоже. Не могу передать, как много для меня это значит.

Я положила кольцо в коробочку и отдала ему.

– Совсем немного, пожалуйста, Филипп.

Он грустно улыбнулся.

– Только не очень долго... обещай мне, что недолго.

– Нет, – сказала я, – недолго.

Он пошел к себе в комнату, уже не такой радостный, а я поднялась наверх.

– Филипп приехал? – спросила у меня бабушка. – Эй, да что случилось? У тебя такой вид... что это?.. Ты будто не в себе.

– Филипп сделал мне предложение.

Ее лицо вспыхнуло от радости, глаза засверкали, на щеках появился румянец, она вдруг стала совсем молодой женщиной.

– Я так счастлива, – воскликнула она, – я мечтала об этом. Теперь я счастливейшая женщина на земле.

– Я еще не дала согласия, бабушка.

Она отпрянула назад и уставилась на меня в изумлении.

– Что?

– Ну, это было так неожиданно. Я...

– Ты хочешь сказать, что отказала ему?

– Ну, не совсем.

Она явно испытала безмерное облегчение.

– Я была слишком удивлена.

– Меня это не удивляет. Господи, да вы просто рождены друг для друга.

– Но мне ведь только семнадцать, бабушка. Я чувствую, что еше недостаточно пожила.

– Я знаю... я пожила уже достаточно. Он хороший молодой человек. Он будет хорошим мужем. У него есть цель в жизни. Каждую ночь я молила об этом Господа и всех святых. Что ты ему сказала?

– Он подарил мне кольцо.

Бабушка всплеснула руками, улыбаясь.

– Надел его мне на палец, но я не могла... это было слишком рано.

– Нет, нет. Он правильно выбрал время. Твой день рождения! Что может быть романтичней? О, Ленор, ведь ты не сглупишь, правда? Если ты отвернешься от него, ты будешь жалеть об этом всю жизнь.

– Как я могу быть уверена...

– Я могу, и я знаю, что это для тебя самое лучшее. Ленор, умоляю, не будь дурочкой. Ты больше никогда не встретишь такого хорошего человека... такого стоящего мужчину. Я знаю. Я много повидала на своем веку.

– Давай пока забудем об этом. Скоро он будет здесь, и Касси тоже.

Этот вечер стоит особняком в моей памяти. Нас было четверо – я, бабушка, Касси и Филипп – и нам было хорошо вместе.

О чем мы разговаривали? Я думала потом об этом. Глаза Филиппа постоянно встречались с моими, и я видела в них любовь и нежность. Я чувствовала себя любимой и была счастлива находиться с теми, кто так нежно меня любил.

Филипп много рассказывал о Виллер-Мюр, чем окончательно пленил бабушку. Эта местность произвела на него глубокое впечатление, и не только благодаря шелковому производству. Бабушка внимательно слушала его, потом тоже начала рассказывать. Я видела, что она мыслями возвращается в свое детство. Касси тихонько сидела, обхватив руками колени, переводя взгляд то на одного, то на другого, и время от времени устремляла быстрый взор на манекены, словно и в самом деле считала их частью нашей компании. Она была фантазеркой, эта Касси, и очень радовалась, что мы включили ее в свой тесный кружок.

Филипп говорил, что в Виллер-Мюр, скорее, итальянский, чем французский колорит.

– Так всегда бывает в пограничных областях, – согласилась бабушка. – Там много итальянцев, да и сама Италия совсем близко. Поэтому некоторое количество итальянской крови неизбежно течет в жилах местных жителей, хотя они и живут под французским флагом.

– Обитатели Виллер-Мюр очень музыкальны, – продолжал Филипп, – и я чувствую, что это тоже пришло из Италии. Знаете, они поют во время работы на полях, и иногда попадаются просто великолепные голоса. Часто они поют арии из итальянских опер. Однажды я заслушался пением «La Donna e mobile», в другой раз я восхищался чудесным исполнением дуета из «Травиаты». – Он начал напевать, – «Ai nostri monti ritorneremo».

Мы захлопали.

– Если бы вы, как я, могли слышать, как это звучит на открытом воздухе, – мечтательно сказал Филипп.

– О, да, – согласилась бабушка. – Там все любили музыку. Любили петь и танцевать.

– Об этом я и говорю, – сказал Филипп, – они добродушны и веселы, но легко поддаются гневу, иногда из-за совершеннейших мелочей. И они в самом деле способны на убийство. И в то же время в них сильна французская кровь... реалисты соседствуют с романтиками. Не могу передать вам, как сильно меня покорило это сочетание. Я не говорю уже об их методах работы и мастерских.