Текст книги "Ужасные невинные"

– А у Мураками ты смотрел? – Мы мыслим одинаково, надо же!.. чего еще ожидать от журналистских погремушек, набившихся в колыбель «Полного дзэна»?

– Это не Мураками, Лора.

– Не Харуки и не Рю? – одни и те же ссылки в Интернете и здесь дают знать о себе.

– Не тот и не другой.

О втором Мураками я даже не вспомнил, а ведь есть и второй, один-ноль, Лора, очко в твою пользу. Рю Мураками – тоже писатель и был экранизирован, читать его скучно, смотреть тошно, «килли-килли» – вот и все, что остается в памяти от звона проволоки, отрезающей конечности.

– Не тот и не другой, Лора.

– А зачем тебе это дурацкое моно-но? Нарвался на интеллектуалку? – Интеллектуалы – застарелая Лорина болезнь, непроходящая, как герпес; охмури интеллектуала – и будет тебе счастье, так, во всяком случае, думает Лора.

– Почти.

– Почти нарвался или почти интеллектуалка?

– Неважно.

– Если хочешь, я проконсультируюсь у знакомых японцев.

«Знакомые японцы» Лоры мне давно известны: нелегал из Шанхая, подвизающийся на чистке овощей в суши-баре на Чернышевской; нелегал из Харбина, раскатывающий тесто для лапши в ресторане «Мао» на Васильевском; нелегал из Чэнду, жарящий бананы в карамели во всех этноточках общепита от Купчино до Петроградки. Лора предпочитает водить дружбу именно с ними, а не с хозяевами заведений, ее тайная страсть к задворкам мне непонятна, сама же Лора называет это «кулинарным экстримом». Учитывая то затихающие, то вновь возрождающиеся волны слухов об атипичной пневмонии, – это и правда экстрим.

– У знакомых японцев? У тех, которые китайцы?..

– Пошел ты, – шипит Лора, но тут же смягчается: – Хайяо. Я спрошу об этом у Хайяо.

Хайяо, конечно же, как я мог забыть, Хайяо – тяжелая артиллерия Лоры, вряд ли его можно назвать нелегалом, одно я знаю наверняка: никакого отношения к кулинарии он не имеет. Еще три года назад Хайяо орудовал допотопным дыроколом в одной из японских корпораций; его истории, посвященные дыроколу, выглядят самой настоящей классикой хоррора, я едва в штаны не наложил, услышав парочку, во всяком случае, затылок у меня взмок. Точно так же взмок затылок у начальника Хайяо, самого маленького начальника в корпорации – даже уборщица с верхних этажей получает больше, – точно так же взмок затылок: не от страха, от крови, Хайяо саданул по затылку начальника этим самым дыроколом. Преступление так и не было раскрыто, кому придет в голову заморачиваться с дыроколом, я сам его видел – нелепая штука, даже зонтик выглядит предпочтительнее, даже мундштук от тромбона.

Единственное, что привез Хайяо из Японии, – этот проклятый дырокол.

Лора подцепила карманного японского убийцу в магазине канцтоваров на Литейном, оба они положили глаз на одну и ту же пачку бумаги формата А4. К тому времени Хайяо научился вполне сносно болтать по-русски, путаница с предлогами и окончаниями не в счет, предлоги и окончания Хайяо заменяет усердным шевелением бровями (в случае с предлогами) и пофыркиванием (в случае с окончаниями).

Хайяо наслаждается собственной безнаказанностью, единственное неудобство его нынешнего положения: он терпеть не может затылки, никакие. А заодно и головы, которым эти затылки принадлежат, а заодно и лица; все, что выше линии плеч, вызывает у Хайяо неприятные воспоминания – так утверждает Лора. Я ни разу не видел глаз Хайяо, в лучшем случае его взгляд упирается тебе в пах.

Хайяо не гомосексуалист.

Так утверждает Лора, некоторое – совсем недолгое – время они были любовниками, Лоре не очень это понравилось, спать с Хайяо оказалось совсем не тем софт-порно, которое она ожидала. Историю короткого секса с Хайяо Лора рассказывает мне в ресторане «Лас-Торрес»: женственная испанская кухня – не лучший для этого антураж.

Как назывался тот фильм, Макс? Тот, со звоном струны, с девочкой «килли-килли»?..

Очевидно, она имеет в виду «Кинопробы» Такеши Миике; Рю, в отличие от Харуки, уже экранизирован, смотреть на это тошно, секс с Хайяо тоже показался Лоре тошнотворным. «Все японцы – ритуальные убийцы», – по обыкновению Лора обобщает, вывод делается на основе двух сожранных марципанов с фруктами, осторожнее, Лора, от этого может приключиться несварение желудка. Хорошо, соглашается Лора:

«Не все японцы – ритуальные убийцы, но все хотят ими быть».

Отголоски разговора в «Лас-Торресе» выплескиваются на страницы «…дзэна» ровно через две недели, очередной кулинарный обзор Лоры валит с ног всех наших тамагочи одним только названием:

«Ritual Assassin»[4]4
  Ритуальный убийца (англ.).


[Закрыть].

Скромные заметки о суши-барах ЭсПэБэ – не обычное софт-порно, скорее хард, хотя о дыроколе не сказано ни слова; никакого Ницше – анимэ, никакого Ортеги-и-Гассета – манга; два разных тела, принадлежащих разным культурам, всегда будут отталкиваться. Две разные культуры в одной постели – всегда убийство.

Ритуальное.

От Хайяо пахнет сырой рыбой, запах не слишком силен: оттого что в последнее время я чаще вижу его спину, только спину. Нынешняя работа Хайяо куда лучше прежней – массажный салон, как водится, нелегальный. Шесть часов в день, кроме пятницы и понедельника, Хайяо массирует чужие ступни, только ступни, в лица смотреть необязательно, какое облегчение! Он – единственный мужчина в салоне среди полудюжины женщин, он – единственный японец среди полудюжины китаянок из Шанхая, Харбина, Чэнду; он – единственный, кто говорит по-русски.

Теперь, когда интимный эпизод с Хайяо закончился, Лора ходит к нему в салон, массаж ступней – ни с чем не сравнимое удовольствие, даже от секса такое редко получаешь, так утверждает Лора. Может быть, это и есть то самое софт-порно, которое она ищет?..

– …Я спрошу у Хайяо, Макс. Повтори-ка мне эту абракадабру еще раз.

– Моно-но аварэ.

– До связи, милый.

…Цыпочка из «Баттерфляй», как и положено всем цыпочкам, опаздывает. Один из девичьих, мать их, капризов, которые я не выношу. Раздражаться по этому поводу глупо, выговаривать за опоздание, если она все-таки соизволит прийти, еще глупее. Не слишком умно и торчать у метро: видели бы меня мои тамагочи, наверняка кое-кто из них сейчас ковыряет в носу, стоя в пробке на Невском.

Парень из видеопроката – вот кто никогда не будет ждать. Или это другое ожидание. Размениваться на наблюдательный пост в вестибюле он бы не стал, и почему меня так волнуют его возможные черно-белые предпочтения?.. Он ничего не знает о Мураками, странно, о Мураками наслышаны даже сотрудники ДПС, даже собаки-поводыри, даже рыбки на компьютерных заставках, Пи лично установил мне этот виртуальный аквариум – впечатляет.

Он ничего не знает о Мураками.

Но он и не должен знать, осеняет меня после семи минут ожидания цыпочки, хоть на что-то это ожидание сгодилось. Он не должен просто потому, что в его черно-белом мире Мураками не существует. Еще не существует. Антиглобалист, какая херня! Почему это я решил, что он – антиглобалист? В его черно-белом мире антиглобалистов не существует, еще не существует. Хиппи – вот на кого похож парень из видеопроката, типичный хиппи, со всеми вытекающими: «не верь никому старше тридцати», маргаритки – цветы десятилетия… У кого же я подцепил все эти дешевые познания? У Лоры? У Пи? в поисковой системе «Гугл»?.. Если и так – видеопрокат не место для такого парня, для такой бороды, куда проще представить его путешествующим автостопом. Или просто путешествующим, без всякой цели. Может быть, я ошибаюсь и парень самый обыкновенный индюк, набитый яблоками воспоминаний о «новой волне», – один такой работал в «Полном дзэне», еще до меня. Критик с вгиковским дипломом, и Лора, и Пи его знавали: унылая физиономия, для которой кино закончилось на «Риме» Феллини, наподдать бы ему разок под зад – не Феллини, критику.

Может быть, я ошибаюсь.

Ошибиться нельзя только в одном: цыпочки опаздывают ровно на тринадцать минут. Я вижу свою Баттерфляй выскакивающей из дежурной «шестерки», я готов помахать ей рукой, я почти машу, но именно в этот момент звонит мобильный.

Лора.

– Хай, милый. Ты слышишь меня?

– Отлично слышу, Лора.

– Печальное очарование вещей. Печальное очарование вещей – вот что такое твое «моно-но аварэ».

– Спасибо.

– Интеллектуалка уже на подходе?

– Да.

– Удачной охоты.

Охота отменяется. Во всяком случае, охота на бабочек. «Охота на бабочек»[5]5
  Фильм Отара Иоселиани.


[Закрыть] – так будет вернее, побочный эффект моей пахоты в «…дзэне»: я начинаю думать названиями фильмов, уже придуманными до меня. И я все еще вижу Баттерфляй, ножки у нее и правда ничего, впору заводить путеводитель для путешествия по ним – автостопом. В другой раз, бэби, в другой раз, я отлично знаю, что другого раза может и не быть, путеводители – самая покупаемая литература.

* * *

– …Печальное очарование вещей. Печальное очарование вещей – вот что такое твое моно-но аварэ.

– Точно.

Окончание работы видеопроката – 23.00. Я успел как раз вовремя, да что там вовремя – у меня сорок пять минут в запасе. Два прыщавых юнца и нимфетка, толкущиеся у прилавка, меня не напрягают, разве что их жадные пальцы: они терзают каталог, который я уже считаю своим. Они терзают каталог и хихикают, малолетние ублюдки, я бы с удовольствием воспользовался дыроколом Хайяо, вот только чугунным затылкам молодняка он вряд ли нанесет ощутимый урон, жаль. Мне остается лишь развлекать себя мыслями о Хайяо, каково это – быть неразоблаченным убийцей и есть ли в этом печальное очарование? Есть ли в этом вообще что-нибудь, кроме самого полустертого факта убийства? Я не видел его глаз, но спина Хайяо несчастной не выглядит.

Нимфетка настаивает на «Красоте по-американски», ее приятели склоняются к «Возвращению реаниматора», значит, будет выбрано что-то третье.

Так и есть, «Матрица. Революция». Они выбирают «Матрицу number 3» и благополучно отваливают. Теперь моя очередь.

– Вернулись за «Любовным настроением»? – Парень преувеличенно любезен, единственное, что меня утешает: от монохромной гаммы не осталось и следа.

В цвете он не слишком привлекателен: грязно-фиолетовый свитер, борода тоже отдает фиолетовым, синяк на скуле потемнел и оформился, его очертания почему-то напоминают мне дырокол Хайяо.

– Печальное очарование вещей. Печальное очарование вещей – вот что такое твое моно-но аварэ.

– Точно. И что?

– Ты же сам сказал… «Когда узнаешь – приходи». Я узнал. Пришел.

– И что? Что тебе от меня нужно?

– Собственно…

– Ты что – голубой?

Этот вопрос не оскорбляет меня, странно. Может быть, дело в тоне, которым он был задан: никакой издевки, никакой угрозы, никакого сочувствия, что было бы особенно обидно. Парень просто высказывает предположение, неверное, но он и не претендует на истину. Просто высказывает предположение.

– Нет, я не голубой. Каталог. Я купил бы у тебя твой каталог.

– Бери.

– Я заплачу.

– Бери просто так.

Я поверить не могу в его неожиданное великодушие. Но факт остается фактом:

вожделенный каталог перекочевывает прямиком мне в руки, теперь за карьеру в «Полном дзэне» можно не беспокоиться – во всяком случае, на ближайшие полгода.

– Не возражаешь, если я угощу тебя пивом? Здесь неподалеку есть один симпатичный барчелло. «Пирелли».

Смелое с моей стороны предположение: я видел только витрину, украшенную логотипами шин, собственно «Пирелли» и еще почему-то «Мишлен». Кроме этого на витрине присутствуют номера, снятые с машин где-то в Европе, битые бамперы, искореженная рулевая колонка; сиденье с пятнами бурого цвета – об их происхождении думать не хочется.

Мой новый знакомый оказывается хромым.

Жан-Луи – хромоножка, его русское имя тонет на дне первой же кружки, а в пене второй всплывает именно это: Жан-Луи. Вот почему он не путешествует – из-за хромоты, ботинки «Кларкс» ее только подчеркивают. Зачем хромому такие шикарные раритетные ботинки, цинично размышляю я, пока он втирает мне про «Жан-Луи»?

Мод. Ее зовут Мод. Ты должен ее знать.

Жан-Луи смотрит на меня испытующе, что-то я пропустил, изнывая по «Кларксам», какая еще к черту Мод?..

Ты должен ее знать, говорит Жан-Луи и сдувает пену с третьей кружки.

Я не знаю никого по имени Мод, у меня нет ни одной знакомой француженки, а это явно французское имя; ни одной знакомой француженки, проклятье. Я спал с одной австриячкой, участвовал в групповухе с двумя немками, просидел всю ночь с кенийкой во франкфуртском аэропорту, а до француженок так и не добрался. Все остальные мои цыпочки – продукт исключительно отечественного производства.

– Это не Риветт, – Жан-Луи подмигивает мне. – Но начинали они вместе.

Тест, так и есть. Я могу сколь угодно долго вешать лапшу на уши своим тамагочи, а этого парня не проведешь.

– Чем ты занимаешься, Макс?

– Особенно ничем. Так… Работаю в одном журнале.

Жан-Луи не пытается выяснить, в каком именно, плевать ему на журналы, плевать ему на все, что не связано с пленкой, это было понятно уже по каталогу, а теперь и подавно ясно – по его нигилистской вздернутой бороде. Плевать ему на все, кроме кино и Мод. Попутно выясняется происхождение синяка – Жан-Луи заработал синяк здесь же, в «Пирелли», несколько дней назад: короткая стычка с залетным байкером по поводу подруги байкера. Байкеру с пьяных глаз показалось, что Жан-Луи не так посмотрел на его подругу, – фигня полная, женщины, подобные байкеровской телке, не интересуют Жан-Луи абсолютно. Какая-то мордатая эстонка, круглые, цвета вылинявшей джинсухи, зенки. К тому же у нее были скобки на зубах. Худая корова при всем желании никогда не станет газелью – это как раз ее, байкеровской подружки, случай. Мод – другое дело, хотя Мод и не газель.

Мод – это Мод.

Как я и предполагал – Мод всего лишь персонаж, я имею дело с сумасшедшим, влюбленным в персонаж фильма. С тихопомешанным. Впрочем, если бы Жан-Луи-хромоножка влюбился бы в реально существующую женщину, результат был бы тем же: никакого результата. Безответная любовь – удел всех хромоножек. Это не мешает Жан-Луи промывать мне мозги по поводу Мод. О том, как они впервые встретились, это был Ромер, Эрик Ромер, «Моя ночь с Мод», так-то, приятель!..

Одно упоминание о Мод – и борода Жан-Луи успокаивается, становится совсем ручной; кассета с фильмом засмотрена до дыр, сплошные лохмотья, Жан-Луи мечтает о том, чтобы «Моя ночь с Мод» вышла на DVD, сидюки надежнее.

Я устаю от Жан-Луи и его кибенематографических страстей минут через сорок, зря я не отправился в «Абсент» с Баттерфляй, на худой конец можно было бы упасть на хвост Лоре, «Сегун» – не самый последний кабак в ЭсПэБе, но цель вечера достигнута. Каталог. Пару ударных фраз из каталога я засуну в «Смотреть обязательно», пару ударных абзацев – в «3,14здатое кино», и никаких угрызений совести. Судиться со мной из-за мелкой кражи интеллектуальной собственности Жан-Луи не будет, не тот типаж.

Цель вечера достигнута, но если бы дело было только в каталоге, я слинял бы после второй кружки пива, нет, у меня далеко идущие планы насчет Жан-Луи. При правильном подходе из Жан-Луи можно выдоить гораздо больше, чем я только что получил, он знает о кино все.

Или почти все.

…«Не думала, что вы так талантливы, Макс», – говорит мне г-жа Паникаровская ровно через неделю после нашего с Жан-Луи визита в «Пирелли».

Я сижу в ее кабинете с чашкой кофе в руках, чашка – не больше наперстка, это мое третье посещение чертогов Вальхаллы за все время работы в «Полном дзэне», Лора была здесь раз двадцать пять, Пи – около десятка. Силиконовые сиськи г-жи Паникаровской мне по барабану, куда важнее выползшая из ее рта – и тоже отдающая силиконом – фраза: «Не думала, что вы так талантливы»…

Так талантливы, так талантливы – от этого попахивает прибавкой к жалованью.

– Он смеялся. Он нашел вашу последнюю статью забавной. Вы душка, Макс.

«Он» – муженек моей шефини, никто иной. До сегодняшнего дня его видела только Лора – на правах подружки-би, но Лора держит рот на замке. Нефть, тендер, автозаправки – эти слова не имеют никакого отношения к глянцевым потрохам журнала, ими оперирует «он». «Полный дзэн» – «его» подарок дражайшей женушке, не свадебный, просто подарок, без всякой привязки к дате, в ряду многих других. Но инициатива явно исходила от самой г-жи Паникаровской: журнал нужен ей не для того, чтобы забыть многострадальное староневское прошлое, а для того, чтобы постоянно помнить о нем: в «…дзэне» все кричаще, ярко, фальшиво и продажно. Все псевдо… Почти как в борделе.

– Вы свободны сегодня вечером?

Это похоже на непристойное предложение, того и гляди тебе в трусы перекочует зелень в формате пятидесятидолларовой купюры. Я лихорадочно пытаюсь вспомнить, что же на мне сегодня, а-а, независимый китайский трикотаж «mr. stallion»[6]6
  Мистер жеребец (англ.).


[Закрыть], на белом фоне красные, улыбающиеся во весь рот мультяшные члены, Хайяо оскорбился бы сходным разрезом членовых глаз. Резинка тоже не выдерживает никакой критики, максимум, что она вообще может выдержать, – несколько сторублевок.

– Э-э… У меня были кое-какие дела… Но в принципе я свободен. Да, свободен.

– Отлично. У нас намечается вечеринка в честь… в честь… – брови г-жи Паникаровской лезут вверх, губы выгибаются подковой, – …одного фотографа.

Фотограф – явно не Джан-Паоло, иначе я бы знал об этом, я слежу за передвижениями по миру Джан-Паоло и его ассистентов – краем глаза. Фотограф – явно не Джан-Паоло, никакие другие фотографы мне неизвестны, но познания г-жи Паникаровской еще более скудны, а непристойность выгнувшихся подковой губ еще более очевидна, все фотографы в ее воображении – анонимные порносекси категории «X».

– Форма одежды?

– Поговорите с Лорой, Макс, она введет вас в курс дела.

Лора тоже приглашена, я чувствую легкий укол профессиональной ревности, странно.

Имя фотографа – Жиль Бенсимон, галстук обязателен, все эти сведения я получаю от Лоры через полчаса; Бенсимон – знаковая фигура в мире fashion, ловец топ-моделей, Наоми Кэмпбелл в ракурсах Бенсимона смахивает на бакалавра, Кристи Терлингтон – на птицу, Клаудия Шиффер – на марципан с фруктами, они смахивают на что угодно, кроме вешалок для платья, все очень витально.

Лучше бы тебе завязать галстук узлом «кристенсен», советует Лора, я и понятия не имел, что у галстучных узлов могут быть названия; однотонный галстук надевать тоже не стоит – скука смертная, у тебя есть что-нибудь приличное?..

Никогда не придавал особого значения галстукам, в моем гардеробе их только три: бордовый с кошками, терракотовый с геометрическими фигурами и синий в мелкий горох. Горох сразу же отметается Лорой как наследие ленинизма, кошки с терракотовой геометрией также подвергаются остракизму, после чего Лора великодушно предлагает мне выбрать кое-что из ее собственной коллекции.

Двадцать штук, у Лоры их двадцать штук, с ума спрыгнуть можно! Некоторые остались от бывших Лориных любовников, любителей кашемира, бритых лобков и недельных шопинг-туров в Казахстан с посещением высокогорного катка Медео. Некоторые остались от бывших Лориных любовниц, любительниц шифона, бритых лобков и недельных шопинг-туров в Италию с посещением галереи Уффици. Есть и сугубо Лорины вещички, чистый эксклюзив – как правило, он идет в комплекте с галстучной булавкой, запонками и мундштуками – лавры покойной Марлен Дитрих до сих пор не дают Лоре спокойно спать. После часа препирательств и взаимного обстебывания мы наконец-то останавливаемся на варианте, который устраивает нас обоих: галстук песочного цвета, диагональные полосы чуть светлее: «к твоей голубой рубашке он подойдет и освежит костюм». Лора отдает мне песочное сокровище скрепя сердце: галстук дорог ей как память. Об одном американце и тоже ресторанном критике «я никогда не рассказывала тебе о нем, Макс… О, это был замечательный человек, во всех отношениях – выдающийся!» Не менее выдающийся, чем Хайяо, правда, судьба его сложилась не столь удачно. Несколько месяцев назад до Лоры доползли слухи, что Брэндон (так зовут американца) расстрелял из автомата метрдотеля, двух официантов и повара в маленьком итальянском ресторанчике в Рино (штат Невада) только потому, что ему не понравилось, как приготовлена лазанья.

Лора знает пару мест в ЭсПэБэ, где подают отличную лазанью.

За сорок минут до начала вечеринки она присылает мне sms-сообщение: «Ne zabyd’ nadet’ prilichnue trusy. I prixvati parochky gandonov».

«Eto eshe zachem?» – отвечаю я ей за тридцать девять минут до начала вечеринки.

Ответ Лоры выглядит интригующе: «Na vsyaki slychay. Mozhet, chto-nibyd’ oblomit’sya».

Уж не залетных ли цыпочек она имеет в виду? Жиль Бенсимон – хорошая приманка для тех, кто хотел бы хоть на полдюйма приблизиться к Наоми Кэмпбелл – бакалавру, Кристи Терлингтон – птице, Клаудии Шиффер – марципану с фруктами, при условии, что мэтр все-таки снизойдет до вечеринки.

«A metr tam bydet?» — шлю я Лоре очередную эсэмэску. «Pipis’kami tam ne meryayutsya, idiot! Tol’ko koshel’kami», – Лора как всегда истолковывает все в своем излюбленном стиле софт-порно.

«Ty ne ponyala. Ya imel v vidu samogo Bensimona».

…Никакого Жиля Бенсимона на пати, которое устраивает муж г-жи Паникаровской, нет и в помине: фотографии на стенах, вот и весь его привет высокому собранию; фотографии можно пересчитать по пальцам, они перекочевали сюда прямиком из Строгановского дворца, как сообщила мне Лора. Уж не знаю, во сколько это обошлось устроителям, но выглядят картинки с выставки вполне-вполне.

Наоми Кэмпбелл действительно похожа на бакалавра.

Остальные – те, кому не жмут в плечах фотографические рамки; те, кто так до сих пор и не был пойман в силки объектива, – остальные похожи на послеполуденные грезы моих тамагочи: все в тщеславно-романтической дымке, просматриваются только ноги и бриллианты в ушах. О послеполуночных грезах говорить не приходится, они относятся к категории «X».

Ничего мне здесь не обломится, несмотря на «prilichnye trusy» и три презерватива (эк я размахнулся!) в нагрудном кармане рубашки. Цыпочки, самочки, соски – от их количества можно спятить, но они так же далеки от меня, как Наоми Кэмпбелл, бакалавр. Да нет же, черт возьми, намного дальше! Снимков Наоми хоть жопой ешь, стоит только открыть любой журнал – от «ЕНе» до «Спутника радиолюбителя», на эти снимки можно и спустить, если уж совсем невтерпеж. А безнаказанно шастающих вокруг цыпочек я не увижу больше никогда, обычно на них смотрят совсем другие глаза: глаза банковских активов, нефтеперегонных заводов, предприятий по производству тротуарной плитки и вывесок типа «Торговая сеть супермаркетов «Лента».

– Проверь ширинку, – шепчет мне Лора, в обеих ее руках зажато по бокалу.

Ценный совет, если учесть цыпочек: это мясцо такого качества, что перед ним меркнет даже пармская ветчина.

– Да ладно тебе… Просто приветствую вставанием столь дивный цветник. Только и всего, – отпускаю я немудреную шутку.

– «Проверь ширинку» – местный коктейль, милый, – просвещает меня Лора. – Ром, лайм и еще какая-то хрень. Очень вкусно. И еще насчет цветника. Все цветы здесь плотоядные, учти.

Лорин коктейль называется «Голубая замшевая туфля», вместо рома – текила, вместо лайма – грейпфрутовый сок, состав хрени, как и в моем случае, анализу не поддается; Лора похожа на охотника и дичь одновременно, мундштук а 1а Марлен Дитрих универсален, в паре с ним легко соблазнять и так же легко быть соблазненной.

Три презерватива жгут мне сердце.

– Как тебе эта? Может, рискнуть?

Для начала я выбираю нейтральный вариант, тормознувший неподалеку от нас, не блондинку и не брюнетку. Для рекламы ноутбуков она выглядит простовато, единственное, что можно ей доверить, – пейзанская косметика фирмы «Oriflame».

– Забудь, – Лора меланхолично прополаскивает рот. – Эта тебе не по зубам. Насосать за три месяца на джип и квартиру на Каменноостровском – умудриться надо.

– Так она несвободна?

– Видишь тех двоих? Телохранители ее нынешнего бойфренда. Один неверный шаг – и они заставят тебя сжевать собственные носки. А потом можешь запить все это моим коктейлем.

В сторону, указанную Лорой, лучше не смотреть, я примерно знаю, как выглядят телохранители: ничего общего с Кевином Костнером из одноименного фильма.

По сходным причинам Лора отбраковывает еще с пяток кандидаток на мои презервативы: ее знанию светской жизни ЭсПэБэ можно только позавидовать, она разбирается не только в лазанье и стриптизе, надо же!.. Я совсем падаю духом, когда к нам подплывает г-жа Паникаровская. Ее полуобнаженная грудь (что за декольте, господи ты боже мой!) покачивается, как бакен на волне, ударная сила самой волны столь велика, что я не сразу замечаю плюгавого мужичонку в кильватере.

Судя по подобравшейся физиономии Лоры и по ее съежившемуся мундштуку (Марлен Дитрих была бы сильно разочарована) – это и есть «Он». Я явственно вижу ангелов, витающих над его покрытой коротким седоватым ежиком головой: чумазых ангелов автозаправок, их отяжелевшие крылья шуршат и похрустывают купюрным хрустом, во рту у каждого – монета, золотой соверен, такие не выпускают уже столетие. Как минимум.

Все замедленно, как в съемке рапидом, – троекратные лобзанья с Лорой, губы при этом жеманно зависают в сантиметре от щек; легкий кивок в мою сторону: «Здравствуйте, Макс! Рада видеть!»

– Это…

Кажется, г-жа Паникаровская произнесла имя своего спутника, оно вполне сгодилось бы для какого-нибудь культа: жертвоприношения на алтарь и факельные шествия обязательны, чашу для причастия лучше всего наполнять коктейлем «Проверь ширинку».

– …А это наш Макс. Тот самый, который так тебе понравился, дорогой.

Некоторое время я раздумываю, к чьей бы руке приложиться в первую очередь: самой г-жи Паникаровской или ее муженька, впрочем, «муженек» – не самое подходящее слово. Совсем неподходящее.

Capungo.

Таких вот capungo полно в бондиане и у Тарантино с Родригесом, и у десятков киносошек помельче: легко узнаваемый типаж плохого латиноамериканского парня с лиловыми губами и метровым слоем геля на гладко зачесанных волосах. Capungo всегда стреляют из-под полы, выбрасывают нож из рукава, играют краплеными картами и ставят на зеро. Capungo всегда или сутенеры, или набитые под завязку наркодилеры (даже вместо перхоти у них кокаин), или то и другое вместе, но основное их амплуа – убийцы-неудачники, из тех, кто редко дотягивает и до середины фильма. Если исключить гель и гладко зачесанные волосы – передо мной типичный capungo. К тому же благополучно перекочевавший в сиквел.

– Да. Я помню, дорогая.

Ни черта он не помнит, но, как и у всех capungo, у него есть страстишка – большая белая женщина из ближайшего к складу с кокаином борделя. Именно ей он жалуется на изжогу, тяжесть в мошонке и засилье взяточников в полиции; изголовье ее кровати – единственное место, где еще можно обнаружить распятие: capungo никогда не уходят на дело без молитвы.

У capungo, стоящего сейчас напротив меня, другие проблемы, но большая белая женщина – та же. Выписанная прямиком из борделя. Обстановку, в которой была зачитана моя статейка, представить при известной доле воображения несложно: ванная комната, больше смахивающая на поле для мини-гольфа, мраморный пол, джакузи в обрамлении свечей. Джакузи предназначено исключительно для г-жи Паникаровской, ее capungo обходится демократичной душевой кабинкой. Там-то его и накрыли киноэкзерсисы, «не правда ли забавно, дорогой, хи-хи-хи, Макс – душка, хи-хи-хи, ты только послушай, что он тут понапридумывал!» Из всего прочитанного он наверняка услышал лишь четверть, а запомнил и того меньше, разве что «Макс-душка, хи-хи-хи», упоминание неизвестного мужского имени его не напрягает, особенно в контексте «душки». С тем же успехом г-жа Паникаровская могла бы прощебетать: «это колье такая душка» или «этот «Порш» такая душка». Его не напрягает даже вероятность того, что большая белая женщина может завести себе любовника: после стольких лет работы по узкопостельной специальности подобная вероятность практически равна нулю.

Я мычу что-то нечленораздельное: рад э-э… счастлив э-э… польщен вниманием э-э… но capungo не слышит меня и сейчас – какая, хрен, разница, что там вякает пузатая мелочь, не стоящая и набойки на каблуке его дражайшей половины?

– Удачный у вас галстук, – неожиданно произносит он.

Мундштук Лоры одобрительно упирается мне в бок, г-жа Паникаровская растягивает губы в самой лучезарной улыбке: ай да Брэндон, ай да ресторанный критик! – будем надеяться, что электрический стул, на который его не сегодня завтра усадят, окажется не слишком жестким. Или его уже усадили? – не забыть бы спросить у Лоры.

– Макс – моя гордость.

С тем же успехом г-жа Паникаровская могла бы прощебетать: «это колье – моя гордость» или «этот «Порш» – моя гордость», мне остается лишь гадать, не разрушит ли ее спонтанное признание нашей нежной дружбы с Лорой.

Об этом я подумаю завтра, как говаривала Скарлетт совсем по другому поводу, сейчас меня целиком занимают мысли о галстуке самого capungo. В жизни не видел ничего более омерзительного, рядом с ним даже мои ублюдочно-бордовые кошки автоматически переходят в разряд пум. Или леопардов, или что-то вроде того. Кусок грязно-зеленого шелка в форме селедочного хвоста, с потрохами продающий скромное хобби capungo. He карты, не деньги и не два ствола.

Гольф.

Или все-таки мини-гольф? если уж рельеф и масштабы ванной комнаты позволяют…

Гольф, так будет вернее: на селедочном хвосте я насчитал три стилизованных фигурки с клюшками, остальные скрыты пиджаком. Узел кажется завязанным намертво – фабричным способом, не удивлюсь, если он болтается на резинке, скрытой от посторонних глаз воротником. Любой уважающий себя тамагочи побрезговал бы воспользоваться таким галстуком и в качестве салфетки – для того чтобы вытереть руки после бизнес-ланча. Овощной суп, салат с морепродуктами и свежевыжатый сок – пить соки из пакетов тамагочи не станут ни при каких условиях, консервантам в их наскоро сочиненной религии отводится место приспешников Сатаны – суккубов или инкубов, в зависимости от пола тамагочи. Единственный способ избежать соития с ними – сертификат об окончании курсов дайвинга. В квартирах (берлогах, иглу, шале, бунгало) всех без исключения тамагочи он занимает центральное место, он – ведущая деталь иконостаса, он – амулет и оберег, чеснок и серебряная пуля, и ведические руны по совместительству. Курсы дайвинга – высший пилотаж, который может позволить себе среднестатистический тамагочи. Высший – за исключением мантр, их содержание сводится к «в апреле обломится отпуск, и я двину на Тибет и, возможно, увижу там далай-ламу или на крайняк Бориса Гребенщикова… в апреле я двину на Тибет… в апреле я двину… жаль, что не на собственной яхте, яхта – это только к тридцати пяти… заиметь ее к тридцати пяти – говно-вопрос, то-то поразится далай-лама, не забыть бы сказать ему об этом…» Курсы дайвинга тамагочи посещают по выходным, сразу же после визита в солярий и к знакомому курду-массажисту. Остальные дни недели они заняты непосильной офисной работой и щербатой ненавистью к типам, которые могут позволить себе такие вот галстуки.